Возможно, всё описанное вызовет у вас отвращение. Пусть данный допрос осуждённого на смертную казнь жестокого убийцы, законспектированный в точности, останется на совести прочитавшего, пожелавшего узнать больше о глубине человеческих грехов.
Знаете, что он делал, когда мы впервые встретились? Угадайте, попробуйте. Вам и в голову не придёт. Где мы познакомились вообще? Будто я помню название того паршивого клуба, в котором не подавали ничего, кроме разбавленного соком коньяка. Ну, всё как обычно: куча неона, фонарики всякие, орущая во всю глотку музыка. И кому нравится такая безвкусица? Я не помню, что забыл в той дыре. Честно говоря, меня, наверное, занесло туда после очередной пятидневной попойки, когда просто нужна была любая добавка на замену моего любимого Shiraz. Она, конечно, ощущалась, как размокшая земля во рту, но хоть что-то. Хоть что-то. Так вы догадались, что он делал? Сдаётесь и уже, ну… Он делал уроки. Чёртов французский, как сейчас помню. Стоит перед глазами учебник. В нежно-голубой обложке, как летнее небо, чистое-чистое. На нём ещё надпись витиеватая и много оранжевых пятнышек. Сидел на высоком барном стуле, одну ногу под себя, вторая болтается так, что старый кед почти сваливается… Сидел над этим учебником и что-то медленно подчёркивал в тексте. Кто делает уроки в клубе для взрослых, где десятки тел сотрясаются в конвульсиях? Да, это танцы называется. Какая глупость. Меня бы это всё и не касалось. Дело было поважнее — я ругался с придурком-барменом. Сволочь, зажал мою сдачу и затирал, что ничего не должен, гад. Его тоже стоит наказать, вы так не думаете? Нельзя же людей так нагло обворовывать. А он схватил меня за рукав, да как дёрнул. Спросил, что написано в каком-то предложении. Будто я знаю, ещё и буковки мелкие. Я не знаю… Точнее, я бы не хотел знать, что было дальше. Я пьяный в конец, уже синий, наверное. Бывают неудачные дни, хочется расслабиться, вы же понимаете. А он… А он всегда был таким. Уступчивым, на всё согласным. Я ни разу не слышал от него «нет», и в тот вечер тоже. Мне просто хотелось отвлечься от всего, а у него было слишком милое личико. Я не люблю смазливых, но… Он был лучиком света в моей крайне мрачной жизни. И это не метафора. Он всегда, стоило часам показать восемь, вскакивал с кровати или с дивана, или с кресла, смотря на чём заснул, и мчался, спотыкаясь об разбросанные вещи, к окну. Раздёргивал шторы, поднимая тучи пыли, если мы ночевали в дешёвом мотеле с тараканами, и распахивал ставни, впуская в комнату свежий дразнящий запах моря, если нам посчастливилось оказаться на Бали. Каждое чёртово утро. Я ненавижу, когда меня будят ни свет ни заря. Какой нормальный человек подрывается в такую рань, только чтобы разбудить соседа проклятым солнцем? Кроме него, конечно. Он подрывался даже избитый до полусмерти. Ковылял к окну и обязательно облокачивался локтями на подоконник, подпирая кулаками щёки. Смотрел на улицу и насвистывал что-то. Только один раз он не встал утром, когда я забыл отвязать его от железных прутьев кровати. За все четыре года — только один раз. Упорство или это просто забавный способ насолить мне? Нет-нет. Он же любил меня. Вряд ли стал бы мстить так изощрённо. Его лицо… На самом деле я не помню его лица. Оно расплывается пятном в памяти, словно кто-то залил водой свежий акварельный рисунок. Краски текут во все стороны: цвет волос смешивается с цветом глаз, — поэтому я не могу вспомнить какого цвета были его глаза. Он был, как мираж. Но не тот, что появляется после очередной дозы наркотиков. Иллюзия, наваждение. Нечто очень зыбкое, трепещущее на периферии сознания. Как сон ранним утром, когда солнце только предпринимает попытки пробраться на твою подушку, а ты сам видишь нечто прекрасное и утончённое, ненастоящее. Но стоит потянуться к этому, постараться ухватить, удержать, чтобы рассмотреть получше, как оно рассыпается сотнями осколков в твоих ладонях. Остаётся лишь привкус разочарования и томность в теле. Он был неуловимым сном. Моим больным бредом. Заявись он сейчас сюда, я решил бы, что у меня шизофрения. Он всегда был рядом с тех пор, как я трахнул его в том дешёвом клубе. Если бы я мог развернуть время вспять, то единственное, что хотел бы исправить — это никогда не опускать на него взгляд. Он источник всех моих бед. Хотя нет, не всегда. Иногда пропадал куда-то, на час, на день. Но всегда возвращался, ластился к рукам, будто ласковый кот, а я, по-моему, всегда злился и обязательно залеплял ему одну пощёчину. Это успокаивало. Куда он уходил? Сначала я думал, что домой или на учёбу, но потом до меня дошло, что мы давно далеко от города, в котором познакомились. Я идиот. Я плохо замечал его присутствие, но отлично подмечал отсутствие. Я ничего не знал о нём, своём вечном спутнике, выедавшим душу. Ни возраста, ни увлечений. Не знал, откуда он родом, кто его родители, и есть ли они вообще, где учился. Имя своё он повторял несколько раз, я, слушая краем уха, и запомнил. Единственное, что я хочу по-настоящему забыть. Оно постоянно звенело в голове. Совершенно идиотское. Обозвали ребёнка фамилией композитора, извращенцы. Вам не кажется, что именно таких людей нужно сажать за решётку? Которые дают такие странные имена детям. Его имя преследовало меня, как и солнце, что постоянно следовало за ним по пятам. Его имя я ненавижу больше его самого. Я ничего не знал о нём кроме того, что он умеет вкусно готовить. Точнее, я лишь догадываюсь, что это он готовил всякие блины, оладьи, сырники, которые я находил на столе или в холодильнике всякий раз, когда выходил на кухню в те недели, что мы проводили на одном месте. Я ничего не просил и не говорил о голоде, потому что был слишком занят мыслями. Но каждый раз находил новое вкусное блюдо и заваренный чай. А, ещё он пел. Не терплю музыку и конвульсии под неё, но его голос был приятным. Мягким, благозвучным. Только я всё равно, если проходил мимо, шлёпал его по губам, чтобы не обольщался. Ещё я знал, что у него очень яркая улыбка, которая всегда нравилась любым людям. Пухлые губы, улыбка, широкая… Он любил улыбаться мне, часто это делал. Иногда это даже утешало. Помню, он любил лежать со мной на кровати и поднимать ладони к потолку, чтобы ловить солнечные зайчики в руки. Я ненавидел его, каждый его вздох был истинным мучением для меня, словно сама гее́нна огненная снизошла до терзания ещё живого тела. Вы не понимаете, вы же не верите мне, но он, именно он настоящий монстр! Источник всех моих проблем! Я понимал это порой достаточно отчётливо для того, чтобы начать действовать. Сначала выловить: стащить со стола, где он сидел, щебеча о непонятных глупостях. Потом связать. Главное связать ноги, чтобы не убежал. Очень сильно, запоминайте. Я стягивал верёвку до тех пор, пока кожа под ней не становилась тёмно-багровой, после несколько крепких надёжных узлов один на другой, и лишь после этого можно чуть расправить плечи. Руки связывал уже не так тщательно, потому что это чудовище никогда не отбивалось. Он никогда не плакал, не говорил что-то, не кричал, не умолял, и, возможно, именно это раззадоривало меня больше. Или мне только казалось, что он молчит? Я бил его, каюсь. Но вы же не понимаете ни черта. Ни черта… Бил много, пинал, швырял, кидался предметами. В какой-то момент в голове щёлкало, и я просто смотрел, как он пытается встать и вытирает рукавами кровь из носа. Сидел возле ванной и слушал, как льётся вода из крана, и ни о чём не думал. Пустота. Не понимаю, что мне нравилось в его теле. Подростковое, худощавое. Острые плечи и локти, выпирающие ключицы, нос-кнопкой, маленький рост. Едва-едва мне по плечо. Я любил пафосных, элегантных пышногрудых женщин, а не маленьких мальчиков. Что в нём так привлекало меня? Не помню. Или именно в нём было то, чего мне так не доставало в горячих дамах, отдающихся за пару стаканов коньяка? Он отдавался бесплатно, и я пользовался этим сполна, погружаясь в состояние близкое к безумному сну. Не смотрите на меня с такими презрением, он же никогда на меня так не смотрел. Я трахал его в узких кабинках придорожных кафе, перед этим выпив шесть чашек кофе; на капоте автомобилей, менявшихся, кажется, почти каждый день; на холодных полах мотелей и на мягких коврах дорогих курортных домиков; на кроватях, скрипучих и старых, и широких с белоснежными простынями; у стен в переулках Праги и Лондона; на столах и в ду́шах. В любое время, когда мне приспичивало. Он никогда не сопротивлялся. Может быть, именно это меня подкупало? Я не из тех, кого заводят изнасилования, честное слово. Он был красивой до безумия куклой. Сейчас всяких делают: и стонущих, и моргающих. Но куклы, даже супер-дорогие, остаются куклами. А он был самой необычной из всех — ведь у него билось сердце, а кожа была очень тёплой и мягкой. Шелковистые волосы, которые можно пропускать сквозь пальцы и наматывать на них же, и чувственный рот, не говорящий никаких гадостей. Мне нравилось его вечное молчание, дающее согласие на всё. Нет, я же сказал, он никогда не сопротивлялся. Мне нужно было лишь тронуть его за плечо, чтобы он сел ко мне на колени, готовый на всё. Правда! «Да» он тоже не говорил, и кому оно надо? Точно не мне. Он был идеальной куклой. Нет, неидеальной. У него был сколот передний зуб. Упал на лестнице или подрался наверняка. Или это я его так ударил? Я ненавижу его и сейчас. Его болтовня, его руки с ледяными ладонями, которыми он обвивал мою шею и шептал лишние нежности. Я ненавидел его любовь к книгам и к мягким игрушкам. Да, чёрт! Каждый раз, стоило нам остановиться на заправке, а мне подойти к кассе, как он дёргал меня за рукав, заставляя смотреть на себя. Ещё одна самая жуткая привычка! Она навевала мне мысли, что он маленький ребёнок, а от этого было как-то неуютно. И вот, я смотрел на него, а он тыкал мне в нос очередной дешёвой мягкой игрушкой с этими отвратными кислотными цветами и ужасным качеством ткани. Единороги, мышки, коты, жирафы. Почему я всегда соглашался? Покупал их. И ими было завалено всё: бардачок, задние сиденья, багажник, даже пол в машине. Я натыкался на них повсюду и в нашей кровати. Ненавидел его за это. Ещё сладости. Он постоянно жрал чупа-чупсы и жаловался, что у него болит живот. Идиот, нет же… Что? Нет, бред, он вовсе не был ребёнком. Вы бы видели, что он вытворял… Он же помогал мне убивать всех этих людей. Ах, это мелочь, не хочу говорить о них, но знайте, это маленькое чудовище помогало мне закапывать трупы, уносить сумки с кусками тел. Он мыл мои ножи. Его руки все были в крови, как и мои. Помню, да, помню, как я облизывал его пальцы с этим железным вкусом, после того, как влажная земля перестала стукаться об пустую голову той жирной дуры. Мне нравилось его лицо в крови, и плевать: в своей оно было или в чужой. Он такой же как я, даже хуже. Он же демон, почему вы не хотите слушать?! Дьявол в человеческом обличье! Его ангельское личико лишь чудесная маска, которую мне так и не удалось срезать ножом, ведь я тоже был в его власти! Я бил его и душил, но он убивал меня гораздо заметнее. Высасывал душу и жизненное тепло! Вы все глупцы, раз верите ему. Нет, он не ребёнок, он монстр, похожий на милого мальчика. Позовите его… Я ничего не буду делать, просто хочу посмотреть ему в глаза… Я хочу вспомнить, какого они цвета. Просто посмотрю в его лицо… Позовите. Почему, почему нельзя? Неужели он не хочет меня видеть? Не врите. Он всегда был рад видеть меня, я знаю, знаю. Позовите. Хочу поговорить с ним. Я… Я мало с ним разговаривал… Я хочу поболтать. Хочу узнать наконец, как его полное имя. Позовите. Сколько ему было лет? Вы же знаете. Скажите, сколько ему было лет, когда мы познакомились в том паршивом месте? Мне внезапно… Стало интересно. Немного. Скажите! Шестнадцать? Ему было шестнадцать? Вот забавность. Мы путешествовали четыре года, то есть сейчас ему двадцать. Ну и какой из него ребёнок? Он маленький монстр. Такой же как я. Хуже, хуже. Позовите его. Я не буду обзываться. Просто позовите… Он же придёт, если вы скажете, что я хочу его видеть. Нет. Он любит меня. Я… Я помню… Его зовут***
Карл Джордж Райзен. 37 лет. Родился в 1985 году в Бруклине. В 11 лет лишился отца, погибшего при взрыве завода. С 11 до 15 лет подвергался систематическому насилию от матери, которой позднее был диагностирован ряд психиатрических расстройств. С детства отличался жестокостью к сверстникам и мелким животным. В 16 лет сбежал из дома. В 18 совершил первое установленное убийство. С 18 до 37 лет путешествовал по разным странам, совершая несогласованные убийства. В 33 познакомился в Париже с подростком шестнадцати лет, его имя __. Похитил его, принуждал к соучастию в преступлениях, насиловал, систематически избивал, удерживал в заложниках. В 2022 году упомянутый выше __ донёс на Карла Райзена в полицейском участке города Тельч, где Карл был схвачен правоохранительными органами. Также позже __ давал подробные показания в суде против обвиняемого.
Карл Джорж Райзен обвиняется в доказанных убийствах пятнадцати человек; совращении лица, не достигшего совершеннолетия; похищении подростка; удержанию в заложниках подростка; мелких грабежах; многочисленных насильственных актах и другом.
P.S. В данный момент освобождённый __ находится под защитой властей США и проходит лечение в больнице Mayo Clinic. В данный момент он достиг совершеннолетия, и власти гарантируют ему трудоустройство и присмотр, а также награду в размере 2 000 000$ за помощь в поимке особо опасного преступника.