Никотиновые губы

Любовь с ним всегда такая — на грани отчаяния. Такая, от которой то ли бутылку шампанского открывать, то ли с моста бросаться. Непонятно. Юнкён честно старалась сначала разобраться, а потом сигать в омут с его чертями. Но в Хёнуне столько граней, что свернуть не туда слишком легко. Сегодня вот он курит винстон, стоит на балконе — точёная фигура в майке-разлетайке и рваных джинсах, а на улице февраль. И курит он так, что понимаешь: весь мир подождёт, пока он докурит. Минуты остановятся, сердце Юнкён пропустит удар, а он докурит. Хёнун — это что-то на запретном. На недостижимом, недосягаемом, не для всех. Юнкён не задумывается о последствиях, когда целует эти никотиновые губы. Ещё немного, и ей кажется, что никотин начнёт функционировать по венам вместо крови. А губы у него сухие. И целуются они тоже на грани отчаяния. Как умеют. Все друзья Юнкён называют эти отношения между ними «притянутыми за уши». Юнкён слышит часто: «ты не будешь с ним счастлива». Как будто они что-то понимают в этом. Как будто знают его. А она знает. Когда Юнкён ушла из дома, Хёнун был тем, кто открыл двери своей потрёпанной однушки с единственной кроватью посередине комнаты. А когда все экзамены пошли по пизде из-за того, что она проболела почти два месяца, он оказался тем, кто сидел ненавязчивой тенью рядом и помогал зазубрить материал, хоть и ни черта в нём не разбирался. Но для всех друзей Юнкён он «пьяница, куряка и вообще, что ты в нём нашла?» Если бы Юнкён знала ответ на этот вопрос, она бы его всенепременно всем сообщила. — Докурил, — абсолютно также ненавязчиво, как и всегда это делает, сообщает Хёнун и захлапывает дверь на балкон. Юнкён, так между прочим готовящая им ужин на кухне, и, тоже между прочим, в его же футболке, улыбается. — Можем дособирать эту несчастную стенку. Юнкён кивает, хихикает, продолжает готовить. Нарезает овощи, кусочками отправляя их жариться к мясу, слушает какую-то свою программу с танцами на фоне, сама пританцовывает. Стенку они купили на прошлых выходных для скопившихся в уголке комнаты книг Юнкён, которые уже некуда было складывать. Но Хёнун был занят все выходные в студии, в будни у Юнкён работа, пары и английский по вечерам с носительницей языка, в общем, только на этих выходных у них дошли руки. — А что на ужин? — почти мурчит ей на ухо своим баритоном Хёнун. — Я, — продолжая нарезать зелень в салат, также буднично сообщает Юнкён. Хёнун одаривает её взглядом а-ля «это и так было понятно, а ещё?». И обнимает сзади крепко-крепко, как в последний раз. Его прохладные с улицы руки обвивают женскую талию, и становится совсем уютно. Потому что Хёнун — это синоним уюта. Когда не выёбывается, конечно. Маленькая однушка Хёнуна начала обрастать вещами после переезда Юнкён довольно быстро, и вскоре холостяцкая квартирка уже была совсем не та, что прежде. Раньше тут могли кинуть свои кости друзья-придурки, что ночуют вместе с Хёнуном в студии безвылазно, раньше тут были попойки и какие-то странные вечеринки. А потом пришла Юнкён. Принесла с собой цветы в горшочках, милую посуду, охапку книг, тёплые шарфы, ноутбук, обклеенный стикерами со Спанч-Бобом, Безликим, Человеком-Пауком и Намджуном, баночки со всевозможными шампунями, гелями, бальзами, красками для волос, лаками, а ещё огроменный чемоданчик с косметикой. Она пришла, и домой Хёнуну стало круто возвращаться. Когда он набирал код на двери, уже слышал, как она смотрит свои тайские сериалы, параллельно готовит ужин, а на голове у неё пучок с новым цветом, на этот раз фиолетовым. Это всё стало так быстро привычным, что вскоре он перестал считать баночки в ванной, более того, иногда ими сам нагло пользовался, привык к тому, что по пути домой нужно зайти в магазин и постараться не потеряться в списке продуктов, выданных Юнкён, по ночам стало слишком здорово, потому что теперь было кого обнимать, на кого закинуть ногу и в порядке бреда скинуть с кровати, если приснился страшный сон. Хотя последнее чаще всего с ним проделывала Юнкён. — Не понимаю я тех, кто добровольно отказывается от всего этого, — рассуждает он, закидывая в рот кусок жареного мяса. Юнкён одаривает его взглядом с хитрецой и прячет его за густыми ресницами. Одомашненный татуированный мужик ест с ней за столом на их трехметровой кухне и слушает почти что внимательно о том, какой новый таец ей понравился из лакорна. И при этом не становится менее горячим. Это всё как будто похоже на счастье. Юнкён почти уверена в этом.