Самое лучшее в мире зло

- Бабушка, а как вы познакомились? Я осторожно прислоняюсь к стене, никак не показывая своего присутствия. Семилетний Джереми смотрит на маму. Его взгляд можно было бы назвать требовательным, но это не совсем так – скорее, радостно-предвкушающий. Он слышал эту историю тысячу раз, собственно говоря, все, кроме второй главной героини, слышали этот рассказ. Признаться, я сам обожаю эту историю, она никогда мне не надоедает. - Ох, малыш, - мама тоскливо качает головой и произносит ключевую фразу: - Брак – это зло. И я хочу, чтобы ты знал: брак – это результат женских усилий, да-да. Какой вывод из этого следует? - Женщины – это зло, - заученно оттарабанивает Джереми, сверкая счастливой улыбкой. - В тот день все предвещало беду, малыш. Холодный и тоскливый ветер завывал среди домов, в небе наливались свинцом тучи… Я даже сверилась с гороскопом – мне рекомендовалось вообще не выходить из дому, а лучше даже закопаться метров на восемь под землю, в какой-нибудь чугунный бункер, что ли, забиться под теплое одеяло и переждать, - пауза и вздох. – Но ты же знаешь, я смелая, - прозвучало тоскливо. Джереми захихикал, да и я не удержался от улыбки. – И с пониманием знаков у меня некоторые проблемы, да? – тут уже даже я не сдержался и тихо засмеялся. Мамина прямота и слепота относительно всякого рода намеков была уже притчей во языцех. «Я намекала ей, наверно, с полгода, и что ты думаешь? – говорила мне другая мама. – Стоило сказать прямым текстом – она безумно удивилась, конечно, но на следующий день уже стояла на одном колене с букетом и кольцом!» - Но день проходил, а гром все не гремел. Работа – все дела, но никаких чрезвычайных происшествий. Разве что твой папочка неожиданно выкинул фортель, - я чуть смущенно улыбнулся, и, наверно, покраснел. Годы проходят, а стыдно все равно. С другой стороны, конкретно этот случай я могу оправдать – в конце концов, без меня они бы не встретились. – ...Я уже думала – обошлось, но буквально за пять минут до полуночи она возникла на пороге дома – да-да, этого самого дома, такая вся в своем стиле, понимаешь, ну как она выглядит обычно? Неподражаемо, совершенно неподражаемо, - мама на секунду отвлеклась, сверкнув блаженной улыбкой, но тут же вернулась к ворчливо-недовольному тону. – Тогда я еще, конечно, не знала, чем все обернется, но одно было ясно совершенно точно – две секунды мы будем общаться с ней или тысячу лет, в моей жизни многое изменится из-за этого. Она никого, совершенно никого никогда не оставляла равнодушным. - И что было дальше? – сценарий разговора четко проработан, когда-то я даже записал последовательность вопросов и ответов на бумажке. Но все равно, рассказ мамы – это какое-то волшебство. Есть что-то особенное во всех ее жестах, интонациях, что заставляет меня слушать в миллионный раз как в первый, наслаждаться и восхищаться. - Дальше? О, малыш, мы доставляли друг другу вдосталь проблем, поверь мне. Аресты, спиленные ветки той самой яблоньки, из плодов которой у нас сегодня будет неимоверно вкусный турновер, и прочие пакости – все было! По офисам и домам друг друга мы ходили как по своей территории, используя всякого рода отмычки или эконом-варианты в виде камней. - И вы полюбили друг друга? - Нет, сначала все было совсем не так, нет-нет-нет, молодой человек. Просто мы полностью изменили жизни друг друга. Да, оставались друзья, родня, работа – но, как бы то ни было, я просыпалась с мыслями о ней, жила с мыслями о ней и засыпала с мыслями о ней. Я все время думала – что она делает сейчас, что она сделает в следующий момент, как это отразится на мне и моих планах, на остальных, даже на ней самой… Где, чем ее можно подловить, обойти, обыграть. Как это ни смешно, в игрища были вовлечены мы обе, и при этом проигрывали и побеждали одновременно – каждую секунду. Это не было любовью, просто необходимость друг в друге была невероятной. Клянусь, я часто задумывалась о том, чтобы закончить все – любым способом, понимаешь? Но главным аргументом против было то, что тогда она может исчезнуть из моей жизни, а она уже тогда занимала слишком много места в моей голове, - мама недовольно закатывает глаза и кривит губы, будто проговаривая про себя что-то вроде «Ну ты посмотри, какая зараза, а!». - А потом? - А потом твоя бабушка просто решила, что ей комфортней иметь меня под боком и указывать во всем. Это просто ужасно, клянусь. Сделай то, сделай это – и она как-то колдует каждый раз, знаешь? Сломала, перекроила мою жизнь в угоду себе и теперь наслаждается плодами своего коварного труда, да-да. Не верь никогда ее доброй ласковой улыбке – за этим фасадом кроется весьма неоднозначный человек, - мама неподражаемо ворчит с видом надувшегося ребенка, у которого отобрали конфету, и ухитряется при этом возмущенно смотреть на заливающегося смехом Джереми. Я и сам зажимаю себе рот руками, чтобы не расхохотаться во весь голос, настолько комичен ее вид. – Ну и кто теперь поверит, что я, бесхребетное, подчиненное ныне существо, когда-то была грозой всех и вся? О да-а, люди знали – стоит мне упасть жертве на хвост, как она уже съедена со всеми!.. - О чем болтаете? – раздается мелодичный, чуть хрипловатый голос со стороны двери, и разговор в саду тут же смолкает. Мама Эмма оборачивается, сразу забывая все свои возмущенные ужимки, и я в очередной раз поражаюсь тому, как они смотрят друг на друга. Кажется, им совершенно не нужны слова, чтобы общаться, да и то, как они взаимодействуют – с полувзгляда – доказывает это. Я часто наблюдал ситуацию, когда мама Регина только шевелила рукой, думая о стаканчике сидра, а мама Эмма уже протягивала ей стакан. Или когда они обе сидели на диване, уткнувшись каждая в свою книгу, и мама Эмма только терла задумчиво шею, раздумывая о том, чтобы прилечь, а мама Регина уже чуть сдвигалась, чтобы Эмме было удобно положить голову ей на колени. - О, ни о чем особенном, любимая, - мама Эмма на секунду оборачивается к Джереми и дарит ему деланно тоскливый взгляд, отчего малыш снова валится на спину, задыхаясь от смеха. - Ясно, - от карих глаз мамы Регины не ускользает эта уловка, но она лишь едва приподнимает бровь. – Эмма, ты не поможешь мне немного?.. - Да, дорогая, - мгновенно откликается Эмма, и даже чуть кланяется, глядя на жену щенячьим взглядом. Она торопливо обнимает Регину за талию и слегка подталкивает к дому, многозначительно оглядываясь на меня и легко махнув второй рукой в сторону сада. – Что бы ты ни хотела от меня, да. Всегда. Я знаю этот взгляд и этот жест, мама Эмма договорилась со мной о нем давным-давно… и сейчас, похоже, нам с Джереми стоит погулять в саду еще хотя бы пять минут. Чем длиннее срок вне дома – тем шире взмах рукой, насколько я помню… - Папа! – вопит Джереми, обнимая меня и пытаясь повалить на землю. - Совершенно верно, - смеюсь я в ответ. – Ну и, поскольку бабушка Эмма не закончила… Какой же вывод ты можешь сделать из рассказа? - Бабушка Регина – зло, - с улыбкой выдыхает мальчик. – Потому что в том, что он такая великолепная и невероятная, явно что-то нечисто, - он важно и назидательно поднимает указательный палец. – И в жизни самое главное – найти свое зло, - заканчивает он, почти слово в слово повторяя то, что однажды сказала мне мама Эмма. - В точку, - я взъерошиваю его волосы. В доме нас встречают слегка встрепанные мамы-бабушки – Эмма предельно старательно расставляет тарелки, а Регина, совершенно не глядя в ее сторону, поправляет скатерть. За ужином они будут сидеть рядом, и каждый жест одной будет продолжением жеста другой. Потом мы уедем домой и вернемся к ним на следующие выходные, чтобы все повторилось – всеобщая свалка, называемая игрой в лапту, с утра (я до сих пор не могу понять, как мама Эмма может уговорить на участие аристократичную и спокойную до невозможности маму Регину), обед и небольшой пикник днем, затем вечер в саду, когда мама Регина готовит и прогоняет всех с кухни, а мама Эмма рассказывает разные истории, которые всегда будет интересно слушать. В этом доме никогда не говорят о прошлом мамы Регины или о том, что заставило их сблизиться. В детстве я задавал этот вопрос Эмме. «Там слишком много личного, Генри, и слишком много грязи – как нашей, так и чужой», ответила она мне, раз и навсегда закрывая эту тему. «Но если хочешь услышать что-то из разряда брюзжания старой карги о классной молодости – лучше присесть, у меня много добрых историй из практики охотника за головами». Могут измениться незначительные детали – может, добавится еще один седой волосок в темную шевелюру мамы Регины, может, станет чуть больше морщинок у их глаз… Но перед самым отъездом, когда мама Регина будет долго прощаться с Джереми, мама Эмма взъерошит мне волосы и крепко обнимет – совсем как в детстве (хотя я уже на голову выше ее и вдвое шире в плечах), возьмет стакан с сидром (с годами она все же отказалась от «чего-то покрепче» в пользу пристрастий Регины) и нальет в мой стакан воды («В последний раз, когда я выпила сидр и села за руль, я сбила знак «Добро пожаловать в Сторибрук», так что не рискуй»). Мы будем смотреть из окна на Джереми и Регину, и Эмма скажет: - Твоя мама – чертово вино, года проходят – а она все лучше и лучше, - затем покачает головой. В этот момент обычно Джереми все же упрашивает бабушку показать какой-нибудь особенный фокус, и в его ручках из сиреневого тумана появится или какая-нибудь игрушка, или яблоко – у нас уже целая коллекция таких особенных предметов, к которым сын относится с трепетом, они все даже стоят на отдельной полке. – Ведьма, - мягко улыбнется, глядя на все это, мама Эмма. Потом она мазнет своим стаканом по моему и я молча соглашусь с ее тостом: – Самое лучшее в мире зло.