Capriccio, также каприс, фр. caprice — букв. «каприз, прихоть; причудливый изыск») — произведение академической музыки, написанное в свободной форме. «Каприс №24» – одно из самых известных произведений Паганини, его визитная карточка.
— Пей. В помещении было темно. Что это? Заброшенный класс? Один из тупиков подземелий? Горели лишь свечи, расставленные по кругу. Пламя ласкало теплым светом лица сидящих над ними слизеринцев. Заставляло заостряться тени, очерчивать скулы, носы, подбородки. Лица выглядели восковыми, не настоящими. Слишком гротескными и какими-то неживыми. Масками. — Пей, Джинни. Все взгляды были прикованы к Бонэм. Она видела их глаза — все темные в тусклой желтой пляске свечей. Никаких оттенков серого, голубого или карего. Только черный. Или просто зрачки у них всех были до того невозможно расширены… «Снова не лучшая твоя идея…» — проворчал Огрызок в голове. Но, конечно, он ничего не мог сделать. Она подняла руку. Пальцы дрожали, смыкаясь на стеклянной пробирке. Зелье. Она не имела понятия, что это было за зелье. Но пришла ее очередь. Она знала, что должна будет сделать это. Сделать то же, что и все остальные. Таково правило. Таков обряд. И она, Салазар подери, хотела участвовать в этом обряде. Джинни поднесла склянку к губам. Ее края были холодными, хотя не должны были — пробирки с зельями лежали в корзине рядом с границей круга. Свечи были слишком близко и слишком долго. А все равно стекло холодило губы. — Лучше разом, — раздался над ухом непривычно отстраненный шепот Белинды. Бонэм не собиралась ставить ее слова под сомнения. В конце концов, Нотт проделывала все это уже явно много раз. — Ну же, хватит сиськи мять, Бонэм, — рявкнул Орион, явно выражая всеобщее нетерпение. — Блэк… Джинни опрокинула в себя зелье. Яркий привкус перечной мяты ужалил холодом язык. А затем во рту разгорелась настоящая пламень. Огненная геенна… и откуда только сравнение это вязалось в голове? Она смутно помнила, как очутилась здесь. В этой… то ли комнате, то ли пустующем классе, то ли тупике одного из бесконечных коридоров подземелий. Она… смутно помнила вообще львиную долю этого вечера. Вероятно, перебрала с проклятым Белиндиным лавандовым ликером. Весь этот водоворот танцев, масок, визгов скрипки и звона бокалов — от одних только воспоминаний невозможно кружилась голова. И Джинни с трудом понимала, как кому-то вообще удалось привести ее сюда. Усадить в круг, заставить надрезать ладони, прежде чем взяться за руки — с одной стороны за Белиндину, с другой за Мелифлуа. Она не имела понятия, как ушла из Большого зала, с бала и очутилась тут — посреди самайновского обряда, ради которого она вообще терпела все эти пустые танцы. И хотя вспоминать события минувшего бала совсем не хотелось, от призрачного привкуса ликера на языке тянуло блевать… Бонэм ловила себя на том, что все равно с завидным упорством пытается вернуться туда. В Большой зал. В недавние воспоминания. Потому что… потому что… Она будто упускала что-то. Что-то очень и очень важное. В который уже раз?***
Часом ранее… Снова ударил окрест, и слизеринка моргнула, неосознанно касаясь пальцами маски. Она собралась поднять ее, но быстро передумала. Нет. Чары были добротными, это же «Твилфитт и Таттинг» в конце-то концов. Должно быть, всему виной «Сrème de violette», на который она особенно налегала весь вечер. Или просто показалось… Не могла же салазарова Бонэм и вправду просто исчезнуть! И без того расшатанным нервам Белинды явно на пользу это бы не пошло. Она не могла упустить ее. Не во второй раз. Совсем не хотелось думать о том, что последует за повторением ошибки. Нотт принялась нарочито лениво оглядываться. Медленно вела по воздуху носом лисьей маски: аккуратно, главное не подавать виду, что что-то не так. Она окинула взглядом толпящихся вокруг студентов. Ни медного отблеска волос в пламени свечей, ни черного платья, которое Белинда выбирала часов двадцать, а потом самолично заказывала в каталоге. — Мордред бы тебя побрал… — прошипела слизеринка. Настала пора быть откровенной. Джинни Бонэм взаправду растворилась в воздухе. И разрешив себе, наконец, это признать, Нотт… почти была готова аплодировать бродяжкиной дерзости. Почти. Этой необъяснимой наглости использовать дезиллюминационные чары посреди бала-маскарада. В набитой людьми зале. Под носом у преподавателей, журналистов и сокурсников. Мило. Но зачем? Белинда бы с радостью похлопала, расхохоталась бы, задрожала от восторга и возбуждения, если бы Бонэм в этот вечер не была ее — Нотт — гребаной зоной ответственности. Заданием, проклятой Немезидой. И последним, что Белинде стоило бы упускать. Пальцы вцепились в подол платья. Шев, вероятно, был готов вот-вот затрещать — так сильно она сгребла ткань в кулак. Из-за мордредовой Бродяжки — уже второй раз — Белинда Нотт была в полном дерь… — Выглядишь потеряно. Нотт вздрогнула. Несмотря на монотонное жужжание толпы и музыкальную какофонию вокруг, голос, коснувшийся ушей, был громким. Белинда обернулась. — Насколько, конечно, это вообще возможно, — весело продолжила Бонэм, обводя хитрым взглядом Белиндину лисью морду. Бонэм, оказавшаяся прямо у Нотт за спиной. Карие глаза блестели в прорезях черной маски. Волосы искрились медью в теплом сиянии парящих под потолком свечей. А губы, вымазанные темной помадой, улыбались. — Куда ты подевалась? — хмуро поинтересовалась Белинда, и не думая разводить пляски вокруг да около. — Искала выпивку? — полувопросительно ответила Джинни и улыбнулась шире. Демонстрируя зубы. Нотт взглянула на ее пустые руки и сухо обронила: — Быстро пьешь. — Не нашлось ничего по вкусу. Белинда не поверила. Белинда принялась пялиться в темные глаза в прорезях маски напротив с таким напряжением, будто владела мордредовой легилименцией. Разумеется, Нотт не владела. — Знаешь, я кое-что вспомнила, когда смотрела на вас, — сообщила Бонэм. — Вальс… это было так мило, знаешь? Я вот тоже, кажется… Невысокая девчонка в кроличьей маске неловко протиснулась между ними, заставив Джинни отступить на полшага. Белинде пришлось податься вперед, ей преочень хотелось расслышать продолжение. Но как назло оркестр перешел к кульминации. Инструменты разом заиграли и громче, и беспорядочнее. Вступили барабаны, тарелки, трубы. Не слышно было ни черта. — …с хм… кажется, его звали Невилл, — донеслось до Белинды, а Джинни бросила раздраженный взгляд в спину помешавшей им девчонки. — Кого? — любопытство вгрызлось в саму суть Нотт. Казалось, можно было физически ощутить его острые зубы где-то под ребрами. Белинда придвинуться ближе. Еще ближе к Бонэм, так что ноздрей коснулся ее теплый и чистый аромат. — Того, с кем я танцевала. Бродяжка пахла то ли фруктами, то ли цветами. Белинда не могла определить точно, но было в ее запахе что-то… мыльное. Приятное. Наивное. — Где танцевала? Когда? — спросила Нотт, оказавшись к Бонэм настолько вплотную, что острый нос лисьей маски ткнулся сокурснице в щеку. Белинде было все равно. — Не знаю, — безразлично ответила Бродяжка. — Когда-то… Где-то… Знаешь кого-то по имени Невилл? — М-м… нет, прости, — Белинда облизнула губы. — Как он выглядел? Имя британское. Красавчик? Джинни неопределенно повела плечом, будто потеряв к собеседнице разом весь интерес. Ее взгляд заскользил по дергающимся вокруг студентам в звериных масках. А зубы принялись нещадно сдирать кожицу с нижней губы. Ужасная, плебейская привычка. Бродяжка выглядела так, будто обдумывала что-то. Принимала решение. И Нотт ей не мешала. Ни словом, ни жестом не выдавая раздражения или нетерпения. Или неприязни от вида уже кровоточащей, истерзанной нижней губы. И уж точно не собираясь торопить. Взгляд Белинды бегал по бродяжкиным щекам, губам, носу и маске. Но она молчала. Едва не кусала собственный язык. Это было хорошей тактикой. — А Гарри? — наконец, подала голос Бонэм. Голос, в котором скользила тщательно скрываемая надежда. Недостаточно тщательно. Белинда замерла, словно змея перед броском. Что еще за «Гарри» Нотт не имела понятия. Имя распространенное и не чистокровное. И оно, и «Невилл» вполне могли оказаться эхом бродяжкиного прошлого. А могли… просто бредом, каким-нибудь сновидением, обманом поломанного сознания. С Джинни никогда нельзя было знать наверняка. И все же… было что-то в том, как прозвучало это «Гарри». Что-то, что заставило Нотт прищуриться. Подыграть. — Гар-ри, — повторила она слегка нараспев, наблюдая как каменеет бродяжкино лицо. — Что-то знакомое. М-да, да… наш ровесник? Белинда спросила наугад, слушаясь лишь интуицию и… не прогадала. — Да, мне кажется… да, — чуть помедлив сказала Бонэм, поворачиваясь к ней всем телом и… вся вдруг ощетиниваясь, перешла в настоящее нападение, — Это просто… Ты знаешь какого-нибудь Гарри? Как его фамилия? Он в Хогвартсе? Факультет? Нотт почти растерялась от внезапного шквала вопросов. Нет-нет, это она должна нападать. Спрашивать. Никак не Джинни Бонэм. А потому, наполовину позабавленная, наполовину раздосадованная такой резкой сменой ролей, Белинда промолчала. Бродяжка, впрочем, уже и сама смекнула, что выдала слишком много эмоций. А потому мигом снова закрылась. Бросила лишь насмешливое: — Ты наверное думаешь, что я не в себе. Белинда совершенно точно знала, что Бонэм не в себе. Всегда была. И как бы не было жаль оставлять эту тему, Нотт хорошо понимала: надави чуть сильнее и Джинни выкинет очередной усложняющий всем жизнь фортель. Развопится, сбежит, подложит цапень в шампунь или применит к себе заклятье невидимости. А все это Белинде совершенно не было нужно. В конце концов, ни чертов Гарри, ни куда Джин соизволила деться на то короткое время, пока Белинда перебирала в голове способы потенциального наказания от их Лорда, не было так уж сейчас важно. Важным было не спускать с неё глаз. Привести к назначенному времени и в назначенное место. Хорошо бы еще немного навеселе и в следствии особенно покладистую. А уж, чтобы поговорить о Гарри у них будет еще столько времени… Позже. Потому Белинда, не желая продолжать щекотливую тему, просто спросила: — «Сrème de violette» пробовала? Карие глаза насмешливо сощурились в прорезях маски напротив: — И что это? — Лавандовый ликёр, — пояснила Белинда, молясь Моргане, чтобы голос не звучал снисходительно: Бонэм точно взбесится. — Его называют напитком чистокровных. — Из крови маггловских младенцев? — едко поинтересовалась Джинни. — Да, — с преувеличенным воодушевлением закивала Белинда. — И со слезами их матерей. Джинни с мгновение безмолвно разглядывала Нотт прежде чем беззлобно прокомментировать: — Ты такая отвратительная. — Я-то? — притворно оскорбилась Белинда, подхватив подружку под руку и утягивая в сторону парящего подноса. И едва слышно добавила. — Никто не стал бы пить грязную кровь. Бонэм, конечно, ничего не услышала. Шутка ли, от оглушительного боя барабанов казалось уши вот-вот разорвет. До зачарованного подноса они добрались с малыми потерями. Чей-то каблук соскользнул с носка Белиндиной туфли — и не будь обувка ее зачарованной, было бы больно, мог бы войти глубоко. Джинни повезло меньше. Она успела дважды налететь на Нотт, снова обдавая сладковатым запахом чистоты, шипя и потирая бок. Вероятно, ей ни раз прилетало локтями. Было что-то раздражающее и одновременно очень веселое во всей этой атмосфере бала и организованного безумия. Белинда чувствовала себя словно гиппокамп в воде. Ей нравилось в равной степени и веселье, и щекочущее раздражение и, конечно, безумие. Чарующее, будоражащее сочетание, которое присутствовало вне сомнений и в Джинни Бонэм. «Фиолетовые пифоны» — коктейли в высоких бокалах на коротких и хрупких ножках — были расставлены по внешнему кругу. Внутренний же круг на серебряном подносе составляли вычурные рюмки с ярко-сиреневым ликером. Сладким до того, что противно. И очень крепким. Но начинать следовало не с него. Белинда подхватила два фужера и следующим выверенным движением сунула один в руки Бонэм. — Это и есть он? — В составе, — с видом знатока сообщила Белинда и пригубила свой коктейль: чу́дная маска из «Твилфитт и Таттинг» ничуть не мешала, раззявив пасть и вторя движениям хозяйкиного рта. — Это «Фиолетовый пифон», сам ликер там. Нотт кивнула на рюмки. — А что здесь еще? — Бонэм с сомнением повела носом над своим фужером. — Огневиски? — Женевер, — сказала Нотт. — Чудесный волшебный алкоголь, нидерландский. О том, что в сопровождении лавандового ликера он сильно бил по мироощущению, Нотт предпочла умолчать. — Здесь же полно несовершеннолетних, — с сомнением протянула Джинни, поднося бокал к губам. — Они зачарованы, — в этот раз скрыть снисхождение в голосе Нотт не удалось. — Мелюзга получит тыквенный сок, когда начнет пить. Но ты… кажется, все-таки совершеннолетняя. Белинда ухмыльнулась и знала, что лисья маска на лице — тоже. Бонэм успела осушить бокал почти наполовину. Жажда? — И ты, — хмыкнула Бродяжка. — Нет, — хитро возразила Нотт. И на сделавшийся острым взгляд подружки поспешила пояснить: — У меня амулеты, тс-с. Я немного жульничаю. Не переживай, это слишком дорого, чтобы они были у каждой второй малолетки. — И на вечере Слизнорта… — Да, то же самое. Младшекурсникам — сок и вода. Ты же не думаешь, что наш декан полный идиот? Джинни промычала что-то неопределенное. И Белинда рассмеялась: — Ну что, может все-таки потанцуем? Не обращая внимания на вялое и явно мнимое сопротивление, Белинда легонько оттолкнула Бонэм от подноса. Взялась свободной рукой за пустующую ладонь Джинни, переплетая пальцы. Бродяжка резким движением опрокинула в себя остатки коктейля, будто это могло бы помочь. Впрочем… и правда могло. Нотт легонько раскачивала их руки в такт музыке. Переступала с ноги на ногу в неловкой пародии на танец. Для намертво приклеившейся к ней репутации безумицы, Джинни Бонэм казалась слишком скованной. Всего лишь пляски, а Бродяжка словно одеревенела. Они проторчали так до конца композиции, держась за руки и скорее пошатываясь, нежели танцуя. А потом Бонэм яростно вырвала руку и ринулась к подносу с ликером. А Белинда подумала, что если и было что-то хорошее в необъяснимой бродяжкиной зажатости, так это детское желание Джин найти себе оправдание. И как всегда и бывает на взрослых вечеринках, алкоголь был отличным прикрытием. Занимал руки, заставлял проваливаться все попытки увлечь в толпу танцующих. Бонэм залпом осушила рюмку. Затем вторую. Нотт видела, как от невыносимой приторности дергаются мышцы ее лица. И протянула подружке «Фиолетовый пифон», прекрасно осознавая, что тот станет последним гвоздем в крышку гроба бродяжкиного здравомыслия. Все это оказалось довольно просто. И если бы не вспышка адреналина из-за внезапного, но кратковременного исчезновения Бонэм, было бы даже скучно. Но в итоге... все складывалось наилучшим образом. Джинни молча приняла высокий фужер из рук Белинды. И Нотт удовлетворенно прикрыла глаза, позволяя заигравшей мелодии просочиться под максу, платье и плоть. В самую душу. Одинокий скрипач заставлял растекаться по бальной зале Каприс Паганини. Волнующая композиция, в равной степени игривая и тревожная. Белинда не могла ничего с собою поделать. Принялась неосознанно переступать с ноги на ногу, будто пыталась вывести вальсовые квадраты, не сходя с места. Что-то вдруг изменилось. Белинда скорее почувствовала, нежели услышала или увидела. Ощутила каким-то шестым чувством, резко распахивая глаза — свои и маски-лисицы. Взгляд метнулся прямиком к Бродяжке, застывшей напротив. Нотт не смогла бы ответить почему именно к ней — вот так, сразу. Изменилось все. Почти незаметно: поза, стекленеющий взгляд, сереющая линия губ, дрогнувший в пальцах фужер. И запах. Даже запах. Почти неуловимо, из теплого и чистого он стал приторным. Сахарным. Со стороны, вероятно, могло показаться, что не переменилось совсем ничего — так все было мелко, едва заметно. Но Белинда ясно ощутила: изменилось все. — В чем де… — настороженно начала было Нотт, но так и не сумела закончить. Потому что Бродяжка вдруг сорвалась с места. — Мордред! — Белинда швырнула пустой фужер на поднос и ринулась следом. Звон сбитых бокалов на миг перебил даже одинокую трель скрипки. Но Нотт было совершенно без разницы. Нет, черт подери! Больше Бродяжку она не упустит. Бонэм — в образцовом проявлении своего безумия — неслась вперед, не замечая совсем никого. Яростно расталкивая всех на пути, будто от этого, по меньше мере, зависела ее жизнь. В какой-то миг фужер выскользнул из ее пальцев и разбился под аккомпанемент девичьих визгов. Белинда ловко перепрыгнула осколки, и не думая сбавлять скорость. Где-то в зале, возле стены с выражением крайнего неодобрения наблюдал за ней сейчас отец — Нотт в том почти не сомневалась. Где-то рядом с ним, наверняка, нервно поджимал губы братец, прикидывая как отвлечь родителя от неприятного зрелища. Младшая дочь несется, как полоумная, рассекает толпу, бежит следом за черт пойми кем. А повсюду журналисты, дальние родственники, семья жениха… И, разумеется, где-то среди установившихся на Нотт глаз, насмешливым прищуром ее провожал взгляд Розье. Впрочем, Кристоф станет меньшей из всех будущих проблем. Полоумная Бродяжка вырвалась из плотных колец взбудораженной толпы и едва не перелетела через порог Большого зала. Вывалилась в коридор с таким громким топотом, будто весила целую тонну. Замедлилась на мгновение, чтобы вернуть равновесие. И припустила быстрее прежнего. Белинда успела лишь скрипнуть зубами, проклиная все на свете и в первую очередь Тома, спихнувшего на нее слежку за своей ненаглядной, слетевшей с катушек Бонэм. На ходу трансфигурируя невозможно красивые и такие же невозможно дорогие черные лодочки в туфли на низком школьном каблуке, Нотт думала о том, что ставит на них крест раз и навсегда. «Твилфитт и Таттинг», как и любой уважающий себя Дом мод, не терпел плебейских манипуляций со своими творениями. А Бродяжка все неслась вперед, словно ужаленная пикси. Выскочила на главную лестницу, перепрыгивая ступени, рванула наверх. Белинда подумывала было окликнуть ее, но решила поберечь дыхание. В конце концов, что бы не тянуло Бонэм через весь замок, едва ли Нотт смогла бы этому помешать. Они миновали уже пятый этаж, когда безымянный палец левой руки легонько ужалило холодом. Белинда бы и не заметила, если б не знала это ощущение слишком хорошо. Его и то, что оно означало. Кристоф. Женишок был где-то поблизости — вопреки всякой логике, ведь должен был остаться в Большом зале. И это не сулило ничего хорошего. Встречаться с ним сейчас виделось не лучшим решением. Демонстрировать свою некомпетентность, несясь следом за Бонэм, объясняться что они, зачем и куда — тоже. А потому Белинда на ходу вскинула палочку и резким движением заставила Бонэм свалиться в занавешенный гобеленом альков. И в следующее мгновение присоединилась к ней в этом убежище, отделенном от лестничного пролета тяжелым тканым полотном. Она догнала ее. — Что ты?!.. Договорить Бродяжка не успела. — Силенцио! — с необъяснимым злорадством выдохнула Белинда. А затем схватила совсем опешившую Бродяжку за предплечья и впечатала в стену. Всем весом придавила, беззвучно борясь с истеричными попытками подружки отбиться. — Да успокойся ты! — зашипела Белинда, когда Бонэм заехала ей локтем в грудь. — Там Кристоф, не надо, чтобы он видел нас! Бродяжка замерла на мгновение, и Нотт успела заметить как комично и беззвучно ее губы очерчивают вопросительное «Розье». Белинда многозначительно кивнула, и Бонэм медленно моргнула в ответ. Отметив спустя пару секунд, что Джинни перестала бороться, Нотт отпустила ее. Бонэм раздраженно сорвала с лица маску. Глаза гневно блестели в полумраке алькова. Белинде не было до этого дела. Она развернулась к гобелену и легонько провела по изнанке ладонью в поисках щели. Найдя ее, Нотт аккуратно раздвинула занавеси… и тут же отпрянула. Жених пронесся мимо их маленького укрытия со скоростью, едва ли уступающей недавней беготне Бродяжки. Сердце, едва успокоившись, снова зашлось бешеным ритмом. И Нотт прижала руки к груди, будто могла его успокоить. Бонэм настойчиво стучала пальцами по Белиндиной лопатке. И та раздраженно обернулась, прошипев: — Да подожди ты! Она прислушивалась. Силилась определить по гулкому эху шагов, как далеко Кристоф успел отойти. А сзади беспокойно возилась Бонэм, совершенно мешая сосредоточиться на стуке каблучных набоек. — Ну прекрати, пожа… — снова попыталась воззвать к ее рассудку Нотт. Но Бродяжка вдруг с силой толкнула Белинду. Так резко и неожиданно, что Нотт рухнула вперед, увязая в гобелене. И избегая жесткого столкновения с полом только ему и благодаря: — Да что с тобой, идиотка?! Бонэм не слушала. Бонэм вылетела из алькова и рванула вверх по лестнице. Прямо туда, вероятно, откуда недавно бежал Белиндин жених. Наверх — к выходу на Астрономическую башню. Потому что больше совершенно ничего в этой части школы и не было. — Мордред бы вас всех побрал! — прорычала Нотт, отбившись от вышитых мифическими сюжетами полотен. И бросилась следом. Легкие жгло нещадно. Дыхание, так толком и не успевшее восстановиться, снова сбилось. Воздух драл глотку, будто отравленный ядовитыми парами. Нотт старалась не замечать этого. И молча бежала вперед. Последний широкий пролет главной лестницы с его каменной балюстрадой, желтоватой в свете факелов, остался позади. Коридор, короткий и узкий, являющий собой крайний оплот массива замка, тоже был преодолен за какие-то мгновения. Дальше начиналась винтовая лестница. Темный вертикальный ход. Астрономическая башня. То, что что-то было не так, казалось очевидным еще изначально. Еще в Большом зале, под истеричную трель скрипки. То, как остекленели глаза Бродяжки, как она сорвалась с места, ничего не сказав. Как неслась по коридорам Хогвартса, прямо туда, откуда сбегал Кристоф… Тревога, зародившаяся под ребрами Белинды — сначала едва заметная: там, посреди толпы в звериных масках — росла внутри с той же скоростью, с которой перепрыгивала ступени винтовой лестницы Бонэм. И Нотт одновременно хотелось и не хотелось следовать за подружкой. Своим сегодняшним заданием. Тяжелым бременем. Джинни взлетела на самый верх крутой лестницы в считанные мгновения. Оказалась перед узкой дверью, ведущей на открытую площадку башни. И не думая даже призывать свет или хотя бы чуть-чуть пораскинуть своими полоумными мозгами, ударила по ней кулаками, заставляя распахнуться. Впуская ледяной ветер в темноту вертикального башенного хода. И серый, почти потусторонний свет ночного неба, болезненно полоснувший по глазам. Белинда не была такой бесстрашной. Или такой глупой. Бонэм, кажется, совершенно запамятовала, что Нотт так и не сняла с нее проклятие немоты. Белинда одним резким движением успела наложила на себя дезиллюминационные чары, пока Джинни выскакивала на площадку Астрономической башни. Бонэм резко остановилась, прямо застыла в дверном проеме. А Белинда крадучись двинулась наверх, мягко и бесшумно преодолевая оставшиеся ступени, чтобы оказаться рядом совсем незаметно. Успевая более менее выровнять дыхание после безумного забега. Легкие все еще жгло. Белинда замерла за спиной Бонэм. В совершенно непозволительной близости. Слышала ее рваное дыхание, чувствовала смешанный с жаром тела аромат чистоты, пока глаза привыкали к свету, невыносимо яркому после темноты лестницы. То, что предстало перед ними обеими заставило пасть Белиндиной маски-лисицы совсем неприлично отвиснуть. Да только никто все равно этого не увидел. На полукруглой открытой площадке Астрономической башни, кроме них, были лишь двое. И Нотт потребовалось много секунд, чтобы суметь в полной мере осознать то чудно́е видение, за которое зацепились глаза. Словно приклеились. Первой, полоумной мыслью было рассказать Араминте. Минти точно так и умерла бы на месте от этой новости. Или же нет… Минти просто бы не поверила. Решила бы, что Белинда перебрала ликера. Выдумывает небылицы, чтобы просто позлить… Второй мелькнувшей мыслью… Второй мысли не было. И третьей. Не было вообще ничего. В голове словно заклубился туман или… пустота. Белинда Нотт могла только таращиться на открытую площадку Астрономической башни перед собой. И больше не думать. Том Реддл и Джинни Бонэм. Том Реддл и еще одна Джинни Бонэм, зажатая между его телом и невысоким витым парапетом. Всего лишь металлической решеткой, разделяющей их и бездну внизу. Она выглядела такой хлипкой, до смешного ненадежной против раскинувшейся за ней пропастью. Он целовал ее. Их полоумную Бродяжку, недослизеринку, перманентную головную боль всего «маленького кружка по интересам». Он целовал ее. И Белинда никогда в жизни не видела, чтобы кто-то кого-то так целовал. Жар прилил к щекам совершенно неожиданно. Нотт давно позабыла каково это — испытывать это глупое, ненужное чувство. Сущение. Смущение, смешанное с возбуждением. Чужим, но отчего-то Белинда могла ощущать его отголоски. Руки Тома трогали ее. Белинда никогда не видела, чтобы их Лорд трогал так хоть кого-то. Это казалось таким неправильным... и таким завораживающим. Нотт не могла отвести глаз. Руки Тома трогали ее. Ее шею, и грудь, и бедра. Беспорядочно перемещались по платью, быстро и ломано, неправильно. Безумно. А Бродяжка отвечала ему. Так яростно, напористо, будто пыталась одержать верх в этом только лишь им двоим понятном сражении. Разумеется, не та Бродяжка, за чьей спиной стояла Белинда. Другая. Другая… А потом все резко закончилось. Белинда видела – не слишком отдавая себе в том отчет, будто во сне – Том чуть отстранился от Бонэм. Затем прошептал что-то — из-за бушующего на башне ветра расслышать было невозможно при всем желании. Нотт неосознанно подалась вперед, но, конечно, ничего это не изменило. А затем он толкнул ее. Нотт резко выдохнула, не смея даже моргнуть. Том Реддл толкнул Бонэм. Толкнул. И низкие витые перила не сумели ее удержать... Бродяжка просто... перелетела через несуразное, никчемное ограждение. Неуклюже перевернулась в воздухе, как подхваченная ветром пестрая обертка лакричной конфеты. Подхваченная ветром, невесомая. Нотт не могла сделать и вдоха. Бродяжка исчезла за металлическим парапетом, унося с собой и резкий вскрик, и темный пожар растрепанных волос, и черное платье, что Белинда собственноручно заказывала в каталоге «Твилфитт и Таттинг». Нотт не могла дышать. Глаза кололо от ветра. От того, как долго и усердно Белинда пыталась держать их распахнутыми. Джинни Бонэм — другая Джинни Бонэм — рухнула на каменные плиты площадки, словно подкошенная. Белинда перевела на нее остекленевший взгляд, привлеченная глухим стуком. И мир вдруг обрушился нестерпимым грохотом звуков. С колкими хлопками, будто крылья воронья на старом фамильном кладбище Ноттов, трепетали полы реддловской мантии. Ветер завывал в вертикальном ходе витой лестницы за спиной, уносясь куда-то вниз. Далеко. Рядом надсадно хрипела Джинни Бонэм. Рот Бродяжки был развязан в беззвучном вопле, жутко, гротескно исказив все лицо. Выпученные глаза и белая кожа делали ее похожей на настоящую безумицу. Белинда никогда не видела чего-то настолько... Из носа Бонэм хлестала кровь. Так же сильно, непрерывным потоком, как тогда — в туалете возле кабинета профессора Слизнорта. После проклятой вечеринки. Белинда ровным счетом ни черта не понимала. Белинда не была способна ни здраво мыслить… ни мыслить вообще. Она тупо переводила взгляд с трясущейся, коленопреклоненной Бродяжки на витой парапет, за которым скрылась ее… другая версия. И не понимала ничего. Том Реддл отвернулся от перил. Нотт успела уловить это едва заметное движение. И отступила на шаг, чудом не запнувшись о порог, оказываясь в спасительном полумраке лестничной площадки. Ведомая скорее каким-то животным чувством, инстинктом. Она ни черта не понимала. Ей казалось, что она бредит. Медленно, лениво, словно огромный хищный кот, их Лорд приблизился к беззвучно воющей Бродяжке. И Нотт снова попятилась, едва не наворачиваясь с верхней ступени. И толком этого и не замечая. Не отдавая себе отчета, уже совсем ни в чем. — Качественная подделка, — сказал, едва не промурлыкал, Том, останавливаясь прямо над Бонэм. Нависая над ней. Вблизи их Лорд выглядел... неправильно. Бледнее обычного, но с раскрасневшимися, опухшими, еще хранящими мокрый блеск губами. Волосы — растрепаны, одежда совсем в беспорядке. Но важным было не это… Его взгляд… его взгляд был совершенно помешанным. — Мне не нравятся подделки, — сообщил школьный староста и вдруг присел на корточки. Белинда неосознанно спустилась на ступень ниже. Наблюдая за странной, сюрреалистичной сценой через рамку дверного проема. Будто смотрела на живое полотно, картину, вышедшую из-под руки особенно полоумного живописца. А Том Реддл вдруг коснулся пальцами подбородка Бродяжки. Мягким движением вынудил поднять голову, посмотреть ему в глаза. Белинде не хотелось знать, что Бонэм видела в них сейчас. Джинни закрыла рот. Она больше не пыталась кричать. Только слезы безостановочно катились по щекам, срывались теперь уже на вцепившиеся в подбородок длинные пальцы школьного старосты. Вместе с тяжелыми, багровыми каплями. — Ш-ш, так нужно, м-ма хаис-с-са-а. От шипящих звуков, слетевших с губ Тома Реддла, за шиворотом у Белины забегали муравьи. Она задрожала. «Парселтанг» — первая мысль, посетившая ее за все это время, показалась до одури пугающей. Белинду трясло. Белинда мечтала никогда этого не видеть. Не слышать. Вторая рука школьного старосты легла на мокрую щеку Бродяжки. Пальцы с какой-то неуместной, совершенно несвойственной ему, а потому жуткой нежностью отследили сорвавшуюся с ресницы слезу. И придавили ее, высушивая, уничтожая. Не давая достигнуть подбородка. «Это безумие…» — пульсировало в голове у Белинды Нотт, пока она стояла, не в силах двинуться с места. Мелко трясясь то ли от ледяных порывов шквального ветра, то ли от происходящего прямо у нее на глазах. И казалось, сюрреалистичная картина в обрамлении дверной рамы перед Белиндой уже не была способна стать более невозможной, ненастоящей… Но она стала. Потому что в следующий миг Том Реддл подался вперед и поцеловал дрожащие, вымазанные соплями и кровью губы Джинни Бонэм. Белинда отстраненно подумала, что сейчас потеряет сознание. Или выблюет весь давно ставший поперек горла лавандовый ликер вместе с «Фиолетовыми пифонами». От того, как неровно и быстро бьется сердце перед глазами плясали черные точки. И все равно Нотт смотрела. Не могла не смотреть. Она видела, как крепко пальцы школьного старосты держат бродяжкино лицо. Не дают отстраниться, даже дернуться. Как неспешно и лениво его губы скользят по ее. Как беспомощно бродяжкины глаза таращатся куда-то в пустоту. Нотт смотрела. И не шевелилась. — Так нужно, ма хаис-с-са, — едва слышно повторил их Лорд, отстраняясь. И Белинду передернуло от новой порции смешанного с человеческими словами змеиного шипения. Том Реддл отпустил Джинни. А мгновением позже в его ладонь легла палочка. Белинда шарахнулась назад, нога соскользнула со ступеньки и она едва не упала. Но шум ветра заглушил неуклюжую возню. А палочка школьного старосты указывала вовсе не на дверной проем. Ее кончик смотрел прямо в лоб Бонэм. Едва не упирался в него. — Обливиэйт, — сказал Том, ласково чертя неровную линию вдоль бродяжкиного лба. Нотт сглотнула, неосознанно обхватывая ладонями лицо. Словно пыталась защитить собственную память, словно это могло бы помочь, направь Реддл палочку вдруг на нее. Лицо Джинни Бонэм расслабилось. Глаза закатились, затем веки смежились. Бродяжку повело в сторону, и она упала бы на темные плиты пола, если бы их Лорд ловко не подхватил ее. — Почему ты так интригуешь меня? — прошептал он, укладывая ее голову на сгиб собственного локтя. Сам опускаясь на пол, садясь, вытягивая одну ногу. Белинде думалось, что безумие Бонэм заразно. Белинде думалось, что ей самое время обратиться в «Мунго». — Почему ты не можешь меня отпустить? — снова донесся до нее тихий голос школьного старосты. Он бормотал что-то еще. Почти мурлыкал, не слышно, неразборчиво. Будто взаправду помешанный. А Белинда Нотт решила, что с нее хватит. Наконец, придя в себя… или почти придя, она, будто избавившись от оцепенения, сделала еще пару бесшумных шагов назад. Мысли, которых особенно и не было до того, вдруг разом атаковали голову. Белинду замутило, но она заставила себя держаться. Прытко развернулась. И что есть мочи рванула вниз по лестнице. Прочь от Астрономической башни. От темноты и ледяного ветра. От Тома Реддла и Джинни Бонэм. От их безумия.***
Зелье обожгло глотку, и Джинни зашлась надсадным кашлем. Склянка выскользнула из пальцев, но звона стекла не последовало. Бонэм хотела было прикрыть рот, сдерживая внезапные рвотные позывы, но руку перехватили. В следующий миг чужие холодные пальцы — Белинды, ведь она сидела справа — сжали ладонь. Левая так и покоилась в руке Араминты. Круг снова замкнулся. Пламя свечей разом выросло, превращаясь в огненные столбы. Джинни чуть отпрянула, боясь опалить брови, волосы. Свечи сильно коптили. — Приветствуем тебя, Самайн, — сказал Реддл таким замогильным голосом, что Джинни было бы даже смешно. Если бы не было так плохо от бурлящего в желудке зелья. — Приветствуем тебя, Самайн, — хором вторили ему остальные. И Бонэм. Конечно, она тоже. Свечи закоптили сильнее. А затем разом погасли, погружая «милый маленький кружок по интересам Тома Реддла» в кромешную темноту. Ритуал начался.