Бойся своих желаний

Он сбрасывает с себя туфли в тот же момент, как делает шаг за порог съемочной площадки, бессовестно сбегая и оставляя друзей страдать под непрерывными вспышками фотоаппарата. Чертов Дамиано и его чертовы безумные идеи! Они уже снимались абсолютно голыми, теперь они фотографировались в женском белье, что дальше? Прыжки голышом с парашютом ради пары кадров? Катание на льду в стрингах для съемок клипа? Томас фыркает и подхватывает туфли с пола. От таких резких движений женские трусы, явно не рассчитанные на то, чтобы их носили мужчины, мгновенно впиваются ему кружевными оборками во все места. Он тихо матерится, выпрямляется очень медленно и аккуратно, стараясь избежать очередного нападения от собственного белья. Вообще-то, ради восстановления справедливости в этом мире, он требовал нарядить Вик в какие-нибудь огромные семейники в цветочек. Вряд ли ей окажется так же неудобно, как им троим, но хоть поржали бы от души. Его грандиозную идею почему-то никто не оценил. Он бодро шлепает по коридору в сторону гримерки, размахивая туфлями в такт своим шагам. Его мурыжили двести лет, убеждая, что тряпки смотрятся просто потрясающе, и ему непременно нужно прогнуться во все стороны по очереди, наклониться под какими-то странными углами, встать на колени, потом на четвереньки, и вообще проделать такую кучу всяких сомнительных вещей, что в какой-то момент он начал подозревать фотографа в каких-то нежных чувствах к своей костлявой тушке. Потом, правда, фотограф пытался заставить Дамиано сложиться хотя бы в половину похожих поз, но досматривать это представление он уже не стал. Томас влетает в гримерку, хлопает дверью за своей спиной, не глядя бросает в угол осточертевшие за несколько часов туфли и выдыхает с облегчением. Теперь осталось разобраться, как снимается все остальное. Он останавливается у зеркала и обреченно поворачивается к нему спиной, оборачиваясь через плечо. Конечно же, они натянули на него лифчик! Размер не то что нулевой, а, кажется, вовсе уходящий в минус. Дамиано и Вик в четыре руки застегивали на нем эту облегающую конструкцию из ленточек и полупрозрачного кружева, а он теперь должен расстегнуть это один. На спине. Превосходно. Он хмуро заглядывает в зеркало и сгибает руки назад, пытаясь дотянуться до застежки. Пальцы с непривычки скользят по кружевной ткани раз, другой, третий, отказываясь подцеплять мелкие крючочки. Он раздраженно прихватывает кружево на боку и щелкает им по коже. Ладно же, он потерпит это еще немного, а потом какой-нибудь добрый человек придет и снимет с него это орудие пыток. Он невольно проходится взглядом по собственной фигуре. Разумеется, он не считает, что бельишко смотрится на нем плохо, но неудобно просто до ужаса. Томас еще немного вертится перед зеркалом, поворачиваясь к нему боком и оглядывая собственную задницу, обтянутую ярко-красным кружевом. Ничего такая задница, оказывается, очень даже кругленькая, особенно, если упаковать ее в правильное белье. Можно было бы переодеться в нормальные трусы и надеть, наконец, брюки, но вместо этого он все еще залипает на свое отражение и задумчиво наминает ягодицу кончиками пальцев. Он аккуратно поправляет широкую резинку чулок, крутится перед зеркалом еще несколько минут, пытаясь понять, что же именно зацепило его в собственном отражении, которое он видел тысячу раз. В отличие от некоторых (от Вик и Дамиано, например), всегда готовых раздеться и посверкать всеми частями шикарного тела, он себя эксгибиционистом и нарциссом никогда не считал. При этом внезапно выясняется, что на собственную стройную фигурку, затянутую в женское бельишко, у него медленно, но верно... Встает. Томас опускает взгляд и с сомнением оглядывает вполне красноречиво приподнимающееся в паху кружево. Такой подставы от собственного организма он точно не ожидал. Он оценивающе оглядывает себя в зеркале еще раз, бросает быстрый взгляд на дверь и нервно облизывается. Судя по тому, сколько мурыжили его самого, у него есть еще минимум полчаса до тех пор, пока отпустят Дамиано. Томас бросается к креслу, с силой толкает его бедром к зеркалу и с размаху плюхается на мягкое сиденье. Черт возьми, самому не верится, чем он собирается тут заниматься, но стоит у него так, что ни одни приличные брюки на нем сейчас просто не застегнутся. Он устраивается поудобней, стягивает с себя трусы и выдыхает с облегчением. Тончайшая с виду ткань, как оказалось, была способна довольно неприятно давить на нежную кожу возбужденного члена. Никакой смазки в гримерке, естественно, не водится. Вставать и идти искать что-то другое совершенно лень, поэтому он быстро подносит ладонь к лицу и широко проводит по ней языком несколько раз, стараясь оставить как можно больше слюны, а затем сжимает член у основания, быстро скользит по всей длине вверх-вниз, не сдерживая тихого стона. Взгляд невольно возвращается к отражению. С контрастно подведенными глазами, съехавшим с одного бедра чулком и спущенными трусами он похож на ту еще потаскушку, но прямо сейчас ему даже нравится. Собственное отражение нравится ему настолько, что он даже надел бы обратно кошмарные туфли, если бы за ними не нужно было вставать и тащиться так далеко. Он откидывается на спинку кресла и размеренно двигает ладонью по всей длине, крепче сжимая кольцо пальцев вокруг напряженной плоти и с силой кусая губы, чтобы не начать стонать на всю студию. Невыносимо хочется устроиться поудобней и раздвинуть ноги пошире, но чертовы кружева сбиваются у него где-то под задницей и мешают. Он нетерпеливо дергает трусы вниз, стягивая их с бедер, и сбрасывает на пол, выдыхая с облегчением, широко разводя ноги и забрасывая их на подлокотники кресла. Вид в зеркале становится еще более блядский. Он тихо постанывает, двигая рукой чуть быстрее, свободной ладонью поглаживает себя по внутренней стороне бедра, периодически сгибая пальцы и чуть царапая кожу над резинкой чулка. Кто бы мог подумать, что тонкая ткань будет так красиво облегать его ноги, что они начнут казаться еще длиннее и стройнее. Перестает раздражать даже лифчик, который больше не кажется каким-то особенно неудобным, зато отчетливо видно, как сквозь тонкую ткань, плотно прилегающую к коже, торчат напряженные горошины сосков. Он размеренно двигает ладонью, смотрит на себя не отрываясь, и рассеянно думает, что как-нибудь под настроение прикупит парочку таких комплектов, чтобы всегда было развлечение для одиноких ночей. Он двигает рукой еще несколько раз, обводит головку подушечкой большого пальца и ловит себя на смутном ощущении, что чего-то не хватает. Нужно что-то еще. О, да ладно, он очень точно представляет, что еще нужно прямо сейчас. Томас бросает на дверь очередной подозрительный взгляд, но затуманенный возбуждением мозг тут же решает, что он уже устроил здесь такое шоу, что хуже все равно не будет. Он быстро толкает себе в рот пару пальцев свободной руки, сжимая губами и неспешно посасывая, обводя языком, старательно смачивая слюной. Он следит в зеркале за каждым движением собственных губ и языка, немножечко умирая от того, насколько похабнейше это все выглядит. Ну и черт с ним, ну и ладно, кто его здесь видит! Томас двигает рукой резче, буквально трахая себя в рот, а потом все же с громким чмоканьем выпускает пальцы изо рта и опускает вниз, проводя между ягодиц и аккуратно надавливая на сжатое кольцо мышц, медленно толкая внутрь и завороженно наблюдая в отражении, как пальцы постепенно погружаются глубже. Он чуть ерзает, устраиваясь поудобней, и аккуратно делает первые движения внутри, чуть сгибая пальцы и стараясь поймать тот же ритм, в котором скользил ладонью по члену. Буквально несколько движений спустя подушечки ощутимо проходятся по простате. Становится хорошо настолько, что он стонет на всю гримерку, не в силах сдерживаться. Томас закрывает глаза, полностью сосредотачиваясь на ощущениях, и думает, что было бы совсем превосходно, если бы это были не его собственные руки. Первой в голову почему-то приходит Вик. Он морщится и быстро прогоняет картинку из головы. Еще не хватало дрочить на образ (почти) сестры! Широкие ладони Итана тоже почему-то не вызывают энтузиазма. Следующим очень логично оказывается Дамиано. Он останавливается на этой мысли, заинтересованно ерзает в кресле и двигает руками чуть быстрее. - Дамиано. - Бормочет он едва слышно, пробуя мысль на вкус. Горячие татуированные руки на своем теле он представляет так ярко и отчетливо, что аж всхлипывает от удовольствия. Эта идея оказывается даже лучше, чем собственное блядское отражение в зеркале. Он с легкостью представляет его внимательный взгляд и как прекрасно бы ощущались широкие ладони на обтянутых чулками бедрах. У Дамиано большие руки, и пальцы гораздо толще, чем его собственные. Как охрененно они двигались бы внутри него, растягивая узкую дырку... По спине табунами разбегаются мурашки, низ живота скручивает от возбуждения. Еще немного, совсем чуть-чуть... Из сладких мыслей его вырывает какой-то шорох за спиной. Он распахивает глаза и быстро оборачивается, сталкиваясь с тяжелым взглядом Дамиано, стоящего у него за спиной. Дамиано, в отличие от него, успел сменить сомнительное женское бельишко на брюки и выглядел теперь как нормальный человек. Томас отдергивает пальцы от собственной задницы и судорожно сдвигает колени, стараясь как можно живее сообразить, что можно наврать в такой ситуации. Разумеется, выходило, что ничего ему уже не поможет. - Продолжай. - Неожиданно хрипло командует Дамиано. - Я... - Начинает Томас только ради того, чтобы говорить хоть что-то. - Я стою здесь уже довольно давно, чтобы видеть и слышать достаточно. А еще, в отличие от тебя, я закрыл за собой дверь. Продолжай. - Перебивает его Дамиано. Он чувствует себя просто пиздец как неловко, щеки медленно, но верно заливает краска, но член по-прежнему стоит колом, и этим организм отчетливо сообщает ему, что он, в общем-то, плевать хотел на все его смущение. - Если ты не согласишься, то я расскажу Вик и она будет ржать над тобой целую вечность. - Уверенно блефует Дамиано. - Не расскажешь. - Бурчит Томас в ответ. - Не расскажу, разумеется, не вовсе уж я скотина. Но ты все равно сделай вид, что поверил. - Насмешливо предлагает Дамиано. Томас старательно собирает в кучу панически расползающиеся мысли. Можно, конечно, разораться прямо сейчас и шугануть Дамиано отсюда. Несмотря на всю свою показательную настойчивость, тот наверняка уйдет и оставит его в покое. Но вместо этого он тихо хмыкает и снова опускает ладонь на свой член, возясь в кресле и пытаясь устроиться в ту удобную позу, в которой он лежал до этого. Господи, надо же было так безобразно спалиться! Ладно. Ты же сам только что думал об этом. Хотел Дамиано? Вот тебе Дамиано! Руками, правда, не трогает, но зато смотрит. Стоит ему подумать об этом, как Дамиано усаживается прямо на пол перед его креслом и опускает ладони ему на колени, довольно бесцеремонно разводя его ноги обратно в стороны, заставляя раздвинуть их как можно шире. И принимается неспешно поглаживать по бедрам. Это настолько точно совпадает с его предыдущими мыслями, что он невольно вздрагивает от расходящихся по телу волн возбуждения. Все смущение мгновенно выветривается из головы. Черт с ним, если уж позориться, то до конца. Он удобно растекается в кресле, смотрит на Дамиано в упор сквозь лохматую челку и медленно проводит ладонью по своему члену. Под ответным внимательным взглядом каждое движение ощущается гораздо острее, чем он привык. Томас не выдерживает и тихонько стонет, не разжимая губ. Дамиано двигается еще немного ближе к нему. - Можно я?.. - Хрипло начинает он. Томас бездумно кивает в ответ, даже не дослушав, о чем именно его спрашивают. Дамиано повторяет проделанный им ранее маневр: быстро облизывает свои пальцы, смачивая их слюной, но в его движениях вовсе нет никакой показушной эротики, только нетерпение. Он прижимает подушечки пальцев между ягодиц, аккуратно поглаживая чуть приоткрытый анус, а затем медленно толкает внутрь. Томас стонет так, что его слышит, наверно, не только вся площадка, но и еще половина Рима. Он сжимает ладонь вокруг своего члена сильнее и быстро двигает рукой. Пальцы у Дамиано действительно толще, чем его собственные, а еще он двигает ими внутри гораздо быстрее и жестче. Томас елозит по креслу, едва слышно поскуливая и пытаясь подаваться навстречу резким движениям внутри. Дамиано склоняется вплотную, прижимается губами к внутренней стороне бедра ровно над поясом чулок, легонько прикусывает нежную кожу. Он жалобно всхлипывает, откидывая голову на спинку кресла и изо всех сил стараясь не жмуриться, чтобы не пропустить ни секунды восхитительного зрелища. Пальцы скользят внутри, уверенно поглаживая нежные стенки, погружаясь до самых костяшек и задевая чувствительную точку внутри. Дамиано смотрит на него снизу вверх, ухмыляется довольно и прижимается еще ближе, несколько раз широко проводит языком по поджавшимся яйцам. Томас вскрикивает, выгибаясь в кресле, чувствуя, как от накрывшего удовольствия аж пальцы на ногах поджимаются, и кончает, безвольно растекаясь по сиденью. Дамиано поднимается с пола и исчезает из поля зрения, бродит где-то у него за спиной, пока Томас всеми силами старается не превратиться в жидкость и не стечь с кресла на пол, а потом возвращается и бросает ему упаковку влажных салфеток. Томас ловит ее чисто автоматически. - Приезжай ко мне вечером, - Предлагает Дамиано. - Попробуем всё, что ты представлял, когда так сладко стонал мое имя. - Я не стонал. - Лениво возражает Томас. - Да-да, конечно, не стонал. - На удивление благодушно соглашается Дамиано. - Все равно приезжай. Томас что-то невнятно мычит в ответ, лениво вытирает салфетками пальцы, рассеянно думая о том, что до вечера ему надо придумать, что еще ему бы хотелось, раз уж Дамиано, как джинн из лампы, собирается выполнять все его прихоти. И еще о том, что одиноких ночей у него, похоже, больше не будет.