Грех наш сокроет ночь. Никто об этом не узнает!

— Ифу — уже чуть громче позвал совершенно обескураженный юноша. — Прочь! Кто тебя впустил?! Убирайся!!! — пытаясь неловкими движениями прикрыться, заорал Чжао Цзин. — Ифу, не сердись, прошу — голос, руки, всё естество Се Вана дрожало так, что тот чуть не выронил поднос — Вы пьяны, я… Я принёс отвар… — Я убью любого, кто войдёт сюда! — одно стремительное движение и заботливо приготовленное лекарство полетело на пол — Прочь! — Чжао Цзин выталкивал воспитанника из помещения. — Ифу! — взгляд загнанного в угол юноши бегал, привычно вырывая информацию из всего, что его окружает: кольцо, меч, браслет — вещи, лежащие возле каждой из памятных табличек говорили за себя громче, чем кричал глава Пятиозерья — Ифу!!! — не сдавался Се Ван. — Ну, что? Насмотрелся?! — хоть Чжао Цзин и выпил много, но этот старый лис никогда, ни при каких обстоятельствах, не упустит возможности изучать слабости соперника — Эта Фуман тебе всё разболтала?! Да, я знаю, что ты стал якшаться с Призраками, прямо-таки спелись! Ха! Но знай, мой недалёкий Се-эр, — неизвестно откуда взятый кинжал был приставлен к горлу юноши — Как только ты изменишь мне, я не пощажу тебя! — хватило бы малейшего нажатия и сияющие глаза безграничным обожанием и преданностью погасли бы навсегда. — Ифу… Повелитель! — бесстрашно воззрившись на старшего, начал наёмник, — Я… Я почту за честь умереть от Вашей милостивой руки! — от волнения у юноши выступили слёзы — Вы в праве отнять у меня жизнь, потому что Вы мне её подарили, всем, что я имею… Всем я обязан Вам, — ноги не удержали своего обладателя, и он рухнул перед своим господином на колени, — Ифу! Императорский Скорпион, гроза мира заклинателей, был разбит, и, когда к его собственному горлу приставили холодный бесчувственный металл, он зажмурился, весь замер, боясь сделать вдох, казалось, что даже сердце воина остановило свой ход. Однако его крови не суждено было пролиться так скоро, через пару мгновений остриё более не царапало кожу. — Ифу! — а вот Се Ван не промахнулся и заключил своего благодетеля в крепкие объятия, как делал это и раньше, когда был помладше, но на этот раз уже что-то другое упёрлось в его горло. Распахнув свои глаза, напоминающие по форме лепестки персикового дерева, но цветом чернее безлунной ночи, юноша смерил своего мучителя пронзительным взглядом, — Ифу, это Вы так радуетесь своему триумфальному восхождению и низвержению Ваших врагов или… — специально прижавшись сильнее, надавливая тем самым на затвердевшую плоть, Се Ван томно протянул — Или Вам так сильно нравится видеть меня пристыженным и стоящем на коленях? Это было последней каплей. Теперь в потаённом от чужих глаз крыле находилось два безумца. — Поршивец! — несмотря на алкоголь, разливающийся по жилам на равне с кровью, Чжао Цзина не подвела его природная ловкость, и мужчина оттолкнул воспитанника, пытаясь как-то вжаться в себя, скрыться от этих двух похотливых омута, внимательно следящих за малейшими движениями господина. — Ифу слишком критичен — пока старший пытался удалиться, забиться в самый дальний угол, Се Ван, окончательно обнаглев, начал стягивать с себя ставшие лишними слои ткани, открывая вид на идеальное телосложение человека, занимающегося боевыми искусствами с малых лет — Ифу! Неужели… — в последующие свои слова наёмник вложил всё кокетство, на какое был способен, прибавляя наигранную тоску в интонацию — Неужели я настолько Вам противен, что Вы не удостоите меня и взглядом?! А Чжао Цзин поддался и посмотрел… А было на что посмотреть: оголённые грудь, торс, подтянутые бока, поджарые бёдра — всё в теле убийцы сочилось силой и несгибаемой стойкостью, но в тоже время сглаживалось несколько несвоевременной для мужчины худобой и плавностью стана. Последняя более менее здравая мысль, промелькнувшая в сознании господина, вопила о том, что, сделай тот ещё один шаг, и его настигнет погибель, но он и впрямь двинулся навстречу этой манящей своей смертоносной опасностью красоте. Глава Пятиозерья неуклюже навалился на юношу и так вышло, что они оба оказались лежащими на полу, переплетённые между собой конечностями. Сам не поняв каким образом, ладони благородного мужа оказались на тонкой талии Се Вана, под малейшим давлением которых юноша охотно прогибался. — Маленький негодник! — с напускной строгостью воскликнул Чжао Цзин, просунув ногу между разведёнными бёдрами Императорского Скорпиона, который в свою очередь с наслаждением притянул старшего ближе, завлекая своего благодетеля в страстный поцелуй. Языки двух коварных союзников сплелись в борьбе за первенство, в которой, как ни странно, Се Ван уступил, однако стоило Чжао Цзину расслабиться, как к его горлу был приставлен холодный клинок. — Неужто Ифу мог позволить себе такую слабость и забыть обо всех мерах предосторожности? Или… — Моя безопасность — это твоя первоочередная задача! — опешив, выпалил старший, явно не ожидая такого расклада. Он и не знал, чему стоит верить: опасности, нависшей над ним в виде острого оружия в руке профессионального убийцы или гордо вздымающемуся члену его Се-Эра. — Слушаюсь, Ифу! — сказав это, младший вновь прильнул всем телом к объекту своей всепоглощающей любви, отбросив в сторону никому не нужный кинжал. Нельзя сказать, что Чжао Цзин был не искушённым в весенних утехах, но мужчинами он никогда не увлекался, ровным счётом до того, как его приёмное дитя не стало расти и однажды не поразило главу Пятиозерья своей несравненной красотой. Разумеется, до сего дня Чжао Цзин никогда не разрешал себе вольности в присутствии Се Вана, но и Императорский Скорпион не спроста получил свой титул, зорким глазом были подмечены и горячие взгляды, и особенно тяжёлые вздохи, и потеря рвения посещать увеселительные заведения, вот почему сейчас вся спесь недоступности и жажды обладания накрыли юношу, подобно цунами: одежда — точнее то, что от неё осталось — была сразу смята и сдёрнута с тела младшего, а губы, которые раньше всегда лишь еле касались лба воспитанника, начали оставлять россыпи поцелуев на бледной коже. Чуть осмелев и поддавшись хмелю, Чжао Цзин стал также и покусывать плечи с грудью Се Вана, отчего того ощутимо затрясло, а когда наёмник имел неосторожность издать задушенный полустон, прославленный своими достижениями благородный муж вовсе не возвышенно в одно мгновение сдёрнул с себя нижнее одеяние, соединив достоинство воспитанника со своим. — Ах! Ифу! — помутневшим взглядом полным вожделением Се Ван посмотрел на единственного близкого человека, ради которого он был безоговорочно убить кого угодно, сделать, что угодно, лишь бы понравиться ему, — Ифу, н…не… — расставив ноги шире и обхватив тонкими пальцами член Чжао Цзина, направил его к своей хризантеме, — С… Сюда! — почти умоляюще пролепетал младший. В следующее же мгновение девственно узкие стеночки были безжалостно разведены немалым достоинством главы Пятиозерья, от такой стремительной атаки нутро Се Вана было приведено в полнейший беспорядок, а по ягодице даже потекла тоненькая струйка крови. Заметив это, даже будучи пьяным Чжао Цзин забеспокоился, замедлившись, почувствовав это, Императорский Скорпион лишь вновь ухватился за своего благодетеля ногами, не давая тому отодвинуться. Несмотря на то, что Се Вану явно было больно, он только сильнее завёлся от такого грубого обращения с самим собой. — Нет! Пожалуйста, Ифу! Продолжай! — член воспитанника заинтересованно дёрнулся, — Я всегда хотел Вас! Чтобы Вы были моим! Только моим!!! — Се-Эр, — глава Пятиозерья не смог больше сдерживаться, узость воспитанника сводила с ума, он будто сам втягивал его в себя и, сорвавшись на быстрый темп, он выполнил желание Се Вана, полностью растворившись в сорванном цветке. Очнувшись на следующее утро, благородный муж, увидев картину, говорящую саму за себя, отпрянул и поспешил удалиться из зала поминания предков. Императорский Скорпион лишь из вежливости притворился спящим. Убедившись, что шаги любимого им человека перестали быть слышны, он приподнялся с пола, медленно огляделся, его взгляд задержался на осквернённой табличке, валявшейся в стороне. Се подполз к ней, поднял и опрокинул содержимое на своё всё ещё разгорячённое тело. Собравшись с мыслями, юноша встал на подрагивающие ноги, сгрёб в охапку остатки своих одежд (которые он после обязательно бережно сложит и будет хранить долгие годы), а после обернулся, окинув надменным взором золотые надписи с именами уже покинувших этот мир соперников его Ифу. — Отныне и навсегда он принадлежит мне!