***
В воздухе чувствуется приближение осени: запах сырой земли и опавших листьев забивается в нос. На водной глади расстилающегося озера мелькает отражение заходящего солнца; огненно-рыжие деревья плавно покачиваются, а в их кронах шумит ветер. — Может тебе чего покрепче, чернокнижница? — интересуется Тони, подливая в свой стакан ещё бурбона. Лилит бросает на мужчину отстранённый взгляд и отрицательно мотает головой. Сказал бы кто, что она будет вот так сидеть на веранде его дома тихими вечерами и практически всё время молчать — не поверила бы. Но компания Старка оказывается самой благоприятной из всех, которые только можно себе представить. Потому что в Камар-Тадже слишком оживлённо, а здесь прямо-таки пахнет отчаяньем. Неудивительно, что Пеппер достаточно спокойно относится к её присутствию в их доме: девушка на четвёртом месяце беременности не может выносить душевные терзания своего мужа, а Освальд на эту роль подходит как нельзя лучше. Лилит знает, что скоро их горький тандем распадётся. Мужчина найдёт отдушину в семье, а ей не останется ничего кроме своего разбитого сердца. Но чародейка всё равно продолжает сидеть на плетёном кресле и вглядываться в догорающий закат, чтобы с наступившими сумерками услышать уже привычное: — Сигару не хочешь? Кубинские. Жжёт так, что мама не горюй.***
Зимой в её жизни снова появляется Даррен. Он начинает заглядывать к ней с завидным постоянством — то ли по собственному желанию, то ли по воле нового Верховного чародея — Лилит не знает. Печальная молчаливость и редкие саркастичные высказывания ему совершенно не присущи — и в этом он явно уступает Тони — но, несмотря на откровенно бесящее жизнелюбие, ему хватает ума не расковыривать душевные раны Лилит. Он упорно вытягивает её на прогулки в разных частях планеты: показывает ей Трою, Мексиканские пирамиды, старинные мостовые Европы, чёртов Бразильский карнавал, озеро Байкал и Норвежские фьорды. Но в каждом из этих мест Освальд чувствует себя всё такой же одинокой. Однажды Даррен приводит её в Луксор, открывая искрящийся портал прямо в самой высокой точке города. Лилит лениво оглядывает расстилающуюся перед ней панораму мрачных руин древнего города и отстранённо вслушивается в воодушевлённый рассказ парня. — Это одно из моих самых любимых мест. Потрясающая история, — смущённо улыбается он, но заметив выражение лица девушки, теряется: — Тебе не нравится? — Руины не по мне, — выдыхает Освальд, — Мне хватает тех, что лежат сейчас на месте моей прошлой жизни. После этого воодушевленные рассказы Питерса сходят практически на нет. Лилит этому даже рада, но он всё же не оставляет безуспешных попыток привести её в нормальное состояние. — Мы все кого-то потеряли, Лилит, — измученно шепчет он в один из дождливых вечеров на берегу Эгейского моря, сидя рядом с ней и продолжая упорно сжимать её ладонь в своей. Чародейка долго смотрит в тёплые зелёные глаза напротив — в поиске утешения, ответов на свои вопросы, да даже чёртовой справедливости. Но никак не может найти. И снова возвращается к мысли, что ей нужны только одни — голубые. Тогда она спрашивает: — Кого потерял ты? — Лучшего друга. Он был мне почти как брат, — сдавленно отвечает Даррен, неловко передёргивая плечами от неприятных воспоминаний. Лилит дёргает уголком губы скорее неосознанно, чем в качестве издёвки. Она ведь потеряла всё. В глазах парня необходимого ей понимания нет. Так смотрел только Стивен: не нужно было произносить слов, одними эмоциями на дне аквамариновой радужки, он впускал в свой мир, под кожу, и прямо глубоко в сердце. У них на двоих были общие демоны. А теперь Лилит осталась со своими наедине. И Даррен ей в этом не помощник.***
Когда наступает весна, Освальд окончательно забывает, что значит улыбаться. И чёрт бы побрал Старка и его фамильярно брошенное: «Чернокнижница, есть у меня для тебя предложение. Сходи-ка ты к моему старому другу, может полегчает». Лилит стоило бы запомнить, что нельзя доверять отчаявшимся людям, которые топят горе в бутылке дорогого виски. Но она всё равно оказывается в потёртом, старом зале, где выставлены вкруг хлипкие стулья, а в центре сидит Стив Роджерс, открывая своё еженедельное собрание. «Where do we go, now that they’re gone?» — гласит надпись на мрачном плакате, и чародейка невольно цепляется взглядом за россыпь убогих трещин на потолке, ощущая подкатывающую к горлу тошноту. — Так и надо заново учиться ходить, пытаться обрести себя, искать цель в жизни, чтобы начать по новой, — вкрадчиво произносит Роджерс, зажимая меж коленей напряжённые кулаки. Взгляд его то и дело соскальзывает в сторону Освальд, и обычно бесстрастный и уверенный в себе мужчина тушуется под обречённым обсидиановым взглядом. Лилит не хочет учиться ходить заново и не хочет пытаться вновь обрести себя. Потому что она себя уже потеряла — там на мрачной чужой планете вместе с исчезновением Стивена Стрэнджа — и найти не представляется возможным. — Мир остался на нас, и мы за него в ответе. А иначе Таносу стоило убить всех, — заканчивает собрание анонимных — кого? Скорбящих? — Роджерс. Освальд уходит, не прощаясь. Создаёт искрящийся портал прямо в затхлом помещении под ошеломлённый взгляд присутствующих и шагает в него с мыслью, что она больше никогда в жизни не будет слушать советов Тони.***
На свой день рождения, спустя ровно год после того рокового события до Лилит доходит, что видения к ней больше не приходят. И всё что у неё остаётся — это эфемерная надежда, собранная из осколков её прошлой жизни. Чародейка направляется в крипту, крепко сжимая в руках ветхий фолиант. Она оглядывает мрачное и сырое помещение, а затем проходит вдоль каменных стен и поджигает старые свечи. Девушка садится прямо на холодный пол и дрожащими пальцами открывает необходимую страницу книги. Глаза цепляются за витиеватые иероглифы и незнакомые ей руны. — Ни за что бы не вызывала их по собственному желанию, но раз уж ты оставил меня одну… — шепчет она, чувствуя, как от страха сердце ускоряет свой ритм. Лилит ещё долго смотрит на пожелтевшую страницу и следит за тем, как по ней скользят причудливые тени, отброшенные пламенем свечей. Её трясёт, и всё о чём только может чародейка безмолвно просить у Вселенной — это дать ей возможность снова его увидеть. Хотя бы в своих видениях. Чтобы та самая призрачная надежда, наконец, превратилась в стоическую веру. Она закрывает глаза, глубоко вдыхает и изящным жестом пробуждает бурлящую внутри древнюю магию. Пальцы покалывает от тёплых волн энергии. Лилит концентрируется на своих внутренних ощущениях, на том, что настойчиво пульсирует в венах и отдаётся где-то глубоко в сердце. Вокруг хрупкой фигуры начинает плясать цепь искрящихся в воздухе рун. Освальд чувствует, как магия окутывает её тело своими щупальцами, и воздух вокруг привычно тяжелеет. Девушка распахивает глаза, надеясь оказаться в своём собственном видении, но вместо этого натыкается взглядом на всё ту же каменную стену крипты. Руны продолжают плясать в воздухе, и в этом чувствуется какая-то злая насмешка. А в следующую секунду грудную клетку обжигает. Чародейка невольно дёргается, пытаясь избавиться от неприятного ощущения, опускает голову и замечает, что осколок обсидиана, подаренный Стивеном ровно год назад, переливается в полумраке комнаты ярким светом. — Зачарованный? — едва слышно шепчет она, подозревая, что именно он и является причиной её неудачи. Лилит стискивает зубы и хватается за подвеску с намерением снять её со своей шеи, но артефакт не позволяет ей это сделать. Она одёргивает ладонь, чувствуя на коже саднящее ощущение. — Чёртов ты глумотвор, Стивен Стрэндж, — с трудом выдавливает чародейка, крепко зажмурившись. Её плечи начинают судорожно подрагивать в поступающих рыданиях, но грудную клетку вопреки всему греет приятное ощущение. И от этого девушке ещё больше хочется содрать с себя кожу. Потому что рядом его больше нет, но каким-то неведомым образом маг умудряется оставаться в её мыслях, в её сердце и даже на теле.***
Лилит в очередной раз проваливается в жуткий и липкий ночной кошмар — дрожащее тело на мятой постели, пожар в груди; тяжёлые рыдания, разрывающие грудную клетку — и просыпается также быстро, не в силах больше сомкнуть глаз. Она оббивает себе костяшки пальцев на очередной тренировке — до крови и саднящего ощущения на коже — только бы на секунду притупить обжигающую скорбь, но легче от этого всё равно не становится. Девушка ещё долго не прибегает к помощи исцеляющей магии, ровно до того момента, пока не наткнётся на осуждающий взгляд Вонга и его холодно брошенное «Лилит, руки». Так проходит её второй год. За изнуряющими занятиями; глубокими тенями, залёгшими под глазами; часами всепоглощающего, тоскливого и непроглядного отчаянья, за ненормальной жизнью. Лилит практически свыклась со смертью родителей, но исчезновение Стивена вспороло раны — старые, практически затянувшиеся — и добавило сверху новых. Она разбитая, колкая, опустошённая, знающая наизусть практически все чёртовы магические книги из тайного раздела библиотеки, бездумно ходит по оживлённым коридорам, старается не смотреть в лица людям — живым, ярким, переживающим — потому что это практически невозможно вынести. Спасения не предвидится. Но однажды Освальд замечает хрупкую и совсем юную девочку на тренировочной площадке, которая тщетно пытается создать свой первый портал. Лилит подкрадывается почти бесшумно, заставляя ту вздрогнуть и молча кладёт свои ладони поверх её. — Успокойся и сосредоточься. Воссоздай в мыслях чёткую картину, до мельчайших деталей, яснее чем когда-либо. Магия сейчас сосредоточена прямо в твоих руках, и она только и ждёт момента, чтобы ты ей воспользовалась. Давай, девочка, — её голос и не её вовсе — низкий, с лёгкой хрипотцой от ночных рыданий — но ученица шумно выдыхает и прислушивается к словам чародейки. Лилит мягким движением очерчивает небольшой круг правой ладонью девушки, и некогда редкие рыжие всполохи превращаются в густую смесь ярких искр, образуя крупный портал. Освальд замечает в нём крошечную комнатку с двухъярусной кроватью и цветастыми детскими рисунками на стенах. Она тяжело сглатывает и, отпустив ладони ученицы, делает шаг назад. — Спасибо, — благодарно шепчет юная чародейка, и Освальд сухо кивает на эту фразу. Вонг, внимательно наблюдающий за этим зрелищем, хмурит густые брови и провожает фигуру Лилит задумчивым взглядом.***
В Камар-Тадже ярко светит солнце, и Лилит самым наглым образом позволяет себе нацепить на нос солнечные очки перед тем, как выйти на тренировочную площадку. Среди учеников перекатывается едва слышимый шёпот — что она, чёрт возьми, себе позволяет — но никто не смеет ничего сказать во всеуслышанье. Потому что на неё есть одна лишь управа — Верховный чародей. Но Вонг знает, что сам не вынесет в очередной раз видеть раздражённые и заплаканные после бессонной ночи глаза девушки. Поэтому он лишь шумно выдыхает и пожимает плечами, не придавая значения подобным вольностям. Лилит не даёт поблажек. Она с холодной бесстрастностью наблюдает за страданиями обучающихся, не скупится на едкие высказывания и даже позволяет себе хлестануть одного из отвлекающихся магической тростью. Ученик отшатывается, хватаясь за пострадавшее предплечье. Его карий взгляд обжигает — но Освальд не чувствует ничего — и парень лишь упрямо поджимает губы, не в силах возмутиться. На его лице так и читается непонимание — к чему подобная жестокость, что такого с тобой случилось? Ты ещё не понял, мальчик? В этом мире справедливости нет. Когда Лилит кажется — она вот-вот пересечёт черту и заставит их страдать по-настоящему — тренировка объявляется оконченной. Чародейка стоит под деревом и провожает учеников холодным взглядом. Молодые люди уважительно кланяются, скупо благодарят её и расходятся по кельям. Вонг, глядя на это, качает головой, но ничего не говорит. Потому что как бы ни была жестока Лилит — она одна из лучших мастеров боевых искусств во всём чёртовом мире, а такие редко когда снисходят до обучения других.***
Пальцы зарываются в нагретую солнцем землю. Лилит осторожно выдёргивает сорняк, а затем подливает немного воды под корень крошечного кустика клубники. Осторожно гладит листья, стараясь не зацепить хрупкие соцветия будущих ягод. За спиной раздаётся звук чьих-то шагов, и Освальд оборачивается через плечо, чтобы рассмотреть пришедшего. Юная чародейка, Анна — та самая, которой она когда-то помогла создать первый портал — держит в руках лейку, доверху наполненную водой. Девушка молча присаживается рядом с Лилит и протягивает ей сосуд. Когда их пальцы на долю секунды соприкасаются, Лилит невольно вздрагивает: ей до сих пор кажется диким ощущать чужеродное тепло. Анна, заметив резкую перемену в настроении Освальд, сводит на переносице светлые брови и вздыхает. — У вас отлично получается, мастер Освальд, — произносит она едва слышно, опуская взгляд на пышные кустики клубники. — Спасибо, — отзывается Лилит и снова принимается за выдёргивание сорняков. — И так непривычно видеть то, что вы можете быть мягкой, — практически одними губами произносит ученица, но её слова всё равно долетают до ушей девушки, — Мне очень жаль, мастер Освальд, что бы с вами ни произошло. Вы не заслужили. Лилит невольно стискивает зубы, чувствуя подступающий к горлу ком. Она резко оборачивается к девушке с желанием послать её куда подальше, но осекается. Всматривается в её лицо как в своё отражение — усталое, блеклое, и на секунду даже поражается такому сходству. Её глаза словно предгрозовое небо — серые, тусклые, с плескающимся на дне отчаяньем. Вот эта точно потеряла себя. Внутри возникает какое-то пугающее желание взять её за руку, увлечь в свои объятия и утешить. Но Освальд старательно давит внутри этот импульс. Она себя-то утешить не может, куда ей брать ответственность за какого-то ребёнка. — Спасибо, Анна, — наконец, выдыхает она, а затем чуть помедлив, добавляет: — Ты тоже. Не заслужила. Девушка мрачно улыбается и отводит серый взгляд в сторону, и Лилит кажется, что каждую ночь внутри неё тоже что-то ломается.***
Бесцветная морось застывает в воздухе неприятным туманом. Лилит морщится, медленно ступая по зелёному газону, и чувствует, как к подошве прилипает грязь. Она ещё издалека замечает необходимый ей обелиск с выгравированными именами исчезнувших. Закусывает до боли щёку, потому что как обычно не может найти в себе сил подойти и взглянуть на аккуратно выведенное «Стивен Стрэндж». Словно хочет в очередной раз убедиться, что всё это происходит на самом деле. Уже на подходе она замечает у обелиска незнакомую девушку. Освальд останавливается в нескольких шагах, не в силах потревожить её и лишь молча ждёт, когда та закончит свой мысленный монолог. Лилит рассматривает её узкие плечи; волосы, огненным водопадом спадающие на плечи; пальцы, что гладят на мраморной плите его имя. В груди что-то предательски обрывается. Девушка, кажется, чувствует взгляд чародейки, прожигающий её затылок, а потому оборачивается, поспешно стирая с щёк слёзы. Она от удивления распахивает губы, заметив её странное одеяние, и Лилит мысленно чертыхается — почему именно сегодня она не удосужилась надеть обычную людскую одежду, а притащилась на кладбище в мантии. — Простите, — тонким и мелодичным голосом говорит незнакомка, — Вы… Вы, наверное, к Стивену? Освальд сжимает челюсть и, не в силах произнести ни слова, кивает. Встретить бывшую своего любимого на кладбище — вот уж очередная насмешка судьбы. — Меня зовут Кристина, — зачем-то представляется она, и чародейка невольно скользит взглядом по её лицу, отмечая, что девушка-то действительно красивая. — Лилит, — сухо представляется Освальд. — Вы… близко его знали? Раздражённый вздох срывается с губ. Чародейка устало трёт пальцами переносицу, не в силах больше смотреть на печальное лицо своей невольной спутницы. — Достаточно. Если вы не против, я бы не хотела… Обсуждать это, — обрывает она нить разговора, и Кристина понимающе кивает. Лилит молча буравит взглядом носки измазанных в грязи кроссовок, ожидая, пока девушка пройдёт мимо неё. Она чувствует шлейф сладких духов, оставшийся после неё, и спустя время невольно оборачивается через плечо. Взгляд натыкается на незнакомого мужчину: он с нежностью принимает Кристину в свои объятия. Чародейка отворачивается обратно и делает шаг вперёд по направлению к обелиску. Выискивает знакомое «Стивен Стрэндж» и снова до боли закусывает щёку. Начинает моросить мелкий и противный дождик. И мраморная плита пропитывается влагой, покрываясь пятнами. Девушка дышит густым воздухом и всё взгляда не может отвести от его имени. Такая реальность просто не имеет места быть. И Лилит впервые задумывается о том, что возможно она, в отличие от Стивена, хотела бы отыграть всё назад. Потому что это больше невыносимо. На секунду ей даже мерещится его бархатный, проникновенный голос, и она невольно прикрывает раздражённые веки. «Не оглядывайся назад, не опускай руки, не позволяй себе расслабиться и отступить во что бы то ни стало» И обсидиан, спрятанный за воротником её мантии, вспыхивает от этих мыслей, расплетая в груди тёплые волны магии.***
На третий год вопреки всему становится легче. Но перед глазами всё также всплывает его задумчивое лицо, он ведёт за собой, сжимает своими цепкими руками её хрупкие плечи практически до боли, и шепчет на ухо что-то бессвязное. — Не отвлекайся, Атхет, — бросает холодно чародейка, ловко подцепляя магическое копьё ученика. Ей не составляет труда разбить оружие парня: оно разлетается в его руках, оставляя после себя лишь россыпь огненных искр. Мальчик, что ещё год назад взирал на неё с открытым непониманием и неприятием теперь сосредоточенно кивает и внимает каждому слову. — Да, мастер. Освальд проходит дальше, вдоль стройного ряда учеников и цепко наблюдает за спаррингами. На неё кидают воодушевлённые взгляды и ждут очередного комментария или совета. Слухов за спиной практически не осталось — больше никто не зовёт её ученицей самого Стивена Стрэнджа и не строит своих глупых теорий о причинах её скверного характера — со временем они испарились, вымылись, оставив после себя лишь почитание. Спасения всё также не нашлось. Но небольшое утешение всё же пришло. В покорности других, в признании Лилит как заслуженной правой руки Верховного чародея, в благоговении в глазах её учеников и их безграничном доверии. По вечерам Лилит всё также вглядывается в своё мрачное отражение в зеркале. Касается пальцами длинных волос, аккуратно расплетает густую косу, позволяя смоляным кудрям рассыпаться по спине. Она чертит на стенах витиеватые руны в надежде на спокойный сон, а уже лёжа в кровати крепко сжимает в ладони теплящийся осколок обсидиана и искренне надеется ещё хоть раз в жизни увидеть тот самый горящий взгляд.