Брачная ночь

Селина присела на самый краешек роскошного брачного ложа и осмотрелась по сторонам. Внутри всё то ли ныло от волнения, то ли пело от предвкушения. Она королева! Маменька упадёт в обморок, когда получит письмо! Она, её маленькая Сэль, наденет корону. Да, это всё для того, чтобы быть подальше от Рокэ Алвы, а ещё чтобы выполнить данное папеньке обещание, но всё же… Селина уже почти чувствовала тяжесть короны у себя на голове. Она будет хорошей королевой. Доброй, заботливой. Она будет хорошо относиться к своим подданным и даже к дочери Хайнриха… Ничего, они с принцессой точно уже подружились. В коридоре раздались шаги, и Селина вздрогнула. Да, она королева. Но сейчас с ней произойдёт то, перед чем равны и королева, и мещанка, — она впервые познает мужчину. Рассказы Мэллит станут не просто рассказами… Хайнрих вошёл в спальню, улыбнулся молодой жене, трепетно ожидающей его на ложе, и закрыл дверь. Селина шумно вздохнула и попыталась успокоиться. Всё будет хорошо, каждая через это проходила. С запозданием она догадалась встать при появлении мужа. — Мой король… — проговорила она. — Я ждала вас. — Она почувствовала, как по щекам ползёт румянец. — Я ваша, мой король. Хайнрих поставил на прикроватный столик какую-то тяжёлую шкатулку, и Селина помимо воли проследила за ней взглядом. Что в ней может быть? Что-то, необходимое для супружеского акта? Мэллит не говорила о таком… — Разумеется, госпожа моя, — пробасил Хайнрих. — Простите мне моё опоздание. Гости ещё пируют… И он развёл руками, как будто извиняясь за то, что задержался пропустить чарочку-другую. Селина стояла перед ним, потупив взгляд. Как это — она окажется перед мужчиной совсем голая? Эта мысль волновала её всё больше и больше, и ей уже действительно хотелось остаться без одежды. Она решила, что не станет раздеваться сама — она же приличная девушка. Пусть муж сам это сделает. Но он назвал её госпожой — от одного этого её сердце забилось ещё быстрее. Хайнрих не заставил себя долго ждать — он привлёк Селину к себе, и его руки довольно быстро оказались у неё на талии и ниже. Селина вся дрожала, ощущая его запах, тяжёлый, непривычный, мужской. Хайнрих целовал её властно и даже строго, как будто не мысля того, что ей может не понравиться. — Мой король, — выдохнула Селина, поражаясь тому, как ловко пальцы мужа расстёгивают крючки на её платье, расправляются со шнуровками. — Мой король, я должна предупредить вас… — О чём же? — засмеялся Хайнрих. Кажется, в постели он обещал показать себя галантным и при этом весёлым и добродушным кавалером. — Что вы невинны, как весенний бутон? Или что… — Он склонился к её уху. — Не переживайте, вид крови меня не смущает. — Нет! — вспыхнула Селина. — Я холодна, мой король. Холодна как женщина. Но Хайнрих только рассмеялся и покачал головой. — Неправда! — хриплым шёпотом проговорил он. — Вы с вашей подругой обсуждали мужчин, и глаза у вас горели. Вы говорили о таких вещах, о каких девушкам говорить непозволительно. — Откуда вы знаете?! — Слуги — тоже люди, — ответил Хайнрих, сделал одно движение, и платье Селины упало к её ногам, зашуршали плотные юбки. Помимо воли она прижала к груди руку. На ней оставалась одна только нижняя рубашка, чулки и панталоны — никакое не препятствие для охваченного страстью мужчины. А в том, что Хайнрих вожделеет её, сомневаться не приходилось. Он осматривал её жадным и одновременно деловым взглядом, его дыхание потяжелело, а Селина и вовсе боялась опускать глаза вниз — прилично ли это, если она увидит, как детородный орган мужа выпирает из штанов? Или, если она его жена, уже можно посмотреть и даже потрогать? Или он ещё не настолько возбуждён? Она нервно засмеялась от своих мыслей, и Хайнрих, словно понимая её состояние, улыбнулся в ответ. Не прекращая улыбаться, он потянул вверх её рубашку, а затем с мягкой силой отвёл её руки, которыми Селина пыталась смущённо прикрыть грудь. Вот оно как бывает! Селина мялась на месте, спину и плечи щекотал воздух, вдруг ставший прохладным, из причёски выпал локон, и она попыталась заправить его за ухо. Хайнрих тем временем опустился — не без труда — на одно колено и принялся развязывать на Селине чулки. Оставшись без чулок и туфелек, она ступила босыми ногами на ковёр. Хайнрих не спешил подниматься. Медленно он взялся за завязки её панталон. — Моя госпожа, — проговорил он. — Вы сделаете всё как я пожелаю? Селине показалось, что её всю обдало огнём. Она поняла, чего хочет муж, — стыдного, того, о чём говорила как-то Мэллит. Поцелуев в тайные и нежные места! Кровь так и прилила в эти нежные места, и Селина серьёзно засомневалась, так ли она на самом деле холодна, как заявляла. Может, Хайнрих был прав насчёт неё? — Я всё сделаю, как вы скажете, мой король, — твёрдо ответила она. — Хорошо, — пропыхтел Хайнрих и рывком спустил с неё панталоны. Её девичий бутон оказался у него прямо перед глазами, и Селина зажмурилась, запрокинула голову к потолку, ожидая поцелуя в срамное. Но его не случилось. Она почувствовала, как Хайнрих вдруг подхватил её на руки, остро отозвалось где-то в лоне осознание своей беспомощности, грубая ткань штанов мужа скользнула по внутренней стороне бёдер, по груди прошёлся жёсткий мех оторочки на камзоле — и Селина ахнула, оказавшись навзничь на постели. Сейчас, вот сейчас муж овладеет ею. Этот момент настал. Она приготовилась терпеть тяжесть его мощного тела и дышать через раз, но Хайнрих отстранился. Конечно, неужели для первой брачной ночи он только расстегнёт штаны? Кусая губы от страха и волнения, Селина наблюдала, как Хайнрих стягивает накидку, камзол, жилет и остаётся в рубахе. Насколько она могла рассмотреть, его мужской орган ещё не налился в полную силу, но была уверена, что скоро это случится. Ведь она молода и прекрасна, перед ней не устоял даже сам король… Но Хайнрих не спешил разоблачаться дальше. Он зачем-то закатал рукава рубашки и открыл шкатулку. А в следующий момент… Селина едва не ослепла от блеска хорошо начищенного серебра, в котором таинственно сверкали ройи. Хайнрих взял колье так, чтобы она хорошо его рассмотрела, и Селина вытаращилась на украшение во все глаза. Колье было сделано грубо и на её взгляд безвкусно, но, кажется, оно теперь принадлежало ей. — Моя госпожа, — сказал Хайнрих. — Примите этот дар. Это украшение в первую брачную ночь дарят своим жёнам короли Гаунау. Оно переходит из поколения в поколение уже два круга. Окажите мне честь. У Селины прервалось дыхание, когда холодный металл лёг ей на обнажённые ключицы, а сзади щёлкнула застёжка. — Мой король, вы хотите, чтобы оно было на мне, когда… — выдохнула она. — Я люблю, когда женщина остаётся в украшениях, — улыбнулся Хайнрих. — Ложитесь, Селина. И Селина откинулась на спину, чувствуя, как давит на грудь тяжёлое колье. Она заколебалась — раздвинуть ли ноги или ещё рано? Однако Хайнрих решил её затруднения. Следом за колье из шкатулки показались алые шёлковые ленты. Он хочет украсить жену ещё и лентами? — Заведите руки за голову, — сказал Хайнрих. В его голосе за лаской Селине показалось что-то ещё, словно какое-то опасение. — Зачем? — пискнула она. Неужели он в самом деле собирается лечь сверху? Может, намекнуть ему, что это ей будет гораздо удобнее оседлать его? — Моя госпожа, — укорил Хайнрих. — Вы обещали. И тогда Селина поняла. Более искушённая Мэллит рассказывала ей, что вкусы некоторых мужчин могут отличаться от общепринятых. Что они любят связывать любовниц и даже… Что если Хайнрих становится мужчиной только тогда, когда по обнажённой женщине вовсю гуляет розга? Страх тяжелым плетением металла сковал ей горло, но она послушно протянула руки. Она королева Гаунау, ей предстоит править после смерти короля. Она всё стерпит. Хайнрих привязал её запястья лентами к изголовью, проверил, крепко ли. Его лицо было сосредоточенным, тени гуляли по нему, превращая половину в застывшую маску. Селина подумала и раздвинула ноги. Но она снова промахнулась. Хайнрих отвернулся от неё, подбросил дров в камин, перенёс напольные подсвечники так, чтобы они стояли по всем сторонам от постели. Затем он возвратился к своей шкатулке, и Селина увидела, как на столе один за другим оказываются предметы, совсем не подходящие для брачной ночи, — кинжал, щипцы, а в коротком шнурке она распознала удавку. — Мой король? — севшим от страха голосом проговорила она. — У вас принято так обращаться с королевами? — Я не называл вас королевой, — сказал Хайнрих, — если только для отвода глаз. Из шкатулки появился пучок трав, который Хайнрих тут же окунул в пламя ближайшей свечи, и воздух наполнился непередаваемым запахом горелого веника. — Но кто же я, если я ваша жена? — Сейчас я узнаю, кто вы такая, — ответил Хайнрих, и в его тоне на этот раз не было ни тени ласки. — И откуда вы появились. — Я Селина, в девичестве Арамона, по мужу — королева Гаунау… Или вы должны провести ритуал, чтобы… Её голос сорвался, и Селина поняла, что не может отвести глаз от кинжала. — Много кругов, — заговорил Хайнрих, — короли Гаунау оберегали свой народ. От врагов внутренних и внешних, от вреда видимого и колдовского… Он со значением посмотрел на Селину, которая пыталась бодриться. — Король Эрик Славный впервые подарил это колье своей жене, когда заподозрил её в колдовстве. С его помощью королева Прунсвильд была изобличена в своих кознях, как и королева Идуберга. Впрочем, откуда вам о них знать? — Я не ведьма! — громко произнесла Селина. — Я ваша жена, вы меня выбрали! — Прунсвильд и Идуберга говорили то же самое. Вам не было интересно, почему я, король, согласился жениться на безродной мещанке? — Я не мещанка! Моя мать признана законнорож… — Замолчите! — рявкнул Хайнрих. Его лицо исказилось. — Вы — мещанка, мерзкая выскочка, шлюха, которая половину Талига проехала в компании солдат! Селина ахнула. Дело принимало совсем неожиданный оборот. У неё ещё была надежда, что Хайнрих так наслаждается, играя с ней, возбуждаясь от её страха, но эта надежда таяла, как последний дымок от сгоревшего пучка трав. — Я девственна, мой король! Идите сюда и убедитесь в этом! — Тем хуже для вас! — прогремел Хайнрих. — Девственность даёт силы, девственница ещё не укрощена мужчиной, девственность может быть источником колдовства! Кому вы обещали её? Леворукому? Или уже успели подарить! — Нет! — только и смогла вымолвить Селина, готовая расплакаться. — Почему вы не верите мне? Ведь все верили! Хайнрих нехорошо усмехнулся и оперся кулаками о стол. — А вот интересно, почему, — сказал он. — Вам все верят, вас все охраняют. Маршалы и Проэмперадоры замолкают, выслушивая ваши бредни. Вы имеете наглость врываться на военные совещания, и вас не выставляют вон. В Гаунау мещанка первым делом получила бы плетей за подобные выходки! Вас содержат, и вы обходитесь в приличную сумму. Мало того, вы проявляете поразительное хладнокровие, когда рядом с вами убивают людей! Я долго наблюдал за творящимся в Талиге бардаком и пришёл к некоторым выводам относительно вас. Так вы не желаете объясниться? Он ждал, что Селина признается в колдовстве, в ужасе поняла та. Она дёрнулась — но узлы на лентах были завязаны крепко. Голая и опозоренная, она лежала перед Хайнрихом, понимая, что её унижения только начались, и не желая этому верить. — Я не колдунья! — проговорила она, давя рыдания. В какой момент всё пошло не так? — Просто у меня есть способности… вы это знаете. Я определяю скверну! Бесноватые проявляют себя, как только оказываются рядом! Я не знаю, как так получается! Я слишком чиста для них, и они… Они показывают свою натуру! Хайнрих выслушал её внимательно. — Вот как, — сказал он и, заложив руки за спину, принялся прохаживаться по комнате. — А по-моему, всё иначе. Вы — настоящая ведьма, только неопытная и погорели на этом. Вам удалось каким-то образом околдовать одного, другого, третьего, так вы добрались до Савиньяка, до Ноймаринена со своим якобы проявившимся даром определять безумцев. Под вашими чарами они уже не понимают, что творят! — Нет, нет, нет, — повторяла Селина, не зная, что противопоставить его словам. Неужели это выглядело именно так? — Нет? — усмехнулся Хайнрих. — Тогда почему там, где появляетесь вы, у людей начинаются признаки безумия? Почему сразу сошли с ума люди здесь, в Гаунау? — Потому что уроды проявляют себя! — закричала Селина, в отчаянии вырываясь из лент. Ей казалось, что колье становится тяжелее и сжимается вокруг её горла. — Они уже заражены, как вы не понимаете! — Никто не изучал, что это за заражение, — промолвил Хайнрих. — Где лекари Талига? Где мэтры? Даже во время чумы людей пытаются лечить! Это вы внушили Савиньяку не допускать лечения больных? — Какого лечения? — простонала Селина. — Это не лечится! Это нельзя вылечить! В некоторых людях с рождения есть брак, он только ждёт подходящего момента, как в Окделле, и вот скверна… — Кто-то пробовал это лечить? — прорычал Хайнрих. — Хоть кто-то? Савиньяк исцелил нескольких человек, мне это известно, а знаете, что он сделал потом? Он убил их! И продолжает убивать! А вы их заражаете! Заражаете дальше! И они бегут — скоро они будут в Гаунау! Думаете, я это так оставлю?! Вы хотели быстро попасть в другую страну и продолжить своё чёрное дело. Но на меня ваши чары не действуют, я потомок… Я эорий… Он закашлялся и замолк. Его шатало, пот тёк по лбу, и он вытирал его медленными движениями. — Мой король… — срывающимся голосом проговорила Селина. — Я не ведьма! Я никогда не колдовала! — Тогда как вы свели с ума столько людей? — Я не… — Опять?! Будете говорить мне про изначальную ущербность? Кто сошёл с ума, перечислите, кто? Солдаты, которым не платят жалованье? Люди, потерявшие кров? Потерявшие близких? Да вы знаете, кого они винят в этом? Тех, кто развязал войну, тех, кто потерял Талиг, угробил столько солдат! Тех, кто считает их пылью под своими ногами! Толпой без лица! Да я не дал бы и талла за правителя, который не знает, как зовут человека, выносящего его ночной горшок! А вы! Вы шли по трупам, собирались стать герцогиней, но тут подвернулся целый король! Вам от жадности даже не пришло в голову, что дворяне не стерпят, чтобы ими командовала шлюха. А я не такой дурак, чтобы терять уважение подданных! Вы приняли вежливость моей дочери за расположение, за подчинение! Наглая дура! Его некрасивое лицо то и дело искажалось в гневе, щёки тряслись. И наконец Селина поняла, что происходит. Хайнрих был эорием, но он также был и врагом Талига. Врагом, рождённым на чужой земле. Ничего удивительного, что скверна коснулась его. Хайнрих тоже стал бесноватым. И в этом заключался единственный её шанс на спасение. Селина шумно вдохнула, намереваясь закричать. — Король беснова… — начала она, но Хайнрих с необыкновенной для толстяка ловкостью бросился к ней и зажал рот тяжёлой рукой. — Молчи, ведьма! — велел он. Селина из всех сил билась под ним, болтая голыми ногами. — Заткнись! Они все могут быть околдованы, поверят тебе, а не мне. Он нашарил у кровати какой-то предмет — это оказался чулок Селины — и затолкал его ей в рот. Пока Селина мычала, пытаясь избавиться от кляпа, он стоял возле кровати, шумно отдуваясь и словно решая, что с ней делать дальше. Селина через несколько минут притихла и зажмурилась. Её всю колотило: сбывался худший её кошмар — она была во власти безумца! Как она сразу не разгадала подлую натуру вражеского короля? — Вот что, — сказал наконец Хайнрих. — Убивать тебя мне нельзя. Кто знает, вдруг твои чары не спадут? Тогда я окажусь в опасности. Но твоему колдовству я помешаю как смогу. Колье, как говорят, умеет сдерживать его. Будь это не так, королевы не были бы разоблачены. Также я жду от тебя признаний — кто научил тебя колдовству, как ты это делаешь и чего хочешь на самом деле. Есть ли ещё такие же, как ты. Кто они такие. Не захочешь говорить — заставлю. И он кивнул на стол, где всё ещё лежали кинжал, удавка и щипцы. Селина затравленно посмотрела туда же. Конечно, её сдавленные крики из супружеской спальни примут за крики мучения во время брачного действа. Входить сюда никто не посмеет. Хайнрих в последний раз вытер пот со лба и осмотрел Селину. — В довершение, — усмехнулся он и продолжил раздеваться, сбросил рубашку и стал расстёгивать штаны, — стоит проверить, вдруг ты каким-то чудом всё ещё девственница? — Он присел на кровать, чтобы снять сапоги, но всё равно через плечо поглядывал на Селину. — И помни, дрянь, я — защитник Гаунау, попробуешь что-то выкинуть — сверну шею, что бы со мной ни сделали потом. Он спустил штаны, и наконец Селина увидела то, чего полчаса назад боялась и жаждала. Но, кажется, это больше не было её главной проблемой.