Потерянная

Лена Боже, дай мне сил выдержать это цунами с фамилией Серябкина! Всю дорогу до дома Кати я прогоняю в голове интегралы и линейные уравнения, всё, что угодно лишь бы тело предательски не дрожало, словно на электрическом стуле, а мысли не возвращались к Оле.В себя прихожу только возле подъезда.Все мысли тут же улетучиваются, стоит мне только понять, что я стою вовсе не у дома Кати, а у своего собственного. Видимо, в любой стрессовой ситуации мозг запрограммирован направлять тело в безопасное место, которым мой дом точно не являлся, к маме, которая уж точно не даст нужного совета. Но именно в этот самый момент мне так хочется её хотя бы увидеть… На свой страх и риск захожу в подъезд и подхожу к нужной двери, благо живём мы на первом этаже. Осторожно дёргаю ручку, но дверь не поддаётся.Облегчённо выдыхаю и тянусь за ключом, мне нужна всего минутка, чтобы побыть в привычных и как ни прискорбно это признавать родных стенах. Ну и кое-какие вещи забрать, раз уж я пришла… Замок ожидаемо поддаётся не с первого раза, и я вытаскиваю ключ, боясь, что он намертво застрянет в скважине, но в этот раз обходится без жертв. В свою комнату, несмотря на пустую квартиру, пробираюсь на цыпочках, этот страх стал уже подсознательным и сковывал независимо от того, были ли родители дома. По привычке окидываю взором окружающее пространство, с сожалением отмечая заваленную бутылками кухню, засыпанную окурками прихожую и кучу осколков от битой посуды. И если сначала мне показалось это ужасным, то это просто от того, что я ещё не дошла до собственной комнаты. Здесь в моё отсутствие без внимания не оставили ни одного сантиметра. И, если с перекошенной дверью я бы ещё как-то смирилась, то со всем остальным…В старом платяном шкафу, открытом нараспашку, я не нашла ни единого предмета одежды, даже носков.Одеяло кулем валялось на кровати, подушки были нещадно выпотрошены, кое-где всё ещё лежали редкие облачка пуха. А судя по обгоревшему пятну на полу в самом центре комнаты, можно было с лёгкостью догадаться, куда именно подевались все мои вещи. На глаза набежали слёзы, не иначе, как за «предательство» и побег родители избавились от всего, что хоть немного напоминало обо мне.Когда во входной двери раздался звук проворачиваемого ключа, я чуть не умерла от разрыва сердца. С растерянностью и испугом, я словно в замедленной съёмке наблюдала за тем, как распахивается дверь, с грохотом впечатываясь в стену, отчего я вздрагиваю. С порога на меня смотрят мечущие молнии глаза папы, и я даже примерно не хочу представлять, что сейчас будет. — Вернулась, дрянь?—закричал Владимир Викторович. Единственное, что я успеваю сделать, когда папа начинает движение в мою сторону, это вскочить на ноги и прикрыть перекошенную дверь, которая ни в какую не хотела закрываться до конца.Его голос больше похож на рёв раненого зверя, а я уже и забыла, в какой страх он способен меня вогнать. Где-то внутри меня просыпается пятилетняя девочка, которой папа нередко приносил букетики цветов, чтобы просто порадовать свою любимую малышку. Глаза вновь на мокром месте, потому что я никак не могла понять, почему всё вдруг так резко поменялось, и когда я из любимой дочери сумела превратиться в девочку для битья и врага номер один. Двери удерживаю из последних сил, потому что больше всего на свете хочется свернуться калачиком где-нибудь в углу и хорошенько выплакаться наконец. Но если я это сделаю, велики шансы, что мне свернут шею ещё до того, как я доберусь до угла.Оглядываюсь по сторонам в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь. Можно было бы подтолкнуть к двери комод или кровать, но первый слишком далеко, чтобы я могла до него дотянуться, а вторая слишком тяжёлая,да и позиция у меня не та, одновременно держать оборону и подталкивать что-то у меня не получится.За дверью раздаётся звук отдаляющихся шагов, и я озадаченно хмурюсь, ни за что не поверю, что папа так легко сдался. Выглядываю в щелку и наблюдаю, как папа скрывается в кладовке и гремит вещами, как слон в посудной лавке. Чувство приближающейся беды не отпускает, и я лихорадочно соображаю, как можно себе помочь пережить этот день. Взгляд натыкается на окно, единственный путь к отступлению и я радуюсь как ребёнок тому, что мы живём на первом этаже. Раздеться я не успела, а забрать с собой отсюда мне было нечего, так что я быстро пересекаю комнату, взбираюсь на письменный стол и трясущимися руками пытаюсь отодвинуть проржавевшую задвижку. Поддаётся она не сразу, и с диким скрежетом, от которого нервы сворачивались в узел, но всё же у меня получается открыть окно как раз в тот момент, когда на мою дверь обрушивается первый удар топора, которым папа, видимо, собирался прорубать себе путь в мои пенаты. Ну а может, и что похуже… Из окна буквально вываливаюсь, хорошо хоть не носом вперёд, но приятного всё равно мало, правая нога становится под неудобным углом и лодыжку простреливает болью насквозь. Морщась, отпрыгиваю подальше от окна, при этом почти валюсь на землю, потому что ноги вязнут в глубоких сугробах. Немного снега попадает за шиворот прямо на открытый участок кожи, заставляя меня морщиться ещё и от холода. В оконном проёме появляется фигура папы. — А ну вернись, неблагодарная!—слышится ругательство Владимира Викторовича. Слишком сильно наступаю на пострадавшую ногу и взвизгиваю от боли, хотя должна была к ней привыкнуть, за столько-то лет.Сажусь прямо в сугроб, потому что сил держаться на ногах не осталось от слова совсем,из окна папа вряд ли решится выпрыгнуть, наученный на моём горьком опыте, так что парочка секунд форы у меня всё равно есть. Голова самовольно опускается под тяжестью горьких воспоминаний и больно жалящих мыслей, и я делаю судорожный вздох.Когда на мои плечи опускаются чьи-то руки, я в ужасе вскрикиваю, искренне надеясь на то, что среди соседей найдётся хоть кто-то, кто не допустит моей публичной казни. Поднимаю голову и вижу, что папа всё ещё стоит в окне с топором наперевес и хмуро смотрит куда-то за мою спину. Я откидываю голову назад, чтобы посмотреть в лицо человеку, который, возможно, только что спас мне жизнь и замираю посреди вдоха.На меня смотрит сама Серябкина. — Какого чёрта здесь происходит?— спрашивает Оля. Оля вытаскивает меня из сугроба, вновь заставив поморщиться от боли, и зло щурит глаза, прожигая дыры в предмете, который всё ещё держал папа. Словно обжёгшись, тот выпускает топор из рук, и он с глухим стуком падает куда-то на пол, при этом папа делает такой вид, словно этого жуткого инструмента и не было никогда в его руках.У меня вот тоже вертелся на языке вопрос, правда, к моей ситуации он не имел никакого отношения. Как Оля здесь оказалась? — Что ты тут делаешь?—еле слышно произнесла Лена. — Хотела узнать, где ты живёшь, чтобы не давать тебе расслабиться, но, кажется, мне придётся стать в очередь.-опасно блеснули глаза Оли. — Шла бы ты отсюда!-рявкает Владимир Викторович.- Не лезь не в свои дела! Не видишь, дочь воспитываю! Оля усаживает меня на лавочку возле подъезда и вытаскивает из кармана сигарету, и делает это с таким видом, как будто всё, что она только что увидела и услышала, абсолютно нормально. — На вашем месте я бы сейчас заткнулась.—ответила Оля.— У меня столько сверхспособностей, что я могу прямо сейчас прибить вас, и мне ничего за это не будет. От услышанного мой рот открылся и так и завис,Оля только что угрожала моему папе? За меня? Но догадаться о том, что она имела ввиду под «сверхспособностями», было нетрудно: связи в нужных местах и впрямь решают если не все, то очень многие проблемы. На папу слова тоже производят неизгладимое впечатление, если судить по его побелевшему от страха лицу, и впервые в жизни мне захотелось заплакать от того, что меня защитили. Впрочем, я не видела причин не позволить себе такую маленькую радость, тем более что слёз и так накопилось немало за последние несколько месяцев. — Из-за таких, как он, не рыдают.—жёстко произносит Оля.— Таких надо посылать нахуй. Резко и без зазрения совести, всех нахуй под дробный грохот их завышенной самооценки и безграничного ощущения вседозволенности. И никогда не искать таким людям оправданий. Я покачала головой, таким важным социальным навыком, как говорить людям «нет» и уж тем более посылать их так далеко, я, к сожалению, не обладала. Может потому, что в своё время меня этому навыку не обучили родители, несмотря на то, что это была их прямая обязанность,а может потому, что я при этом чувствовала себя так, словно предаю государство и целое человечество. — Ты не понимаешь.— дрожащим от слёз голосом говорит Лена.- Это ведь родители, я так не могу. — А теперь.—Оля резко выпрямляется и подхватывает Лену на руки.— скажи, куда тебя отвезти. И даже не вздумай говорить мне, что ты останешься здесь. Ты не останешься! Пару секунд я просто смотрю на Олю и пытаюсь осознать, что всё, что сейчас происходит, действительность, а не игра воспалённого разума. — У меня есть подруга, я временно живу у неё.—отвечает Лена. Оля удовлетворённо кивает и уверенно идёт к своей машине со мной на руках. Должно быть, я выгляжу хуже, чем мне казалось, раз она держала меня на руках без видимых усилий.В машинах я совершенно не разбираюсь, но это не мешает мне понять, что она очень и очень дорогая.В салоне,Оля пристёгивает меня ремнём безопасности, словно я не в состоянии сама этого сделать, и выруливает из моего двора. Я тихо называю ей адрес Кати и отворачиваюсь к окну,не хочу вновь потерять самоконтроль. Кстати, об этом… — Мне не понравилось, что ты лапала меня в раздевалке.— словно для самой себя, бурчит под нос Лена. — Думаю, очень даже понравилось.— не соглашается Оля. — Как ты узнала, где я живу?— переводит тему Лена. — Увидела тебя на автобусной остановке и не удержалась.—ответила Оля. — А заступилась почему?—нахмурилась Лена. — Потому что терпеть не могу насилие.-лицо Оли озаряет озорная улыбка, когда она бросает на Лену мимолётный взгляд. — Мучать тебя можно только мне. Я вновь краснею,стараясь не вникать в смысл её слов, но ничего не выходит. Если под словом «мучать» она подразумевала «зажимать тебя везде, где только можно», то не знаю, каким способом можно пережить подобные «пытки»…От греха подальше снова отворачиваюсь к окну, наблюдая, как безликие здания окраин сменяют более презентабельные по мере приближения к центру.Окунуться глубоко в раздумья мне не даёт горячая ладонь Оли, которая опускается на моё левое бедро. Растерянно распахиваю глаза и смотрю на Олю, которая не отрывает взгляда от дороги,при этом у неё выражение лица такое, словно она держит руку на коробке передач. Пытаюсь спихнуть её, потому что сердце уже колотится как сумасшедшее, но без особых успехов. Обречённо вздыхаю и отворачиваюсь к окну, но сосредоточиться на панораме не могу, потому что ежеминутно ощущаю на себе взгляд Оли.Ну и как тут вообще можно о чём-то думать? Вот наконец машина тормозит у подъезда Кати, и я хочу поскорее выбраться и сбежать от этого обжигающего взора, но в машине щёлкают замки, и моё сердце испуганно спотыкается. В мои волосы зарывается рука Оли, и она поворачивает меня к себе лицом. — Ты ничего не забыла?—улыбается Оля. — Что ты имеешь в виду?-разводит руками Лена. — Не хочешь поблагодарить меня за своё спасение?—ухмыляется Оля. — Спасибо.— выдыхает Лена. — Ну нет, так не пойдёт.—покачала головой Оля. — А как надо? — удивилась Лена. Серябкина словно этого вопроса и ждала. Не успеваю я опомниться, как её горячие губы накрывают мои, и меня простреливает ударом тока, а внизу живота собирается такой жар, что на коже, наверно, останутся ожоги. Её язык проникает в мой рот, и я рассыпаюсь на атомы,перед закрытыми глазами пляшут высоковольтные искры, а нервы сворачиваются в один гигантский узел. Сама не замечаю, в какой момент отвечаю на поцелуй, вцепившись в плечи Оли с такой силой, что пальцы, вероятно, придётся разжимать домкратом. От удовольствия хочется мурчать и царапать кожу Оли ногтями, оставляя на ней багровые полосы. Её рука сгребает мои волосы в кулак, оттягивает, причиняя лёгкую боль, и из моего горла вырывается сдавленный стон. —Сейчас, мне хочется затрахать тебя до потери сознания на заднем сидении автомобиля.—выдыхает Оля. — У тебя нет заднего сиденья.—отвечает Лена. — Но у меня есть вторая машина.—Оля вновь набрасывается на губы Лены. Мне начинает казаться, что вместо кожи у меня оголённые нервные окончания, и Оля дотрагивается до всех разом. В голове такой туман, что я уже с трудом могу вспомнить собственное имя. Её руки проворно расстёгивают мою куртку и забираются под свитер.Решаю позволить себе немного больше,оттягиваю край свитера Оли и провожу ногтями по спине, слегка царапая кожу.Оля буквально сдавливает меня в объятиях до хруста костей,её губы перемещаются на мою шею, и кожу обжигают болезненные поцелуи-укусы. Вот у меня наверняка останутся следы. Но вместо того, чтобы возмутиться и оттолкнуть Олю, мне хочется только кричать от этой сладкой боли. В какой-то момент Оля задевает локтем клаксон, и на весь двор раздаётся громогласный гудок, который приводит меня в чувство, и я отскакиваю от неё. — Я должна идти.—тихо произносит Лена. Пару бесконечно долгих секунд,Оля прожигает во мне дыры голодными глазами, а после кивает, отпускает и я слышу щелчок разблокировки дверей. На морозный воздух выскакиваю с такой прытью, что позавидовал бы гепард, но из-за сводящих с ума поцелуев мысли в норму так и не вернулись, и я благополучно забыла о том, что сама вряд ли смогу дойти до подъезда с травмированной ногой.Оля выходит из машины, молча подхватывает меня на руки и несёт к подъезду, а я просто смотрю на неё, отмечая, что у меня едет крыша.