— Боже?
— Нет никакого Бога.
«Боже, царя храни», — молвили их уста. «Боже, царя храни», — всё повторял Он сам. В измальстве лишь кораблики; после — реальный флот. Где-то есть выход к морю, окно, тенденций поток. Там: бессонные ночи, французский надменный взгляд; Риски понять легко уж, победа — ни так ни сяк. Всё морское величие — у грозных, больших китов; Львы развевают пасти, но к ним Он — всегда? — готов. Власть вместо шахмат подана, на поле клеткой гробы. В ответ нет, конечно, возгласа, лишь: «Боже, царя храни». Преданный ведь не сомневается, слово Его — закон. Преданный предан Империей, в которой он был рождён. Пуговиц золото яркое, острота расписных сюртуков — Образ царской особы говорит за себя наперёд. На пол ложатся пёрышки, крыльев чужих куски, Кнут у Него вместо пряника, кругом же одни враги. Люстры-караты качаются, лик освещают, как нимб: Средь драгоценностей кружиться тот, кого боже хранит. Поступь Его неспешна, движения изящны, легки — Той же самой рукою направит к тебе полки. Величие культом кажется, а может и даже есть — Ненависть смоет все цели, оставит лишь ярость и месть. То, что нужно Империи: молчанье слепой толпы, Изредка прерывающееся на «Боже, царя храни». Сколько господство продолжится? Некому жить хорошо. Именья, дворцы, столицы и люди — очередное звено. Жадность вместе с глазами задумана, фрески, иконы — лгут. Сыпется речь, как мозаика пёстрая, под стуком глухих минут. Без плана идти королевою — игры глумливых богов? Но если судить по ситуации, скорее всего, дураков. Бедность, разруха, волнения — война на износ и в рубеж. Конец есть любому терпению, длиною, особенно, в век. Красные флаги, рвение, дерзок преемника взгляд. Тот, кто прозван Империей, теперь лишь помеха, пустяк. Новое стало спасение, вот о ком можно молить. Прошлому же без оглядки: «