Всякая праздничная херь

— У меня отличная идея. — У тебя таких не бывает, поэтому лучше тебе замолчать, пока ты не понизил IQ всей комнаты. — Ауч, Каччан, это задело бы меня до глубины души, если бы я только не знал, что на самом деле ты — огромный плюшевый мишка. — Я убью тебя. — Да-да, Качча-а-ан, и я тебя люблю. Так во-о-от, что насчет общего хацумодэ первого числа? — Пас. — Нет, погоди, Бакубро, Каминари дело предлагает. Мы выпускники, а значит — это наш последний шанс отметить Новый год вместе. — А мне это нужно? — Что? Вы обсуждаете хацумодэ? Мы просто обязаны пойти все вместе! Я и других девчонок позову! — Это отличная идея, Ашидо! Так даже лучше. Только представьте: первый день нового года, мы все вместе, замаливаем грехи и с чистой душой отправляемся в караоке, где я, пользуясь темнотой и случаем, кладу руку, скажем, Яойрозу на… — Она сломает тебе запястье и сам будешь виноват. — Ладно-ладно, понял я, Денки будет держать руки при себе. — С каких пор ты обращаешься к себе в третьем лице, идиот? — А ты что скажешь, Тодороки? — Хм. — Даже не думай. — Мы придём. — Что ещё за «мы», двумордый, что-то я не помню, чтобы разрешал принимать за меня хоть какие-то долбанные решения, тем более связанные со всякой праздничной херью. — Придём. *** — Ты всерьёз собираешься идти в храм с этими неудачниками? — первое, что спрашивает Бакуго, когда они остаются наедине в его комнате. — Собираюсь. Эта идея кажется мне интересной, — Шото устраивается на кровати: садится, прижавшись спиной к стене, тянет к себе подушку и обнимает её. Он наблюдает за тем, как Бакуго скрупулёзно раскладывает на письменном столе тетради на завтрашний учебный день. — Не знал, что ты веришь во всю эту чушь. — Может и не верю, но я… — Шото замолкает на мгновение, что заставляет Бакуго коротко взглянуть за него. — Тц. Если ты скажешь, что никогда не ходил в храм, я тебя стукну и не куплюсь на это жалобное дерьмо, — предупреждает Кацуки, переместившись от стола к кровати. Он пихает коленом ногу Шото, словно та мешает ему [абсолютно точно нет, места много], прежде чем сесть рядом. — Ходил, но только в детстве. Я уже ничего не помню, — слова Бакуго Шото не расстраивают. Тодороки уже успел узнать его взгляд на многие вещи. Например, Кацуки считает, что надо меньше страдать по прошлому и просто надирать задницы всем засранцам в настоящем. Удивительно слышать это от человека, некогда зацикленого на странных взаимоотношениях с Мидорией, тянущихся с самого детства. Но Бакуго изменился и, может, сейчас он действительно верит в то, что говорит. Шото с ним, в принципе, согласен. Он и раньше редко страдал по упущенным возможностям и времени, по всем лишениям, связанным с особенностями его семьи. Ненависть к отцу перекрыла, задушила все другие эмоции, в том числе меланхолию и тоску по тому, чего у него, в отличие от других сверстников, не было. — И охота тебе толкаться в очереди со всей этой толпой фанатиков, которые ринутся в храм ещё на рассвете? — Бакуго пихает его локтем и получает ответный толчок. Шото едва поворачивает голову, с интересом глядя на Кацуки, и вопросительно вскидывает брови, мол, что дальше? — Думаю, будет здорово. — Нихера подобного, тебе наскучит всё это ещё в первый час, и ты будешь ныть, что хочешь домой. — Может быть, но у тебя должен быть шанс. — Чего?! — Шанс попросить богов о благословении на ближайший фестиваль, иначе тебе меня не победить, — шутит Шото абсолютно ровным, ничего не выражающим голосом, хотя по сути — это чистейшая провокация. Бакуго скалится — для него нет ничего лучше вызова, брошенного в лицо. Кацуки кидает отобранную у Шото подушку в изголовье кровати и заваливает его на матрас. — Это мы ещё посмотрим, морда, кто и о чём будет умолять. После этого обсуждение хацумодэ уходит даже не на второй и не третий план. *** Академия отпускает студентов по домам накануне Нового года, чтобы они могли встретить праздник с семьёй — четвёртого числа всех снова ждут в общежитии, даже если каникулы продлятся ещё какое-то время. Шото предпочёл бы отказаться, но оставаться в общежитии в одиночестве ему хочется ещё меньше, чем слушать пререкания отца и Нацуо. Если тот вообще явится. Всё проходит не так плохо. Шото проводит вечер с Фуюми и мамой. Отец ненадолго заезжает, чтобы передать подарки [наверняка, выбранные не им]. Нацуо уверяет, что заглянет после Нового года — он уже пообещал своей девушке, что праздник они отметят сначала с её семьёй. Самая лучшая часть торжественного вечера, размышляет Шото, поднося лапшу ко рту — есть собу. Особую, новогоднюю, которая должна принести удачу на весь следующий год. И после этого Кацуки будет уверять, что соба — не основа рациона японца? Смотреть телевизор оказывается тоже не так плохо, даже если показывают какое-то непонятное музыкальное шоу. Вкус Кацуки в музыке порой слишком специфичен и непопулярен, чтобы хотя бы одну из его любимых групп показали на этом концерте сплошных айдолов. Своих предпочтений у Шото так и не появилось. Его вполне устраивает слушать то, что доносится из наушников или колонок Кацуки. Было бы здорово провести вечер с ним. Эта навязчивая мысль возвращает Шото к хацумодэ. В общий чат класса ещё несколько часов назад пришло сообщение с точным адресом и временем встречи — все желающие, а не только компания Бакуго, могли прийти. Некоторые, как, например, Тсую и Оджиро, предупредили, что не появятся. Другие — Ашидо, Урарака и даже Шинсо — пообещали прийти. Сам Шото ограничивается стикером. А вот Бакуго так ничего и не пишет. Шото перестаёт следить за происходящим на экране и достаёт из кармана телефон. [Шото ＼(＾▽＾)／На случай, если ты проигнорировал общий чай, присылаю тебе данные. [пересланное сообщение от: Каминари] Надеюсь увидеть тебя завтра. Скучаю (*˘︶˘*).｡.:*<3 Кацуки Мы не видлеись всего два дня!111 Шото Это очень много ( ´ ▽ ` ).｡ｏ<3] — Всё хорошо, дорогой? — мама мягко касается его руки [Шото ценит каждый несмелый контакт между ними] и смотрит с искренней заинтересованностью. — Да. Завтра с утра мы с одноклассниками собираемся пойти в храм, — Шото понимает, что уже не получит ответа, и откладывает телефон в сторону. — Шото! Почему ты не сказал нам? Мы могли бы подготовить тебе кимоно! — восклицает Фуюми, кутаясь в мягкий [Шото уверен, что связанный её же руками] плед. — В этом нет необходимости. Думаю, все пойдут в повседневной одежде, — к тому же, даже со всей любовью к традиционному, Шото не готов просыпаться ещё раньше необходимого, чтобы надеть кимоно. Завтрашний подъём и без этого обещает быть тяжёлым. — Ты прав, но это так волнительно! Ты никогда не ходил в храм с друзьями! — Фуюми звучит, кажется, растроганно и гордо, расспрашивает и рассказывает, одновременно с этим успевая сходить на кухню, чтобы принести свежезаваренный чай. Шото слушает Фуюми и айдолов, поющих в телевизоре, пока не начинает дремать, после чего мама ласково гладит его по волосам и отправляет спать. *** — Это так неловко, я — единственная, кто надел кимоно. — Фуюми возмущалась, что я не сказал ей о встрече раньше. Она хотела подготовить мне кимоно. — Так было бы гораздо лучше… — Брось, Яомомо, ты отлично выглядишь! — Ты слово наша принцесса, а мы — твои пажи, позвольте взять вас под руку, миледи! — Денки, по-твоему, если она в кимоно, то не сможет сделать и шага без твоей поддержки? — Что? Да я не это имел в виду, Кьёка, может ты просто хочешь, чтобы я держал под руку тебя? Шото наблюдает за тем, как наушник Джиро колет Каминари прямо в переносицу, и снова оглядывается. Киришима ловит его взгляд и с силой хлопает по плечу. — Бакуго вечно упрямится и старается избежать таких мероприятий. Но он наверняка придёт. — Да. Вы можете идти, все уже собрались. Я подожду Кацуки, и мы вас догоним. — Уверен, что сможешь найти нас? Шото окидывает взглядом одноклассников и думает, что даже если бы хотел упустить их из виду, то не смог бы этого сделать. Они все такие яркие и шумные. Легче всего будет ориентироваться на Ашидо. — Да. Как только Шото остаётся в одиночестве, он тут же берёт в руки телефон. Ни одного сообщения или пропущенного звонка. Не мог же Бакуго правда взять и проигнорировать встречу. Проходит ещё пять минут, когда среди пересекающей дорогу группы людей Шото замечает знакомую ссутулившуюся фигуру. Бакуго хмурится и не смотрит в глаза, будто его заставили и вообще он просто идёт мимо, но подходит точно к Тодороки. — Ты опоздал. — Я нарочно пришёл позднее, чтобы эти идиоты не устраивали тут спектакль, завидев меня. Я всё идеально рассчитал. — Все уже ушли. — В этом и был мой план, — на лице Бакуго, наконец, появляется наглая ухмылка, от которой у Шото внутри приятно теплеет. Кацуки удостаивает его взглядом и дергает за край шарфа, свободно накинутого на шею. — Это ещё что за херня? — Шарф. — Я не об этом. Ты не знаешь, как одеваться или что?! — Кацуки сдергивает шарф, перехватывает его удобнее и начинает заматывать вокруг шеи Шото. — Если ты сейчас опять заявишь, что... — Я не болею. — Заткнись. Не собираюсь вытирать твои сопли, когда ты простынешь, — Бакуго продолжает ворчать, даже завязав узел со спины, и пихает Шото плечом, чтобы тот шёл за ним. Тодороки, без стеснения рассматривающий лицо Кацуки, пока это было возможно [борясь с желанием поцеловать прямо посреди улицы], послушно идёт следом. Ещё на пути к храму их встречает длинный ряд лотков. В воздухе стоит яркий запах специй и жареного. Шото непроизвольно сглатывает, когда на глаза попадается лапшичная. — Кацуки. — Чег...Нет. Ты что, не завтракал? — Завтракал. Но это соба. — Вот именно, та соба, которую ты ешь больше, чем способен выдержать обычный человек. — Соба в уличной палатке перед храмом. — Это не аргумент. — Кацуки. — Слушай, пока мы стоим в очереди за твоей сраной собой и потом едим её, в храм набежит ещё больше народу, а там и так уже дохулиард человек. Возьмём на обратном пути. Шото согласно кивает — и аргументы, и обещание его устраивают. *** — Ты чего делаешь? Даже не думай её пить! — Бакуго возмущённо шлепает Шото по руке с ковшиком, из-за чего он едва не давится водой и не забрызгивает рядом стоящих людей. Сплюнув её, Шото удивленно смотрит на Кацуки. — Что не так? — Ею только ополаскивают рот и руки, но не пьют! Даже думать не хочу, что может в неё попасть от всех этих людей! — Бакуго агрессивно вытирает руки о собственные джинсы, подталкивая Шото к выходу от родника. — О... я думал... В детстве я точно пил её. Помню, как радовался, что здесь есть вода. — Она для очищения перед храмом, дурачина, чтобы ты не нёс с собой всякое. Хотя всё это обычная ритуальная глупость. А теперь пошли сюда, мне нужно кое-что сделать. Бакуго целенаправленно идёт к палатке, где люди оставляют прошлогодние обереги. Кацуки молниеносно, словно собираясь атаковать врага новым приёмом, достаёт нечто неопознанное со стороны из кармана и кидает в специальный контейнер. Затем так же поспешно ретируется — никто бы и не заподозрил его, если бы не наблюдал. — Не думал, что ты веришь во всё это, — возвращает он Кацуки его же слова. Шото не думал, что Бакуго из тех, кто верит, что специальный ритуал над амулетом поможет избавиться от накопленного на нём негатива, да и в принципе будет покупать обереги. Интересно, на что он был? На победы? Сокрушение врагов? — Это не мой. Карга попросила избавиться от семейного о-мамори. Непонятно, почему она не могла сделать это завтра сама. *** — Будешь кидать монету? — О, да! Это то немногое, что я помню, — Шото достаёт из кармана сумки банковскую карту, оглядываясь и пытаясь найти терминал, в котором можно было бы заплатить. — Ты правда думаешь, что боги примут перевод с карточки твоего отца? Дубина, суть именно в реальных пяти йенах! — Я думал, что с того момента, как я был здесь в прошлый раз, многое изменилось. Электронные платежи сейчас принимают везде. Бакуго пялится на него словно на докучливую муху, к которой он, впрочем, глубоко привязан — она достала жужжать над ухом, но и прогонять её никто не намерен. Поджимает губы вроде и недовольно, но всё-таки копошится в кармане и протягивает Шото монеты. — Бери и загадывай своё чертово желание, — Шото пытается сложить монеты вместе, но Кацуки взмахивает рукой, мешая. — Одну бери! Вторая мне. Шото кивает, не переживая, что не понял сразу [хотя его и озадачило поначалу, что Кацуки предлагал ему сразу две монеты]. Кинув деньги в ящик, они следуют за людским потоком дальше. Народу и правда чересчур много, но Тодороки решает, что обязательно выдержит, даже если на них периодически пялятся, явно узнавая. Во-первых, ему интересно. Во-вторых, он ни за что не сделает одолжение Бакуго, который был уверен, что Шото хватит всего на час. *** — Думаешь, если бы боги существовали, они бы наделили людей причудами? Разве это не делает нас потенциально опасными? Рано или поздно нашёлся бы выскочка, пожелавший свергнуть их. — Или им просто любопытно посмотреть, что люди будут делать со всей этой силой... Мы можем уничтожить себя раньше, чем кто-то попытается свергнуть их. — Это ты из-за встречи с папашей такой мрачный? — Всё прошло нормально. — Будто меня это волнует, — но его волнует. Иначе не спрашивал бы. Не предполагал. А так кивает едва заметно и указывает рукой в сторону. — Идём найдём этих долбоклюев. Надеюсь, они догадались занять очередь. Чем ближе они подходят к храму, тем больше становится людской поток. Если по дороге все соблюдали правила и передвигались по левой части, то сейчас все собираются в кучу. Потеряться в таких условиях очень легко, хотя и найтись, по идее, труда не составит. Связь тут ловит — Шото специально проверяет, когда понимает, что не видит Бакуго рядом. Одни только спины и лица, большая часть которых закрыта масками. Шото выглядывает из-за чужих плеч и голов, когда вдруг чувствует прикосновение к ладони. Ему не нужно видеть владельца руки, чтобы понимать — это Бакуго. У него крепкая хватка, а кожа на ладони грубоватая [Тодороки это полностью устраивает, ему нравится — все прикосновения кажутся более весомыми, ощущаемыми]. Шото сжимает руку в ответ и позволяет Бакуго вывести их [распихивая всех локтями] на чуть более свободную площадку. И хотя здесь просторнее, они так и продолжают держаться друг за друга. Бакуго демонстративно не смотрит на Шото [должно быть, смущён], а вот Тодороки едва заметно улыбается. *** Долбоклюи, как нарёк их Бакуго, занять очередь действительно догадались. Более того, они отстояли уже большую часть и, если им повезёт, уже через полчаса они смогут помолиться. Появление Бакуго вызывает ажиотаж, несмотря на его желание избежать подобного сценария. Он словно приз на соревнованиях переходит из рук в руки, когда сначала на нём виснет Каминари, затем Ашидо и, наконец, Киришима. Шото наравне со всеми делится впечатлениями от празднования Нового года. Судя по отсутствию такой же оживлённой реакции как при рассказе Каминари [который едва не спалил дом фейерверками], Тодороки понимает — у него всё прошло обыденно. Для других. Шото же был рад возможности праздновать с мамой. Когда подходит их очередь, все разбиваются на небольшие группы, и не оставляют Бакуго и Тодороки другого выбора, кроме как подойти к алтарю вместе. Шото повторяет за Кацуки поклоны, бьёт в колокол и хлопает в ладоши. Это тот самый момент, когда надо благодарить и просить, но Шото вдруг не знает — а что именно озвучить? Перечислить ли имя каждого одноклассника и друга, наличие которых рядом он очень ценит? Вспомнить все те разы, когда он и близкие оказывались в опасности, но оставались в живых? Порадоваться ментальной стойкости мамы, которая, наконец, может наслаждаться свободой? — Эй, Шото, — Бакуго несильно подталкивает его локтем. Шото открывает глаза [когда успел их закрыть?] и озадачено смотрит на Кацуки. — Просто поблагодари за всё и попроси дать тебе сил надирать чужие задницы и в этом году, — советует Бакуго, видимо, заметив растерянность Шото. Тодороки вопросительно выгибает бровь, но кивает. А затем действительно благодарит за всё. «Спасибо за всё. И за Кацуки. И дайте мне сил справиться со всеми испытаниями». — И наделите Кацуки смирением при проигрыше на фестивале, — серьёзно произносит он вслух, зная, что Бакуго обязательно услышит. За это Шото удостаивается громкой брани, а они оба — выговора от окружающих за нарушение общественных правил и неуважение к богам. Несмотря на это, настроение Шото заметно улучшается. Людей всё ещё слишком много, но общая атмосфера праздника и важности события овладевает и Тодороки. После молитвы их класс снова разъединяется и договаривается встретиться через полчаса у ворот — передвигаться огромной группой в такой толпе невозможно. Бакуго предпочитает компанию Шото, хотя и уверяет — это только потому, что у Киришимы сегодня подозрительно отличное настроение, а значит и болтать он будет в сто раз больше обычного. — И чем ты собираешься платить за подношение, ты думал? — спрашивает Бакуго, когда Шото останавливается у деревянных дощечек и берёт одну, чтобы написать желание. — О… — точно, ведь банковские карты тут не принимают нигде. Что всё ещё является допущением в их-то времена. — А ты… — Шото собирается одолжить денег у Бакуго, когда тот самонадеянно хмыкает, а затем кидает сто йен в специальный ящик. — Я потом угощу, — обещает Шото [заодно надеясь услышать, что они не разойдутся по домам сразу после храма]. — Ха, конечно, угостишь. И это будет не соба, понял? — Разумеется, — Шото сосредотачивается на дощечке и на этот раз с желанием ему гораздо легче. Он помнит, как в детстве мама писала за него просьбу к богам. Шото просил их позаботиться о братьях и сестре, нянях, маме, конечно же, тоже. Ещё Шото мечтал о времени на игры с родными. И умолял о пижаме из коллекции, посвящённой Всемогущему. Если подумать, Тодороки ничего из этого так и не получил. На этот раз он просит у богов что-то более реальное, например, хорошо окончить академию. — Ты же знаешь, что об этом обычно просят перед экзаменами? — Да, но это на будущее. Мы вряд ли соберёмся ещё раз в храм в этом году. А ты? — Пас. Я способен и сам получить всё, что захочу. Мне ничья помощь не нужна. Этот ответ вполне в духе Кацуки. Самое интересное, что он действительно не только верит в сказанное, но и воплощает в жизнь. Кто-то мог назвать его самоуверенным и, пожалуй, это правдиво. Но в большей степени у Бакуго невероятное упрямство и желание достичь цели. Порой даже во вред себе. За исключением последней части Шото этими чертами искренне восхищается. Поэтому он только согласно кивает. Шото и сам пишет что-либо только потому, что хочет испытать все возможные традиции хацумодэ в сознательном возрасте. *** — Аргх, Шото, — Кацуки стонет неоправданно зло и устало. — Ты же и сам считаешь всё это чушью для доверчивых идиотов. Тебе правда так нужно это предсказание? — Определённо. Тебе тоже. — Ни за что. — Тогда я вытяну за тебя. Шото уже берёт контейнер с палочками и, вытянув одну с номером шесть, намерен повторить ещё раз. Тем более что Бакуго бросил в ящик для подношений двести йен, выражая тем самым согласие поучаствовать. Только вот сразу после этого он выхватывает контейнер из рук Шото. — Ещё б я доверил свою удачу кому-то настолько криворукому, как ты. — У меня прямые руки. — Иди к чёрту, двумордый, ты знаешь, о чём я, — Бакуго трясёт контейнер настолько агрессивно, что все палочки внутри могут и сломаться. В итоге ему выпадает номер три, и они с Шото одновременно тянутся к ящику за записками. — Конец благословения, — читает Шото вслух и пробегается взглядом по основному тексту. Записка не сулит ничего катастрофического, но, судя по всему, ему стоит ожидать трудностей. — Хорош делать такое лицо! Это глупый текст, придуманный даже не монахами, а работниками какой-нибудь типографии. Тут полно одинаковых — они ничего не значат. — А что у тебя? — Плевать я хотел на то, что там написано, — Бакуго демонстративно сминает листок в кулаке и поднимает руку вверх, когда Шото пытается выхватить у него записку. В итоге предсказание Кацуки отправляется к нему в карман. Сам он хватает Шото за локоть и тащит к арке, на которой прицеплено уже не меньше нескольких сотен неудачных предсказаний. — Если тебе будет от этого легче, оставь его тут. Только это всё равно полная херь. Никто за нас ничего не решает, понял? Шото действительно не определился, что думает о богах. Есть они или нет? Если да, то почему допускают катастрофы и злодеев? И где они тогда живут? Явно же не в облаках. Шото летал на самолётах. Если нет, то вполне возможно, что в галактике есть другие формы жизни. Тодороки, сосредоточенный на размышлениях об инопланетянах и наличии у них причуд, привязывает своё неудачное предсказание. Кацуки в целом прав. Шото никому не позволит принимать за него какие-либо решения и распоряжаться его судьбой. *** — Ты же, блин, умолял меня о собе, так какого чёрта мы всё ещё тут. — Ты не хочешь купить обереги? — Нет. — А родителям? — Тем более нет. — Ладно. Я куплю за тебя. Обязательно передай своим родителям от меня поздравления с Новым годом. — Ты собираешься купить подарок моим родителям за мои деньги, я правильно понимаю? Шото на мгновение задумывается. Он заглядывает за прилавок и убеждается — у продавца действительно нет терминала. Уж они-то могли позаботиться о безналичной оплате. Получается, Кацуки прав. — Да, — соглашается Шото, коротко кивнув, и поворачивается к стенду с оберегами. Тодороки борется с желанием схватить по амулету каждой тематики — для семьи, учёбы, даже бизнеса [пусть его и нет], — но решает, что с его стороны это будет невежливо. В итоге он останавливается на двух одинаковых для здоровья — для семьи Бакуго и своей. Берёт еще один — оранжевый с цветами вишни — и протягивает его Кацуки. Для счастья в отношениях. Хотя и этого, должно быть, Бакуго намерен достигать сам, без помощи свыше и всякой мистики. И всё же… — О, так ты и мне решил сделать подарок за мои же деньги? — Да. Я буду угощать всю неделю. Бакуго в ответ внезапно смеётся [так, как умеет только он — суховато, с небольшой издёвкой, но всё в Шото отзывается на этот звук, заставляет улыбаться и чувствовать, как ускоряется сердечный ритм] и пробегает взглядом по стенду. Он выбирает оберег из того же отсека для пар, что и Шото, но на мешочке вышит кот. Кацуки пихает оберег Тодороки в грудь, а сам отворачивается, чтобы расплатиться с продавцом. Шото смотрит на амулет и проводит пальцем по изображению. Кацуки умеет быть очень трогательным и неважно, что считают так только единицы. Причём сам Бакуго относится к числу тех, кто не приписывает себе подобные черты. Но Шото знает. Всю эту нежность и заботу Кацуки, скрытую за колкими фразами, он чувствует каждый день. — Чего лыбишься? — Ничего. Подумал о том, что ты отличный бойфренд. — Самый, чёрт возьми, лучший. Ты меня не заслуживаешь. — И всё-таки, мы встречаемся. — Тебе стоило поблагодарить богов именно за это, Шото. Иначе как чудом это и не назвать. — Я и поблагодарил. — Совсем дурак что ли? — Пойдём найдём остальных. — Шото! А ну-ка постой. Ты правда благодарил богов за меня? — Ты этого не узнаешь. Поторопись, ты обещал мне собу. В конце концов, их [Бакуго] снова отчитывают за шум и нарушение общественного порядка, а когда они находят одноклассников, вместе отправляются в кафе неподалёку. *** Бакуго возвращается домой настолько вымотанным, что у него нет сил огрызнуться на маму как следует, когда она треплет его по волосам за преподнесённый от Шото амулет. Свой оберег он бросает на письменный стол вместе со смятой запиской. Она обещает великое благословение, удачу в учёбе и любви. Постучав пальцем по амулету, Бакуго на миг думает — ему осталось лишь сдать экзамены на отличные баллы, и тогда предсказание можно считать исполнившимся — после чего закатывает глаза, негодуя от самого себя, резко поворачивается и уходит на кухню, приготовить, наконец, нормальную еду, а не какую-то там собу.