Чай с апельсином

- Нет, ну я так просто не могу! Не-мо-гу! Не могу! Ответом на восклицание стала тишина, следовавшая и за предыдущими восклицаниями, и за теми, которые были до предыдущих. - Я не могу продолжать эту ерунду. Всё, что после пятой цифры, придётся переписывать! – с коротким сухим звуком лист оказался вырван из нотной тетради, безжалостно смят и отправлен через плечо. Тишина. Подумать только! Мюррей, которому надоело обращаться к самому себе, сложил руки на грудь и развернул кресло на сто восемьдесят градусов, наткнувшись взором на дивную картину. На диванчике у дальней стены – на узком, коротком и неудобном диванчике, где не то, что лежать, а даже сидеть нормально было сложно – с комфортом растянулся Бен. Надев на голову старые наушники, которые уже давно не подключали к пульту, он водил карандашом по бумаге и не реагировал на внешние раздражители. Милое зрелище, в коем никто бы сейчас не распознал известного дирижёра-трудоголика за работой. Скорее похоже на ленивое вечернее разгадывание кроссворда. «Впрочем, я, наверное, выгляжу не более известным», - мысленно добавил Мюррей, вспомнив о своей трёхдневной щетине. Встав с кресла, он направился к дальней стене домашней студии, попутно оценив, что как минимум три скомканных листа, выдранных за последний час, достигли цели и попали в соавтора. Громкое театральное покашливание. Единственным ответом с дивана был скрип карандаша по нотной бумаге. - Никаких угрызений совести, - прокомментировал Мюррей, покачав головой, - Бен! Ноль внимания. Второе покашливание было уже громче, но тоже не возымело эффекта. Хозяин квартиры, чуть не подпрыгивая от досады и возмущения, приблизился вплотную к дивану и замахал руками, привлекая внимание более молодого коллеги. - Голд вызывает Фостера, приём! Приём, ответьте! - А? – Бен, вздрогнув, приподнял один наушник и удивлённо посмотрел на друга. - Что-нибудь случилось? Мюррей шумно выдохнул. - Ты тут лежишь, а у меня муки творчества! Я, между прочим, нервничаю! - Так ты всегда нервничаешь, - невозмутимо заметил Бен, пожав плечами, - если я каждый раз буду обращать на это внимание, то не смогу заниматься своим делом. С этими словами молодой человек снова опустил наушник и вернулся к недописанной строчке. Мюррей, отступив на шаг назад, с изумлением уставился на своего соавтора. Философский настрой, чтоб его… Ни поддержки, ни сочувствия! - Как не стыдно, - пробубнил он, отворачиваясь к пианино, из-за которого встал. В затылок композитору тут же попал им лично ранее смятый нотный лист. - Иди работай. Я хочу попробовать соединить наши отрывки и посмотреть, что получится. - Так точно, Фея-Крёстная, спасибо за посыл! Ответа с дивана не последовало. Бен снова занялся композицией, чего ожидал и от него. Мюррей, показательно сложив руки на груди, сделал пару кругов вокруг пианино, поглядывая то на недописанную тему, то на Фостера. Соавторство – самое экстремальное из доступных композитору развлечений. Особенно, когда работаешь с другом. И особенно, когда у одного из вас вдохновение становится похожим на проседающие клавиши, то извлекая звук, то нет. Подтянув к себе нотную тетрадь, мужчина вздохнул, обозревая царивший в студии бардак. Множество чашек с остатками кофе, несколько пивных бутылок, синтезатор, поставленный возле дивана, хотя ему всегда полагалось находиться рядом с пианино. Любимая красная шапочка, лежавшая на пульте. Диванная подушка почему-то возле микрофонной стойки, на которую Бен креативно намотал полученный от кого-то из фанов полосатый шарфик. Старые стопки журналов «Доктор Кто», попадавшиеся то там, то тут. И ноты. Ноты, ноты, ноты. Рукописные, отпечатанные, смятые пожелтевшие и белоснежно-гладкие листы, находящиеся повсюду – на полках с наградами, на пульте, на инструментах. На полу. Под диваном и даже в любимом тайнике Мюррея – в нижней части пианино. Апофеоз всему – призванная активно мотивировать к работе большая фотография Стивена Моффата на потолке. Снимок начальства сопровождала надпись: «Зло не дремлет. И ты не будешь». Помнится, Бен, увидев эту красоту впервые, начал креститься. А потом, минут через пять, когда отошёл от шока, аккуратно поинтересовался, зачем Мюррею такое непотребство: - Не проще ли приклеить туда далеков, к примеру? Голд, на которого смотрели большие а-ля Бэмби глаза друга, загадочно усмехнулся. - У тебя устаревшая система ценностей, приятель, прямо даже олдскульная. Далеки так не мотивируют, как это. Бен, вытянув длинную шею, снова уставился на потолок. - О вкусах, конечно, не спорят, но лично меня это мотивирует никогда больше к тебе не приходить. Впрочем, через несколько дней он всё же изменил первому впечатлению и, перестав шарахаться от портрета главного шоураннера, неплохо освоился в домашней студии Мюррея… - …Что, совсем не пишется? Вынырнув из воспоминаний, композитор посмотрел на диван. С дивана ответили полуулыбкой. Бен, которому в наушниках уже стало жарко, продолжал работу без них. - Да нет, почему? Что-то пишется, – музыкальная тема всё-таки сдвинулась с мёртвой точки и удлинилась. По-видимому, требовалась хорошая порция расслабленных размышлений для возвращения к профессиональному настрою. Отвлёкшись, Мюррей посадил ноту не на ту линейку и обнаружил, что грифель в механическом карандаше стал слишком коротким. Ругаясь по-французски, мужчина полез в стол за пачкой новых. - Фу, как некультурно, - прокомментировал Бен, научившийся за время их сотрудничества разбираться в самых отборных иноязычных фразах, - я, между прочим, себе такого не позволяю. - Отстань, - ворчливо отмахнулся Мюррей, добравшись до грифелей под кучей бумаг и дисков. - Что подумают о тебе поклонники… - Порадуются, что не знают всех тонкостей нашей работы. И потом, я же на тебя не жалуюсь! - Так ведь я и не ругаюсь. - Зато вонючесть твоего одеколона прочно осела в этих стенах, - Мюррей, возясь с грифелями, кивнул на распахнутое окно, - а я-то, наивный, думал, что самые гадкие из них только в Нью-Йорке имеются. История с одеколоном была свежей, печальной и поучительной. С тех пор, как жена подарила Фостеру новый парфюм, нюхливый Мюррей на время совместных творческих посиделок вынужден был каждый раз открывать в студии окна. В любое время года. Бену аромат нравился, а несчастный хозяин квартиры начисто лишался возможности адекватно музицировать. Серьёзно, это было что-то вроде запаха Сливина, запеченного в гвоздичном масле. И хотя молодой коллега клятвенно уверял его, что перед работой больше не поливается «той штукой», нос Мюррея всё равно не знал покоя. Продолжая ругаться, композитор, сощурившись, пытался справиться с адской задачей – всовыванием нового грифеля в карандаш. Грифель слушаться отказывался, уже успев обломаться на пару миллиметров и стать причиной очередных ругательств. - Дай сюда, - Бен, легко поднявшись с дивана, неторопливо подошёл к другу и отобрал у того пишущий инструмент, - несчастье моё, когда же ты перейдёшь на нормальные, деревянные? - Нет уж, спасибо, их точить надо, - тут же отказался Мюррей, наблюдая, как тренированные дирижёрские пальцы с первой попытки управляются с грифелем и закручивают карандаш. - Вуа-ля! «В этом весь Фостер», - мелькнула ироничная мысль. Постоянные подкалывания и умение в нужный момент придти на помощь. Даже в ерунде. И терпение, конечно. Композитор фыркнул, принимая реанимированный и готовый к работе инструмент. Музыканты говорят, что следом за ангельским терпением идёт ещё одно – профессиональное дирижёрское. Надо понимать, это высшая степень сложности. Сам Мюррей, волей судьбы ставший композитором, не был уверен, что из него бы получился хороший дирижёр, хороший именно по части терпения. А вот Бену это удалось. - Тут есть всего три правила, коллега, - заметил на полном серьёзе Фостер несколько лет назад, когда они только познакомились, - главное – не спотыкаться на помосте, не бить оркестрантов пюпитрами и не ломать палочки. Видя вытянувшееся лицо Мюррея, молодой человек поспешно добавил: - Ну ладно, с помостом – как повезёт. А потом они оба долго смеялись, радуясь удачному началу и лёгкой атмосфере. Палочку, кстати, Бен всё-таки сломал – случайно, правда, у него тогда была деревянная. Но расстроился безумно. Из какого же дерева она была…? - …По-моему, пора делать перерыв, - присвистнул Фостер, пару раз щёлкнув пальцами перед носом Мюррея, - выныривай из Временной Воронки, приятель, и пошли варить ещё кофе. - Сам вари, - отказался хозяин квартиры, снова садясь за пианино, - мне нужно добить этот кусок, пока я не растерял свои идеи. - Ну-ну, - хихикнул Бен, отходя на пару шагов и продолжая пристально смотреть на друга. Мюррей, сделав вид, что муза, наконец, оглушила и опутала его своим вниманием, принял священно-серьёзное выражение лица, аккуратно стёр последнюю ноту и приткнул новую на правильную линейку. Бен не двигался. Почесав свой сияющий череп и не выходя из образа одарённого гения, Мюррей задумчиво погрыз кончик пера и тут же сплюнул. Чёрт, какое перо?! На карандашном ластике остались чёткие следы зубов. Фостер начал ржать. - Займись кофе! – рявкнул Голд, но тут и сам понял, что смеётся. - Уйди, Бен, ты ведёшь себя как моя бабушка! Она тоже так стояла, пока я в детстве терроризировал её пианино! - Её можно понять, - пробормотал дирижёр, пытаясь отдышаться, - она недоумевала, в чем инструмент перед тобой виноват. Мюррей сделал зверское выражение лица и привстал. - Ладно-ладно, я уже у плиты! Прыгая и подскакивая, гордость БиБиСи скрылась за дверью, напоследок обернувшись: - И не вздумай подглядывать в мою тетрадку! Услышу свои аккорды – месяц будешь бриться по утрам! Мюррей досадливо крякнул на предупреждение. Он вообще-то предполагал как раз небольшую рекогносцировку в композиции Бена, дабы понять, откуда и как следует танцевать в собственном отрывке. Но бритьё – слишком серьёзная угроза. Щетина придаёт ему мужественности и загадочности, не так ли? С ней нельзя расставаться. Озабоченно пощупав свой подбородок, мужчина добрался до пульта и взял любимую красную шапочку. - Только ты у меня и осталась, - грустно протянул он, напяливая головной убор. С кухни послышался шум посуды, плеск воды и прочие бытовые звуки. - Где тут сахар? - На верхней полке, в керамической ТАРДИС, - громко отозвался композитор, разглядывая себя в гладкой поверхности айфона. Определённо, щетина ему нужна! Придётся оставить мысль о подглядывании. - А где новая заварка? Прервав приступ нарциссизма, Мюррей повернулся к дверям. - Зачем тебе заварка? – спросил он, не снижая громкости. - Я хочу чаю! Отложив айфон, хозяин квартиры продефилировал обратно к инструменту, на ходу разминая пальцы. Надо всё-таки браться за дело. - Заварка в двух автобусах, возле пачки с хлопьями. Выбирай любую. Покосившись ещё раз на следы зубов на карандаше, Мюррей углубился в недописанное сочинение, моля всех древних богов, запомнившихся из истории, послать ему свежих идей и спокойного вдохновения. Бен на кухне продолжал возиться. Он всегда переходил с кофе на чай в момент особо острого творческого подъёма, просто прыжка на какой-то новый уровень. И он всегда варварски опустошал сахарницу друга, кладя в чай в среднем по четыре ложки. Чувствуя, что боги, духи, маги и прочие услышали его призыв, мужчина заскользил карандашом по бумаге. Он активно продвинулся и уже предвидел неплохие результаты… - Куда делись лимоны? В тот же миг ноты вспугнутыми птицами выпорхнули из головы, оставив за собой пустое место. Мюррей снова выругался – на сей раз мысленно и по-английски. Стоящий в дверях Бен, повязав поверх чёрных джинсов клетчатый фартук, выглядел растерянным. - Я их съел, ещё позавчера, - процедил Голд, пытаясь вспомнить, на каком аккорде застопорилось. - Все? - Мне нужно было вдохновиться для написания грустной пьесы, - как ни в чём не бывало пояснил композитор. Чёрт, да где же он остановился? Бен, чьи большие глаза в минуты особо сильного удивления становились поистине огромными, испуганно икнул. - Мюррей, там лежало пять штук… - Ну, это была ОЧЕНЬ грустная пьеса, - виновато развёл руками Голд, - придумай что-нибудь! Сделай чай с апельсином! Зная, что друг всегда предпочитал лимоны и не рассматривал другие варианты чаепития, Мюррей в определённой степени рисковал. Но мысли продолжали крутиться вокруг музыкального отрывка. Бен, обиженно пыхтя и навевая ассоциации с классическими английскими паровозами, направился обратно в кухню. - Если надумаешь – не клади в чай много сахара, - крикнул композитор вдогонку, - апельсин сладкий, чтобы ты знал. - Я понял! - Не хочу, чтобы тебя потом тошнило на партитуры. - Я ПОНЯЛ! Коварно хихикая, Мюррей вернулся к работе, получив небольшую тихую передышку. Конечно, красная шапочка не вырубала окружающие звуки так хорошо, как захваченные Фостером наушники… Но зато прибавляла ему ещё немного загадочности. И порой даже вдохновляла. С этой шапочкой была связана одна забавная история. Как-то, едва записав первое видео для своего канала на ютубе, Мюррей на следующий же вечер продемонстрировал результат сидевшему у него в студии Бену. Оторвавшись от пульта, молодой человек долго и задумчиво смотрел на картинку короткого ролика и, наконец, вынес вердикт: - По-моему, тебе бы следовало назвать свой канал как-то иначе. Не «Запуганный утёнок», а, скажем, «Запуганный дятел». - Это почему? – удивился Мюррей. - Чем утёнок плох? И откуда взялся дятел? Бен сочувственно похлопал коллегу по плечу. - Голд, надо было хоть иногда ходить на биологию, а не заниматься исключительно историей. У дятлов макушки красные. Знаешь, в этой шапочке ты мне очень напоминаешь… Остаток фразы оборвала диванная подушка, метко пущенная в дирижёра. Мюррей, отмщено ухмыляясь, наблюдал, как Бен возится с помятой чёлкой. - Нет, ну зачем драться-то? - Потому что сам ты дятел! – припечатал хозяин квартиры. - …А вот и мы! – вмешавшись в очередной профессиональный флэшбек, в студию медленно вошёл Фостер с подносом. Не утруждая себя мытьём чашек, он взял с кухни новые. Рядом располагался чайник, сахар, нарезанный ломтиками апельсин и даже тарелка с печеньками, непонятно как обнаруженными среди прочего провианта. - Круто, я и не знал, что у меня можно такой натюрморт собрать, - честно признался Мюррей, - так что, пойдёт с апельсином? - Я сначала на тебе испытаю. Если успеешь добить мелодию – значит, пойдёт. Голд, фыркнув, взял чашку и положил в неё фруктовую дольку. Бен поставил поднос на пол и, сев спиной к дивану, занялся своей чашкой. - Знаешь, нормальные люди начинают с чая, а потом переходят на кофе и пиво, - заметил он, вытягивая длинные ноги, - а у нас наоборот. - Нормальные люди на БиБиСи не работают, - ответил Мюррей, садясь с другой стороны от подноса, - и от далеков по сцене не бегают. - Не напоминай, - округлил глаза Бен, - каждый раз одно и то же. Нет бы ведущих заставить с ними воевать! Так все шишки дирижёру. Мюррей осторожно попробовал горячий напиток. - А ты как хотел? Если выставить Смита или Кингстон, концерт станет на пару отделений длиннее. Или Гиллан. Ты же понимаешь – далеки, фески, - мужчина взял пригоршню печенек, - сладости… Фостер хихикнул в чашку, едва не облившись кипятком. - Эй, а помнишь наш первый Промс? – на Мюррея внезапно нашла ностальгия, пытавшаяся так или иначе заявить о себе в течение всего вечера. - Здорово было… - Ну да, мы пожали друг другу руки, как директор и его новый работник. А что ты ляпнул во время первого собрания оркестра, помнишь? Голд почувствовал, что стремительно догоняет шапочку по цвету. - Нет. - Не помнишь? Ну-ну, - веселился его коллега, играясь с чайной ложечкой, - «Юноша, сядьте уже за инструмент, скоро главный подойдёт!». Мюррей сконфуженно отвернулся. - Откуда мне было знать, что главный – это ты? Я думал, дирижёр будет взрослым! - Мог бы погуглить про меня. И я взрослый, хватит прикалываться про мой возраст! - Тогда кончай напоминать мне о той фразе! Рассел, знаешь ли, месяца два шутил при каждом удобном случае! Сурово друг на друга посмотрев, музыканты снова не удержались от улыбок. Чашки опустели наполовину. - Я тебе шекер не отдам, если будешь умничать, - пригрозил Мюррей, вылавливая горячий апельсин из напитка. - Ха, напугал! Куплю новый, - не остался в долгу Бен, уплетая печеньки, - ты всё равно гробишь кухонную технику. - Неправда! - Правда. Мюррей лишь демонстративно фыркнул и налил себе ещё чаю. - Ребёнок. - Дятел. «И так каждый раз, - заметил внутренний голос, - каждый раз, работая вместе, вы готовы покусаться, а потом дружно ржать над этим». Ну что ж, всё правда. Прикинув, что надо ещё музыкой успеть заняться, а Фостер, если ему свести чёлку подушкой, всё равно причешется, Голд пошёл на мировую. - А помнишь, как я тебе новую палочку принёс? - Угу, - кивнул Бен, расплываясь в счастливой улыбке, - я, наверное, тогда был похож на Гарри Поттера, бегал и всем её показывал. - Ты и сейчас похож на Гарри Поттера. - Да? А в оркестре говорят, что на Теннанта. - Ну, если он был такой же невменяемый лет десять назад, - начал Мюррей, но тут же получил острым локтем в бок, - эй, у меня синяк будет! - Не будет, для синяков у тебя слишком много мышц. - Задолбал ты со своей биологией, Фостер. - Это анатомия. - Да один чёрт, - отмахнулся Мюррей, ставя чашку на поднос и прислоняясь к диванному сиденью, - у меня тема не клеится, а ты тут с естественными науками! - Съешь апельсинку, может, склеится, - потянувшись к синтезатору, молодой музыкант взял заветную дирижерскую палочку, - лимоны же тебя вдохновляли. Композитор ничего не ответил, созерцая сокровище в руках друга. То есть, для него самого это была просто палочка, пусть даже и лично купленная, пусть даже из оргстекла. Подарок… Но для Бена, некстати лишившегося предыдущей, деревянной, новый инструмент стал настоящим сокровищем. Прикасаться к дорогой игрушке могли только трое – Мюррей, сам владелец и супруга последнего, Нина. Голд находил такое положение вещей забавным. - Где-нибудь на Диком Западе дама ухаживала за мужниным кольтом, - прокомментировал он трепетный восторг коллеги, - а твоя жена – за дирижёрской палочкой. - Палочка – это моё моральное оружие, - на полном серьёзе отозвался тот. Мюррей не придал особого значения фразе, но очень скоро убедился, что ответ друга, с ударением на «моральное», был близок к истине. Импозантный раздолбай-интеллектуал, каким выглядел, Фостер в работе преображался. Когда он поднимался на дирижёрский помост, начиналась настоящая магия, изысканная, влекущая и молниеносная. В Альберт-холле до сих пор ходит байка о том, как Бен на одной из репетиций подал сигнал оркестру… А оркестр не вступил, молчаливо и заворожено глядя на патрона… - …Надеюсь, ты думаешь о музыке? – друг был вездесущим, что в мыслях, что на деле. Помотав головой и удивляясь, насколько же ностальгия успела затуманить мозги, Мюррей глянул на новую чашку чая, заботливо протянутую ему. - Скажи мне, когда я о ней не думал. Даже во сне думаю. Пару раз привиделась Мелани, тянувшая «Судный день». Бен, хрюкнув, минут пять пытался сохранить серьёзное лицо. - Да что? – удивился Голд. - Ну Мелани, ну пела. Она, кстати, была вся в чёрном. - Старик, тебе явно пора в отпуск, - выдохнул со смехом дирижёр, откинув волосы с лица, - так недалеко и до явления Одиннадцатого, который будет петь, что ты вселил в него беса. - Беса в него вселил Моффат, я только написал к этому пару треков. Бен согласно закивал, продолжая веселиться. Мюррей, которому муза за весь вечер не подсказала ничего путного, неожиданно протянул нараспев: - Был прекрасный день… Прогулка в парк… И вино… - О нееет! – Фостер, закрыв лицо ладонями, притворно содрогнулся. - Только не это! - Да брось, - на сей раз локоть Голда нашёл свою цель, - давай споём! - Я не хочу петь. И что тебя вдруг так вштырило с чая? – Бен озабоченно принюхался к своей порции. - Или дело в апельсинах? - У меня просто творческий поиск и причудливое настроение. - Где-то я уже слышал этот диагноз… - Так ты будешь петь? – тут же спросил Мюррей, переходя уже на третью строчку. - Нет! ЭТО я петь не буду, тем более – с тобой! Голд загадочно ухмыльнулся. - А я тогда выложу на фейсбуке твоё фото с шарфиком и Бейкеровской шляпой. Бен от неожиданности лишился дара речи. - Ты почему его не удалил, лысый шантажист? Я же просил! - Ну, видно, забыл, - продолжая ехидничать, развёл руками хозяин квартиры, - так что, мне выкладывать? Дирижёр, обиженно выпятив нижнюю губу, посмотрел на соавтора и уселся на место. А потом оба, не сговариваясь, затянули любимую песню Мюррея:

О, что за прекрасный день! Рад быть с тобой и сказать: «Что за прекрасный день! Ты – мой стимул продолжать! Ты – мой стимул продолжать»

Примерно с середины припева Бен расслабился и вошёл во вкус, позволив левой руке по привычке фиксировать в воздухе динамические оттенки. Зная, что профессиональная шиза друга обладает гипнотическими свойствами, Мюррей, тем не менее, сел поудобнее и продолжал наблюдать, подперев рукой щёку и начав второй куплет. В конце концов, дирижёр не выдержал. - Теперь ты ведёшь себя как твоя бабушка, нечестно! На меня и так с потолка этот смотрит, - указал он на портрет Моффата, - а тут ты ещё! - Ой, прости, впечатлился, - улыбнулся Мюррей, принимаясь за остатки печенья, - тебя в детстве мама на хор не водила, а, Фостер? Ты классно тянешь окончания. - Фигня, - отмахнулся Бен, вынимая из апельсина косточки, - вообще-то она меня в балет отдать пыталась. Голд, не успевший приготовиться к внезапному, подавился, выпучив глаза и судорожно кашляя. - Тише, тише, не стоит принимать всё так близко к сердцу, - молодой человек, изловчившись, долбанул друга по спине, - я же не пошёл в балет! Объявил трёхдневную голодовку. - Предупреждать надо, - просипел Мюррей, в несколько глотков опустошая чашку, - теперь я хоть буду знать, почему ты всё время носишься и вертишься. - Угу, были предпосылки. Придя в себя, композитор с опаской покосился на две последние печеньки. - А меня родители хотели в актёрскую школу отдать. Говорили, что я очень странно двигаю бровями и улыбаюсь, как будто мне есть, что скрывать. Бен прыснул. - Они тебя с Моной Лизой перепутали. - Я что, выгляжу как страшная древняя жёлтая девица с грудью?! – мгновенно опешил Мюррей. Фостер, хохоча над реакцией друга, замахал обеими руками. - Да перестань, да Винчи наверняка считал её красавицей, раз нарисовал. И потом, я же сказал про загадочность. И ты, и она похожи на визуальные ребусы. Старший музыкант скептически приподнял бровь. - По-моему, это не меня, а тебя вштырило с апельсинов, друг мой. А я ведь ещё должен вернуть тебя жене и отчитаться. - Ты должен дописать свою тему, Голд. Я-то свой отрывок дописал, могу и пошутить. Поднимаясь с легкомысленным видом на ноги, Бен отряхнулся и споткнулся на змеящихся по полу проводах, едва не шлёпнувшись. - Уоу, полегче на пируэтах, ребёнок! – Мюррей, вовремя подхвативший друга, поставил того на ноги. - Если ты, шутя, расквасишь себе нос, Нина мне голову оторвёт. - Если будешь называть меня так, сам её тебе оторву, - улыбчиво проворчал Бен, переступая через провода и по привычке поправляя волосы, - ну ладно, Утёнок, муза вернулась или как? Отдохнувший Мюррей со вкусом потянулся и обрадовался, что не стал опять Дятлом. Оглядев пустую посуду на подносе, он загадочно улыбнулся. - Думаю, я снова готов к работе. КОНЕЦ. 30.08.13