Andrew Belle — Pieces
— Ты уверена, что хочешь этого? Гермиона вздрогнула и обернулась, словив на себе сочувствующий взгляд карих глаз. Была ли она уверена, что хочет уехать и бросить всё? Нет. Была ли уверена в том, что если не сделает этого, то сойдёт с ума? Да. — Это же не навсегда, — улыбнулась, чувствуя, как неуверенно звучал её голос, а улыбка фальшиво приклеилась к лицу липкой бумажкой — настолько было привычно это делать. Словно за последние недели это приросло к ней: кивать и делать вид, что всё в порядке. — Тебе необязательно уезжать так далеко и так надолго, — Джинни подошла к ней и дотронулась до плеча. — Гермиона… — Не нужно, — она тряхнула головой, продолжая сосредоточенно собирать вещи в чемодан. Это можно было сделать за пару секунд, лишь взмахнув волшебной палочкой. Но методичное складывание каждой вещи успокаивало, чем-то занимало руки, заставляя гнетущие мысли отступить. — Это отличная возможность изучить магию с другой стороны, непривычной для нас. Я давно об этом думала. И это даже не было ложью. Ей действительно давно хотелось это сделать — вот только постоянные дела, работа и Рон не давали вырваться на такой большой период времени. Но теперь все отговорки померкли в сравнении с желанием поскорее исчезнуть из Лондона и Англии в принципе. — Тебе всё равно придётся вернуться, ты же об этом знаешь? — Уизли замерла, так и оставшись стоять с опущенными плечами — будто переняла на себя часть тяжести. Ей не хотелось видеть этой тоски, отражённой во взгляде Джинни, как будто именно она несла ответственность за её появление. Гермиона, не ответив на вопрос, вернулась к сборам. Да, она прекрасно это понимала. Но щемящая дыра в сердце требовала, чтобы её срочно чем-то заполнили — пусть потом снова и будет необходимо встретиться лицом с тем, от чего она бежала.***
Остров Садо встретил её ясным небом и плеском волн — она приняла это за хороший знак. Будто бы подкрепляла этим самым правильность своего решения, в котором не была так сильно уверена, как хотелось бы. Куча маленьких домиков теснились рядом с друг другом. Это выглядело, как картинка из журнала папы — Гермиона чётко помнила, как любила в детстве перелистывать его. Возможно, это в том числе и повлияло на её решение приехать в Японию; где-то на подсознании отложилась детская мечта увидеть воочию храмы, кимоно и необычную архитектуру. — Привет, — она вздрогнула и повернула голову. Рядом стояла темноволосая девушка ниже её на полголовы и дружелюбно улыбалась. — Ты Гермиона Грейнджер, верно? Меня зовут Саюри. Она поклонилась, приветствуя её. Из-за акцента приходилось прислушиваться к её словам, а ветер будто нарочно обрывал их и уносил подальше. — Да, приятно познакомиться, — она улыбнулась в ответ. — Храм находится дальше, — Саюри махнула рукой в сторону горы, возвышающейся над строениями. — Я бы предложила прогуляться, но скоро пойдёт дождь. Так что, если захочешь осмотреться, можем сделать это позже, — девушка протянула руку, за которую Гермиона тут же ухватилась, чтобы через секунду оказаться перед дверями храма. Сглотнув, она подавила тошноту, привычно скручивающую живот после аппарации, и оглянулась. Строение выглядело как игрушечный домик, построенный кем-то из одинаковых деталей: несколько этажей с крышей в стиле карахафу и длинным шпилем на самом верху. Всё вокруг было окружено зеленью, сейчас чуть потемневшей и пожелтевшей. Наверняка с приходом весны тут будет волшебно. Недалеко вниз по склону виднелись ещё несколько маленьких домиков. — Твоё жильё уже готово, — Саюри указала на один из домов. — Ты можешь располагаться, позже я покажу тебе всё. Сейчас почти никого нет, большинство приезжает летом. — Спасибо, — Гермиона кивнула и отправилась по тропинке к указанному домику. Он был совсем маленький и низкий, целиком из дерева и бамбука. Ухватившись за створки, она раздвинула двери. Мебели было минимум; ей показалось, что хвалёный европейский минимализм явно бы проиграл японцам. Вздохнув, она сделала шаг внутрь, надеясь, что вступает тем самым и в новую жизнь. Без боли, тоски и разбитого сердца. На заднем дворе находился небольшой сад — Гермиона читала, что это было обязательным атрибутом. Единение с природой и всеми её явлениями составляли неотъемлемую часть мировоззрения японцев. Она вышла, осматриваясь. Когда-то у неё была маленькая мечта: они с Роном покупают небольшой дом с красивым садом. Она никогда не испытывала особой любви к садоводству, но благодаря магии эта проблема решалась несколькими взмахами палочки. Теперь же этот сад, так часто представляемый ей, обратился в кладбище, где были похоронены и их отношения. Гермионе казалось, что там же осталось закопано и её сердце, гниющее в земле вместо удобрения. Даже одно «я люблю тебя», когда проходил срок годности, перегнивало внутри так, что невозможно было вдохнуть от боли. В их случае это множилось на десятки-сотни-тысячи фраз, больше не имеющих значения. В первые дни после их развода ей казалось, что от одного неосторожного движения она бы рассыпалась на слова и буквы. Гнила заживо, мечтая вырвать из себя фразы, ранее служившие бинтом, теперь обратившиеся ножами, колющими по старым шрамам. Ещё глубже. Ещё больнее. Не смертельно, но почти. Где-то на грани. Когда первая вспышка отчаяния прошла, Гермиона поняла, что не умрёт. В конце концов расставание — это не смертельно. Это похоже на ноющую боль после ампутации какого-то органа. По идее он должен находиться на месте — и фантомно всё ещё ощущался. И всё ещё болел.***
— Перед походом в храм обязательно моют руки, — Саюри сама погрузила руки под поток воды, и Гермиона последовала её примеру. — Это процесс очищения. Вода — один из главных элементов, обладающих мощной силой. — Хорошо, что не очищаются огнём, — она хмыкнула. — Огнём искупают грехи, — девушка поднялась на несколько ступенек, и Гермиона почувствовала, как её попытка пошутить провалилась под серьёзным взглядом Саюри. Успокоив себя тем, что чувство юмора никогда не было одним из её главных качеств, она последовала за девушкой. Изучать особенности японской магии было интересно ещё и по той причине, что та тесно была связана с их исконной религией. Они считали волшебство частью природы. По их мнению, оно было расплёскано везде; Гермиона много об этом читала, но так и не смогла понять до конца её механику. Это и стало причиной, по которой ей так захотелось посетить страну и самолично разобраться во всех тонкостях. Два года она размышляла об этом, присматривалась к местам, принимающим иностранных магов. И это показалось отличным выходом из ситуации: одновременно воплотить давнюю мечту и уехать подальше. Почему-то все после развода вознамерились проводить с ней как можно больше времени, при этом аккуратно подводя к мысли «это не конец, вы ещё помиритесь». Вот только, несмотря на барахтающуюся в глубине души надежду, Гермиона понимала, что никакого будущего у них не будет. Они просто не работали вместе, как неподходящие друг другу детали механизма. Для того, чтобы продолжать быть вместе, им нужно было стачивать свои углы, наращивать недостающие части и пытаться склеиться. Становясь не теми, кем они были. — Мы могли бы прожить жизнь вместе. Пусть с ссорами, недопониманиями, но вместе, — Рон поднял голову от зажатого в руке стакана и посмотрел на неё покрасневшими глазами. — Могли бы, — Гермиона кивнула и улыбнулась, чувствуя, как подрагивали губы. — И украли бы у себя шанс быть счастливыми. Мы оба заслуживаем лучшей участи, чем оставаться вместе только из страха саморазрушения. — Я всегда буду любить тебя, — Рон вернул ей её улыбку, отражавшую тоску. — Как и я тебя, — она выдохнула и зажмурилась, позволяя наконец слезам вырваться наружу. Через пару мгновений чужие руки захватили её в объятия; такие знакомые, тёплые и родные. Она потянулась к нему, впиваясь пальцами в шерстяной свитер, который привычно уколол кожу. Вместе с солью, щипавшей щёки, из неё выходила боль о не случившейся жизни. Непрожитой ими жизни. Они стояли, сжимая друг друга, пытаясь отсрочить момент, когда нужно будет отпустить. Гермиона сделала это первая, отступив. Отрывая его от себя. Из-за слёз почти не было видно его лица — и, возможно, это было даже к лучшему. Уходить, не видя, как ранишь не только себя. — Гермиона? — она вздрогнула, вынырнув из воспоминаний, и сфокусировала взгляд на лице озадаченной Саюри. — Да, извини, — тряхнув головой, попыталась вернуться к реальности. — Утром здесь проходят, как у вас говорят, лекции или уроки. Акайо рассказывает об истории развития магии. Днём во внутреннем саду Иоши показывает, как мы используем магию, соединяя её с природой. Остальные сейчас путешествуют по стране, но несколько раз в месяц возвращаются, чтобы тоже поделиться своими уникальными знаниями, — пока Саюри рассказывала, Гермиона не могла оторвать взгляда от внутреннего убранства храма. Стены были расписаны невероятными картинами и зрачки не успевали зацепиться за что-то одно; мысленно оставив в голове заметку после рассмотреть всё внимательнее, она начала разглядывать и другие вещи. Пергаменты, статуэтки, много позолоты и дерева. Видимо, компенсируя простоту своих домов, всю роскошь они сосредотачивали здесь. — Там выход во внутренний двор, эта дверь ведёт в хранилище знаний, где находятся свитки и книги, — продолжала говорить девушка. — Их можно брать с собой? — тут же спросила Гермиона. — Только те, которые находятся на полках, помеченных жёлтым цветом. Остальные слишком древние и ценные, — Саюри подошла к ещё одной двери. — Сейчас у нас обед, как раз познакомишься со всеми. Она раздвинула двери, и они вместе вошли в помещение. Это то, к чему ей ещё предстояло привыкнуть — есть, сидя на подушках за маленьким котацу. За столом уже собрались остальные люди — их было не больше десяти. Гермиона успела заметить нескольких японцев, национальность остальных определить с первого взгляда не получилось. Однако они точно были не здешними; скорее всего такие же искатели новых знаний, как и она. Японцы, заметив её, чуть склонились в приветствии и улыбнулись, Гермиона последовала их примеру. — Добро пожаловать в храм Эносимо, — один из мужчин приглашающим жестом указал ей на свободное место. — Мы вас ждали. Моё имя Иоши. — Я Гермиона, — она села на подушки, пытаясь удобно устроить ноги. Все по кругу начали называть свои имена, которые она честно попыталась запомнить, но они выстреливали такой быстрой чередой, что смешались в кашу. — Извините, я задержался, — услышав звук раздвигающейся двери, Гермиона повернулась и замерла. Возле входа стоял улыбающийся кудрявый парень, складывающий руки в извиняющем жесте. Его взгляд заскользил по присутствующим, и она увидела, как он споткнулся о неё, а глаза расширились в удивлении. — Грейнджер? — недоверчиво протянул он. — Нотт, — Гермиона моргнула, глубоко вздохнув. Что ж, приехать на другой конец света, пытаясь скрыться от всего привычного, и встретить однокурсника — у жизни явно было чувство юмора. И оно никогда не было её сильной стороной.***
За пару дней она почти привыкла к новому месту и людям. Даже научилась сносно орудовать палочками; ей предлагали привычные столовые приборы, но Гермиона упрямо отказывалась, заметив, что никто другой ими не пользовался. Один из вечеров она выделила на исследование острова. Прошлась по улочкам, приветливо улыбаясь каждому встречному. Красота здешних мест удивляла; наверное, это великолепие и стало одной из причин, почему японцы так трепетно относились к природе. Труднее было привыкнуть спать на футоне — в первую ночь она проворочалась почти без сна. И опять же отказалась от идеи трансфигурировать его в обычную кровать. Будто вырывала из себя всё, что связывало её тонкой нитью с жизнью в Лондоне. Единственное, что её действительно напрягало — это Нотт, который постоянно мелькал перед глазами. Каждый раз, встречая её, он приподнимал бровь и улыбался одним уголком губ, кивая в качестве приветствия. И выглядел так, будто тем самым издевался над ней. Гермиона не могла сказать о нём ничего ужасного: он не участвовал в издёвках Малфоя и его подпевал в школе, во время войны нигде не мелькал, в отличие от своего отца, который сейчас отбывал срок в Азкабане. На самом деле, она вообще почти ничего о нём не знала, только общие факты: был одним из лучших учеников на курсе, периодически появлялся в компании Забини и Малфоя. И, в общем-то, этим её скудные познания ограничивались. Ей было интересно, что он тут делает, но его присутствие раздражало на подкорке сознания. Будто он посмел ворваться сюда и нарушить её план полной изоляции от всех знакомых лиц. Сейчас Гермиона сидела в маленькой библиотеке храма, которую облюбовала ещё в самый первый день. Большинство книг, которые ей хотелось изучить, выносить было нельзя. Взяв один из свитков, она села на пол у стены, вытягивая ноги; наверное, когда она вернётся в Лондон, ей будет сложно снова сидеть за обычными столами и спать на кровати. Наложив на листы заклинание перевода, Гермиона наблюдала, как сверху над иероглифами появляются латинские буквы, складывающиеся в слова. Пробежав глазами по строчкам, она поняла, что в этом свитке рассказывается о первых садах, посаженных в Японии. — Они появились в восьмом веке, полностью ассиметричны и не поддаются никакой логике, потому что природу надо чувствовать. А, и ещё они любят ставить разные скульптуры и фонтаны, — раздался ленивый голос со стороны двери. Вскинув голову, она зацепилась зрачками за уже привычную кривую улыбку и недовольно поджала губы. — Спасибо, я умею читать, — буркнула Гермиона, возвращаясь к пергаменту. — Я сэкономил тебе час времени, — Нотт хмыкнул, и она услышала приближающиеся шаги. — Всё остальное там — пространные рассуждения о смысле жизни и высокопарные цитаты. — Может ты просто не понял всего смысла? — саркастично спросила Гермиона, всё ещё не глядя на него. — Если тебе нравится впустую тратить своё время, то на здоровье, принцесса, — тихий смешок вызвал привычное раздражение. Ладно, ей и вправду стоило остыть. В конце концов, Теодор не виноват, что по случайному стечению обстоятельств оказался в то же время в том же месте. Это ей хотелось сбежать от всех знакомых. Хотя, может и он здесь по той же причине. Она скосила глаза на него. Нотт стоял рядом с одной из полок, перебирая книги. Он выглядел расслабленным; Гермиона привыкла видеть его в школьной форме, поэтому сейчас ей было странно смотреть на него, одетого в обычную футболку и брюки. Как будто Тео был другим человеком. Или они оба были не теми. — Если тебе нравится смотреть на меня тайком, я пришлю колдографии, — она вздрогнула и почувствовала, как жар прилил к щекам. — Много чести, — фыркнула Гермиона, пытаясь скрыть неловкость. Отгоняя мысли о парне, находившемся недалеко, она снова заскользила глазами по строчкам, но смысл прочитанного никак не доходил до сознания. — Вот, — услышав его голос совсем близко, она вскинула голову. Нотт стоял всего в шаге, протягивая ей несколько фолиантов. — Это будет более полезно и интересно. На автомате потянувшись за книгами, Гермиона приняла их, озадаченно глядя, как тот сразу же отвернулся и направился к выходу. Уже скрываясь за дверью, он кинул через плечо прощальный взгляд и произнёс: — Если станет скучно, заходи, я живу через два дома от тебя. И ушёл, оставляя её в полной растерянности.***
Книги и правда оказались полезными; одна из них была сборником хокку, к которым Гермиона поначалу отнеслась скептически, но после двадцати страниц начала проникаться. Максимум смысла, заложенного в минимум слов. Вторая книга рассказывала о стихиях и магии — и это было полезно, чтобы лучше понять мастера Иоши, который каждый день в саду объяснял им принципы работы с природной магией. — Везде живут ками. В каждом дереве, травинке и камне. У всего, созданного природой, есть своя энергия, которую нужно научиться считывать. Тогда ваш магический резерв всегда будет полон — вы сможете пополнять его с помощью всего, что вас окружает, — мужчина обвёл их внимательным взглядом и указал на горшки с цветами, стоящими перед ними. — Попробуйте почувствовать. Гермиона потянулась к ромашке и аккуратно дотронулась до белых лепестков, пытаясь понять, о чём же говорил Иоши. Это никак не укладывалось в голове, а ощущение собственного бессилия раздражало. Она не чувствовала ничего, кроме ветра, колышущего растение, нежности лепестка и прохлады, забирающейся под одежду. Никакого озарения. Абсолютный ноль. Украдкой оглянулась на остальных. Только одна девушка по имени Джули, кажется, обрела то понимание, о котором говорил мастер; закрыв глаза, та сжимала в руке цветок и улыбалась. Хотя Гермиона склонялась к мысли, что Джули просто притворялась, стараясь выделиться на фоне остальных. — Тебе тоже кажется, что всё, что она черпает из природной энергии — это желание показать себя? — тихий шёпот заставил её повернуться влево, чтобы уже почти привычно наткнуться на кривую усмешку. — Мы не можем знать точно, — протянула она с неуверенностью. — Принцесса, можем. Я наблюдаю эту картину с первого дня. Весь её духовный рост ограничивается раздувающимся эго, — хмыкнул Тео, и она невольно улыбнулась, постаравшись скрыть это, наклонив голову и заслонив лицо волосами. В этот момент она на мгновение перенеслась в прошлое; дежавю из того времени, в которое больше никогда не вернуться. Четвёртый курс, История магии, она, Рон и Гарри; Гермиона продолжает усердно записывать за профессором, но мальчики перекидываются записками, тихо шутя над последней статьёй Скитер. И она изо всех сил пытается оставаться серьёзной, но очередная колкость всё-таки заставляет её рассмеяться и откинуть перо в сторону. Гермиона давно уже не девочка, а тем более не школьница. Но этот смешок, невольно сорвавшийся с губ, трескает образ серьезной взрослой волшебницы. Давно забытое чувство. — Итак, а сейчас… — Иоши продолжил говорить о единении магии с природой, и она сосредоточилась на его словах. Чувствуя, как затылок прожигает чужой взгляд.***
Она привыкла к его присутствию. Он постепенно появлялся рядом с ней всё чаще, садясь поближе на лекциях. Стал приходить в библиотеку в то же время, что и Гермиона. Нотт больше не раздражал. Возможно, он тоже искал в этом месте какое-то успокоение; иногда ей хотелось спросить его об этом, но она молчала, не желая получить встречный вопрос. Но в глубине его взгляда Грейнджер периодически видела какую-то подавленную эмоцию, которую он стирал, как мел с доски, широко улыбаясь и выдавая очередную остроту. Однако она точно убедилась, что за фасадом скрывается что-то, тщательно им скрываемое за шутками. Ей хотелось взяться за ручку и приоткрыть дверь, заглянув внутрь; разгадать эту загадку, узнать причину. И, конечно, она этого не делала, одёргивая себя и ругая за излишнее любопытство. — Принцесса, мне надоело каждый день есть рыбу, — Тео сидел напротив у стены, листая книгу. — Тогда не ешь, — ответила Гермиона, помечая в пергаменте очередной факт из японской истории. — Всё, хватит, — он резко поднялся на ноги и потянулся. — Пойдём. — Куда? — оторвав взгляд от пергамента, она увидела, как блеснули его зрачки. — Просто доверься мне, — Нотт подошёл к ней и протянул руку. — Мы ненадолго. — Но я ещё не закончила… — Грейнджер осеклась, увидев, как тот закатил глаза, и выдохнула. — Ладно. Гермиона схватилась за протянутую ладонь, и Тео резко потянул её на себя, помогая подняться. От рывка она почти впечаталась в его грудь и выставила вторую руку, упираясь в плечо, чтобы удержать равновесие. — Готова? — он склонился над ней, и она впервые увидела его лицо настолько близко, что рассмотрела тёмные крапинки в синей радужке. Опустив взгляд, Гермиона разглядывала его лицо, подмечая родинку на правой скуле и чуть заметный шрам на подбородке. Понимая, что пауза затянулась, Грейнджер поспешила её нарушить: — К чему? — вопрос потонул в тихом щелчке, и через секунду её затянуло в воронку аппарации. Когда это закончилось, она глубоко вдохнула и зажмурила глаза, подавляя чувство тошноты. — О таком нужно предупреждать, — процедила Гермиона сквозь зубы. — Извини, принцесса, — в его голосе не прозвучало ни одной ноты сожаления, только искрящееся веселье, и ей захотелось его изо всех сил стукнуть. Она уже собиралась воплотить в жизнь своё желание, когда её отвлёк шум, от которого за два месяца та успела отвыкнуть. Гермиона развернулась и уставилась на широкую дорогу, по которой проезжала длинная череда машин. А кругом высились многоэтажные здания. Замерев от удивления, она осматривала всё вокруг, пока прохожий не задел её плечо, возвращая к реальности. — Где мы? — спросила она, нахмурившись. — В Токио, — Тео улыбался, явно довольный собой и её реакцией. — И что мы здесь делаем? — Гермиона выдохнула, отметив для себя больше не доверять ему. — Идём есть бургеры, — он подцепил своей рукой её локоть и повёл вперёд. — Откуда ты вообще знаешь, что это такое? — ей показалось, что она разговаривает с ним исключительно вопросами, поскольку каждый его ответ вызывал только новое недоумение. — Я с пятнадцати лет тайком смывался из дома в маггловский мир, — признался Тео. — Мне нравилось изучать всё новое. Вот и пришли. Они оказались возле небольшой двери, и он толкнул её, отступая в сторону и приглашающе выставляя ладонь. Пытаясь уложить в голове произошедшее за последние несколько минут, она зашла. Это оказалось небольшое кафе всего с парой столиков. — И часто ты сюда ходишь? — спросила Гермиона, присаживаясь. — Когда становится невмоготу есть одно и то же, — он сел напротив и прищурился. Иногда он напоминал ей Чеширского кота; в детстве у неё была книга с иллюстрациями. И когда Нотт улыбался, она была готова поклясться в их сходстве. К ним подошла девушка — краем сознания Гермиона отметила её симпатичность: миниатюрная, худенькая и темноволосая. — Юки, добрый день. Мне как обычно, девушке то же самое. — Рада снова вас видеть, — официантка почти что просияла — настолько её глаза зажглись при взгляде на Нотта. Грейнджер фыркнула, не сдержавшись, и Тео вопросительно на неё посмотрел. — Ты приходишь сюда ради бургеров или девушек? — Гермиона приподняла бровь и скрестила руки. — Ревнуешь, принцесса? — он усмехнулся, подаваясь вперёд. — Не волнуйся, после твоего прибытия ты — единственная девушка в моей жизни. — Мечтай, — она цокнула, но всё-таки улыбнулась. — Ладно, мы уже можем начинать вечер откровений? Или для этого надо сначала выпить? — Тео внимательно всматривался в неё, будто стараясь найти что-то на её лице. — С чего ты взял, что это будет вечер откровений? — Гермиона вытянула салфетку, на автомате начиная комкать её. — Да ладно тебе, — Нотт откинулся на спинку стула. — Сюда приезжают для того, чтобы бросить прошлую жизнь и скрыться от всего. И для этого есть причина. Она вздрогнула, почувствовав, как улыбка слетела с лица, как осенний лист с дерева. Будто он зрачками пробирался под её кожу, вырезая наживую скальпелем всё, что было зашито внутри корявыми стежками боли. Гермиона не произносила вслух этого очень долго, и слова застряли в горле комом. А Тео продолжал смотреть, уже серьёзно, без вечной смешинки в глазах. — Ваш заказ, — Юки возникла рядом, слишком резко вырывая её из мыслей. — Нам с собой, — Нотт вытянул из кармана несколько купюр. — О, сейчас упакую, — официантка немного поникла и отошла. — Куда мы? — Гермиона последовала его примеру, вставая из-за стола. — В лучшее место в этом городе, — Тео снова улыбнулся, только в этот раз улыбка вышла невесёлой. Он забрал коробки, принесённые девушкой, и они вышли на улицу. Становилось прохладно, и она поёжилась, чувствуя, как свитер перестаёт спасать от ветра, пробирающегося под одежду. — Пойдём, — он снова подхватил её за локоть и завёл в пустующий закоулок. Убедившись, что рядом никого не было, он посмотрел на неё и произнёс: — Как ты и просила, принцесса, предупреждаю. И снова их затянуло в воронку, чтобы уже через мгновение они оказались на крыше. У неё перехватило дыхание от увиденного. Весь Токио лежал перед ними, как на ладони. День клонился к своему завершению и повсюду зажигались огни, раскрашивая улицы в разноцветные блики. Гермиона не знала, какой это был этаж; скорее всего, на такой высоте ей ещё бывать не приходилось. Она почувствовала, как ветер перестаёт жалить кожу иглами холода, и поняла, что Тео наложил согревающие чары. Обернувшись, Гермиона увидела, что тот уже сидел на пледе, по-видимому, трансфигурированному из его джемпера. — А сюда ты сбегаешь, когда тебе надоедает ходить по земле? — вздохнув, она присела рядом с ним и потянулась за одной из коробок. — Вроде того, — он потянулся, подставляя лицо ветру, который путал его кудри. Свои волосы она завязала в пучок по привычке. Они приступили к еде молча — надо было признать, что Тео оказался прав. Это было чертовски приятное чувство — съесть что-то помимо рыбы и риса. Гермиона не помнила, когда в последний раз так наслаждалась вкусом еды. Ей действительно нравилось находиться на Садо, посещать лекции и гулять по острову в одиночестве. Но сейчас, сидя здесь, под порывами ветра и наблюдая за пролетающими рядом птицами, она почувствовала, как сердце дрогнуло в почти забытом чувстве мимолётного счастья. Какой-то искренней радости, а не специально изображаемой на лице рядом со знакомыми. Отложив еду в сторону, Гермиона вытерла руки салфетками, когда перед её лицом оказалась протянутая бутылка. — Там всего девять градусов, — сообщил ей Тео, безмятежно разваливаясь на пледе. И она не стала отказываться. Не сейчас. Обхватив стекло пальцами, она сделала глоток — это оказалось вино. И надо сказать, довольно хорошее, если судить по приятному послевкусию. — Я начал встречаться с Пэнси на шестом курсе, — голос Тео прозвучал глухо. Совсем не беззаботно, без искр веселья. Серьёзно. Искренне. Оттого и жаляще оголённой откровенностью. — Она была моей первой любовью. Пэнси Паркинсон погибла во время войны — Гермиона видела её имя в череде списков погибших. Кажется, во время одного из сражений. Она не помнила, была ли у неё метка, но отец Пэнси отбывал сейчас срок вместе с отцом Тео. Это был довольно болезненный укол в сердце. Чужое откровение, смешанное с болью, прошло через неё насквозь выстрелом. Гермиона не ожидала этих слов и признания. И, поддавшись порыву, она ответила тем же: — Мы развелись с Роном пять месяцев назад, — губы дрогнули, и она сделала ещё один глоток, пытаясь залить алкоголем рану, которая внезапно стала ощущаться более явно. — Почему? — он не смотрел на неё, глядя вперёд себя на небо. — Рон — это друг детства, с которым начинаешь встречаться, потому что хочешь узнать, сможете ли вы стать кем-то большим друг для друга, — Гермиона дёрнула плечом и протянула ему бутылку. — И я искренне верила, что это оно. То самое. Но шло время, и я всё чаще начала замечать, как всё идёт не так. Слишком много молчания, ссор, недопониманий. Хотя до последнего думала, что всё наладится: мы же любим друг друга. Любовь ведь всё должна побеждать. Тянула. Знаешь, когда ты с кем-то и что-то идёт не так? Но ты боишься спросить, ведь ответ может тебе не понравиться. Она раньше не произносила этого вслух. Все эти мысли и переживания жили внутри неё, кололи рёбра ударами сердца. Это всё ещё было больно — закрыв глаза, она почувствовала, как её щёки становятся мокрыми от слёз. Гермиона услышала шорох, и крепкие руки обняли её. И тогда она впервые позволила себе это — просто заплакать у кого-то на груди, не скрывая своей боли. Зацепилась пальцами за воротник его футболки и заплакала в голос, выпуская из себя боль потери. — Мне очень жаль, — прошептал Тео ей в макушку. — Мне тоже жаль, — всхлипнула она, прижимаясь щекой к футболке, пропитанной её слезами. — Когда ты кого-то теряешь — это остаётся с тобой напоминанием о собственной уязвимости, — Тео сказал это глухо; нельзя было понять, сдерживался ли он или тоже плакал. — Но это ещё и напоминание о том, что ты жив и всё ещё способен что-то чувствовать. Не обязательно всегда быть сильной, Гермиона. Ты можешь быть слабой. День догорал, окрашивая две фигуры, сжимающие друг друга в объятиях, оттенками красного и жёлтого, чтобы после уступить место тьме, скроющей все признания. Давая возможность оставить прошлое и сделать шаг вперёд.***
— А обязательно идти пешком? — жалобно спросила Джули спустя полчаса их похода. — Да, это часть ритуала, — ответил ей Иоши, и та недовольно вздохнула. На самом деле Гермиона даже была уже готова согласиться с Джули: путь пешком до вершины горы был отнюдь не лёгким. Тяжело вздохнув, она продолжила идти по узкой тропинке вслед за всеми. — Видимо, в конце этого ритуала мы должны упасть замертво и вернуться в землю, из которой вышли, — пробурчал Тео позади неё. — Тебе просто надо меньше курить, — бросила она через плечо. С этой его привычкой она свыклась; тем более курил он всегда только на улице и дым почти не долетал до неё. Конечно, Гермиона всё равно прочитала ему лекцию о вреде курения, на что Тео ответил, что жить в принципе вредно. Они продолжали идти, несмотря на изморось, бьющую в лицо, и всё более крутые склоны; ей в какой-то момент захотелось плюнуть на всё и просто сесть на ближайший валун. Но упрямо стиснув зубы, она шла, мысленно хваля себя за каждый пройденный шаг. На дорогу ушло не меньше часа; когда тропинка резко оборвалась, Гермиона не сразу поверила своему счастью. — Мерлин помилуй, я думал, это никогда не закончится, — рядом с ней стоял запыхавшийся Тео. — Нам ещё спускаться обратно, — кисло заметила она, вытягивая шею, пытаясь избавиться от ноющей боли в позвонках. — Это один из самых древнейших источников, известных магам, — Иоши встал перед ними и выглядел слишком бодрым, будто для него крутой подъем в гору был лёгкой прогулкой. — Согласно обычаю, нужно умыться — вода заберёт с собой весь негатив и очистит ваши души. — То есть мы шли сюда ради какого-то родника? — прошептал Тео, округлив глаза. — Что, вода из-под крана чем-то хуже? — Перестань, — шикнула на него Гермиона, стараясь подавить смех, рвущийся наружу от его комментария. — Принцесса, ты как хочешь, но я в следующий раз выберу место для обучения, где будут одни равнины. Они подошли к месту, откуда струёй била вода. Гермиона присела на колени и подставила ладони под поток; вода была настолько холодной, что пальцы свело судорогой. Решив, что простуду потом можно вылечить с помощью пары зелий, она набрала пригоршню и наклонила лицо, выплёскивая на него ледяные брызги. Возможно, это было простым самовнушением; однако когда капли стекали по её шее, попадая за шиворот и заставляя вздрагивать, Гермиона почувствовала, как её изнутри заполняет чувство, которому не могла подобрать описание. Что-то, приносящее облегчение. Широко улыбнувшись, она обернулась, видя, как лицо Тео вытянулось от удивления.***
— Я всегда обходил тебя в Нумерологии. — Неправда! — возмущённо вскинулась Гермиона. — Я была первой. — Только потому, что мне было лень настолько тщательно выполнять домашние задания. А ты постоянно писала в несколько раз больше, чем требовалось, — он прищурился, выискивая в песке очередной камень, после чего достал один, самый плоский. Замахнувшись, Тео пустил его блинчиком по воде; спустя три подпрыгиванья тот с бульканьем утонул. — Усердие и прилежность — неотъемлемая часть успеха, — хмыкнула она, продолжая палочкой вырисовывать круги на песке. — Да не волнуйся, скоро вернёшься к своим книгам, — усмехнулся Тео, поворачиваясь к ней. — Смысл быть на острове, если не ходишь на море? — Оно всё равно холодное, — пожала девушка плечами, ещё ближе прижимая ноги к груди. — Это не значит, что нельзя в нём искупаться, — наклонившись к ней, он подмигнул, после чего под её ошарашенным взглядом начал стягивать с себя свитер. — Ты что делаешь? — нервный смешок сорвался с её губ, пока зрачки, вопреки желанию, зацепились за его пальцы, расстёгивающие ремень. — Собираюсь поплавать, — штаны полетели следом за свитером, приземляясь рядом с ней. — Не глупи, на улице четыре градуса, — Гермиона поёжилась, то ли от холода, то ли от смущения, потому что прямо перед ней стоял полуголый Тео; краем сознания она отметила его крепкие мышцы — почему-то ей казалось, что он должен быть худее. — Не хочешь присоединиться? — он проигнорировал её вопрос, чуть склонив голову в ожидании ответа. Будто подначивая её в надежде услышать согласие. Но она лишь поёжилась, демонстративно уставившись вниз, чтобы наконец перестать мельтешить глазами. Через мучительно долгие мгновения, Гермиона подняла голову и посмотрела на удаляющуюся спину. Тео уже успел зайти в воду по щиколотку, и она вздрогнула, представив, насколько та холодной была. Ей казалось это глупостью, полным ребячеством; им было уже по двадцать три. Стоило быть серьёзнее, но в Нотте удивительным образом сочетался острый ум, сарказм и полное нежелание следовать правилам. Она подметила в нём типичные слизеринские черты; как он, хитро улыбаясь, незаметно склонял её к каким-то решениям. Завести дружбу с кем-то из Слизерина в школе представлялось ей невозможным; из-за тонны предрассудков, взаимной вражды и постоянной конкуренции. Но то, что происходило между ними сейчас, можно было ей назвать — или её началом. Тео зашёл ещё глубже — и одним резким рывком нырнул, скрываясь в глубине. Выдохнув, она вглядывалась в волны, скрывшие его. Шли секунды, тянувшиеся почему-то мучительно долго, а кудрявая макушка так и не показывалась; сердце ударилось о рёбра в волнении, и Гермиона поднялась на ноги, ещё внимательнее вглядываясь в плещущееся море. Она даже не моргала, боясь пропустить момент, когда он вновь покажется над водой, до рези в сетчатке наблюдая за волнами. В голове мелькали картины одна хуже другой: судорога, сводящая его конечности; слишком низкое дно, о которое тот ударяется затылком; водоросли, зацепившие его ногу в захват. Шум в висках давил всё больше, и когда она уже сделала несколько шагов по направлению к воде, Тео наконец показался над поверхностью. Беспокойство, до этого сжимающее её грудь удавкой, резко отпустило, давая возможность вдохнуть. Он поднял руку и помахал — в этот момент ей захотелось собственноручно его утопить. Гермиона покачала головой и снова опустилась на песок, продолжая наблюдать за тем, как он проплывал туда и обратно, периодически ныряя. Спустя время Тео вышел на берег, отряхиваясь и сжимая что-то в руке. — Тепло? — язвительно бросила она, пытаясь скрыть раздражение. — Рядом с тобой везде тепло, принцесса, — ухмыльнулся он, вынимая палочку из брюк и кидая ей под ноги то, что до этого сжимал в руке. Гермиона протянула руку и аккуратно взяла в руки ракушку: очень необычной формы, бело-розового цвета, от центра которой расходились вытянутые отростки, похожие на лепестки. Та сама по себе походила на экзотический цветок невероятной красоты. Она провела подушечкой пальца по одному из лепестков. — Он не завянет, верно? — Гермиона повернулась и увидела, что он уже успел натянуть брюки и свитер, и теперь с интересом наблюдал за ней. — Да, — согласилась она, улыбаясь кончиками губ, аккуратно кладя ракушку в карман пальто.***
— Чайная церемония — одна из древнейших традиций, — Саюри аккуратно села на колени, поправляя свою накидку. — В первую очередь это искусство. Гермиона последовала её примеру, садясь напротив, и сложила руки в ожидании продолжения. Это было незапланированно: она сидела в своём саду на маленькой резной скамейке, когда к ней в гости зашла Саюри и предложила выпить чаю. В понимании Грейнджер выпить чай — значит залить кипятком пакетик, в крайнем случае засыпать заварку в чайник и добавить лимон. Поэтому, согласившись на предложение, она никак не ожидала, что её приведут в отдельную комнату в храме, где уже стояло множество посуды. — Японской чайной церемонии уже более пятисот лет. Несовершенная форма посуды считается самой красивой, — Саюри медленно переставляла чашки, переливая из чайника в чайник воду. Каждое движение девушки было выверено, выточено до идеала в своей плавности. Она протянула ей блюдце с чем-то круглым и белым — и Гермиона приняла угощение, решив не спрашивать, что это. Сладость оказалась не приторной и воздушной и чем-то напоминала любимый мамин зефир, только нежнее. — Это коича, — Саюри протянула ей маленькую чашу. Напиток был густым — на первый взгляд она даже не назвала бы это чаем. — Я знаю, что чайным церемониям обучают в специальных школах, — сказала Гермиона, сделав глоток. — Ты обучалась этому? — Моя мама, — Саюри улыбнулась, принимая из её рук чай и тоже делая глоток; это было странно — пить с кем-то из одной кружки. Однако это тоже входило в часть церемонии, и Гермиона старалась преодолеть неловкость. — Она живёт в Хоккайдо и проводит церемонии для всех, кто хочет погрузиться в традиции и историю. Я в этом не так хороша. — Мне тут нравится, — призналась Гермиона, снова обхватывая пальцами тёплую посуду. — Здесь так спокойно. — Сюда приезжают, чтобы выявить в себе истинную природу. Вырваться из вечного круговорота страданий и достичь успокоения, — девушка налила в другую чашу новый чай: — Это усуча. — И надолго остаются? — она так и не решила, на сколько ей стоило задержаться. Шёл пятый месяц её пребывания; изначально в её планах стояла планка в полгода, после которой Гермиона пообещала себе, да и всем друзьям и родным вернуться в Лондон. Но время здесь будто текло по-другому, незаметно скрываясь за чередой спокойных дней, наполненных учёбой, книгами и прогулками с Тео. Это был островок, отделяющий её от всего остального мира незримой стеной. Приглушающий боль, делая её лишь фоновым шумом, от которого можно было спрятаться. Возможно, её действительно стало меньше — Гермиона предпочитала об этом не думать. — До тех пор, пока не будут готовы уехать, — уклончиво ответила Саюри, внимательно на неё посмотрев. Ей показалось, что её видно насквозь, и она поёжилась от этого чувства. — В японском языке есть выражение «koi no yokan». — И что оно означает? — Гермиона отставила чашку, с интересом наклоняясь ближе. — Предчувствие любви. Это не означает любовь с первого взгляда. Это ближе к любви со второго, когда ты встречаешь кого-то особенного и чувствуешь, что влюбишься в него. Возможно, не сразу, но это точно неизбежно. Она почувствовала, как от этих слов кожа покрылась мурашками, а дыхание сбилось. Будто только что ей сказали что-то очень важное — и её тело поняло и отозвалось на это быстрее, чем мозг, прогоняющий непрошенные мысли и ассоциации. Ведь это было неизбежно.***
— Через неделю в городе праздник, — сказал Тео, приземляясь рядом с ней. Это было одно из её любимых мест: небольшая деревянная беседка вдали от храма и домов, из которой открывался вид на побережье. — Да, зацветёт сакура, — Гермиона склонила голову, поворачиваясь. Сомнения душили её, воруя возможность спокойно дышать. Копошились внутри сгустком чего-то вязкого и горького, отдавая привкусом растерянности и страха на кончике языка. Ей нужно было озвучить принятое решение. Быть честной. — Я собираюсь после него уехать, — тихо сказала она, наблюдая за тем, как он резко оборачивается к ней, а на лице отражается полное недоумение. — Что? Зачем? — Тео нервно облизал губы и покачал головой. — Нужно возвращаться домой, к работе, — Гермиона обхватила плечи руками, обнимая себя, вцепляясь ногтями в кожу. Будто пытаясь себя как-то отрезвить. — Я не могу провести здесь вечность. — По-моему, это лучшее место, чтобы здесь её провести, — хмыкнул он, доставая из кармана пачку сигарет; она заметила, что поджечь кончик Нотт смог только с третьей попытки. — Сколько ты уже тут? — впервые задала она этот вопрос. — Год, — Тео затянулся, стряхивая пепел на землю. — Ты не хочешь вернуться домой? — аккуратно спросила Гермиона, пытаясь понять, почему сама так сильно нервничала. — Зачем? Отец в Азкабане, мать давно мертва, половина друзей разъехались, другая половина пытается строить хорошую мину и искупать грехи. Мне это не нравится. Я не знаю, ради чего или кого стоит туда возвращаться. Ради меня. Эти два слова, всплывшие в голове, заставили её дёрнуться. Это было неправильно. Да, они успели за эти полгода стать друзьями — пожалуй, даже близкими друзьями. Хотя их дружба могла быть обусловлена лишь ограниченными обстоятельствами, в которых каждый нашёл наиболее подходящую кандидатуру. Гермиона не хотела быть эгоисткой, да и не представляла, что будет, окажись они оба в Лондоне. Таскала бы на дружеские вечера с Джинни и Гарри? Или они бы вместе ходили в гости на чай к Малфою? Словно их дружба тоже имела срок годности, который закончится, стоит лишь ей уехать. Всё закончится там же, где началось — на небольшом острове, ассоциирующемся у неё с плеском волн, тишиной и чувством спокойствия. — Гермиона, — позвал он её, и она подняла голову, замирая. Тео был близко, стоя всего лишь в жалких десятках сантиметров от неё. Смотрел на неё сверху вниз, и в зрачках читался ещё один невысказанный вопрос, повисший между ними натянутой тетивой. — Я… — ответа не было, но желание остаться щипало глаза. Он не стал её слушать, просто преодолев оставшееся расстояние и поцеловал; так же, как нырял в воду — сразу, без осторожности, глубоко, обхватывая ладонью её макушку, чтобы прижать её ещё ближе. Ей показалось, что она захлебнётся в этом моменте — по коже прошла волна электрического заряда, когда Гермиона ответила на поцелуй, повторяя его движения и касаясь его кудрей пальцами. — Подожди, — через секунды или минуты она оторвалась от него, переводя дыхание. — Я не могу, — отступила назад, почти спотыкаясь. — Что? — Тео смотрел на неё расфокусировано, будто не мог прийти в себя. — О чём ты говоришь, принцесса? — Я не могу, — повторила она, сглатывая. Сердце отчаянно забилось о рёбра, будто протестуя против её слов, но Гермиона продолжила говорить, делая ещё шаг назад: — Я ещё не готова, я не хочу. Понимаешь, не хочу переживать это ещё раз… — Ты не можешь вечно убегать от чувств, — его взгляд потух, как потухал кончик его сигареты, тлея в один миг; он смотрел на неё пустыми глазами — и ей захотелось убежать ещё больше. Не видеть этого. Не слышать. Не чувствовать. Она развернулась, намереваясь уйти, и его последние слова ударили в спину выстрелом, пробившим её навылет: — Имей смелость открыться любви ещё раз. Потому что иначе во всём этом смысла не будет. Никогда.***
— Ты прекрасно выглядишь! — Саюри отошла на пару шагов и довольно её осмотрела. — Как-то непривычно, — Гермиона потянула туго завязанный пояс, но он не поддался, поскольку был крепко завязан на спине. — Обычно кимоно идёт только японкам, — призналась девушка. — Однако ты — исключение. — Спасибо, — она слабо улыбнулась в ответ на комплимент, надеясь, что её лицо не выражает грусти, пожирающей её изнутри уже неделю. Тео не избегал её, продолжая ходить на лекции и общие приёмы пищи; однако ни разу за все дни он не сказал ей и слова. Кивал в качестве приветствия и отворачивался. Ей хотелось подойти и разобраться в ситуации, поговорить, как взрослые люди — но каждый раз, когда она почти была готова заговорить, страх заставлял её отступить. Сегодня был её последний день на острове; Гермиона уже отослала письма друзьям и на работу о своём возвращении — как будто отрезая себе последние пути отхода. Ржавым ножом разрезала наживую канат, приросший к коже и притягивающий её к нему. Иногда она подносила руку губам и дотрагивалась до них, будто до сих пор ощущая его поцелуй. Она спрашивала, заглядывая глубоко внутрь себя, почему это произошло. Ей казалось, что любовь к Рону и их расставание вырвало из неё все силы, уничтожив желание снова почувствовать нечто подобное к человеку. — Пойдём? — голос Саюри оторвал её от мыслей, и Гермиона кивнула, последний раз взглянув на себя в зеркало. На ней был упрощённый вариант кимоно, всего из двух основных слоев: нижний был бордовым, поверх него находился белый. Вместе они образовывали «цвет вишни», как ей объяснила Саюри, и именно такой вариант был самым подходящим в период цветения сакуры. Волосы собраны в тугую гульку на макушке, закреплённую гребнем, украшенным цветами. Выглядела она действительно непривычно, но ей это даже нравилось. Они вышли, спускаясь вниз по тропинке; остальные спустились вниз к домам раньше, поэтому молчаливая прогулка более чем устраивала Гермиону. Опускались сумерки, и воздух становился прохладнее и свежее, но согревающие чары накладывать не хотелось; да и кимоно было достаточно тёплым. Ощущения прощания с этим местом сделало её внимательнее к деталям, уже ставшим привычными; вроде валуна, поросшего мхом, возле которого Тео всегда останавливался покурить во время их прогулок; коряги, торчащей из-под земли, о которую она научилась не спотыкаться только спустя месяц; крик птиц, звучавший здесь постоянно. Остров стал для неё не просто местом, где она чему-то училась. Он будто врос в неё, забрав какую-то её часть себе. Они совершили обмен; Гермиона знала, что захочет сюда вернуться. Они вышли к домам и свернули налево — там находился сад сакуры. Он не был таким большим, как в том же Токио, но ей было достаточно. Все вокруг были наряжены в пёстрые кимоно различных оттенков: Джули выбрала ярко-красный, и Гермиона тихо фыркнула. Сакура цвела невероятно красиво: крупные соцветия бутонов источали сильный сладкий аромат, который густо обволакивал пространство. Казалось, стоит высунуть кончик языка — и можно будет попробовать его на вкус. Люди перемещались по саду, подходили к импровизированной ярмарке, разбирая сладости. И абсолютно у каждого на лице сияла улыбка. Для японцев это был праздник обновления — символично было уезжать именно в этот момент. С верой в собственные силы и восстановившимся душевным спокойствием. Она смогла этого достичь. Она смогла? Гермиона повернула голову влево, словно притягиваемая магнитом. Будто точно знала, на сколько градусов нужно повернуться, под каким наклоном смотреть — ведь зрачки привычно зацепились за кудрявую макушку. Тео был в тёмно-синем кимоно — и зря Саюри говорила о том, что оно ей шло. Потому что ему, кажется, подходило всё на свете. И он тоже это чувствовал — потому что стоило ей коснуться взглядом его затылка, он обернулся, встречаясь с ней глазами. Они были синими, такими похожими на море или небо в вечернее время, что Гермионе казалось: после её отъезда Тео всё равно будет везде, напоминая о себе. Или дело было совсем не во внешних факторах и часть её остаётся не только на острове. И забирает она с собой не только спокойствие. Она медленно двинулась навстречу ему, стараясь не запутаться в полах кимоно. И Нотт стоял, ожидая. Не делая шагов навстречу. В одной из книг Гермиона читала, что любые отношения — это двадцать шагов между людьми, и каждому положено сделать свои десять: ни больше, ни меньше. Тео их сделал. И теперь она тоже решилась, преодолевая последние метры. Десять. Его шутки, заставляющие улыбаться. Девять. Книги, которые он приносил ей. Восемь. Его руки, спасающие её от падений. Семь. Прищур глаз перед тем, как он задумал очередную вылазку. Шесть. Слово «принцесса», произносимое неизменно с теплотой. Пять. Ракушка-цветок, надёжно спрятанная в сумке. Четыре. Его непоколебимая вера в неё. Три. Откровения — всегда шёпотом, всегда нараспашку. Два. Его объятия, в которых и был заложен смысл слова «спокойствие». Один. Поцелуй, приводящий всё, происходившее раньше, к логическому завершению — или началу. И вот они стоят, всё ещё продолжая вглядываться в друг друга. Будто увидели впервые: полностью оголённых и искренних. — Привет, — она улыбается. — Привет, принцесса, — усмехается Тео. Его взгляд ласково касается её лица — будто мысленно он поглаживал её щёку. Гермиона чувствует это почти наяву — слишком отчётливо, чтобы отмахнуться. — Запустим фонарики? — предлагает она, кивая в сторону, где уже толпились люди, держа в руках красную бумагу. — Говорят, можно загадать желание. — Всё, что пожелаешь, — шутливо говорит он, но где-то под слоем смеха плескается тоска. Вечер плавно перетекал в ночь. Гермиона взяла бумажный фонарик, протянув второй ему. Отойдя чуть дальше от остальных, они дождались, пока у каждого присутствующего на празднике не оказался такой же фонарик. И тогда прозвучал удар гонга — сигнал, что было пора отпускать их в небо. Она подожгла свой, подождав, пока тот не раскроется полностью, и крепко зажмурилась, вкладывая в это желание всю свою надежду, силы и веру. Потому что оно обязательно должно было исполниться. Фонарик вылетел из её рук, присоединяясь к остальным. И десятки чьих-то заветных желаний, чужие мечты взмыли ввысь мигающими огоньками. — Я уезжаю завтра в Лондон, — сказала Гермиона, заметив, как тот вздрогнул от её слов. — Это будет правильно. Но… ты можешь поехать вместе со мной. — Что? — смысл слов для него будто потерялся — это было видно по недоумевающему взгляду. — Ты можешь поехать вместе со мной, — повторила она, выдыхая. — Я думаю, мы оба нашли здесь всё, что нам было нужно. Он молчал, сканируя её взглядом. Недоверчиво, словно ища подвох или ожидая слов о том, что всё сказанное было шуткой. Но Гермиона без сомнения встретила его взгляд. — Я хочу быть смелой, — тихо добавила она. — И я хочу, чтобы ты поехал вместе со мной. Тео всегда был порывистым — и вот сейчас, едва она успела заметить понимание, промелькнувшее на лице, он уже крепко сжимал её в объятиях. Так, что не давал вздохнуть. Но сейчас это не было важно, потому что Гермиона так же крепко обхватила его плечи. Они обнимали друг друга так, словно хотели слиться в этом объятии в единое целое. Срастись. Она чувствовала, как её детали сходятся с его. Без напряжения. Как части одного целого. — Я хочу сбежать, — прошептала она ему на ухо. Он понял, ничего не спрашивая, лишь переплёл свои пальцы с её, отводя их в сторону. Оказавшись за углом, он ещё крепче сжал ладонь — в этот раз ей не потребовалось предупреждение. От волнения — или счастья — так кружилась голова, что Гермиона даже не заметила аппарации. Они стояли возле его дома — пару раз она заходила к нему. Тео замер, вопросительно на неё посмотрев. Улыбнувшись, она сама сделала первый шаг к двери, распахивая её. Уверенность в правильности решения покалывала кожу предвкушением начала чего-то нового. Большого. Настоящего. Он обнял её сзади и устроил свой подбородок на её макушке. — Принцесса, ты выглядишь просто невероятно, — хрипло произнёс Тео, наклоняясь к её шее, и от его дыхания, вызывающего мурашки, она задрожала. Ему даже не нужно было её касаться, чтобы заставить почувствовать разливающееся по телу тепло. Но когда его губы коснулись впадинки возле левой ключицы, она тихо всхлипнула. Её давно не касался никто вот так: с трепетом, с нежностью. С любовью. И ей так хотелось вновь это почувствовать. Расплавиться в его руках тающим воском, оставляя следы. — Знаешь один интересный факт про кимоно? — спросила Гермиона, откидывая голову назад и упираясь затылком в его плечо. — Мм? — вопросительно промычал Тео в ответ, продолжая целовать шею. — Развязывание пояса — эротическое иносказание, означающее долгожданную встречу счастливых возлюбленных, — её голос дрожал, а пальцы всё крепче сжимали его руку, лежащую на её талии. — У тебя как раз удобное положение. Ему не нужно было повторять дважды; она услышала тихий смешок, после чего тугой пояс начал ослабевать. — Я будто разворачиваю подарок, — довольно хмыкнул Тео. Пояс был длинным, поэтому утверждение ушло недалеко от правды: ей пришлось несколько раз прокрутиться, пока шёлк не упал к их ногам. Гермиона сама потянулась за поцелуем, утягивая его вниз на татами. Оплетала его тело руками и ногами, так, что уже нельзя было понять, где начинается её тело и заканчивается его. Тео целовал её лицо, шею, плечи, скользил руками по оголённым ногам. Наверное, был смысл снять кимоно — но им не хотелось тратить на это время. Все драгоценные секунды, которые можно было провести, любя друг друга. Она дёрнула ткань на его груди, услышав, как та трескается, и провела пальцами по твёрдой груди, чувствуя, как колотилось его сердце. Прикусила его губу, потянув на себя — и хриплый стон отдался вибрациями по её нервам и желанию. Тео потянул из её волос гребень, распуская их. — Я люблю твои волосы, — бормотал он между поцелуями. — Твою кожу, глаза, тебя. Под кимоно у него находились брюки — ей не хватало длины рук, чтобы снять их. Поняв её намерения, он приподнялся выше, сам сдёргивая их. Как только он отдалился, Гермиона задрожала от холода, пробравшегося к ней без его тепла. В этом и был смысл: без Тео она чудовищно мёрзла. Словно прочитав её мысли, он приблизился к ней, вновь возвращаясь к её груди. — Я больше не могу, — всхлипнула она, дёрнув бёдрами ему навстречу. Ей хотелось ощутить наполненность. Быть ещё ближе. Почувствовать вкус жизни. Отдаться полностью, беззаветно доверяя; вновь открыть своё сердце счастью и любви. Шёлк прилипал к коже, а пространство заполнилось тихими вздохами, стонами и признаниями. Ей хотелось ещё. Ещё больше, ещё сильнее, ещё глубже. Пальцы скользили по шёлку, пытаясь зацепиться за его спину, но он отвёл её руки, приковывая их своими ладонями к татами. Будто намеренно мучил, сам касаясь губами её подбородка и скользя вниз по шее. Их дыхание смешалось. Гермиона вытянула шею, кусая его за плечо, слыша, как Тео тихо хмыкнул в ответ на её действие и наконец отпустил запястья, позволяя ей запутаться пальцами в его влажных кудрях. Удовольствие накатывало тихими волнами, и Гермиона крепко зажмурилась, пытаясь сдержать слёзы, скопившиеся в уголках глаз. — Принцесса, в чём дело? — Тео остановился и она резко замотала головой. — Не останавливайся, — открыв веки, она почти утонула в заботе и тепле его глаз. — Я просто не думала, что когда-нибудь буду снова настолько счастлива. Понимание мелькнуло в его зрачках и он поцеловал её. Снова. Как будет целовать десятки, сотни, тысячи раз. И с каждым поцелуем, каждым новым сказанным словом Тео будет доказывать ей, что в мире есть счастье. Есть любовь. Без боли и потерь никогда нельзя в полной мере ощутить счастье. И они, познав всё это, хрупко выстраивали свой новый мир. Это не было любовью с первого взгляда. Скорее со второго. Но это было неизбежно.