Одолень-трава

Так и случилось все, как Борисвет Ратиборович рассудил. Первым из-под крова родимого выпорхнул Радмил, став супругом счастливому Мстивою. Вечером перед свадебкой понабежали в терем воеводы молодые омежки из тех, что Милош на вечорках видал. Смешливой гурьбой ввалились они в светёлку, закружили Радмила, затормошили, песни весёлые завели и, рассевшись вкруг большого сундука с приданым, принялись вручать жениху подарки: кто полотенца узорчатые, кто скатерти златотканые, кто рубахи с богатой вышивкой по вороту и запястьям, кто платки с цветами да птицами диковинными — рукоделия разного, кто в чём искусен. Радмил с благодарностью принимал подношения, и вскоре сундук оказался доверху заполнен самыми необходимыми в замужней жизни вещами. А затем всей гурьбой омежки потащили просватанного паренька в баню: натопленную еще с самого утра. — Проводим нашего Радмилушку в жизнь замужнюю? — звонко воскликнул кто-то из юношей: поди разбери кто, в густом-то белом пару. — Расчешем на прощание косоньку шелковую… — Ой, завтра отсекут красу омежью по самый затылок… — Ой, распростишься, Радмилушка, с жизнью вольной… Милош старался не мешаться, пока омежки готовили веники и простыни, плескали воду на камни, чтобы воздух сделался еще горячее. Было ему чудно, но очень любопытно, как же тут свадьбы играются. Дома таких обычаев не было, а здесь и песни, то весёлые, то печальные, и баня, и подарки, и угощения… Намыли Радмила докрасна, растерли дочиста, косу просушили, расчесали от корня до самых кончиков, а после под грустную песню туго-туго заплели да лентой алой завязали, чтобы ни один волосок не выбился. Пели о том, что закончилась жизнь молодая да вольная, с играми весёлыми, с друзьями да вечорками, теперь придется во всем альфу своего слушаться, в чужом дому хозяйство вести, деток растить, мужу во всем опорой и поддержкой быть… — Завтра Мстивой всю косу срежет, да батюшке отдаст, — шепнул разомлевший от жара Радмил, опустив голову братцу на плечо. — Ой, спать хочется… а нельзя… — Почему? — удивился тот. — Сейчас мужние придут, сказывать станут, что в первую ноченьку от альфы ждать… Милош аж яблоком подавился, которое жевал. — Это как? — не понял он. — Ну, те омеги, что совсем недавно замуж выскочили, объясняют, как это: мужа привечать… Вот когда твой черёд настанет, я тоже приду, чтобы тебе не так страшно было первый раз с дядькой Горынычем в постель ложиться. — Мне не страшно, — рассмеялся Милош, заливаясь румянцем. — У нас уже… — Тише, — братец прижал ладонь к губам юноши. — Что было, об том секрет! А традиции нарушать негоже… — И где наша краса ненаглядная? — в баню заглянул молодой омега, чьи волосы скрывал туго повязанный плат, а голову украшала расшитая речным жемчугом кика: Милош уже знал, что такие уборы как раз замужние и носят. — Готов? — Готов! — звонко хлопнули в ладоши не просватанные еще омежки. — Забирайте! Не наш он боле! Милошу показалось, что по щеке Радмила сбежала слезинка, словно бы он только теперь понял: всё, больше не дитятко он любимое у батюшки воеводы, а почти взрослый омега, что вот-вот своей собственной семьей жить начнет. Этой ночью Милошу долго не спалось. Слышал он голоса из горницы братца, смешки и шепот: стало быть, не разошлись еще наставники, объясняют невинному парнишке секреты близости со своей парой. Повернувшись на бок, Милош поднес к губам перстень заветный, внутри которого огонь пылал теперь ярче прежнего. Подышал, потер пальцем, поцеловал, не надеясь, впрочем, на отклик. Змей от любовных дел отказывался упорно, хотя целовал жарко, и все обещал: позже, вишнёвый мой… потерпи до свадебки, не торопись… — Огнеяр? — позвал Милош в темноту. — Придешь? На радость юноши, сегодня в доме воеводы протапливали печи: месяц серпень вот-вот завершится, ночи стали студёными и туманными, а значит, пора держать жилые комнаты в тепле. Среди еще тлевших угольев отыскался один, занявшийся ярче. Миг, и на пол скользнул огненный змей, свернулся кольцами, вспыхнул пламенем, а затем шагнул к постели, где сидел Милош, уже в облике человеческом. — Соскучился, вишнёвый? — тихо спросил альфа, устраиваясь подле омежки и заключая того в объятия. Милош прильнул, застонал от удовольствия, почувствовав жар, исходивший от тела истинного, ткнулся носом в мужскую широкую грудь, вдыхая любимый запах. — Разденешься? Касаться тебя хочу… везде… — Нет, радость моя, — рассмеялся Змей, пресекая любые попытки юноши выбраться из-под одеяла. — Еще седмицу потерпеть осталось, а после я весь твой. Спи, вишнёвый… до рассвета с тобой побуду. — Тогда обними крепче, — Милош опустил голову на плечо Огнеяра, смиряясь с его волей. — Скажи, ты монетки зачарованные не потерял? — Вон там, на лавке лежат, — парнишка указал на мешочек, где томились в колдовском сне степняки, вызвавшиеся служить Яге верой и правдой. — Завтра отнесу, — альфа поудобнее устроил льнувшего к нему Милоша. — Вместе сходим? — дремота уже навалилась тяжелым сладким мороком, мешая связно мыслить. — Не в этот раз, — голос Огнеяра тоже стал тише. — Кощей для Яги пару слов передал, не для чужих ушей. Хочешь, в другой раз навестим? — Обязательно, — шепнул Милош, проваливаясь в зыбкие объятия сна. — Привет Яге от меня передавай и благодарность… * * * Утро началось с торжественного облачения просватанного Радмила. В горнице было не протолкнуться от омег, собравшихся, чтобы принарядить идущего под венец воеводова сынишку, а после проводить его до самых ворот, куда жених с друзьями приедет. Радмила одели в самое лучшее, что нашлось в сундуке с нарядами: сверкала золотом парча, искрились янтари, звенели височные кольца, горели самоцветными искорками драгоценные перстни. Расступившись, омеги затянули жалостливую прощальную песнь: горько им отдавать друга своего юного, да красивого, да смешливого, да румяного на чужой двор, да в чужой дом, да грозну соколу, что скогтил птичку певчую… Милош тоже как невольно всплакнул, хотя и понимал: счастлив будет Радмил, да и как можно несчастливым быть с тем, кому сердце навек отдано? — Ну, все! Хватит, наревелись ужо, — звонкий голос Радмила заставил всех умолкнуть. — Милош, посмотри: приехал ли Мстивой? Юноша послушно выглянул в окно, отмечая, что сегодня ворота дома распахнуты настежь, а на улице толпится народ — всем любо поглядеть на молодых, так отчего же запрещать-то? — Едут! — Милош увидел всадников, показавшихся из-за поворота. — Пора, братец! Идем! Радмила бросило в жар: было видно, как заалели его щеки. — Идем, — Милош потянул брата за руку к дверям. — Мстивой уже на дворе дожидается. Воевода молча смотрел, как его юный и такой красивый сын спускается вниз по лестнице терема в последний раз. Теперь другой у Радмилушки будет дом и другой альфа за него будет в ответе. — Батюшка, — в пояс поклонился юноша. — Отпустишь ли? — Коли любишь его, отпущу, — улыбнулся Борисвет Ратиборович. Радмил бросился на шею отцу, тот обнял парнишку, к себе прижал крепко-накрепко, будто прощаясь. — Счастлив будь, — шепнул воевода. — Теперь смирно стой, дай покров наброшу. Милошу уже объяснили значение этого обряда. Сейчас Радмила укутают белым платом до самых пят, как укрывают саваном умершего, ведь покидает омега род свой, чтобы войти в род Мстивоя, став для нового дома своим. И только в момент завершения обряда снимет добрый молодец с головы истинного покров, а затем косу обрежет под самый корень. Обрежет, с поклоном воеводе отдаст, а сам платок на голову супругу повяжет — более никто не должен видеть Радмила простоволосым: позор это и бесчестие. Борисвет Ратиборович, взяв за руку Радмила, потянул его к дверям, помог пройти через сени и сойти с высокого крыльца, сам усадил на коня, сам поводья взял, чтобы отвезти кровиночку к капищу, где стоят чуры Светлых Богов. Тут-то Милоша и перехватил Огнеяр. — Идём, вишнёвый, — велел он, потянув омегу за собой. — Не отставай! Впереди дружки жениха с присвистом скачут, за ними Радмил с семьей, а позади и все остальные идти должны. За высокий частокол войти позволялось не всем: только кровникам и тем, кто с семьей воеводы должен был породниться. Милош ахнул, увидев среди толпы знакомые лица: Пригляда с Кощеем, да только никто, кроме него да Змея не заметил гостей из Нави. Пока молодые приносили обеты, Пригляд не сводил взгляда с близнеца, а как с головы юноши Мстивой снял покров да полоснул ножом, снося косу под самый корень, так Пригляд заулыбался, ткнулся лбом Бессмертному в грудь, и тот обнял омегу, сильнее прижимая к себе: мол, погоди, ты тоже скоро насовсем моим станешь. Княжич, исполнявший обязанность дружки, поднес Мстивою сначала тонкий платок, которым альфа плотно обвязал голову супруга, а после и богато расшитую кику — убор, какой полагается замужним омегам носить. — Что соединено пред ликами Богов, то не разорвать никому! — голос Мстивоя разнесся над капищем. — Да будет так, — отозвался воевода. — Сына тебе отдал сегодня, тебе Радмилушку отныне и беречь. — Не кручинься, Борисвет Ратиборович: сберегу. Дороже всего мне в жизни он. * * * Пировали в честь молодых в доме воеводы с большим разгулом. Песни пели, плясали, чарки с мёдом поднимали, славили новый союз, пока Мстивой с Радмилом во главе стола сидели. Милоша устроили подле Огнеяра, да и как тут могло быть иначе, коли теперь Змей ему жених? — А куда Пригляд с Кощеем делись? — шепнул Милош на ухо своему альфе. — Домой воротились, — ответил тот. — Долго в Яви им нельзя оставаться, чтобы равновесие не нарушить. — Как думаешь, Пригляд Бессмертному истинный? Огнеяр помолчал, словно взвешивая, стоит ли рассказывать юноше всю правду. — Истинность не всегда благо, вишнёвый, — наконец, заговорил Змей. — Потому я от тебя подальше держаться хотел, чтобы не отравить. Любит Пригляда Кощей, иначе бы я не оставил его там, в Нави, но истинный у Кощея другой. И ты его знаешь. Пожалуй, никогда Милош не был настолько растерян, как сейчас. Мысли метались в голове стайкой заполошных птиц: кто?! Кто этот омега, что Бессмертному пара?! И разве может такое быть, чтобы любить одного, а по судьбе другой предназначен?! — Скажи, — потребовал Милош, потянув Огнеяра за рукав. — А что будет, если они встретятся?! Разве можно устоять?! — Они на дух друг друга не переносят, вишнёвый. Богами так отмеряно, чтобы Навь с Явью не пересекались, однако, кровных уз не разорвать. Неужто до сих пор не догадался? — Яга, — ахнул Милош, сопоставив все сказанное. — Он страж границы мира живых и мира мертвых! — Яга, — подтвердил Огнеяр. — И поскольку они братья, то никогда парой не станут, но и не предадут друг друга — связь не позволит. — Это жестоко… почему Боги так рассудили?! — У Них на то свое разумение, вишнёвый… Однако, мир устроен так, и ничего с этим не поделать. — Пригляду рассказывать не стану, — опустил взгляд Милош. — Ежели счастлив он, так и незачем сомнениями его мучить. — Кощей сам ему поведал, — успокоил юношу Змей. — Нет промеж них секретов, вишнёвый. — Значит, действительно, любят друг друга, — Милош ощутил, как на сердце сразу стало легче. Огнеяр переплёл с юношей пальцы в тайном пожатии, обещавшем гораздо большее, чем все произнесенные слова. — Скоро, — пообещал он своему омеге. — Уже совсем скоро, вишнёвый… * * * Милош вздрогнул, когда остро отточенный нож разом снес длинную косу под самый затылок. Голове сделалось легко и свободно, а ведь он уже успел привыкнуть к тяжести и почти её не замечал. Вчерашняя баня, вечерние беседы с опытными омегами, утреннее облачение в свадебные одежды — все это промелькнуло единым мгновением, ведь впереди было главное: наконец-то их с Огнеяром навеки соединят в неразрывное целое. Глаза в глаза, сердце к сердцу… Милош смотрел на истинного, вспоминая, какой была первая его свадьба, когда горожане везли его, связанного, к старому замку. Он даже не подозревал, что там, в каменных руинах, встретит свою судьбу, своего альфу, Змея-дракона, с ним и умчится в чужедальнюю страну, что новой родиной ему станет. — Супругом тебя теперь назову, — Огнеяр надел на голову юноши тонкий платок, обвязал вокруг шеи, пряча под покровом золотые омежкины кудри. — В род свой тебя беру, навек с тобой связан буду. В ладонях Змея вспыхнуло яркое пламя, потянулось вверх и застыло, обернувшись золоченой двурогой кикой, сплошь составленной из чешуек. Милош только сейчас поверил, что всё это взаправду. Больше никогда не разлучится он со своей парой, никогда, что бы ни случилось. Едва только головной убор оказался надет, Огнеяр притянул юношу в объятия, награждая жарким долгим поцелуем. — Все, вишнёвый, — шепнул он в мягкие податливые губы. — Больше сил нет дожидаться… Идем-ка домой… — Идем, — Милош обвил шею альфы руками. — Покажешься, каков есть? Народ шарахнулся в стороны, когда Змея и Милоша окутало ревущее пламя. А как стихло, так все увидели посреди капища дракона, а на спине его сидел младший воеводов сын — царевич иноземный, которому Огнеяр теперь мужем стал. Взмахнув крыльями, ящер взвился в воздух, поднимая кверху столбы пыли. Трубный рев оглушил оставшихся внизу зрителей, заставив их инстинктивно пригнуться. — Глядите-ка, в терем свой полетел… — Наконец-то наш Горыныч радость свою нашел! — И то верно! Счастья молодым, да деток побольше! — Ох и хороших мужей сыновьям сыскал воевода, ажно зависть берёт… — Так княжич еще бобылём ходит, ты ему сынка сосватай, что стонать без толку? Так за разговорами потянулся народ к терему Борисвета: полагалось за здоровье молодых чарку поднять, а что альфа с омежкой в постель заторопились, так это еще и лучше — глядишь, от добрых пожеланий скорее отяжелеет молодой супруг, да и подарит Горынычу к весне-лету первенца. * * * Дракон устремился к реке, что вздымалась вверх языками пламени. Милош погладил их ладонями, когда те, скользнув по бокам крылатого ящера, облизнули и сидевшего верхом всадника. От огня было тепло и приятно — значит, граница приняла Милоша, пропустила, как своего. Огнеяр обернулся человеком у самого крыльца терема, подхватил молодого супруга на руки, намереваясь перенести омегу через порог. Юноша улыбался, счастливый тем, что наконец-то сбылись все его мечты: Огнеяр теперь его и только его альфа, его муж и защитник… — Гос-с-сподине, — навстречу с поклонами спешили верные ужи и медянки. — Добро пожаловать домой! — Пир свадебный готовьте, — распорядился Змей, прижимая к себе драгоценную ношу. — Завтра гости пожалуют, а нас до утра не беспокойте. Наконец-то Милош увидел покои своего альфы: и просторную горницу, и кровать, похожую на те, что на его старой родине любили, и ковры тонкой работы, что устилали здесь полы, и подушки расписные по лавкам разложенные, и окна наборные, за которыми отсветами играла река Смородина. — Теперь ты дома, вишнёвый, — Огнеяр, наконец, поставил юношу на ноги. — Все здесь твое: и терем, и богатства, и слуги, и я сам. Милош, приподнявшись на носочках, потянулся к губам истинного, напрашиваясь на поцелуй. Огнеяр ответил: обнял, втиснул в себя, единым порывом сжигая все, что на них обоих было надето. — Вишнёвый… как я по тебе истосковался… Милош послушно приоткрыл рот, впуская язык альфы, застонал, ощутив терпкую горечь яда, мгновенно превратившуюся в томный жар. Он скатился вниз по горлу, отозвался томной тяжестью в животе, отчего у омеги подкосились ноги. Змей чуть отстранился, чтобы двумя быстрыми укусами добавить Милошу удовольствия: под кожей яд начал горесть сильнее, разбегаясь по телу волнами жгучего предвкушения. — Еще, — с тихим стоном потребовал паренёк, запрокинув голову сильнее. — Еще… кусай… Огнеяр обхватил пальцами омежий член, двинул рукой, одаривая лаской, одновременно вновь пронзая тонкую кожу доверчиво подставленной шеи. — А-а-ах, — Милош вцепился в плечи истинного, переживая первое быстрое удовольствие. — Огнея-я-а-ар… — Да, мой вишнёвый… радость моя… нежный… Змей обвил разомлевшего юношу кольцами, плавно перемещаясь с ним на брачное ложе. Милош словно бы плыл в бесконечном наслаждении, чувствуя присутствие истинного повсюду: губы встречались с губами, тело льнуло к телу, тяжелые кольца держали крепко, но нежно и надёжно, а яд расцветал в крови, заставляя Милоша тихо стонать и тереться бедрами о напряженный змеев уд. Огнеяр склонился над омегой, покрывая поцелуями его нежное тело, постепенно спускаясь все ниже. Милош ахнул, когда губы альфы сомкнулись на его члене, и тот мгновенно охватил тот же возбуждающий жар: яд увлажнил тонкую кожицу и быстро проник в кровь. Длинный язык скользнул внутрь, заставляя юношу кричать от блаженной муки, но и этого Змею оказалось мало. Облизнув пальцы, альфа мягко, но настойчиво, втолкнулся во влажную узость омежьего тела, отчего Милош с протяжным стоном шире развел ноги, требуя, чтобы еще глубже… — Вишнёвый… мне всегда хотелось с тобой вот так… Милош потерял счет времени, падая и падая в удовольствие с головой. Он уже сам подмахивал бёдрами, насаживаясь сильнее, но этого было мало, так мало… Когда же на смену пальцам пришло нечто гораздо большее, парнишка уже не соображал ничего, кроме единственно важного: он хотел, чтобы Змей оказался в нем. — Пожалуйста… мне нужно… тебя хочу… Огнеяра не нужно было просить дважды: он до продранных зубами подушек хотел наконец-то взять Милоша, втиснуться в него резко, рвано, сильно, упоительно и до самой сцепки, чтобы еще долго делить наслаждение на двоих. Чего ему стоило держаться весь месяц до свадьбы, знал только сам Огнеяр, да несколько десятков подушек, пострадавших от острых зубов распаленного альфы, пока он проводил в горнице одинокие ночи. Милош вцепился в плечи мужчины, не чувствуя, как колет ладони жесткая драконья чешуя: тело требовало скорее соединиться со своей парой, горело и сгорало в ожидании долгожданной близости. Огнеяр подался вперед, преодолевая первое сопротивление, и омега под ним застонал, насаженный на горячий змеев уд. Еще толчок, и еще… Милош всхлипывал всякий раз, как плоть поддавалась, впуская альфу все глубже и глубже. — Мой, — рыкнул Змей, вталкиваясь до основания. — Мой вишнёвый… чего хочешь, скажи? — Тебя… тебя, муж мой… только тебя… Мужчина двинулся, задавая темп, от которого у омежки перед глазами все мутилось и плыло, настолько это было хорошо. Кольца змеиного тела чуть сместились, приподнимая бедра юноши, и стало совсем запредельно сладко. Член альфы задевал самую чувствительную точку, отчего нутро охватило невыносимо-острое удовольствие. Милош даже не слышал, что кричит, не понимал, что царапает спину Огнеяра, когда тот втолкнулся до самого узла, сцепляясь с омегой в их первой вязке. Милош изогнулся навстречу, хватая воздух пересохшими губами. Вязка отозвалась во всем теле ярким блаженством, от которого каждую жилку выкрутило горячим тугим жгутом. Хорошо! Как же хорошо! Милош долго и томительно куда-то падал, прижимаясь к телу Огнеяра, а тот обвил их обоих золотыми кольцами своего гибкого хвоста, удерживая супруга в правильной позиции: покинуть тело омеги пока не представлялось возможным. — Ты жив, мой нежный? — шепот альфы был тихим и довольным. — Да, — выдохнул Милош, с трудом выныривая в реальность. — Ты удивительный… я знал, что ты должен быть моим, с самой первой встречи… помнишь, в таверне? — Помню, — улыбнулся Змей, целуя разомлевшее счастье в макушку. — Тогда я даже смотреть в твою сторону боялся, не говоря уже о любви. Хочешь пить? Юноша благодарно кивнул, припав губами к чарке со свежей студёной водой. — Теперь так будет всегда? — спросил Милош, отдав Змею чарку и вновь опуская голову ему на плечо. — Всегда, — подтвердил Огнеяр, перебирая пальцами короткие золотистые локоны своего сокровища. — Знать, судьба вела меня тогда небесными тропами, что я тебя отыскал. Никогда больше тебя не покину и никому не позволю отнять. Уснули они лишь с рассветом, вдоволь налюбившись и насытившись друг другом. Солнечные лучи заглянули в горницу, осветили золотую чешую Огнеяра, скользнули по белой коже омеги, что спал среди колец, прижавшись к истинному и закинув ногу ему на чешуйчатое бедро. Ужи да медянки старались не шуметь, готовя свадебный пир для гостей, что съедутся в терем к обеду, желая поздравить молодых. — Наконец-то гос-с-сподин свою с-с-судьбу с-с-сыскал, — молвил один из слуг, радуясь за хозяина. — Давно пора, — отозвался другой, сверкая острозубой улыбкой. — Глядиш-ш-шь, с-с-скоро змеевичи народятс-с-ся… Вот тогда мы с-с-сами точно хлопот не оберемс-с-ся! — Молод еще с-с-супруг Огнеяра Горыныча, — вклинился старший уж. — Годков через с-с-сто с-с-созреет, не раньш-ш-ше, так что ус-с-спеете подготовитьс-с-ся. — Так с-с-сто годков куда как быс-с-с-стро пролетят… За разговорами дело куда быстрее пошло: всем хотелось почесать языками на счет окончания холостой жизни господина и построить планы на долгое-долгое будущее. Все же не переведется Змеев род, коли подходящий омега сыскался — чем не радость? А что любят друг друга, так это сразу видно: недаром змеевич теперь больше на их род походит, чем на человеческий, ведь чешуйки на коже лишь у истинной пары проявляются! А Огнеяр с Милошем и не знали, что об их судьбе слуги болтают: альфа с омегой крепко спали, сплетаясь в полных любви и нежности объятиях. КОНЕЦ.