Потерянная

Лена От оглушительного треска разбившейся о стену бутылки и пьяных выкриков мне хочется со всей силы зажать уши ладонями. Давно бы уже пора привыкнуть к выходкам своих далёких от идеала родителей, вот только никак не могу перестать вздрагивать от этих резких звуков. Тихо, стараясь не скрипеть старой кроватью и осторожно ступая по чуть вздутому полу, медленно двигаюсь к двери и закрываю её на хлипкую защёлку. Защита, конечно, так себе, но с ней я чувствую себя в большей безопасности. Кончиками дрожащих пальцев провожу по изрешеченной поверхности двери, пересчитывая отверстия, на которых раньше держалась защёлка. Даже приблизительно не могу вспомнить, сколько раз папа выбивал мою дверь, за которой я пряталась всякий раз.Вздрагиваю от очередного резкого ругательства, и маленькая заноза с двери больно впивается в кожу на ладони. Вновь раздаётся звон бьющейся посуды, а вслед за ними, громкие шаги в направлении моей комнаты. Я отскакиваю от двери и с ногами забираюсь в самый дальний угол кровати, словно небольшое пространство старенькой полуторки способно защитить меня от кулаков папы. — Какого чёрта в доме такой бардак?— орёт из коридора Владимир Викторович. Папа врывается в мою комнату, и его стеклянные глаза заставляют мою испуганную душу забиться куда-то в угол.— Я тебя должен за бесплатно кормить?! Ты знаешь, сколько мы с матерью впахиваем, чтобы дать тебе всё необходимое?! Только вместо того, чтобы обеспечивать меня, родители всё до последней копейки спускали на выпивку, и от бесконечной череды бутылок избавляться приходилось именно мне. — Мне было некогда.— не поднимая глаз, тихо ответила Лена.— Я только что вернулась из института. — Так может тебе стоит бросить этот свой институт, раз у тебя на семью вечно времени не хватает?!—громко говорит Владимир Викторович.— Если такое ещё раз повторится, я на тебе живого места не оставлю, поняла?! Успеваю лишь сжаться в комочек перед тем, как папа замахивается и даёт мне звонкую пощёчину, которая выбивает из моих лёгких весь воздух. Это заставляет меня сделать резкий вдох, и я буквально захлёбываюсь от спёртого алкогольного перегара. Удовлетворившись проведённой воспитательной работой,папа скрывается в коридоре, напоследок громко хлопнув дверью, отчего защёлка окончательно отваливает и залетает куда-то под кровать. Стараясь сдерживать слишком громкие всхлипывания, зажимаю рот ладонью и рыдаю беззвучно. В этот самый момент мне хочется просто сбежать куда-нибудь, но у меня нет других родственников, кроме престарелой бабушки, которая была бы не против моего переезда, но там меня станут искать в первую очередь. А подставлять под удар помимо себя ещё и бабушку очень не хотелось. Она — единственный человек, который нормально ко мне относится.Минут сорок просидев съёжившись, решаюсь наконец двинуться с места, словно одно только моё шевеление способно вызвать очередную вспышку гнева у папы. Сползаю с кровати и первым делом устремляюсь к зеркалу,оценивать масштаб катастрофы. Как бы прискорбно это ни звучало, я уже давно привыкла и смирилась с побоями, только держать в руках эмоции пока не научилась. Тяжело вздыхаю и направляюсь к столу, чтобы плотно засесть за учебники, мне по-прежнему приходится не спать по ночам, чтобы получать оценки не ниже пятёрок. Это был ультиматум папы, одна единственная четвёрка в зачётке или за контрольную и я забываю про самостоятельность до конца своих дней.А это значит, что придётся уйти из института и пойти работать продавцом, похоронив мечту о том, чтобы вырваться из этого застойного болота.Поэтому я молча принимаю все упрёки и удары, ночую с книгами в обнимку и никогда не перечу папе, даже если заведомо знаю, что он неправ. Я готова на всё что угодно ради долгожданной свободы, которой собираюсь воспользоваться летом следующего года, едва получив в руки диплом о высшем образовании.К парам готовлюсь до потемнения и дикой пляски текста перед уставшими глазами, я не могу допустить ни единого промаха. Только когда информация окончательно перестаёт усваиваться в памяти, откладываю учебники в сторону и плетусь к постели. Нет сил даже на то, чтобы переодеться, поэтому просто падаю в одежде поверх одеяла и моментально отрубаюсь.Будильник звенит слишком рано. Мой организм не то что выспаться, банально отдохнуть не успел. В голове полная каша, и я с ужасом понимаю, что не могу вспомнить даже тему сегодняшнего семинара. Все лекционные тетради занимают своё законное место в простеньком чёрном рюкзаке,туда же я закидываю тюбик с тоналкой на всякий случай и лёгкий перекус в виде яблока. За собственными мыслями совершенно не замечаю, как добираюсь до университета. Здесь царит абсолютно другая атмосфера, более раскрепощённая, что ли, и я вбираю её в себя каждой клеточкой тела, молясь, чтобы этого хватило для выдержки всех последующих невзгод. Возле входа замечаю маячившую туда-сюда фигуру одногруппницы Кати,которая хмурилась и без конца проверяла свой телефон. Увидев меня, она облегчённо выдыхает и идёт навстречу. — Слава Богу!-вздыхает Катя.— Я уж думала тебя сегодня не дождусь… Катя Кищук — это самое необъяснимое, странное,пятно в моей жизни. Не могу сказать, почему из всей группы более презентабельных однокурсников она выбрала именно меня, да и знать не хочу. — Я жива, как видишь. — неудачно шутит Лена, отчего Катя хмурится ещё больше. А после берёт моё лицо за подбородок и крутит его во все стороны и осматривает с внимательностью ювелира. — Это что, тональный крем?—пристально смотрит Катя. — Этот гад снова тебя ударил?! Конечно, она знает о том, что временами мне бывает «непросто», и постоянно удивляется тому, что я до сих пор живу под одной крышей с «нелюдями». — Всё нормально.—кивает головой Лена. — У тебя постоянно всё нормально.— бурчит Катя.— Когда-нибудь он окончательно перегнёт палку, и отвечать «всё нормально» будет некому. Я знаю, о чём она говорит. Это именно те мысли, которые посещают меня последние полгода, потому что папа в прямом смысле слова начал лютовать.Из-за них я подолгу не могу заснуть или просыпаюсь посреди ночи в холодном поту и ощущением, будто только что воскресла. Катя протягивает ко мне руку, и только сейчас я замечаю, что она держит стаканчик кофе. — Держи, а то ты своими кругами под глазами солнечное затмение устроишь…—произносит Катя. Всю дорогу до аудитории я бреду под болтовню Кати, но все эти подробности я слушаю в пол-уха, потому что на уме лишь мысли о том, как успеть убрать квартиру до возвращения родителей.На семинаре по патопсихологии мне всё же удаётся вспомнить всё то, что я полночи так старательно учила, и получить пятёрку, отчего сведённые нервным напряжением плечи расслабляются.Однако по мере приближения конца учебного дня моя нервозность возвращается.Удивительно,все студенты только и ждут этого момента, а я была бы рада, если бы пар было больше, чтобы проводить в универе львиную долю времени и не видеть этой домашней «грязи». После последней пары мы с Катей расходимся, и она выбивает из меня обещание позвонить ей вечером. До дома плетусь медленно, словно на эшафот, но облегчённо выдыхаю, когда понимаю, что в квартире никого нет. От голода практически валюсь с ног, но пытаюсь оставаться в сознании, потому что во что бы то ни стало должна навести в доме порядок.Папе не будет никакого дела до того, что я на грани голодного обморока, потому что единственная причина, по которой мне разрешается не убирать,это внезапная кончина. И она обязательно будет, если к приходу родителей квартира не будет сверкать чистотой. Если, конечно, неоттираемая грязь вообще может сверкать…Закончив с уборкой, возвращаюсь в свою комнату и вновь окунаюсь в мир книг. Пару часов корплю над учебниками, а после собираюсь хоть ненадолго прилечь, но замираю на месте и перестаю дышать, когда в замке поворачивается ключ. По привычке юркнув на кровать, отскакиваю в дальний угол, с нервной дрожью ожидая свой «приговор».Несколько мучительно долгих минут слышу отчётливо раздающиеся в доме шаги,папа проверяет чистоту квартиры а после устремляется в сторону моей комнаты.Когда моя прикрытая дверь распахивается настежь, я автоматически сжимаюсь в комочек. — Ну вот, можешь же, когда захочешь!- восклицает Владимир Викторович.— А то времени у неё нет! Я так и знал, что ты притворяешься! На его лице расцветает ехидная ухмылка, и он наконец покидает мою обитель. Кажется, я успеваю заснуть, потому что прихожу в себя, когда в квартире становится чересчур шумно, и мозг лихорадочно соображает, что я слышу больше двух голосов. Значит, к родителям пришли «друзья», и заснуть сегодня раньше двух ночи мне вряд ли удастся. Привычно задёргиваю защёлку на двери и вновь сажусь за учебники. Примерно в одиннадцать вечера, когда моя голова уже начинает нещадно болеть от бездарного пения, словно по ней колотили молотком, улавливаю чьи-то шаги в направлении своей комнаты. Волосы на затылке становятся дыбом от ужаса, потому что на пороге вовсе не папа,а один из его «гостей», который едва стоит на ногах. — Ты не сказал, что твоя дочь такая красавица.— произносит визитёр, слегка развернув голову в сторону кухни.— Такой экземпляр запрятал! Меня начинает мутить от запаха перегара, грязных намёков и раздевающего взгляда, направленного на меня, так что мне приходится сделать над собой огромное усилие, чтобы подавить рвотный позыв. Мужчина двигается с места и направляется прямиком ко мне, и нет нужды быть гением, чтобы понять, что у него на уме.Правда, моя собственная реакция несказанно меня удивила: вместо того, чтобы застыть столбом от страха, я хватаю с тумбочки свой рюкзак и обрушиваю его на голову шатко стоящего передо мной гостя. Он оседает на пол, словно куль с мукой, а я как будто наблюдаю за собой со стороны.Вот я вместе с рюкзаком выскакиваю в коридор, натягиваю ботинки и куртку и, пока никто не успел опомниться, выскакиваю за дверь квартиры. Из-за грохочущего в ушах сердца даже собственных шагов по лестнице не слышу, но останавливаться и проверять, нет ли погони, даже в мыслях нет. Останавливаюсь только в соседнем дворе, где без сил опускаюсь на промёрзшие детские качели. Смахиваю с глаз непрошеные слёзы, которые всё равно ничего не могут исправить, и думаю, как теперь быть. Домой возвращаться точно нельзя, потому что после того, что я сделала, вряд ли смогу ходить.Папа выполнит свою вечную угрозу, и на мне живого места не останется. И его совершенно не будет волновать тот факт, что я всего лишь защищалась. Достав из кармана куртки телефон, я открываю контакты и набрала один-единственный забитый в памяти аппарата номер. — Ну как, живая?— спрашивает Катя. Не даю себе времени обдумывать решение и выпаливаю на одном дыхании: — Можно я приеду? На том конце воцаряется молчание, и я начинаю переживать о том, что Катя думает, как помягче мне отказать. — Конечно, приезжай! Хочешь, я сама за тобой приеду?-ответила Катя. — Я доеду на автобусе.—произнесла Лена. Катя ожидаемо недовольна, но отвечает согласием и отключается. Нашариваю в кармане мелочь, оставшуюся от последней стипендии, и устало бреду в сторону остановки, мечтая о горячем чае, тёплом душе и мягкой постели.