Three dates Rule

Как ни странно, все начинается с квартиры Уэйда и с абсолютно нежно и невинно голого Паучка, прижимающего к груди полотенце и нацепившего эту идиотскую маску кое-как на еще влажное лицо и мокрые волосы. Не поймите неправильно, Уэйд не педофил, честно. Даже у него есть принципы. Да, многих вещей они не касаются, а особенно вещей, которые делаются против принципов, но за деньги, но педофилия? Нет, спасибо. Но вы просто не видели этой картины во всей красе. Эти аккуратные пальчики на ногах, потрясающие тонкие щиколотки (привет, Квентин Тарантино), не прикрытое полотенцем бедро и, если наклониться достаточно сильно к краю дивана, даже аккуратная впадинка на просто невероятной заднице. Крепкие руки и тонкие пальцы прижимают полотенце к груди небрежно и наплевательски, будто могли бы позволить ему упасть. Уэйд отдал бы свою печень без возврата, чтобы побывать во вселенной, где это происходит. — У тебя есть фен? — спрашивает Паучок, и Уэйд пялится на него добрые три минуты прежде, чем ответить. — Да, сейчас, — Уэйд подскакивает, чувствуя, как под перчатками ладони вспотели. Он даже не пытается шутить или язвить, потому что во рту пересохло. Конечно, он мог сказать, где лежит фен. Но вот в чем загвоздка — фен лежит аккурат сзади, в прихожей, оставшийся от красотки, жившей с Уэйдом, до момента, пока принцесса Фрэнсис не исправил лицо и тело Уэйда на нечто столь прекрасное, что красотка не выдержала сей красоты и сбежала, схватив только самое необходимое (деньги из сейфа и телефон). И, если Уэйд будет достаточно резвым, то успеет обогнуть Паучка до момента, пока тот не обернет полотенце вокруг своей задницы, пряча лики святых булочек. Он успевает ровно за секунду до, и скулит, когда полотенце-таки закрывает весь обзор. Паучок цокает языком. — Ты грязный извращенец, ты знаешь это? — говорит он, кивая в благодарность за фен, когда они стоят лицом к лицу. — Знаю. Могу даже показать в каких позах я больше всего извращенец, — Уэйд подмигивает, но из-за маски Паучок вряд ли видит это. Паучок уходит в ванную, пока Уэйд отмахивается от голосов в голове. Яростный говорит взять Паучка без спроса, прижать к зеркалу лицом, пока не треснет и не вопьется в его сладкое личико (а он уверен, что оно сладкое) прямо в ванной, а Циничный шипит о том, что Паучок, вообще-то, не кисейная барышня и может и пару косточек сломать. — Нет, мы не будем этого делать, но мы можем сторговаться на том, что яростно подрочим на сладкий образ в нашей голове… — Уэйд шипит, а Паучок, смотрящий на него из-за спины, недоуменно пялится, и отвлекает от внутренних баталий звуком открывающегося шкафа, куда он убирает фен. — Ты совсем поехавший, да? — спрашивает он в потолок, окончательно натянув маску на лицо, из-за чего его голос заглушается. — Поехавший на тебе, Спайди, — Уэйд дергает бровями вверх-вниз, и этот жест Паучок точно замечает и смеется. Он натягивает костюм, стоя на одной ноге, и Уэйд наклоняет голову, присвистнув. Костюм прострелен в пяти или шести местах, в дырках которых виднеются зарастающие раны и гематомы вокруг. Спайди в полном обмундировании шагает к Уэйду, и тот делает шаг вперед, надеясь хотя бы на обнимашки. Тонкие пальцы упираются в его грудь, останавливая. — Спасибо, что разрешил принять душ. Я бы не справился с допросами от тет… допросами дома, — он неловко и по привычке тянет пальцы к макушке, будто поправляя волосы, но касается маски и хмыкает сам себе. — Приходи, когда захочешь принять душ вдвоем, — говорит Уэйд, и получается тише и ниже, совсем без веселья, потому что Паучок чертовски близко. — Пожалуй, это был слишком отчаянный шаг, о котором я уже пожалел, — говорит Паучок беззлобно и выпускает паутину в окно за спиной Уэйда и выпрыгивает оттуда, ловко ускользнув прямо у него из-под носа. Ночью всегда становится громче. Когда стихает музыка в клубе на первом этаже, а лепет пьяных красоток и рев машин растворяется, то становится так тихо, что приходят они. — Выследим его и трахнем,  — шипение змеиное, яростное, злое, сочащееся и брюзжащее ядом. — Еще раз повторяю, мы останемся без головы, а она отрастает дольше всего, — шипит холодный и показывающий все омерзение голос. — Тогда стянем с него маску. Расскажем всем, кто мальчишка такой. Или! Или нет! Или пусть он останется нашим секретом и будет делать все, что мы прикажем, чтобы мы не раскрыли его, — голос облизывается, тянет ручонки к образу Паучка, который Уэйд лелеет в сознании. — Иногда не обязательно трахать все, что движется, — голос закатывает глаза и будто отворачивается. — Хотя идея с манипуляцией кажется соблазнительной, — он кивает, довольно ухмыляясь. Уэйд лениво думает о том, как бы подкараулить Паучка и угостить его лучшим тако в городе. — Смотри-ка, что это? Малыш Уэйд правда надеется, что понравится Паучку? Как думаешь, за что Паучок мог бы нас любить? За изуродованное лицо? Или за тягу к расчлененке? — Циничный усмехается, а затем переходит на громкий смех, указывая тысячью осуждающих пальцев прямо на Уэйда. — Выбираю расчлененку! Мы ее обожаем и на нее похоже наше лицо! — Яростный смеется и захлебывается ядом, но смех так и звучит в голове Уэйда. Уэйд прижимает пистолет к виску, и голоса наконец-то замолкают. Мозги по привычке стекают по стене.