Плач

Настольная лампа, хоть и наклонена низко к рабочему столу, все равно раздражает своим светом, и у Ичиго начинают слезиться глаза. Он отрывается от упражнения по английскому, где ему осталось дописать всего лишь две строки, и откидывается на спинку вертящегося кресла, часто моргая и не давая слезам побежать по щекам. Тереть глаза почему-то совсем не хочется. Не хочется даже отрывать рук от стола. Ичиго бездумно пялится в потолок, дожидаясь, пока резь пройдет и зрение прояснится, а потом вновь утыкается взглядом в тетрадку, продолжая свое монотонное занятие. Когда упражнение по английскому заканчивается, он методично складывает тетрадь в учебник, а учебник ― в ящик, потому что оный урок у него только в пятницу, и принимается за японский, также методично доставая из стола книгу и открывая сразу на нужной странице, потому что вместо закладки там тоже вечно лежит тетрадь. Чертова тетрадь. На свежей, казалось бы, странице, только что открытой, Ичиго цепким по старой привычке, но уже чуть мутноватым от долгого сидения за книгами взглядом замечает нарисованного на полях кролика Чаппи. Ну почему?.. Почему? Почему?! Настольная лампа снова начинает раздражать глаза, и Ичиго в очередной раз за вечер пялится в потолок, часто моргая и не отрывая рук от стола. Слезы все-таки стекают по щекам ― такие скупые, сухие слезы, что даже смешно становится. Да что же с ним, черт побери, творится?! Ичиго хочется истерично засмеяться, потому что все изрисованные кроликами тетради он выкинул уже очень давно. Во-первых, они были уже исписаны, а во-вторых... В общем, от них не было уже никакого толка. И тут эта чертова тетрадь, которой не должно было оказаться в его столе, которая была совершенно неопасной на вид, которая... снова напоминает. Бумага тихо трещит под пальцами, когда Куросаки резко выдирает из тонкого переплета так разочаровавший его разлинованный лист и, смяв его, не глядя бросает через плечо в мусорную корзину. Едва слышный шелест дает понять, что он не промахнулся. Собственно, как обычно. Спинка кресла вновь чуть пружинит, принимая хозяина, и Ичиго чуть заметно вздыхает, как позволяет себе вздыхать лишь в одиночестве. И зачем-то поворачивает голову к незашторенному окну. На улице уже давно ночь вступила в свои права. В оконном стекле у Ичиго отражаются расплывчатые блики фонарных ламп, не давая толком рассмотреть, что творится снаружи, да еще и это настольное убожество, пригнутое к самому учебнику и злополучной тетради... Ичиго вздыхает. Как будто ему одной лампы тут не хватает. И кучи напоминаний. Взять хотя бы одежный шкаф. Этот чертов одежный шкаф. Не менять же в комнате меблировку из-за подобной-то ерунды?! А ерунды ли?.. Уставшие глаза начинает щипать уже и от фонарного света, и Куросаки резко подрывается, направляясь к окну, чтобы задернуть плотные тяжелые шторы и все-таки лечь спать. И замирает. В глазах по-прежнему расплывается от слез и их еще приходится щурить из-за неприятной рези, но Ичиго почему-то совершенно точно уверен, что это ему не кажется. За тонкой стеклянной преградой стоит Рукия. Бледная черноволосая Рукия, убито наблюдающая за ним своими невозможно фиолетовыми глазами, оттенок которых даже и не сравнишь ни с чем ― ни с фиалками, ни с небом. И это не от того, что Ичиго не романтик ― просто этот самый оттенок совершенно иной. Рукия, его Рукия в черном кимоно и с белым мечом на поясе смотрит на него сквозь прозрачно-стеклянную преграду, и Куросаки кажется, что она хочет всмотреться куда-то ему прямо в душу. И ее руки, слегка касающиеся этой незримо-непреодолимой стены, кажутся в расплывчатом бледном фонарном свете какими-то серебристыми. Хочется вечно ее рассматривать. Резь в глазах становится совсем уж нестерпимой, и Ичиго по привычке быстро моргает. Слезы катятся по щекам мокрыми солеными змейками. За окном ― непроглядная чернота в огороженном забором дворе и рассеянные блики фонарного света на стеклах. Ичиго задергивает шторы как-то излишне резко. Ему почему-то хочется плакать вечно.