***
шань не сразу замечает приближающуюся фигуру, пока сидит на лавочке рядом со школой и ест сэндвич. без сыра. как всегда. он вообще часто сидит тут. отсюда видно баскетбольную площадку. и, если изъебнуться, — тяня, играющего на ней. шань обычно изъебывается. ему просто очень нравится игра. правда. только вот обычно взгляд выцепляет из толпы одну лишь темную макушку одного высокого доебистого придурка. ну, он же высокий, как тут не заметить, конечно. потом этот же, сука, избирательный взгляд обычно замечает, как перекатываются рельефные мышцы под смуглой кожей с капельками пота. как этот же придурок одним движением убирает влажные растрепанные волосы назад. девчонки, сидящие на скамье, — им тоже очень нравится одна ахуительно красивая темноволосая игра, — обычно пищат, когда он так делает. шань тоже запищал бы, только вот его вряд ли поймут. поэтому он пищит в себя, густо краснея и зная, на что будет дрочить ближайший месяц. из мыслей вырывает знакомый голос. вспомнишь солнце — вот и лучик, или как там? — эй, шань, все хорошо? — хэ тянь щёлкает пальцами перед глазами и садится рядом. —ты как? ну, после вчерашнего, — сидит не как обычно, даже коленями не соприкасаясь и руку не закидывая на спинку лавочки, чтоб шаня трогать-трогать-трогать, чтоб ближе. не шепчет на ухо, смущая, как обычно делает. он вообще сегодня не как обычно. не выхватывает у школьных ворот в самом начале дня и не закидывает руку на плечо. его вообще сегодня как будто нет в школе, даже не пишет в вичате, заебывая. — и тебе доброе утро, — отворачивается, а тянь ждёт, пока он ответит, и нервно покусывает губу, — он всегда делает так, когда волнуется, шань заметил, — всматриваясь в лицо рыжего. — нормально я. — точно? я… — неловко — неловкость, кстати, — это вообще не про тяня — запинается, молчит, стараясь подобрать слова, а потом, глядя в глаза, выдаёт полушёпотом прямо и искренне: — прости, шань. — прощаю. — ты… точно? — да, точно, тянь. а теперь расслабься и пиздуй на уроки, не заебывай меня, ладно? тянь медлит, открывает рот, будто хочет что-то сказать, но затыкается, так и не начав говорить, и уходит, бросив напоследок короткое: — ладно. наверное, хотел ещё раз спросить, все ли нормально с шанем, и убедиться, что он не злится на него. да как тут, блять, злиться, когда этот наглый ублюдок получу-все-что-захочу-не-моргнув-глазом становится наивным балбесом, слегка напоминающим ребёнка. не как цзянь. цзянь — дохуя непосредственный и вертлявый идиот (у него что, сдвг? или шило в жопе? точно одно из двух), а тянь, напоминающий ребёнка, — это туповатый тянь, полностью расслабившийся, кажется, впервые за сто лет и смеющийся не так, как он делает это в школе — обнажив свои белые — и, блять, какие же, сука, ровные и идеальные — зубки с острыми клычками, но даже без намёка на правдивость этого всего, — а настолько искренне и открыто, что у рыжего спирает дыхание.***
всю следующую неделю тянь вообще не трогает рыжего. и это пиздец как странно. потому что их встречи никогда не обходились без прикосновений. неважно — мимолетных, эфемерных, случайных (ага, блять, как же) или тех, перед которыми у тяня расширяются зрачки и темнеют глаза, и шань понимает: тяня ведёт. зацепился за что-то взглядом, углядел в лице, глазах, поведении — и диафрагму затопило чем-то, а сердце начало проебывать удар за ударом. шаня так же иногда переебывает. у людей, состоящих в отношениях, после вторых касаний, наверное, бывает что-то интереснее испуганно-злого «отъебись», отпихиваний, и дрожь во всем теле наверняка не от страха (что мажорчику снесёт башню окончательно, и он возьмёт рыжего прямо тут. хотя гуань шань не то чтобы против, но как-то некрасиво будет трахаться в столовой. тем более, в школьной). постоянство — вот что про хэ тяня. а без этих касаний постоянства нет. и подъебки у него какие-то слабенькие, и говорить он начинает раза в три реже, чем обычно. к концу недели тянь почти полностью замолкает и начинает смотреть на рыжего, как наркоман, страдающий от ломки, — на пакетик таблеток. ну или как эдвард — на беллу при первой встрече, даже дыхание иногда так же задерживает, находясь близко к рыжему. как там, лев влюбился в бедную овечку? миленько, да. и в воскресенье, когда они вчетвером — тянь, рыжий и эти два неразлучника, прости господи, — сидят у тяня и едят какую-то лапшу из магазина у дома, смотря фильм, этот, с придурью, так же бросает голодные взгляды в сторону уже привыкшего шаня. вертлявый цзянь, крутившийся все это время вокруг своего ненаглядного чженси, вдруг замирает и замечает это: — тянь, ты на рыжего смотришь, как обдолбанный. или как будто хочешь трахнуть, — делая паузу, отмечает, а потом фыркает со смешком, получая тычок под ребра от чжаня. — хотя, наверное, не «как», да? — лыбится пошловато, но все ещё по-детски и хихикая в руку. вот уж пиздец: «пошловато» и «по-детски» в одном предложении. — нет, — настолько серьёзно и коротко, что белобрысый смеяться перестаёт. он в ахуе. как и шань, кстати. вот уж действительно — тянь удивлять умеет. то намекал всячески при любой удобной и неудобной возможности, а теперь раз — и нет. спустя полминуты все — кроме мажорчика, естественно, — отвлекаются на фильм — спасибо чженси, сделавшему громкость на телике выше, пока все сидели, отдупляясь. посмотреть фильм особо не получается — трудно сконцентрироваться на какой-то лавстори двух идиотов, пока ещё один такой же идиот сидит и пялится на твой профиль в полутьме. даже не скрывает, сученыш. рыжий, конечно, и не говорил ему прямо, что это как минимум выглядит тупо, но думать своей тёмной — и идеальной, сука, — башкой тоже надо хоть иногда. когда троица — святая, блять, — возилась у двери, натягивая вещи, чтобы уйти из квартиры, — если это чудо божье, блять, можно назвать квартирой, — мажорчик наконец за весь вечер сказал что-то, похожее хотя бы на распространённое предложение: — рыж, останься. мне нужно сказать тебе кое-что, — выходящие из апартаментов цзянь и чжань оглянулись на рыжего, а когда он сказал им, что они могут идти без него, цзянь понятливо кивнул с улыбкой на губах и подмигнул, протянув: — я-я-ясно, голубки, развлекайтесь, — и убежал, утащив чженси, как только увидел злобный взгляд рыжего на себе. тянь медленно подходит и шумно сглатывает. дрожащими руками прикрывает дверь. — ну давай, блять, говори, что тебе надо, и я съебываю, — рыжий бесится из-за медлительности тяня и, кажется, волнуется. потому что тянь не закрыл дверь на ключ. а значит, сейчас будет что-то, из-за чего гуань шань может захотеть уйти. а может захотеть остаться. и это пугает как-то больше. — можно я кое-что сделаю? руками трогать не буду, обещаю, — видимо, опомнившись, добавляет, поднимая раскрытые ладони. шань медлит, тянь — волнуется. — ну давай, хули отнекиваться уже. хэ тянь подходит медленно, смотря в глаза, а шань чувствует, что через пару секунд его взгляд должен потемнеть, зрачки — расшириться во всю радужку, а рыжий — съебать. или въебать. или, быть может, выебать. подходит почти вплотную, но не прижимается — удивительная выдержка, оказывается, у этого придурка. потому что рыжего уже, кажется, начинает мазать, и это не сказать, что хорошо. но, вроде, не так уж и плохо. утыкается носом в плечо, ведёт по ключице к шее, оттуда — к уху. слегка мажет губами по скуле — можно даже поверить, что случайно. а рыжего и правда мажет. хотя, наверное, правильнее будет сказать, что его натурально в м а з ы в а е т в мажора. у рыжего в башке не то что бардак, скорее ебаный армагеддон, блять. в сердце, кажется, тоже именно он. рыжий как-то в голове назвал тяня всадником апокалипсиса. пиздец как смешно, сука. к лицу прилило столько крови, что, наверное, ещё чуть-чуть — и та хлынет через нос фонтаном. хотя это вряд ли остановило бы тяня. руки дрожат так, будто шань бухал лет двадцать, не просыхая. успокаивает только то, что дрожит тут не один он, в конце концов. сердце ебашит как проклятое, видимо, наяривая за все проебанные удары после взгляда на тяня. кстати, про этого придурка: рыжий сначала даже не понимает, что он делает с таким объебанным видом, будто ширнулся всем, что нашёл в подворотнях китая. он, блять, просто дышит. вдыхает запах рыжего, слегка касаясь его тела носом, напитывается им — запахом или рыжим — хуй поймёшь — и втыкает на проступившие мурашки на плечах и бордовую морду, будто это самое прекрасное, что он видел. да, блять, как же. — спасибо, малыш мо, — отстраняется с ухмылкой, оттененной дохуя довольной улыбкой, становясь привычным собой. ну или почти — зрачки, видимо, и не собираются сужаться. сейчас он как-то дохуя сильно похож на кота, — думает шань. — даже слишком. даже для себя, — выпаливает мысленно, глядя на мажорчика: тот щерится, как довольный кот, накормленный досыта, и облизывает свои губы — наверняка очень мягкие, когда целуешься с ним, — слишком часто, пару раз проходясь языком по клыкам. рыжий, отводя — ну или хотя бы стараясь сделать это — взгляд от этого счастливого — и пиздец какого смазливого — лица, смотрит вниз, на расстояние между ними, и спрашивает даже не в половину серьёзно, потому что нихуя он не удивлён: — у тебя что, правда встал от этой хуйни? глаза, мажущие по лицу и постоянно останавливающиеся на губах, вдруг опускаются вниз, туда же, куда смотрел рыжий пару секунд назад. тянь хмыкает коротко: — хм, кажется, и правда встал, — ещё шире улыбается и добивает: — у тебя, кстати, то… — договорить не успевает, потому что, ну, сложновато говорить, когда в губы врезается такой возбужденный, взъерошенный и тяжело дышащий шань, кусая мокрые губы и врезаясь языком в рот как-то даже слишком настойчиво. тащит тяня в сторону, врезаясь лопатками в дверь, пока тот пытается дрожащими — и попутно блуждающими по телу шаня — руками закрыть дверь на ключ. сегодня шань вряд ли захочет свалить. и завтра, наверное, тоже. а губы у тяня правда мягкие.