Настоящее

Тыгыдык-тыгыдык-тыгыдык «Кошка», — лениво идентифицировал звук сонный мозг Сергея Разумовского, всю ночь просидевшего за новогодними обновлениями сети Vmeste и улегшегося спать всего лишь несколько часов назад. Тыгыдык-тыгыдык-тыгыдык Разумовский недовольно заворчал и натянул на голову одеяло. Тыгыдык-тыгыдык-тыгыдык. Бах! — ПИЗДЕЦ, БЛЯТЬ, НАХУЙ! «Не кошка». Разумовский с тихим стоном открыл глаза и выполз из уютного одеяльного кокона, и, шлепая босыми ногами по полу, направился к источнику своего раннего пробуждения. Ингрид Константиновна Гром, майор полиции, стояла посреди гостиной в семейниках и футболке, с апельсинами в руках, и растерянно глядела на лежавшую буквально в паре миллиметрах от неё люстру. Точнее то, что от этой самой люстры осталось. Разумовскому хотелось пошутить, что эта люстра пережила Советский Союз и почти полвека, но не пережила хаотичности наследницы имущества своих родителей, но посмотрел на побледневшее лицо и старательно поджатые губы своей возлюбленной, и ограничился всего одним, но очень интересующим его вопросом. — Ингрид, как? — Училась жонглировать, — она мотнула головой и только теперь Сергей разглядел третий апельсин, кокетливо подкатившийся прямо к остову осветительного прибора. — А он улетел слишком высоко, и… — Тебя не задело? Она помотала головой и разжала руки. Обретшие свободу апельсины радостно устремились в сторону пола. Разумовский молча шагнул вперёд и заключил горе-жонглершу в объятия, привычно уткнувшись лицом в буйные кудри. — Считай это знаком, что всё дурное остаётся в старом году. — Ты ведь знаешь, что это не так. Дерьма в людях никогда не станет меньше. Скорее наоборот. — Я тебя люблю. — За последние несколько дней ты говорил мне это сорок четыре раза, — в женском голосе послышалась смесь улыбки и недовольства. — Словно я тебя с первого раза не услышала. Ты, кажется, спал? Вот и иди спать. Программист хренов. Разумовский весело фыркнул, на долю секунды прижавшись губами к ее виску, вспомнив, как в самом начале их общения его очень нервировали такие вот внезапные приступы раздражения. До тех пор, пока он не осознал, что непробиваемая работница Центрального Управления всего лишь маскирует подобным образом свое смущение. — И оставить тебя без присмотра? — Да иди ты. Ингрид вывернулась из его рук и, встряхнув головой, направилась за веником и совком — убрать беспорядок. Поняв, что заснуть у него больше не получится, Сергей со вздохом направился в сторону плиты. Вообще-то, он не терял надежды, что она согласится переехать к нему в квартиру, купленную сразу после всей этой заварухи с Олегом и Чумным доктором, но Ингрид упрямо держалась за свое старое жилье, появляясь у него исключительно наездами. Давить на нее не хотелось, поэтому приходилось отвечать ей такими же визитами. Фактически это означало, что они и так жили вместе, просто на две квартиры, но донести это до сознания Гром пока что не получалось. За его спиной раздавался шорох сметаемого стекла. — Мама очень любила эту люстру. И как я теперь без света? Разумовский поставил металлический ковш на огонь и повернулся. — Ты же знаешь, что я могу купить тебе новую люстру и организовать ее повешение хоть сейчас? — Сама куплю как зарплата будет. — Какая же ты… — Сволочная? — Упрямая. Мы можем расставить свечи… Сказал, и сразу же прервался на полуслове, увидев ее глаза. — Прости. Я имел ввиду — мы можем поехать ко мне, и… — Смешно, правда? С дела Весельчака уже несколько месяцев прошло, а я до сих пор не могу полностью пережить все, что случилось. — Ингрид обхватила себя руками. — Чувствую себя развалиной. — Это нормально. Я тоже так и не смог до конца пережить дело Чумного Доктора. Это был первый раз, когда они заговорили об этом. — Все время думаю о том, что это моя вина. Олег ведь затеял всю эту заварушку из-за меня. Я должен был уделять ему больше внимания после Сирии, да и… — когда-то он дал себе слово, что его переживания ни коим образом не затронут его любимую девушку, но сейчас полные горечи слова неудержимым потоком рвались наружу, принося одновременно облегчение и ненависть к собственной слабости. — Мне следовало донести на него после первого же убийства. Если бы я… Это моя вина. — Серёж… — теплые женские пальцы дотронулись до его щеки. Разумовский открыл глаза и перехватил их, прижавшись губами к самым кончикам. — Я не считаю тебя виновным. Ты защищал близкого. Любой бы так поступил на твоём месте. — Он едва не убил тебя. Эта сцена до сих пор приходила к нему в кошмарах: Олег всегда хорошо стрелял и очень редко допускал ошибки. Но в этот раз допустил — не проверил пульс лучшего друга, слишком войдя в раж от разыгравшегося сражения. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Разумовский успел очнуться, доползти до выбитого у него из рук пистолета и выстрелить. Наповал, но всё равно недостаточно быстро: ровно через секунду после того, как майор Гром рухнула наземь с пулевым ранением в грудной области. — Но не убил же, — рационально заметила Ингрид, даже не думая высвобождать руку. — К тому же, ты несколько раз пытался поставить меня в известность, и я сама сказала тебе, что не надо… — Я тебя люблю. — И я тебя. — И добавила прежде, чем он успел осознать сказанное и излить на неё всколыхнувшуюся внутри нежность. — Кофе. Сбежал. Это было правдой. Разумовский чертыхнулся и кинулся к плите, чтобы спасти то немногое, что ещё осталось. Осталось, как выяснилось, примерно половина чашки и это было гораздо лучше, чем ничего. — Знаешь, поехать к тебе звучит как отличный план. У тебя ведь есть ёлка? — Нет. Потому что в последнюю неделю он фактически поселился в её квартире. И потому что своих ёлочных игрушек у него не было — они канули в Лету в тот момент, когда за ним пришли незнакомые люди, чтобы забрать в детдом. — Значит будет. *** В следующие полдня Ингрид Гром развивает бурную деятельность, попутно успев отбрехаться от дежурства, которое попытался скинуть на нее один из коллег. — …ну и что, что я всегда их брала? А в этот раз не возьму. Нахуй пошёл. Они снова наряжают ёлку, на этот раз — искусственную, потому что природу нужно беречь. Ингрид уносится в магазин, из которого возвращается с рюкзаком мандаринов, игнорируя все замечания о том, что существует доставка. Разумовский послушно делает то, что ему велят, залив в себя парочку энергетиков, — его утро так и не началось с кофе, а недостаток сна упрямо давал о себе знать, но настроение впервые за долгие годы действительно стало праздничным, невольно поднимая на поверхность полузабытые воспоминания о запахе хвои и радостной суете, которые царили когда-то в его другой, додетдомовской жизни. — Да, — кивнула Гром, когда он поделился с ней этим. — У меня тоже. Я не праздновала новый год с тех пор, как папы не стало. После смерти мамы мы встречали праздники у Прокопенко, а потом у меня была учеба, потом работа… Просто не могла заставить себя… — Когда мы были детьми, мы с Олегом все время сбегали с общей возни на чердак. Там хранили всякий хлам, и мы организовали там логово… Мы зажигали свечку, ели украденную еду, делились историями. Правда, в начиная лет с пятнадцати он начал водить туда девчонок. Я…чувствовал себя немного брошенным, наверное, ведь к тому времени мы успели породниться на крови. Наверное, нужно было перестать цепляться друг за друга ещё тогда. А потом учеба, работа… Я даже и не заметил, как этот день превратился просто в «ещё один день в календаре». — И я. — Тогда почему… — Новый год ведь семейный праздник, так что… Семейный. Сердце пропускает удар. Сергею хочется сказать ей о том, как он ее любит, но все слова сейчас кажутся невероятно банальными, неспособными передать разрывающие изнутри и сводящие с ума любовь, нежность и благодарность. Потому что и без того сильный водоворот, куда его затянуло с самой первой встречи, переходит пределы привычного, подобно волне перешибающей через край. Разумовский буквально задыхается от своих чувств, а потому не находит ничего лучше, чем поцеловать эту невозможную женщину пересохшими от волнения губами. Слишком жадно, слишком порывисто, совершенно потеряв над собой контроль и Ингрид отвечает ему с не меньшим жаром. Гладит пальцами по щеке, толкается языком глубже, цепляется за плечи как за спасательный круг. И прошлое, неотступно преследующее попятам с того самого момента, как в памяти всплыли отголоски летней трагедии, вдруг стало совершенно неважным. Как, впрочем, и будущее, которое представлялось по большей части светлым, хотя особой уверенности в этом не было. Не осталось ничего кроме настоящего. И может быть, если этот новый год будет выгодно отличаться от предыдущих, то и дальше всё будет только к лучшему? Призраки прошлого отступят, Ингрид согласится съехаться полноценно и начнет хотя бы немного себя беречь, нестабильность с бизнес-партнерами уляжется… Но одно он знал совершенно точно: какие бы трудности не поджидали их дальше, они обязательно с ними справятся. Вместе. Всё остальное — неважно.