Смерть за левым плечом твоим, оглянись

Ему страшно. Он бежит куда-то в темноте. Вдалеке брезжит свет и Келебримбор кидается к нему, но вдруг чувствует, что его что-то держит. Сначала не получается понять, что именно, но через несколько секунд запястья обжигает смертельный холод наручников. Цепи, прикреплённые к ним, теряются в окружающем чёрном ничто. Свет сначала горит далеко и ровно, а потом начинает приближаться. Эльф всматривается в него с надеждой, но внезапно свет меняется, становится жадным огнём и теперь близость его перестаёт быть желанной. Келебримбор старается попятиться, даже его цепи пропали, но теперь позади стена. Он слышит голоса и те шепчут. «Это ты убил нас.» «Мои дети не дождутся меня. А виноват ты.» «Ты не слушал нас и заплатил за это нашими жизнями.» «Я ненавижу тебя.» «Я мог жить. Мы могли.» «Ты отобрал наши жизни, Келебримбор. Ты!» А огонь ближе, ближе, ближе и вот прижимает к стене спиной. Одежда плавится вместе с кожей, Келебримбор смотрит, как обнажаются его мышцы и кости, а потом мгновенно приходит боль. Он кричит, чувствуя каждой клеточкой тела агонию и жар беспощадного пламени, слышит незамолкающий шёпот… …и просыпается в холодном поту. Рывком садится на кровати, испуганно осматривает свои руки в лунном свете. Кожа на месте, нет ни ожогов, ни железных наручников. — Что с тобой, valda? — слышит он. Оборачивается через левое плечо и встречает взгляд золотистых глаз. Успокоенно улыбается. — Всё в порядке, Аннатар. Не переживай. Он ложится обратно, поворачивается на бок лицом к лицу майа и вглядывается в него. Аннатар касается его щеки, жест этот кажется сонным и ленивым, но в нём безграничный океан ласки. — Снова дурной сон? — голос у служителя Аулэ таков, что он успокаивает даже этими словами. — Тот, что и каждую ночь. — Келебримбор вздыхает, перехватывает руку возлюбленного и целует сначала ладонь, потом тонкие изящные пальцы каждый отдельно. Улыбается, глядя, как ярче блестят глаза Артано в темноте их спальни. — Мне так жаль, Тьелпэ. Хотел бы я забрать твои кошмары. — майа придвигается к нему и обнимает, заставляя снова лечь на спину. Уютно устраивает голову на левом плече лорда Эрегиона, улыбается и закрывает глаза. Эльф привычно касается чужих золотых волос, гладит их и медленно засыпает уже спокойным сном. Как каждый раз. *** Теперь он правда прикован. Только наручники не пропадают. Зато помещение действительно настолько тёмное, что он не видит стен. Всё скрадывает чернота. И Келебримбор давно потерял счёт времени. Сколько он здесь? Жажда и голод давно перестали быть изнурительны, он уже даже не задумывается о том, как долго не ел и не пил. Его это не волнует. Как не волнуют и пытки. Плети или раскалённое железо тоже появляются из темноты, он не видит глумливых орочьих рож и не слышит хохота палачей. Впрочем, разве бы он хотел слышать? И тут опять появляется свет. Только увидеть его источник не получается: эльф смотрит на свою тень, выросшую впереди, и понимает, что теперь свет приближается сзади. И думает ещё про себя, что, превратись этот свет в огонь, он сгорел бы с радостью. Смерти он больше не боится, скорее ждёт её. Как избавления. Но огня нет. На его левое плечо ложится рука. Келебримбор с трудом может скосить глаза, но видит и узнаёт эти красивые пальцы и эту узкую ладонь. Только на безымянном пальце майа теперь сияет совершенно незнакомое ему кольцо. — Здравствуй, Тьелпэ. Саурон не спешит ему показаться, остаётся позади. И лорд нолдор против воли улыбается сухими и разбитыми губами, на которых от этого расходятся едва зажившие ранки. На языке опять появляется привкус крови. — Очень смешно. — И правда. — Оставайся где стоишь… Саурон. Ему тяжело даётся это имя. Он-то привык выговаривать иное. Но назвать то, что такое теперь его любимый, Аннатаром — невозможно. Да и это не тот майа, которого Тьелпэринквар любил так сильно. До дрожи, до боли в груди, до слёз. И который — а взаправду ли? — любил его в ответ. И нолдо просит его теперь остаться вне поля зрения, чтобы не увидеть, кем его любимый стал. Или кем всегда был. Но Саурон и это понимает. Келебримбор чувствует, как пропадает касание с плеча и неслышно вздыхает. А потом шелестят шаги и майа опускается перед ним на колени, улыбаясь. Но не как улыбался недавно, — ласково и с любовью, — а со злой иронией и жёстко. — Боишься увидеть меня, valda? — Я не знаю тебя. Не говори таких слов мне, слуга Моргота. — шепчет Тьелпэ. Говорить громче у него нет ни сил, ни желания. Ему хватает превыше всех прежних пыток глядеть на этого майа. Глядеть и одновременно узнавать и не узнавать его. Некогда золотые волосы теперь чёрные, но всё так же красивы. Лицо почти не изменилось, но черты его выглядят хищными и злыми теперь, а не чистыми и светлыми. Неизменны только глаза, но даже свет в них теперь кажется тяжёлым и видеть его больно. — Обидно слышать такое от тебя, любовь моя. — Саурон скалится. У него это получается красиво, но так же жутко, как и каждое движение теперь. — Не ты ли клялся, что даже изменчивость обликов айнур не помешает тебе любить меня вечно? Не ты ли это был, мой Тьелпэ, кто был так весел, когда я в шутку преображал что-то в своём хроа? — Я клялся не тебе, а Артано Аулэндилу, Саурон. — Но ведь он — это я! — майа хватает его лицо за подбородок. — Смотри на меня. Смотри на меня, Келебримбор. И чёрные волосы светлеют, обретают ореол сияния даже будто. И лицо становится мягче. Но даже снова его Аннатар с виду, майа теперь в чёрных одеяниях и забыть ничего не получается. Забыться тоже. — Ты не Аннатар. Ты мой худший кошмар. Саурон смеётся и по всему видно, что ему искренне весело. — Вот видишь, Келебримбор! Я же говорил, что заберу твои страшные сны! Их последний поцелуй похож на первый. Только тогда Келебримбор ненароком порезался, пробуя наколотую на остриё им же изготовленного кинжала малину, которой его кормил Аннатар. И Аннатар же потом скрадывал слабую саднящую боль и поцелуй их был со вкусом ягод и крови. А теперь только кровь. Тьелпэ не отстраняется сам, да ему бы и не дали, но когда Саурон отпускает его, эльф шепчет: — Убей меня, прошу. Аннатар, убей меня. Сейчас, когда ты ещё такой. Майа медлит несколько секунд. Потом достаёт из ножен на поясе тот самый кинжал. — Твоя воля, мой Тьелпэ. И железо входит под рёбра так же легко, как вошло бы в масло. Келебримбор чувствует, что ему становится легко, так легко! Убийца снова целует его и последним усилием воли нолдо старается убедить себя: это Аннатар, не Саурон. Он пришёл избавить его от мучений, а не пытать. Его любовь его не предавала. Всё портит шёпот. — Мы могли бы долго жить вместе. Я бы всегда забирал твои кошмары. И он в последний раз закрывает глаза в объятиях этого майа.