rewrite the stars

      Хлоя бредит Рэйчел.       Она бредит ей всё время, с утра до ночи, в предрассветную секунду псевдо-дрёмы, когда смог заполняет комнату, она дышит ей — мучительно и горько, давится воспоминаниями, жадно хватает их и смакует, как почти истаявшую на языке конфету. Как жевательную резинку, что когда-то взрывалась на языке кислотой и сахаром, а сейчас уже почти потеряла свой вкус, превратившись в бесформенный комок. Липкий и серый, с неопределённым оттенком, привкусом, который Хлоя не может опознать, но ей ничего не приходит на ум в качестве ассоциации, кроме дерьмовый.       Хлоя с ума сходит по Рэйчел — всегда сходила, с первого дня, с первой минуты, с первого касания. Рэйчел заменила ей собой всё: весь мир вокруг, всех людей, мать и отца вместе взятых, дом, убежище, оплот, абсолютно всё, она вытеснила собой каждую секунду и мгновение, что было не с ней, разделив существование Хлои на чёткое до и после. Она уже почти не помнила того времени без Рэйчел, но в графичной точности могла воспроизвести, как выглядели и выглядят дни с момента её исчезновения. Хреново — это ещё мягко сказано.       Хлоя хотела бы сказать уебищно, но и это слово кажется недостаточным.       Слова вообще всегда кажутся неуместными и недостаточными, когда речь идёт о Рэйчел Эмбер.       Без неё мир, отстроенный на мусорных балках и хламе, начинает разваливаться. Без неё жизнь Хлои Прайс, в кои-то веки казавшаяся более-менее стабильной, начинает разваливаться. Снова.       Память хуже дешёвой наркоты и дурмана, заполонившего голову. Отрава, забивающая глотку наждачкой, но не дающая как следует прокашляться — Хлоя делает вдох, но чувствует, что не может выдохнуть. Не может отпустить. Воспоминания раздирают её горло, пробираются оттуда вниз, в трахею, ползут в желудок членистоногими, царапаются, снуют, подзуживают; под полуприкрытыми веками тёплым светом вырисовывается до боли родное лицо. Ей хочется вскрикнуть и прогнать наваждение. Ей хочется замереть и не издавать ни звука, даже не дышать, лишь бы не спугнуть. Лишь бы она задержалась хоть на минуту дольше.       Картинка становится всё чётче. Черты обретают живость, слепком реальности окрашиваются в приглушённые, приятные глазу тона — ярким огоньком вспыхивает голубое перо серёжки, влажным бликом подсвечиваются лукаво глядящие глаза. По-кошачьи грациозные, соблазнительные, манящие. Затягивающие. Поглощающие. Какой и была Рэйчел — чистой квинтэссенцией безумия, сродни нутру чёрной дыры, сгоревшая звезда, обратившаяся в сверхновую, и захватывающая собой всё внимание. Едва ли не порабощающая, но Хлоя соврёт, если скажет, что она пыталась сопротивляться.       Она не сопротивлялась. Она позволила взять себя за руку и утянуть под грохот рок-концерта. Рэйчел поглотила её одномоментно и играючи, как будто так и должно было случиться. В один день Эмбер выбила дверь, точно ураганный ветер, и поселилась в её жизни, расположившись в ней так, будто она была всегда. И Хлоя почему-то верила в это. Поверила Рэйчел.       Девушка перед ней затянута саваном света — она как будто искрится, переливается в солнечных лучах, почти купаясь в них, как в тот ясный, первый день. Хлоя улыбается самыми краешками губ, поймав до боли реальную иллюзию в свои руки: она обнимает Рэйчел, как раньше, окольцовывает её талию своими ладонями и прижимает так крепко, насколько хватает сил. Рэйчел из сознания смеётся. Прайс сжимает её до хруста собственных костей, не обращая внимания на то, что в реальности Рэйчел — лишь сбитый ком одеяла. Для неё она взаправду, она живая, всамделишная, как Хлоя обязательно сказала бы, будучи юной.       Галлюцинация наслаивается на видоизменённое сознание — туман застилает углы разума всё сильнее, клубится комьями, путается, — Хлоя сжимает Рэйчел, тупо залипает на побелевшие костяшки сбитых в кровь пальцев, пытается выловить хоть одну связную мысль, но те точно испаряются, как облако. Рэйчел с каждой секундой всё реальней — Хлоя готова поклясться, что она чувствует тепло её тела и запах жасмина за воротом красной рубашки, чувствует, как девичья рука находит её загривок и впивается в него пальцами.       — Ты меня бросила.       — Разве?       Меланхоличное. Почти бесцветное. Даже немного снисходительное — очень в духе Рэйчел Эмбер — и это почти по-настоящему бесит.       — Да.       — Звёзды, Хлоя Прайс. Пока мы видим их, они живы для нас. Так?       Хлое хочется послать её нахуй.       Страшно хочется.       Оттолкнуть и закричать, что она грёбанная предательница. Что она предала её. Опять. Снова. Как все до неё. Что она ничем не лучше ни отца, ни Макс Колфилд. Что Рэйчел — изменщица и дешёвка. Что она клялась ей в вещах, которые априори не могли существовать. Но

разве можно обвинить кого-то в том, о чём она знала с самого начала?

      Можно ли винить Рэйчел, если она сама ей подыграла?       Только вот Хлоя не актриса. Она бесталанна и ни черта не смыслит в сложном драматическом искусстве, Хлоя не умеет считывать настроения людей и притворяться, в конечном счёте, даже врёт она довольно убого, потому что выражение лица выдаёт её с потрохами и с этим ничего не поделать. Прайс никогда не метила в эмпаты и уж точно не стремилась быть спецом по человеческой натуре, в отличие от Рэйчел, она избегала людей, сторонилась их, опасалась. И в миг, когда стоило проявить пик своего подозрения и бежать, рвать когти, спасаться, она не просто не стала противиться — она сдалась.       Опрометчиво, Прайс.       И охуеть как тупо.       Хлоя сжимается в комок, невидимая рука Рэйчел переползает с макушки на щёку, будто откидывает синие пряди, невесомо и нежно. Хлоя дёргается, пытается отодвинуться, но куда бежать от собственного миража. Рэйчел больше, чем просто видение, она — её кусок, явная часть, штырь в сознании, который пульсирует раскалённым металлом. Сердцевина. Вся гниль и сладость, и горечь тоже, Рэйчел — это все вариации после, которых не случилось, и до, которое не забыть.       — Ты даже не настоящая. Я просто накурилась.       Мрачно констатирует она.       Рэйчел улыбается.       — Я всегда здесь, — её ладонь скользит ниже, задевая скулу и скатываясь непритязательной лаской по плечу, накрывая вздрагивающую от подступающей истерики грудь. — Прямо тут.       От бестелесных пальцев прошибает током.       Хлоя громко всхлипывает.       Этот бред сводит её с ума.