Ах, будет так!

«Дорогой Феникс!» — расчертило лист как заголовок (рукою главреда иначе быть не могло). Я так давно... Слова замерли в полушаге от приоткрытых губ, прежде чем их зажевало и смяло категоричным «нет»; ему не хотелось заискивать, не хотелось тешить чужое самомнение — это казалось ниже его достоинства. «Я о тебе наслышан», — было достаточно сдержанно, почти осторожно, не трусливо, но заинтересованно. («Ну и воображала!» — окатило задором лист.) С ироничной улыбкой вывелось между строк (читать: отложилось в сознании, в надежде на то, что адресат поймёт): «Всё хорошо — насколько, конечно, может быть тюрьме. Завтрак и прогулки чётко по расписанию. Камеры постоянно проветриваются за неимением окон — всё ради здоровья нации!» Скучаю... Слово дразняще замерло в самом конце строки. Заставило усмешку притаиться в самом уголке плотно сжатых губ. (Отозвалось усмешкой по ту сторону прутьев, стоило глазам, обманувшимся его тоном, жадно загореться.) Скучалось по запаху типографской краски. По суете, царящей у столов. По родному станку, отхаркивающему газеты. И по свежим карикатурам с памфлетами, сочащимися ядом, скучалось ужасно сильно. («Скучаю только по нашим разговорам» — обещало остаться невысказанным в отдалённом будущем. «Скучаю» — обещало застыть на губах и никогда не быть произнесённым вслух, обещало звенеть в ушах и отдавать мигренью, обещало дрожать меж сурово сведённых бровей и безжалостно тиснуть грудь.) Рука строго вывела: «Позволю себе решительное замечание...» (Интересно, в ком самомнения было всё же больше.) Замечание действительно было вполне решительным. Не замечанием даже. И даже не советом. Прямым указанием к действию (как же, ещё одна привычка главреда). С наставлением в самом конце («Вот ведь хренов дидактик!»): «Без революционной теории не может быть революционного движения». Читать: «Без меня тебе не преуспеть». Можно даже: «Хорошему тактику нужен хороший стратег». (Цену он себе, несомненно, знал.) «Как только появится возможность, в пламенном сердце примкну к борьбе!» — мазнуло праздное восклицание, не обязанное этикетным формулам. (Отозвалось теплом внутри, нездорово распалило веки, вырвалось шумом и утонуло в маске.) Спустим на землю парящих в мечтах, Сделаем крылья для бедолаг, Ах, будет так, будет так, будет так... «Филипон», — без ложной скромности растянулось посередине строки, прежде чем ровно сложенный лист выпорхнул из тяжёлых прутьев и оказался перехвачен ловким движением рук. («Фи-ли-пон, — растеклось уже по губам и пронеслось ладами, — mon Филипон... нас ждёт много великих свершений».)