Спор имеет свои плюсы

      В небольшой скромно обставленный кабинет Антонио Сальери влетел взъерошенный, грязный и запыхавшийся человек с горящими возмущением глазами.       - Чт… - капельмейстер не успел сказать и слова, как был прерван.       - Как же я в Вас ошибся, Сальери! – подбежав к столу и опершись на него руками, наклонившись при этом в сторону Антонио так, что их лица разделял всего десяток сантиметров, прокричал небезызвестный Вольфганг Амадей Моцарт, с трудом узнаваемый в своём теперешнем виде. – До меня дошли слухи, что Вы подговорили Розенберга, и вместе с ним пакостили моей работе! Из-за Вас я потерял заработок в Вене! Надо мной смеются! Я…       - Неужели Вы действительно считаете, что я мог бы опуститься до такой низости, герр Моцарт? – неожиданно перебил пылкого гения всегда спокойный как скала Антонио. – Что я мог бы распускать слухи только ради того, чтобы Вы потеряли работу, уважение? Чтобы Вы загубили свой талант на корню?       - Безусловно! – казалось, Амадей даже не заметил признания его способностей из уст того, кого считал соперником. – Вы же мне завидуете! Точно, завидуете! У Вас же никогда не получиться написать такой шедевр! Боитесь, Сальери, что я займу Ваше место?        - Вы? Займёте моё место? Со своим ветреным характером? Да никогда в жизни! Никогда, слышите, никогда Вам не достичь тех же высот, что и я, - капельмейстер поднялся со своего места, обошел стол и встал напротив резко обернувшегося Моцарта. – Как Вас только пропустили сюда?       То ли от смущения, то ли ещё по какой-то неизвестной причине, вызывающей ещё и отчётливую дрожь в теле молодого композитора, но он покраснел.       - Неважно. И вообще, не сбивайте меня, Антонио! Мне всё известно! Вы со своим «дружком» высмеяли мою оперу!        - «Волшебную флейту»? Над ней хохотал весь двор. Принялись писать сказки, герр Моцарт?       - Да как Вы смеете?! Вы, и только Вы виноваты в том, что меня не признают Великим композитором!       Сальери даже опешил от подобного заявления. Но терять хладнокровие было совершенно не в его стиле.       - Вы обвиняете меня в ваших неудачах? – капельмейстер, не выдержав, расхохотался. – Это совершенно немыслимо… Единственный, кто в этом виноват, стоит сейчас передо мной. Только Вы и ваша безалаберность, герр Моцарт.       - Ха! Как бы ни так! Я пишу превосходную музыку. Даже Вам она нравится, признайтесь! Я видел Вас на одном из концертов, Вы наслаждались!       Настала очередь Антонио смущаться. Крыть ему было нечем, Сальери действительно тайно посещал концерты Моцарта, не в силах перебороть желание услышать божественную музыку ещё хотя бы раз.       - Нечего сказать? – на исхудавшем лице Амадея расцвело торжествующее выражение. – Тогда скажу я! – внезапно молодой человек схватился за живот и начал падать куда-то в сторону, «сползая» по столу. Его глаза закатились.       - Герр Моцарт, что с Вами? Моцарт! – благодаря тому, что Антонио стоял всего лишь на расстоянии вытянутой руки, Вольфганг не упал на каменный пол, рискуя повредить свою и без того многострадальную голову. Подхватив показавшееся слишком лёгким для взрослого мужчины тело, Сальери перенёс бессознательного Моцарта на небольшой диванчик. Он не колебался ни минуты, кладя его, грязного, будто извалявшегося в грязи, на светло-бежевую обивку. Ведь какая может быть забота о мебели, когда на его руках умирает, возможно, величайший из когда-либо живших композиторов?       Итальянец осторожно приложил пальцы к шее Моцарта и облегченно выдохнул, уловив вполне отчётливый пульс. Решив про себя, что врач вполне может наболтать лишнего, Антонио поднялся с колен, на который простоял всё это время, и подошёл к своему столу. Налив немного воды из графина в стакан, Сальери залпом осушил его. Затем устало провёл ладонью по лицу, бросил взгляд на распростёртое на диване тело, тяжело вздохнул и, прихватив с собой заново наполненный стакан, вновь приблизился к Амадею.       - Почему же Вы такой, Вольфганг? – задал он риторический вопрос в никуда и, помедлив пару мгновений, вылил воду на лицо молодого мужчины.       Моцарт сел резко, как вскакивают после дурного сна, тяжело хватая ртом воздух и смешно отфыркиваясь.       - Скажите, герр Моцарт, как давно Вы ели? – Сальери с невозмутимым видом поставил стакан на его законное место рядом с графином.       - Что Вы себе позволяете, Антонио?! – Амадея просто распирало негодование.       - А Вы? – вопросом на вопрос ответил капельмейстер. – Врываетесь в мой рабочий кабинет, кричите на меня, обвиняете, чуть ли не во всех смертных грехах, а после ещё и падаете в голодный обморок. Так удовлетворите моё любопытство по этому вопросу, будьте так любезны.       Вольфганг вновь откинулся на показавшийся ему удобным диванчик, поморщился, ощутив чувствительной кожей шеи холодную влагу, сел, опершись спиной, как и положено, о спинку светлого предмета мебели, а ноги поставив на пол. Руки Моцарта безвольными плетьми лежали по обеим сторонам от его бёдер.       - Пару дней назад, - наконец ответил он. – Вам-то какой интерес?       - А вид у Вас почему такой… непотребный?       - Констанция выгнала из дома, - почти что автоматически ответил Амадей, Сальери на это лишь удивлённо приподнял бровь. – Повторюсь, какой Вам интерес?       - Думаете, я стану просвещать Вас в этом вопросе, Вольфганг? Зря надеетесь. Из-за чего-то поссорились?       - Да, - немного раздраженно ответил Моцарт. Но сил на полноценный спор отчего-то совершенно не было, как не было и желания его инициировать. – Деньги, предвещая Ваш следующий вопрос. Всё дело в том, что я «совершенно не приношу денег в семью, а она не может тянуть всё в одиночку».       Сальери хмыкнул и в каком-то непонятном порыве сказал:       - Можете пожить у меня, если хотите. Дом достаточно велик.       - Серьёзно? – довольно скептично произнёс Амадей. – И что же Вы потребуете взамен, учитывая, что денег у меня и в помине нет? Сочинить для Вас оперу? Работать на Вас прислугой? Или, может, разделить с Вами постель? – не смотря на язвительный тон, Вольфганг с замиранием сердца ждал ответа. Верных друзей, к которым можно было бы придти с просьбой о ночлеге, он так и не завёл, так что Антонио, возможно, был его единственным шансом выбраться из этой ямы. Всё же знали они друг друга достаточно давно, хотя их ни за что нельзя было бы назвать друзьями.       Кажется, проклинать свой длинный язык никогда не поздно, Вольфганг?       - Предлагаете себя? – насмешливо поинтересовался капельмейстер, но, не дав своему собеседнику даже начать говорить, добавил: - Впрочем, неважно, забудьте, что я сказал.       Моцарт вздрогнул всем телом от резкого тона мужчины и, поразмышляв не дольше секунды, решил впервые в жизни плюнуть на гордость ради своего благополучия. Хотя бы мнимого.       - Антонио! – тихо воскликнул он, одним быстрым движением оказался на коленях перед Сальери и обнял его ноги. – Антонио, прошу Вас! – голос звучал приглушенно, из-за того, что молодой композитор уткнулся лицом куда-то в бедро своей личной Немезиды. – Умоляю, извините мне эти слова! Я… совершенно не ожидал этого предложения, а потому растерялся. Но… Антонио, помогите мне. Я готов ради этого на всё.       - Как всегда легки на обещания, Вольфганг, - отчего-то хрипло раздалось над головой Амадея, и он поднял взгляд. Удивлению его не было предела, когда он увидел необычайно тёплые глаза «ледяного Антонио». – Поднимитесь с колен, Моцарт, - рука Сальери, совершенно не подчиняясь его воле, провела по спутанным, грязным, неровно остриженным волосам Вольфганга. Испугавшись своих действий, Сальери хотел отшатнуться, но был остановлен всё ещё обнимающим его Моцартом. Последний медленно поднялся, не отрывая рук от торса Антонио и, оставаясь в восхитительной своей вульгарностью близости, спросил прямо в губы напряженного, как струна, итальянца:       - Так могу я остаться?       Сальери прикрыл глаза, стараясь утихомирить разбушевавшийся пульс и чрезмерно частое дыхание. Однако потерпел сокрушительное поражение и просто кивнул. А в следующее мгновение глаза его поражено распахнулись.       - Спасибо, - пробормотал, оторвавшись от губ Антонио Сальери, Вольфганг Амадей Моцарт, и был утянут в другой поцелуй, совершенно не отличающийся целомудренностью.       Всё же капельмейстер слишком долго контролировал все свои действия, чтобы не поддаться желаниям хоть когда-то…       «А, чёрт с ней, с Констанцией, да и голод вполне можно игнорировать» - подумал пока что непризнанный Великий композитор на второй минуте непрекращающегося страстного поцелуя, отчаянно цепляясь за камзол того, кого ещё совсем недавно считал своим соперником.

Занавес.