Идущая сквозь миры, или Выбор сердца

«Какая форменная, редчайшая гадость!» — думала Аон, без разбора запихивая в рот непривычные по форме белоснежные шарики, оранжевые трясущиеся кубики и хрустящие розовые пирамидки. Всë это безвкусное, чужеродное безобразие лежало на плоском металлическом блюде и, хоть и не было горячим, испускало вокруг себя призрачный и странный холодный дым. В её памяти образ этой комнаты не сохранился. Может, она не бывала здесь, на дворцовой кухне? Может, поэтому странным для неё тут было всё? И девственно чистые белоснежные стены, и компактный металлический стеллаж с аккуратными стопками идеально-белой посуды. И огромный, зеркальный в своей чистоте стол, больше походивший на плацдарм, где ровными рядами выстроилась всевозможная утварь в ожидании, когда повар приступит к осуществлению очередного невероятного замысла. В этой просторной, до противного стерильной кухне Аон чувствовала себя так же чужеродно и неуютно, как те непонятные, непостижимо экзотические яства у неё во рту. Она сейчас не отказалась бы от знакомого куриного пирога, сырных лепёшек и восхитительного кавахо, заваренного Кофи. Однако, Кофи здесь не было, а вот тётю за проявленную заботу стóит и поблагодарить… Когда они вышли из кабинета Рэя, Аон вдруг ощутила острый приступ слабости и тошноты. Желудок взвыл голодающим волком, а тётя, хоть и наградила взглядом Снежной королевы, кивком приказала следовать за ней. Длинноусый и смуглый, облачённый в снежно-белую униформу коротышка-повар по выразительному взгляду Кернунн мгновенно сообразил, что от него требуется. Перед Аон, не иначе, как по-волшебству, возникло то самое блюдо, полное иномирной снеди. Еë вид аппетита не вызвал, но на безрыбье и рак рыба, а в поле и жук — мясо, так что пришлось довольствоваться тем, что дали, правда, вникать во вкусовые ощущения никакого желания не было. Повар попытался достойно описать каждый из своих шедевров, но Аон заглатывала их со скоростью голодной утки, так что словоохотливый кухарь потрясённо и осуждающе умолк, нервно подёргивая кончики свисающих подковой до самого подбородка пышных усов. От его осуждающего, почти враждебного взгляда еда пошла не в то горло и она схватила со стола бутылочку с ядовито-желтым киселëм, намереваясь этим протолкнуть застрявший кусок, но повар гаркнул зычно и решительно: — Абастанца!!! — и ком в горле тут же провалился куда положено, а бутылка ухнула обратно на стол. Повар тем временем набрал побольше воздуха и…: — Синьора! Вы своей бессмысленной, неуёмной прожорливостью уже нанесли мне глубочайшее оскорбление! Но пить на моей кухне и в моём присутствии жидкость для мытья посуды я вам однозначно, решительно и беспрекословно запрещаю!!! — подхваченная им бутылка с жидкостью со скоростью торпеды атаковала наполненную посудой раковину, причинив там определённые разрушения, — Это вышло за все границы и рамки моего ангельского терпения! Я настоятельно прошу, нет, я требую — остановитесь немедленно! — для вящей убедительности он топнул ногой и, возмущённо раздув щёки, шумно поддул в усы, отчего они смешно подпрыгнули над верхней губой. — Синьор Терензайо, если бы вы ели последний раз несколько дней назад, вряд ли смогли бы держать себя в руках, — бесстрастно остудила его пыл тётя Кернунн. — Что-о-о? Несколько дне-ей?! — взопил усач и его живые, проницательные карие глаза закатились под кустистые брови, а язык несколько раз сочувствующе цокнул, — Какой неописуемый, непередаваемый и абсолютно никуда не годный кошма-ар! Почему? Почему, я вас спрашиваю, вы не сказали сразу? Все эти непревзойдённые закуски лишь возбуждают аппетит! Я решительно и непоколебимо уверен, что вам, молодая растущая леди, срочно, просто куэсто момэнто нужно вот это! — на этих словах он метнулся к встроенной в стену, на первый взгляд незаметной духовке, и ловко выудил оттуда массивный противень. На его широченной поверхности истекал благоухающим соком соблазнительно большой, покрытый аппетитной загорело-хрустящей корочкой кусок мяса. Аон мгновенно выплюнула остатки травянисто-безвкусного конструктора, жадно втянула воздух и выстонала: — Мя-а-а-со! — Си, си! Мясо! — подтвердил синьор Терензайо, с видом победителя оглушительно громыхнул противнем о стол, шустро отпанахал солидный кусок своим невероятно острым кухарским ножом и скомандовал, — Налетай! Аон подумала, что, если бы её желудок был пещерой, эхо, случайно в него залетевшее, не умолкло бы никогда, таким звеняще-пустым он казался даже после съеденных закусок. Зато теперь она с наслаждением впилась зубами в неизвестную мякоть, совершенно не стесняясь текущего подбородком сока. Повар, наконец, понял, что гостья занята надолго и приступил к торжественному описанию сего, вне всяческих сомнений, величайшего творения корианской кухни, совершенно не отвлекаясь на то, что слушали его явно вполуха. Лишь один раз, когда Аон услышала, что этот бесподобный кусок был вырезан из четвёртой пары задних конечностей пантеррианской мохнатой пичуги, застыла, пытаясь представить лохматую птичку с кучей свиных ляжек но, беспомощно моргнув, отбросила ненужные мысли прочь и продолжила трапезу. Взявший лекторский разгон синьор Терензайо тоже не собирался тормозить: — Это мясо удивительного, редчайшего вкуса! Мягкое и нежное, словно губы юной прелестницы! И прекрасно, равномерно пропекается, хотя, разумеется, даже оно не идёт ни в какое сравнение со сваренным в корианском мерле, приправленном татуинским махлабом седлом чебарашки. Тётя Кернунн, заметив, как брови племянницы сошлись в жалобный домик, покачала головой, но предпочла не вмешиваться, ибо горящий взгляд и реактивная жестикуляция синьора Терензайо красноречиво говорили о том, что не стоит чинить препятствий полёту поварской мысли. Когда в желудке образовалась приятная тяжесть, а взгляд подëрнулся сытой сонливостью, Аон благодарно выдохнула и вдруг почувствовала, что, благодаря словесному потоку синьора «как его там» скребущие, тоскливые нотки в настроении поутихли. Синьор Терензайо закончил тираду о пользе и питательности мяса и, увидев её блестящий от мясных соков подбородок и жирные руки, пригласил к раковине. Спустя несколько минут, взглядом провожая умытую довольную гостью к двери, призвал заходить в любое время, мол, в его закромах для неё всегда отыщется превосходное и во всех отношениях совершенное нечто. Пока уютный лифт бесшумно скользил вверх, а, может, вниз, Аон, после плотного перекуса, немного отдышалась и спросила: — Мне кажется, или этот повар нездешний? Не припоминаю, чтобы когда-либо видела на Корусе кого-то, ростом с краснолюда. — Да. Ты права. Корианцы не бывают такими малорослыми. — На этих словах Аон поморщилась, а в голове прозвучал наставительный голос Трисс: «… не называйте краснолюдов малоросликами, им это не понравится…» Себя она считала довольно высокой, а сейчас, глядя на тётю снизу вверх, ощутила досаду, сродни той, испытанной ею в первую встречу с Йорветом. — Ну да, ну да. Гнум. — И тут её осенило! В тот памятный день, когда её нога впервые ступила на вергенскую землю, при взгляде на краснолюда ей на ум неосознанно пришло это слово! Теперь же пред её внутренним взором во всей своей несуразности предстало бородатое нечто, с растопыренными руками и абсолютно пустым, безмозглым взглядом. Она вспомнила, как Рэй, глядя в монитор, высмеивал этого человечка и называл мемом. — Его мир зовётся Земля. — сообщила тётя. — Она довольно далеко от нас, но мы стараемся не упускать её из виду. — Земля? Какое странное слово… А как он сюда попал? Если верить Рэю, за «здорово живёшь» к нам путь заказан и этот человек, ведь он человек? должен был представлять определённую ценность для Коруса. — Да, он человек, как, собственно, и мы, но ты схватываешь на лету. Именно так всё и было. Хотя, его ценность не в нём самом, а… — тётя вдруг запнулась, подбирая слова. — И-и-и… в чем же? — Аон от любопытства даже перехотела спать. — Он, смею утверждать, хороший повар, и там, в своëм мире, вращался в кругу очень влиятельных людей, и смог раздобыть для нас… Закончить тётя не успела: лифт остановился и дверь плавно отъехала в сторону. Кернунн без тени сомнения устремилась в открывшийся мрак, но Аон пробил озноб: после умиротворяющего света и уютной кабины густая тьма заставила настороженно подобраться. Воображение нарисовало пещеру и кучу свирепых тварей, затаившихся в ожидании подходящего момента. «Уроки дядюшки Яведа на прошли даром», — ухмыльнулась про себя и шагнула следом за тётей, но рука в привычном жесте потянулась за мечом. — Чтоб тебя… — девушка скрипнула зубами, вместо рукояти наткнувшись на противное в своей гладкости платье. Без меча и кинжалов ощутила себя голой мишенью и уже хотела вернуться в лифт, но дверь закрылась и последний источник света угас. «Если сейчас позвать тётю, она не преминет известить о моей слабости Рэя и тот использует это в нашей следующей стычке. Ядрëны скорпионы! Вот и влипла я, как пять крон в говно!» Несколько глубоких вдохов помогли чуток успокоиться и взять себя в руки. «Ты уже взрослая тëтка, брось эти глупости!» — приказала себе строгим тоном и прислушалась. — «Вряд ли тебя забирали из Вергена только за тем, чтобы скормить какому-нибудь скорпиону или восьминогой пичуге». Словно в ответ её мыслям тётя что-то прошептала и тьма, отовсюду моргая зеленоватыми фантомными глазкáми, отступила. «Разорви меня горгулья! Это ведь… как там, на болотах! Как Йорвет сказал?.. Глупые кметы считают эти огоньки Вратами Духов? Может, кметы не так уж и глупы?..» Глазки́ ярчели, сияли по нарастающей, пока не стали похожи на маленькие неоновые солнца. Их уверенный свет вырвал из тьмы короткий тоннель от двери лифта к другой, сотканной из миллионов мелких вьющихся стеблей в сложный, неприступный узор. — Дай руку, — отрывисто приказала тётя. Аон, не задумываясь, исполнила приказ и обомлела… Когда их пальцы соприкоснулись одновременно друг с другом и со сложным, извилистым плетением, дверь, словно пронизанная неизвестной силой, задрожала. Стебли, её составляющие, прошил электрический свет и они отпрянули в стороны, освобождая вход. — Да, — удовлетворено прошептала тётя, — всё-таки — да! — и, воодушевившись чем-то, обвела взглядом открывшееся за дверью пространство, — Думаю, тебе это должно быть интересно. Аон, последовав её примеру, ахнула и потрясенно прошипела: — Разорви меня горгулья… Высоко во мраке парил невероятный, похожий на огромный воздушный шар светильник. Подобно глазкáм в коридоре, он медленно разгорался до тех пор, пока не стал похож на исчерченное витиеватыми рунами золотистое солнце. Когда смотреть на него стало невыносимо, Аон опустила взгляд и на минуту зажмурилась, дожидаясь, когда под веками перестанут плясать огненные пятна, но тётя увлекла за собой и глаза пришлось открыть. Совершенно гладкие стены громадного зала образовывали круг и странно поблëскивали, словно укрытые льдом. В самом центре, прямо под магическим светилом, высокие, тщательно отполированные каменные глыбы сошлись в круг, как зубцы огромной короны. Внутри каждого темнела ниша. Тётя нарушила тишину первой: — Это Центрум. Мы… — Мы в сердце древа Арбор! — захлебнулась восхищением Аон. Попасть сюда было заветной мечтой её детства. Папа несколько раз пытался уговорить маму сделать это, но Аннейри всё откладывала… — Здесь — история Коруса. С чего начнём? — спросила Кернунн. Аон обалдело пожала плечами: — Уверена, в этих глыбах посередине — самое интересное, поэтому начнём оттуда, — и шагнула к ближайшей нише в гладкой стене. — Но ты ведь сказала что самое интересное в центре! Почему же… — Всё самое вкусное — на потом, — пояснила Аон и восхищённо разинула рот: как только она приблизилась, внутренность ниши осветилась ярким белесым светом, являя своё содержимое: парящую в воздухе совершенно обычную масляную лампу. Аон хихикнула: — И чем этот раритет заслужил право находиться здесь? Внутри что, не известное науке масло, выжатое из Млечного пути или заезжий турист обронил? Тётя поджала губы. — Ни то, ни другое. — Становится всё чудесатее… — В ней когда-то обитал джинн. — Что-о-о? Это ведь всё сказки… На её растерянность тётя удовлетворённо хмыкнула: — Не сказки. Он действительно был там. Бедолага веками мучился в этой консервной банке. Заработал кучу неприятных болячек и, наверное, там и умер бы, если бы не мы. — Как джинн мог умереть?! — Долгое пребывание в замкнутом пространстве истощает любой организм, даже магический. Джинна мы выпустили на маленькой необитаемой планете. Пусть обустраивается по своему усмотрению вдали от разумных существ, подверженных соблазну воспользоваться его силой. — Зачем тогда здесь эта лампа? — Видишь ли, она — носитель идеи. Идеи о том, что не всегда смерть — худшее наказание. — Дурацкая, жестокая идея, особенно если учесть, что пострадать может невиновный! — Это наша история. Изменить или исправить уже ничего нельзя, остаётся одно — помнить… — Ага, и применять, да? — Аон даже не пыталась скрыть издëвку. — Ах-х, Рэй… сказал тебе об отце. — Конечно сказал, разве между братом и сестрой могут быть секреты? — Что ж… Повторю, изменить ничего нельзя, тем более Фэллбраунд, вопреки приговору, счастливо избежал наказания и Фортуна, в лице твоей матери, одарила его по королевски! — А ты бы тоже хотела… использовать способности моего отца по назначению? — Аон скопировала интонации брата, но при этом сверлила настороженным взглядом лицо тёти. Кернунн, видимо, так привыкла скрывать свои истинные чувства, что на её лице не отразилось ровным счётом ничего: всё те же холодные глаза, всё то же бесстрастное лицо. — Продолжим, — ровно предложила она, и, проигнорировав попытку Аон всё же получить ответ на свой вопрос, проследовала дальше. Из некоторых ниш на них скучно моргали чьи-то портреты; из других пытались докричаться говорящие шляпы и зеркала; живой, задиристый меч отчаянно кидался на прозрачную преграду, явно нарываясь на драку; совершенно пустые сапоги бодро отплясывали только им известный танец, ловко лавируя между изысканными яствами, красовавшимися на расшитой красными петухами скатерти. То тут, то там своим цветным разнообразием взгляд привлекали прозрачные колбы всех мыслимых форм и размеров, толстенные фолианты, живые и каменные цветы, яйца драконов, мутанты и ещё видимо-невидимо всякой магической всячины. Одно было изучено, другое — создано здесь. Чем-то можно было похвастать, о чём-то лучше помалкивать, а что-то, по мнению Аон, и выкинуть за ненадобностью. Тётя на столь свежий взгляд ответила презрительным фырком, но девушку это не расстроило. «Подумаешь, какая мне, собственно, разница, пусть охраняют хоть мёртвого осла уши, меня это не касается». Однако тётя упорно таскала её за собой и без умолку говорила: кто, когда, откуда и зачем, что из этого вышло, кто пострадал, кто выиграл и, судя по всему, вознамерилась передать все свои знания Аон. За один раз. Голова девушки вспухла от потока информации, а тётин голос превратился в неразборчивое жужжание. «Как это всë можно запомнить?! Такое чувство, что каждый из этих предметов она поместила сюда лично!» — Всё, — выдавила вслух, мельком взглянув на россыпь разнообразных семян в очередной нише. Краем уха уловила, что эти культуры могут расти в любых условиях и чрезвычайно урожайны, что получены они её матерью от представителей гибнущего мира в обмен на спасительное переселение, но мозг, подобно переполненной чаше, перестал что-либо вмещать. На манер усача из кухни, закатила глаза и направилась к центру: — Настало время десерта, только, боюсь, он уже не вле… — да так и застыла с открытым ртом. В ростовой, довольно широкой нише, виднелась группа фигур, но её взгляд, словно отточенное копьё вонзился в одну. Эльф. С ужасным, жестоким взглядом. Тот самый. — Чтоб тебя… — прошипела сквозь зубы, бегло осмотрев возвышавшуюся над ней чуть ли не на две головы фигуру. Свет, отражаясь от плаща, свободно ниспадающего с широких плеч, играл багровыми бликами и создавал внутри ниши агрессивную красную ауру. — Как это… К-кто это… Как это возможно? «Почему он здесь?! Или тётя решила подшутить надо мной?» — Это голограмма, я думала, ты помнишь. Он тебе знаком? — изумилась тётя. — Более чем. Жаль, что не живой. Как же жаль… Хотелось бы посмотреть, какого цвета его кровь… — Не знаю, где ты могла повстречать его, но думать о мести недостойно хранителей! — тут же взялась поучать тётя. Аон взорвалась: — Недостойно?! Да мне плевать на хранителей! Если они — бесчувственные чурбаны, то недостойно быть среди них! — она закричала, обличительно тыкая пальцем в стекло, словно надеясь пробить в нëм дыру и добраться до эльфа, — Он виновен в смерти родителей! В смерти твоей сестры! Он лишил меня всего! Дома! Семьи! Он! Он… Ненав-вижу… Аон прищурилась и, желая стереть с его лица эту дьявольскую, похожую на оскал улыбку, со всей силы впечатала кулак в стекло. Преграда гулко дрогнула, но не поддалась, однако, разбитые костяшки оставили кровавый след как раз на уровне едко кривящихся губ, довершая сходство с хищником. Кернунн выждала, пока стихнет вибрация, вызванная ударом, и тихо сказала: — Мне очень жаль… Я не знала, иначе… Впрочем, это уже не важно. Изменить ничего нельзя. Может, ты хочешь уйти? Аон несколько раз глубоко вдохнула и медленно вытерла кровь о платье. — Ну уж нет. Теперь рассказывай. Да, да, я хочу знать, какого чёрта здесь увековечили этих… Этих… На ум приходили всевозможные ругательства и, пока она замешкалась, не зная, которое из них достаточно изощрённо и достойно прозвучать вслух, тётя поспешила заговорить: — Что ж… Это Алатар. — тётя указала на высокого темноволосого мужчину пожимавшего руку ненавистному эльфу. — Единственный мужчина, бывший армарием. Его вклад в развитие Коруса невозможно переоценить. Он очень тщательно изучал истоки нашего долголетия. По его мнению дух — бессмертен и, если найти способ замены исчерпавшего физический ресурс тела на новое, может жить вечно. Аон окинула внимательным взглядом загнутые вверх носы высоких, словно надетых впервые по такому случаю замшевых сапог, блестящую чёрную пуговицу, фиксирующую на его плечах вычурный, расшитый серебром чёрный плащ, тщательно уложенную, седоватую бородку клинышком и мрачно поинтересовалась: — Интересно, а где этот фанфарон собирался раздобыть новое тело? Кернунн на миг опустила взгляд, но тут же продолжила: — Да, он зачастую стремился к цели напролом, не считаясь с нормами и законами. Его исследования в области магических существ едва не привели к трагедии. Ужасных тварей пришлось уничтожить, а ему был поставлен ультиматум — если продолжит свои рискованные изыскания, будет лишён кристалла и попадёт в изгнание. — Он продолжил, — уверенно заявила Аон заглядывая в неподвижные льдинки-глаза. По хребту прополз знакомый противный холодок, а в памяти всплыло: «Взгляд василиска». — Н-нет… То есть… да. — тёте вдруг изменило хладнокровие и она прошлась вдоль ниши туда-сюда. — Не нервничай, тётя, теперь уже поздно. Теперь осталось только помнить, — язвительно вздохнула Аон и повернулась к третьей фигуре, — и рассказывать. Так что — продолжай. Позади эльфа в багровом плаще стоял ещё один остроухий в добротной, отороченной мехом, идеально подогнанной кожаной броне, блестевшей металлическими пластинчатыми рёбрами. Из-под мягко вьющихся пшенично-золотистых волос холодной решимостью и расчётом сверкали удивительно прозрачные сапфировые глаза. Их пронзительный блеск смешивался с ярким сиянием кристалла, заключённого в зубчатом навершии его длинного посоха. — Это Красные всадники, — тем временем взяла себя в руки тётя, — так их называют в разных мирах, зовëм так и мы. Давным-давно их древний, магический мир заинтересовал Хранителя — тётя жестом указала на разодетого мужчину, — и он пригласил их на Корус. — Естественно не просто так, — мрачно уточнила Аон. — Да. Не просто так. Он считал вполне разумным менять кусочки ядра на то, что могло принести пользу Корусу. Так было и в тот раз. — Это ядро? — Аон снова ткнула пальцем в стекло напротив сияющего в посохе кристалла. — Да. Это самый крупный когда-либо отданный нами кристалл. И последний. — Последний? — Последний, отданный добровольно. Красные всадники использовали его силу не совсем так, как было оговорено. Но… — Да, да, — с театральным сарказмом подбодрила Аон, — я понимаю, тётя, изменить ничего нельзя-а-а… — Поэтому Лига наложила строжайший запрет и ни один, даже самый маленький фрагмент ядра, отныне не покинет Корус. — Хорошо, — протянула девушка, — а на что этот Алатар обменял такой неслабый кусок в тот, последний раз? Кернунн вытянула руку в сторону следующей ниши. Когда внутри загорелся свет, Аон просто не могла поверить, что оттуда на неё смотрит великолепный, лоснящийся антрацитовым бархатом, волоокий и сказочный… — Единорог! На некоторое время в зале воцарилась мёртвая тишина. Когда-то она читала о единорогах и считала их воплощением чьей-то волшебной мечты, легендой, призванной успокоить капризных детей или обнадежить отчаявшихся взрослых. А тут… — Мерзавцы решили, что имеют полное право распоряжаться жизнью этого существа по своему усмотрению?! И вы согласились?! — Что… Точнее кто стал объектом мена Алатар сообщил уже после шапочного разбора. Он до последнего отстаивал своё право, как хранителя, заняться изучением природы магических способностей этого существа. Уверял, что пошёл на оправданный риск. Однако… Как оказалось, единороги не переносят неволю и, скорее всего, Красные всадники об этом знали. Он вскоре умер. Исследовать стало нечего… Чаша терпения переполнилась, но Алатар, предугадав последствия, бежал. Лигу Армарий с тех пор возглавляли только женщины и только те, кому покорилось ядро. Аон, более не в силах смотреть, давно отвернулась от ниши, и, ожесточённо потирая виски, процедила: — Армарии, армарии… Да кто ж они такие? — Разведчики, добытчики, исследователи и хранители всего того, что ты тут видишь. Аннейри была одной из них. И тебе это предстоит. — Мне?! Тётя, ты разве забыла, я выросла в другом мире! Я… чужая здесь! —Ты помнишь дверь в Центрум? — как-то невпопад спросила тётя и, увидев неуверенный, но утвердительный кивок, продолжила: — Так вот, пусть ты и лишилась частички ядра, но оно, всё же, тебе покорилось. И если бы ты хоть на йоту была похожа на Алатара, то не прошла бы сюда. Мы позаботились о том, чтобы история не повторилась. Ты — не чужая здесь! Аон потерянным взглядом посмотрела в глаза тёте: — Я хочу уйти… — Конечно, — засобиралась та, — на первый раз достаточно. Мы вернёмся завтра. — Ты не поняла… Я хочу… Насовсем. Обратно… Кернунн схватила её за плечи и как следует встряхнула: — Не говори глупостей! Куда — обратно? В затерянный, никому не нужный, помешанный на войнах мир? Чем он тебе так дóрог? Если бы не алчность Всадников вряд ли ты вообще когда-нибудь узнала бы о нём! Ты была там кем-то из толпы, из тебя годами вытравливали магию, но это можно исправить! Я могу! Здесь — твоя судьба! Твоë предназначение! Да, многое забыто, но это вопрос времени. Ты освоишься заново, вспомнишь… Женщина с удивительной силой подтащила упирающуюся девушку к следующей нише. — Вот. Может, это тебя убедит. Она не помнила, как вырвалась из цепких рук тёти и выскочила из Центрума. Как сломя голову рванула к лифту, будучи уверена — не откроется сам — вынесет, разнесёт эту чёртову дверь в хлам. Но он открылся и теперь возносился вверх, в то время как Аон ощущала себя раненой птицей, камнем падающей в самую глубокую пропасть во вселенной. Она знала, что там, снаружи, сейчас проносятся мимо расположенные по спирали вокруг лифта галереи-улицы. Знала, что за дверью мелькают увитые прекрасными цветами и сочной зеленью дома с их степенными, немного замкнутыми жителями. Помнила, что ещё утром грезила, как пойдёт гулять по излюбленным с детства укромным местам, чтобы снова вспомнить, увидеть и пощупать то, что было дорого. Но теперь… Нутро горело и кровоточило вскрывшейся раной. К любому из тех, оставшихся в детстве мест, привязаны воспоминания. Плохие ли, хорошие ли выяснять уже совсем не хотелось. С неё на сегодня достаточно. Вот только куда идти? Её комната казалась ловушкой, а прислуга — тюремной стражей. Брат занят да и разговаривать с ним не было никакого желания. С тëтей они наговорились на тысячу лет вперёд… Аон сама не поняла, как оказалась на кухне. — Оооо! — громогласно обрадовался синьор Терензайо, — Синьорина вернулась! — Да, — слабо промямлила девушка и села на пол, подперев затылком стену, — вернулась… — Вижу, это вас не радует? Неужели моё мясо пришлось не по вкусу? — Нет, нет, с вашим мясом все в порядке. Просто я хочу… Хочу… Кавахо. — Что… Что такое кавахо? — озабоченно всматриваясь в застывшее лицо девушки, мужчина присел рядом на корточки и приложил чистое полотенце к её разбитым пальцам. — Это напиток. Безумно ароматный. Немного горьковатый и пряный… Не открывая глаз, Аон, прямо как давеча синьор Терензайо, пустилась в пространное описание кавахо и вдруг её слушатель подскочил на месте, звонко впечатал обе ладони в свою упитанную задницу и воспел: — Ко-о-фе! Это же кози семпличе!!! Конечно же это у меня есть! И пока перед глазами Аон стояла картина из последней увиденной ниши: маленькая, задорно улыбающаяся зеленоглазая девочка в синем платьице, в окружении любящей семьи, синьор Терензайо, не прекращая болтовни и, словно нарочно гремя всем, что подворачивалось под руку, заварил чудесный, свежесмолотый горячий кавахо, поднёс к её носу ароматную чашку и выдал: — Синьорина, послушайте опытного кулинара, не кладите в этот кофе горечь прошлых воспоминаний. Лучше добавьте в него сахар будущих надежд!