Сжечь их всех!

Нежный великан Робб еще раз ощупал всю свою одежду снизу доверху, потом поискал у себя под ногами в снегу, и только потом посмотрел на него. — Наверное, я его в крипте выронил. Можешь спуститься в крипту и поискать мое кольцо? Оно мне очень нужно, — сказал Робб. Конечно, он торопливо закивал в ответ. Он никогда ни в чем не отказывал Роббу. Робб улыбнулся — его улыбка всегда была очень-очень доброй. Глаза — нет, не всегда. Иногда они были очень страшными. Но к нему — никогда. «Странный мальчик…» — он иногда слышал, как другие люди шепотом говорили такие слова про Робба. Им не нравилось, что он бегал с пятью большими волками, проводил все свое время в крипте или богороще. А еще он был всегда очень-очень спокойный. Он всегда знал, что будет и что должно быть. Одни говорили, что ему помогают Старые Боги. Другие — что за ним стоит что-то темное. Он не понимал их. Что еще темное за ним может стоять? И почему они говорят про Робба плохо? О нем они тоже говорили плохо. Он не понимал, почему они так с ним. Он никогда не делал им ничего плохого. Но они смеялись над ним, говорили всякие гадости и иногда даже делали, поэтому он любил быть вместе с Роббом, Бендженом и Новым Недом. Он слышал, что другие называют Робба «лорд». Это значит, что он самый-самый главный. И все должны его слушаться. И он его слушался. Всегда-всегда. И когда Робб сказал идти в крипту, он пошел, хотя ему было страшно. Очень-очень страшно. Робб часто туда ходил, чтобы помолиться и поговорить с предками. И носил блестящее золотое колечко, которое крутил на пальце. Словно хотел его снять. Словно оно ему не нравилось. Крутил, крутил — и потерял. Если взять факел, будет светло, колечко будет блестеть и он его обязательно найдет. Куда же пошел лорд Робб? Наверное, здесь, с каменными лицами тех, Старков, что ушли недавно. Он и сам их помнил. И очень по ним скучал. Сначала уехала Лианна — и больше не вернулась. Потом уехали лорд Рикард и Брандон — и умерли. Потом Старый Нед поехал за ними. Он помнил их еще маленькими. Он тогда помогал им с лошадьми. Лианне всегда нравились самые дикие, которых никто не мог объездить. Брандон хотел кого-то большого и сильного, как он сам, но смирного — ему не хотелось тратить время, чтобы объездить коня. Старый Нед был похож и непохож на них обоих, ему хватало терпения, чтобы приучить коня к себе, но он выбирал спокойных и послушных. Тех, кто никогда не дрогнет перед лицом опасности. Больше всего ему нравился Нед. Лианна была красивой, очень-очень красивой, но даже он знал, что она никогда не заметит такого, как он. Брандон мог быть злым, даже если хотел просто веселиться. А Нед был просто милым и добрым. Таким же, как Робб. Новый Нед, сын Бенджена, был таким же, как Брандон, но Робб хорошо его воспитывал и не давал стать сильно злым. Он взял факел со стены и пошел, вздрагивая от волнения, когда видел в темноте лица статуй. Всех сразу. Лицо Рикарда — суровое. Лицо Лианны — улыбчивое. Лицо Брандона — гордое. Лицо Неда — грустное. Но его пугали не они. А тени. Тени и холод от каждой статуи. Он шел дальше, стараясь не думать слишком много. Дошел до того места, где должен был сидеть Робб. А, вот и оно, колечко. Блестит ярко-ярко на каменном полу. Прямо у ног Старого Неда. Робб часто сидит здесь, прижимаясь к статуе отца. Он наклонился к кольцу, когда над его головой захлопали крылья и раздалось громкое: «КАР!» Он закричал от страха, подпрыгнул на месте и упал прямо на задницу. И только потом понял, что зря испугался, это всего лишь ворона, которая прилетела, чтобы сесть на плечо старому Неду. Фу. Он попытался было встать, посмотрел на эту ворону… И ему показалось, что в ней что-то странное. Его все считали дураком. Но он не дурак. Он умеет считать да пяти. И сейчас, загибая пальцы, сосчитал глаза этой вороны. Один… два… Три? Но почему? Должно быть два! А потом он вдруг застыл, его тело скрутило болью. Он хотел закричать, но язык и губы словно окаменели. Где же эта ворона? Куда она пропала? — Бедняга… — пропел над ним чей-то голос. Он изо всех сил пытался повернуть голову, чтобы увидеть того, кто говорил… Но все, что ему удалось разглядеть, это горящий в темноте красный глаз. — У тебя была своя цель, — продолжал голос. — И у тебя ее забрали. Одна оплошность — и твоя судьба разбита вдребезги. И не только твоя. Теперь ее придется восстанавливать… Ты остался со сломанным разумом, чтобы помогать тому, у кого будет сломано тело. Он не понимал. Ему было страшно. Он чувствовал, как по штанине течет теплая струйка, пока красный глаз смотрел на него. — Крылатый Волк так и не явился в этот мир. И никогда не явится. Вместо него ты будешь служить Повелителю Волков, Повелительнице Костей и Дракону Роз. Но для этого ты должен стать большим, чем ты есть. Ибо лорду нужен его рыцарь… Боль утихла так же быстро, как и появилась. Мышцы резко расслабились и он упал на пол крипты, корчась и метаясь во все стороны… Он не знал, как долго он лежал здесь. Опомнился только когда услышал чьи-то шаги. Огляделся в последний раз, пытаясь найти красный глаз или странную ворону. И не увидел ничего, кроме теней. А потом провалился в бездонную черноту. Как долго он там пробыл? Этого он не знал. Очнувшись, он понял, что его везут куда-то на телеге. Застонал, огляделся вокруг — и увидел Робба, он шел рядом со слугами, толкавшими эту телегу. И теребил кольцо на пальце. Робб заметил, что он очнулся и вздрогнул. — Стойте! Он пришел в себя! — крикнул он слугам. — Ходор! — это уже к нему. — Ты в порядке? Что с тобой случилось? Ходор моргнул, пытаясь привыкнуть к дневному свету, и кивнул в знак согласия. — Да, — ответил он. — Я в порядке. Спасибо, Робб. --- Мия IV Их распределили еще до того, как они принесли присягу. Пип, Эмброуз и Кив присоединились к разведчикам, Гальдер и Черный Том — к строителям, ну а ей с Недом Иглой пришлось стать стюардами. Никто не жаловался, кроме, может быть, Черного Тома, который хотел стать разведчиком, как и его брат, но лорд-командующий напомнил, что все они братья и служат одной идее. И что у Черного Тома острый ум и умелые руки — как раз то, что нужно строителям, чтобы поддерживать работу замков, которым уже не одна тысяча лет. Потому что это задача не из легких. Они с Недом хорошо понимали, почему их определили в стюарды. Нед, что было большой редкостью для простолюдина, умел читать и писать. У Мии были проблемы с буквами, но считать она умела хорошо. Но еще лучше она умела охотиться и ее навыки сильно помогли бы накормить множество голодных ртов в Черном Замке. Особенно тогда, когда отряды разведчиков возвращались из очередного рейда. Но то, что она видела смысл и логику в решении командиров, еще не значит, что она не была разочарована. Она мечтала сражаться с одичалыми, защищать королевство, мечтала, чтобы ее имя вошло в легенды. Да, ее не взяли в разведчики, но она не слишком расстраивалась, ее работа тоже была очень важной. А если на замок нападут, она тоже сможет показать себя с оружием в руке, как и все остальные дозорные. Да и потом, охотники получали куда больше свободы, по сравнению с другими черными братьями. А она всегда старалась жить по-своему, ни на кого не оглядываясь. И все же, у стюардов было полно другой работы, часто очень неблагодарной. Кормить воронов, убирать комнаты, готовить пищу, выносить ночные горшки и так далее. Девушка делала все это, стиснув зубы. Но делала, с нетерпением дожидаясь, когда ей снова можно будет идти охотиться. Немного скрашивало ее настроение наблюдение за тем, как сир Лоррент занимался тем же самым, что и она, ругаясь себе под нос, когда ему приходилось драить пол или выносить чужое дерьмо. И когда она, наконец, нашла свое место, в ней родилось новое беспокойство: что же дальше? Кив часто хвастался, что они с Гренном теперь лучшие друзья, и что присматривается сам первый разведчик и даже лично его тренирует. Он имел все шансы стать преемником Полурукого, если, конечно, не облажается. И она искренне радовалась за Кива. А еще задумывалась о том, кем может стать сама. Ответ пришел на пятый день после присяги. — Разве не странно, что он до сих пор не назначил своего личного стюарда? — она подметала пол, когда услышала разговор одного из более опытных братьев, чьего имени никак не могла вспомнить. Его собеседника она узнала, это был Уолдрон или просто Уолли, прославившийся тем, что наваливал такие огромные кучи, что стюарды отказывались чистить его ночной горшок и ему приходилось заниматься этим самому. — Да, странно, — согласился Уолли. — Но ты же знаешь, что лорд-командующий всегда подходил к этому делу долго и основательно. Давал новеньким, так сказать, себя проявить. А они и рады. Все знают, что стать его стюардом — верный путь к большим свершениям. Старший вербовщик с этого тоже начинал. И Торрен им в свое время был. А бедняга Томмен Серретт, который мог помереть в первой же стычке, уже через год работы у лорда-командующего уехал командовать Сумеречной Башней. — Ну он же знал, кого выбрать, правильно? — Само собой. И сейчас, я думаю, присматривается к молодняку, смотрит, кто на что способен. И в этот раз, я думаю, даже пристальнее обычного. Старого Медведя не просто так прозвали. Этот мальчишка запросто может оказаться последним его стюардом… Личный стюард лорда-командующего. Надо же. Она задумалась, почему он и в самом деле никого до сих пор не выбрал. Может, никто не привлек его внимания. А может, он положил глаз сразу на нескольких и пока не сделал выбор между ними. Но вопрос, что именно делать ей, даже не стоял. Привлечь его внимание. Если он уже выбрал ее одним из кандидатов, нужно было как-то выделиться. Если же нет… Надо придумать, как предъявить себя с лучшей стороны. Увы, но она была далеко не единственной, кому пришла в голову эта идея. Она замечала, как Лоррент с завидной частотой вызывается приносить еду в комнату лорда-командующего, пока она занимается чем-то вроде колки дров. Но потом и она нашла небольшой шанс для себя, когда заметила, что броня лорда-командующего нуждается в чистке, привела их в порядок и отнесла в его покои. Он сидел за столом и что-то писал, но кивнул ей, когда она сложила его вычищенные и починенные вещи на место. Заметил ли он ее старания, оценил ли их — этого Мия не могла сказать. Но продолжала в том же духе. Иногда приносила ему обед раньше, чем это успевал сделать Лоррент, проводила много времени в воронятнике и пару раз даже помогала ему отправлять почту. Но шли дни, пошла уже третья неделя ее службы, а она не была уверена в том, что он вообще знает то имя, которым она здесь представлялась. Пока они не пересеклись на тренировочной площадке, где они, как обычно, оттачивали боевые навыки вместе с Кивом. Она орудовала копьем, помогая своему другу-разведчику учиться отражать удары самого популярного оружия одичалых. После получаса тренировок и поединков Мия присела отдохнуть, подняла глаза вверх… И увидела, что Мормонт со своим вороном смотрит прямо на нее. Их взгляды встретились на мгновение, а потом Кив позвал ее продолжить тренировку. Как раз вовремя. — Хватит махать палками, Кив. Давай в этот раз поработаем железом, — и Кив довольно усмехнулся. Они кружили друг напротив друга и она чувствовала на себе пристальный взгляд Мормонта. Кив, как обычно, замахнулся широко и мощно, она резко присела, поднимая щит, и отразила меч противника вверх, а сама нанесла колющий удар в живот. Тренировочная кираса, конечно смягчила удар, но приложила она его все равно неслабо. Он отшагнул назад, расправил плечи и стал работать больше в защите. Теперь Кив не проводил таких быстрых, мощных и не слишком обдуманных атак, он старался задавить противницу, нанося ей несильные, но частые удары, заставляя уворачиваться или блокировать и не давая времени атаковать самой. И все же она нашла в нем еще одну слабость — он по-прежнему полагался на разницу в росте и больше прикрывал щитом нижнюю половину тела, чем верхнюю. Он не думал, что она решит ударить его сверху, хотя такое решение было бы очевидным, будь она чуть повыше. Как только Кив замахнулся для очередного удара, Мия резко вонзила свой меч в землю и, схватившись за щит обеими руками, ударила его по правому запястью. Кив выронил меч и Мия рванулась… нет, не к его оружию и даже не в своему. К ограждению тренировочной площадки. Легко на нее забралась — и прыгнула на противника сверху. Кив успел лишь поднять щит вверх, чтобы она не шарахнула его по голове своим. Но силы удара, в который она вложила вес своего тела, была достаточна для того, чтобы сбить его с ног. Кив упал, Мия тут же выдернула меч из земли, нависла над ним и направила острие ему в грудь. — Сдавайся, — выдохнула она. — Да сдаюсь я, сдаюсь, — заставил себя улыбнуться Кив. Милу, мать твою за ногу, что на тебя нашло? Ты никогда не дрался с такой яростью… Чуть руку мне не выбил, засранец… — она, как всегда, протянула ему руку, и он, как всегда, поднялся на ноги сам, но этот жест оценил. Она подняла голову, ища лорда-командующего — но он уже куда-то ушел. Проклятие… Неужели все это было зря? Через час или около того она убиралась в оружейной, когда к ней зашел Нед Игла. — Эй, евнух, — окликнул он. — Я не знаю, что ты наворотил, но тебя зовет сам лорд-командующий. От волнения она выронила кирасу, которую держала в руках, и вылетела из оружейной, крикнув напоследок: «Спасибо!». Пробежала по нечищеному снегу к той части замка, где жили командиры. Сама она так и не успела снять тренировочную одежду. И только когда поднялась наверх, замедлила шаг и постаралась успокоиться. Заставив себя дышать ровно, постучала в нужную дверь. — Заходи! — донесся до нее хриплый голос Мормонта. Мия зашла, стараясь держать спину ровно. — Милорд, вы хотели меня видеть? — она надеялась не показать в своем голосе нотки надежды, но не смогла перестать думать о том, как здорово будет, если он все-таки возьмет ее личным стюардом. Но он просто указал на один из двух стульев у себя в комнате. — Садись, — буркнул он и она тут же села, не раздумывая — такая неощутимая аура власти исходила от этого человека. Когда Джиор Мормонт говорил, все молчали и слушали, и она тоже. Сейчас он словно забыл о ней и поднес руку с несколькими зернами к сидевшему на его плече ворону. Тот довольно каркнул и начал энергично клевать его кожаную перчатку. — Я давно обратил на тебя внимание, Милу Стоун, — начал он и она даже дыхание затаила от нетерпения. — Ты прилежный работник и хороший боец. Я прекрасно понимаю, что ты старался привлечь к себе мое внимание… И тебе это удалось. Но, в отличие от других, не уклонялся от своих прямых обязанностей в пользу тех, которые могли бы произвести на меня большее впечатление. — Спасибо, лорд-командующий, — выдавила из себя Мия, чувствуя неприятную сухость во рту. Он понимающе хмыкнул. — Ты способный. Способнее многих. Но… — ее сердце замерло, — …я не понимаю, за каким Иным ты все это время вела себя так глупо? Она открыла было рот, чтобы ответить, но слова застряли в горле, когда она осознала, что он сказал «вела». — Глупо! Глупо! — закаркал ворон, после чего вернулся к поеданию зерен из руки Джиора. — Лорд-командующий… — пробормотала она. — Вы что-то путаете… я… — Да, ты всем сказала, что ты евнух. Очень удобное прикрытие для твоего нежного голоска и отсутствия растительности на лице. И ты подумала, что можешь этим обмануть всех? Кто-то, может, и поверит. Они видят тебя в такой же одежде, как и всех, с мечом на поясе, видят, что ты умеешь им владеть… И знают, что женщин здесь нет. И они не видят перед собой женщину. Даже если кто что и заподозрит, ты заранее подбросила удобный и понятный ответ. И они ему верят, потому что это проще, чем присматриваться и задумываться. И что она могла на это ответить? Его тяжелый взгляд словно пригвоздил ее к стулу. — Вы сказали… Что я могу обмануть многих… А вас? — наконец, спросила она, окончательно выдавая себя с головой. В ответ он иронично улыбнулся. — Я вырос на Медвежьем острове, куда многие века совершают свои набеги одичалые. Наши женщины учатся сражаться вместе с мужчинами. Все могут за себя постоять. А многие идут еще дальше. Мы с Мейдж, моей сестрой, с детства тренировались вместе. И я видел, как Дейзи, ее старшая дочь, впервые взмахнула мечом. Когда другие женщины дарят своим дочерям на именины кукол и наряды, Мейдж подарила Дейзи моргенштерн… — говорил он. — Поэтому я хорошо знаю, как выглядит женщина с оружием и в доспехах. Я знаю, как она двигается в бою. Ты можешь перевязать грудь, чтобы она не выступала, но твои бедра все еще шире плеч — и твои движения тебя выдают. Не скажу, что я догадался сразу, мне пришлось понаблюдать за тобой какое-то время, чтобы убедиться, но… Заподозрил я довольно давно. — Давно! Давно! Мия сглотнула ком в горле. — Я… Я просто хотела… И хочу служить чему-то действительно стоящему. Не умереть на каком-нибудь перевале в Долине и не стать забитой женой какого-то крестьянина… Я хочу стать Щитом, охраняющим царство людей, и Светом, что приносит рассвет… Сражаться за что-то большее, чем золото, приказ какого-нибудь лорда или даже за свою жизнь, — выпалила она, уже ни о чем не думая. Потому что он позвал не для того, чтобы похвалить или, тем более, предложить место возле себя. Ее, скорее всего, ждет высылка обратно на юг, пока не догадались остальные, не поймали ее, не изнасиловали и не убили… Она снова вспомнила Дэнни Флинта. — У тебя доброе сердце, девочка, — вздохнул Джиор. — Я верю тебе. Если бы хотя бы каждый третий из наших братьев придерживался таких же убеждений… Но жизнь здесь — это не сказка и не баллада. Ты хоть понимаешь, чем мы все рискуем? И какую опасность ты можешь навлечь на тех, кто попытается тебя защитить? Тут ей возразить было нечем. — Я… Я знаю. Но если меня поймают, я… Я понимаю, что меня ждет. Прошу вас, лорд-командующий, умоляю, позвольте мне остаться! Я… Я уже приняла обеты. Приняла их как Мия Стоун, а не Милу. Я поклялась богам, что умру на своем посту, не возьму мужа и не рожу детей. Я принесла ту же клятву, что и все остальные. И если вы меня вышлете, я… Я стану клятвопреступницей. Аргумент был довольно слабый и она это понимала. Сама она не слишком верила в то, что боги как-то накажут ее за нарушение клятвы. Но ее обязательно накажут за это люди, если узнают. — Вы же сказали, что я хороший боец! И работы я не боюсь никакой, я могу стать лучшим стюардом из всех. Я… Я просто хочу служить Дозору. — Дозору! Дозору! — Я понимаю тебя, девочка, понимаю, — Джиор откинулся на спинку кресла. — Но если с тобой что-то случится, это будет на моей совести… — еще один тяжелый вздох. — Давай так поступим. Я назначу тебя в ученики к вербовщикам, чтобы ты как можно меньше попадалась на глаза в Черном Замке. Ты будешь и дальше служить в Дозоре, а в перерывах между походами за новобранцами станешь и дальше служить стюардом. Правда все наши вербовщики ушли как раз вчера, их не будет три луны, потом две луны они будут отдыхать. Этого времени тебе должно будет хватить на то, чтобы узнать тонкости их работы и в следующий раз ты поедешь с ними, а пока… — он глотнул еще воды из кружки. — Пока ты будешь… — Зерно! Зерно! — закаркал ворон, прерывая его речь. — Проклятая птица, — проворчал Джиор и зачерпнул еще зерна из мешочка в ящике стола. Ворон принялся нетерпеливо клевать, а Мия смотрела на него, с трудом сдерживая непрошеные слезы. — А ты, — Мормонт снова обратился к ней. — Пока будешь моим личным стюардом. Ей показалось, что она ослышалась. Нет, это не может быть правдой… — Я? Ваш личный стюард? — Да, мой личный стюард. Все свое время ты будешь проводить либо здесь, в этой башне, либо на охоте. Так у тебя меньше шансов быть пойманной. Если ты не справишься с этой работой, я через три месяца скажу всем, что мне нужен стюард получше. Если справишься — что ты сама захотела послужить Дозору в качестве вербовщика. Это, если ты не знала, едва ли не самая почетная работа, куда берут только тех, кто заслужил особого доверия, кто точно не дезертирует, оказавшись на юге. А уж для того, кто служит первый год, это огромная честь. И все же я не совру, если скажу, что ты этого доверия достойна. — Достойна! Достойна! — подхватил ворон, рассыпая зерна по столу. — Проклятая птица… — повторил Джиор, но Мии казалось, что он на самом деле доволен ее словами. Да и ей самой они показались довольно уместными. Он ей доверился — и наглядно это продемонстрировал. Он доверил ей продолжать исполнять свой долг и отвечать за последствия всего, что она совершала. Конечно, место, которое он ей предлагал… Она не совсем об этом мечтала. Но все равно была готова посвятить себя этому делу. И сама она доверится Джиору Мормонту — доверит ему хранить свою тайну. — Благодарю вас, лорд-командующий. Это огромная честь. Я не забуду вашей доброты и отдам Дозору все, что у меня есть… — Ну, ну, девочка, кончай уже льстить… Я тоже кое-что получу от этого, — улыбнулся он и в голове Мии тут же возникла пугающая догадка о том, что именно он хочет сказать. И она ошиблась. — Никто из стюардов, кроме тебя, не забывает класть лимон мне в пиво. — Пиво! Пиво! Мия, не удержавшись, рассмеялась, Джиор тоже усмехнулся в ответ, а потом повернулся к массивной тумбе возле стола. — Вот, думаю, тебе пригодится, — он что-то вынул оттуда и бросил ей. Это оказалась странная деревянная воронка, носик которой почему-то был изогнут. — Раньше у нас служил один евнух, немолодой уже, и ему очень не нравилось присаживаться на корточки в снег, чтобы справить нужду, особенно в метель и мороз. С этой штукой ты сможешь мочиться стоя. Пусть хоть одним подозрением меньше станет… — он кивнул на дверь. — Ты свободна. Приступишь к своим обязанностям завтра на рассвете. А сегодня, я уверен, тебе есть, чем заняться. Последние слова он произнес своим обычным суровым тоном, давая понять, что больше ее у себя не держит. Мия понимающе кивнула и вышла, запихнув воронку в карман и стараясь не думать о том, помыл Джиор эту штуковину после прежнего владельца или нет. Уже в дверях она обернулась, отвесила глубокий поклон, и ушла. Она честно старалась держаться спокойно, как будто ничего не произошло. Но так и не смогла стереть с лица дурацкую улыбку до конца дня. --- Кейтилин II Этот день был действительно прекрасным. Воздух был слегка прохладным, но солнце приятно грело даже по утрам, а по ярко-голубому небу плыли легкие облака, похожие на раскрывшиеся коробочки хлопка, и время от времени накрывали землю успокаивающей тенью. Вот оно какое — лето на Севере, когда можно немного расслабиться и не вырывать у погоды каждый подходящий момент для выращивания урожая, когда месяцы сплошных снегопадов чередовались с месяцами сплошных ливней. Когда было лето, она даже иногда забывала, где находится. Иногда, в самые ясные и теплые дни, можно было выйти наружу без плаща и совсем не замерзнуть. Когда-то она вообще боялась выходить из замка в любые другие дни, кроме вот таких. Но прошли годы и Север стал частью ее, а она — частью Севера. Она научилась радоваться холоду и находить бесконечные серые холмы и бескрайние хвойные леса очень красивыми, особенно, когда их накрывало белым снежным покрывалом. Она и одеваться стала так же, как и местные жители. Сначала просто из соображений практичности, а потом просто привыкла. Даже когда ездила на юг, она не меняла своих привычек в одежде. Но самой главной переменой в ее жизни, которой она стыдилась до сих пор, было то, что она стала почитать Старых Богов. Это было нелегко. Она до сих пор регулярно посещала септы и ставила свечи Семерым. Но именно Старые Боги заботились о ее сыне, дочерях и племяннике. Старые Боги лечили их хвори, Старые Боги приносили им удачу, Старые Боги давали ей видения о будущем. Да, давали их редко. Да, они были краткими и расплывчатыми. Но они никогда не ошибались. Она продолжала верить в Семерых, она почитала и уважала их. Но в час нужды их рядом не было. А Старые Боги — были. И она чувствовала себя обязанной им. За семью, за долг и за честь. И она приказала расширить богорощу в Винтерфелле, выделив новые участки и высадив молодые саженцы чардрев в свежую почву. Они очень быстро росли, словно их подпитывала близость к другим чардревам. Она поощряла других делать то же самое со своими богорощами и щедро платила Ночному Дозору за то, что они привозили из-за Стены новые саженцы. И еще она сблизилась со многими влиятельными женщинами Севера, когда они вместе молились за своих сыновей, мужей и сородичей. Многих их которых уже не было среди живых после восстания Роберта Бунтаря — и, особенно, Опустошения. Те, кто пережил этот день, рассказали, как все было. Тайвин Ланнистер подошел к городу чуть раньше Неда и Джона Аррена. Он решил обмануть короля, притворившись, что идет к нему на помощь, а затем открыть ворота союзникам. Эйрис ему не поверил и как только Нед с остальными вошли в город, который уже штурмовали солдаты Ланнистеров… Тогда все и случилось. Стоит ли удивляться тому, что почти полтора десятка лет после этого события Севером управляли женщины? Бенджен Старк, на чьи плечи вдруг свалилось бремя управления чуть ли не половиной Вестероса, не проявил к этому совершенно никакого интереса. Пришлось за дело взяться им. Мейдж Мормонт, Барбри Дастин, Аригель Сервин, Донелла Хорнвуд, Сибелла Гловер, Бетани Амбер, Алис Карстарк и она. «Восемь Вдов» — вот как их прозвали. Часто к ним присоединялась девятая «вдова», Бетани Болтон, которая вдовой формально не была, но на самом деле видела своего мужа немногим чаще, чем они своих. Поначалу гордые лорды-мужчины, такие как Виман Мандерли и Родрик Рисвелл, возмущались тем, что Севером правят женщины. Но разве не они воспитывали наследников и помогали неопытным братьям и кузенам сохранить порядок в самые тяжелые годы? Оставались еще Русе Болтон и Джорах Мормонт, но они слишком много времени проводили на юге, в Среднем Совете. Не все были довольны тем, что самые влиятельные лорды Севера из тех, что пережили войну, окунулись в игры южан, забыв о родных землях. Но если Русе пребывал в Сумеречном Доле едва ли не круглогодично, то Джорах довольно долго был фактическим лордом Винтерфелла при малолетстве Робба и безразличии Бенджена. Теперь же, когда лорд Старк подрос и готов был править самостоятельно, он тоже стал проводить все больше времени на юге. И очень быстро стал самым главным противником лорда Болтона, с которым расходился во всех важных вопросах. Там, где Джорах выступал за реформы и новые правила для нового мира, Русе упирался и цеплялся за «старые традиции» и «законы предков». А еще постоянно обвинял Бенджена, Джораха и даже Робба в злоупотреблении властью, в том, что они воспользовались слабостью королевского престола и могут за это поплатиться Несмотря на то, что леди Болтон была способной и умной женщиной, на которую можно было положиться, Кейтилин никогда с ней не ладила. Дочь Хостера Талли была прямолинейной, упрямой и откровенной, тогда как сестра леди Барбри всегда была тихой и скромной, и действовала только тогда, когда была уверена, что ее муж не будет против. Старшая леди Мормонт откровенно презирала жену Русе, а вот Кейтилин стала для нее по-настоящему близким человеком. Хотя чему тут удивляться? Кое-кто до сих пор называл ее леди Старк, по привычке. Несмотря на то, что первую половину жизни она носила имя Кейтилин Талли, вторую — Кейтилин Мормонт. А Кейтилин Старк затерялась где-то между ними на очень короткое время, когда она успела побывать сначала женой, а потом вдовой Эддарда Старка. Она все еще оставалась матерью лорда Робба Старка и ее голос по-прежнему имел вес в Винтерфелле. Сегодня Джорах приехал к ней и пока они шли в богорощу, она воспользовалась моментом, чтобы полюбоваться на него. Он не был каким-то особым красавцем. Нед, впрочем, тоже не был. Зато у Джораха было его сердце. Та же яростная верность, безусловная любовь и непреклонное, иногда даже чересчур, упрямство. Он был честным человеком, но ради любви мог совершить любое бесчестье. Но главным, что их объединяло, была готовность разорвать любого врага, угрожающего их семье. Какое-то время она пожила с волком — теперь его место занял медведь. Который, возвращаясь в свою берлогу из Сумеречного Дола, очень долго не мог успокоиться и унять ярость. Сейчас на нем был серо-черный плащ с темно-зеленой изнанкой — два цвета его фамильного герба. Она сама его сшила и ее ювелиры сделали для него ожерелье, толстую золотую цепь с обсидиановой подвеской в виде медведя. Она, идя под руку с мужем, была одета в длинное серо-зеленое платье, а на ее плечи был накинут плащ из мягкого черного бархата. Те же самые гербовые цвета, но не такие яркие. Они оба не хотели затмить жениха с невестой. Вид у Робба был по-настоящему королевский. Вся его одежда была черной, как зимняя ночь, только на груди было вышито белое чардрево с ярко-красными листьями. Плащ лорда Винтерфелла удерживали серебряные застежки в виде волчьих голов, а сам плащ был ослепительно белым, но еще ярче на нем выделялась серебряная голова лютоволка. Редкая юношеская бородка и каштановые локоны, наследие Талли, были аккуратно подстрижены. Кто-то говорил, что он не слишком похож на Старка — но сейчас такого сказать не мог никто. Перед ними был истинный Хранитель Севера. Раньше, пока не родился Эдрик, Робба часто называли Маленьким Волком. Эдрик, или Нед, как он предпочитал называться, тоже был рядом. Сын Бенджена Старка и Даны Вулл унаследовал черные, как смоль, волосы матери, а глаза у него были не голубыми, как у отца, а ярко-серыми, как у покойного дяди, в память о котором он сократил свое имя. Он был прикрыт простым серым плащом без герба. И уже почти сравнялся в росте с отцом, несмотря на то, что Бенджен и сам был высоким. Впрочем, леди Дана возвышалась над мужем почти на целую голову. И Эдрик, похоже, всерьез собрался догнать и ее — и даже перегнать. Дана стояла за спиной сына, а Бенджен, будучи старшим в семье, занял место перед сердцедревом. У ног Эдрика лежал Кусака, которому было явно скучно. Чего нельзя было сказать о его братьях и сестрах. Все они — Морозный Клык, Серый Ветер, Ловец Солнца, Теанна и Сладость — смирно сидели, глядя прямо перед собой. Кейтилин до сих пор относилась к этим волкам с настороженностью, но сейчас ее даже позабавило то, что звери вели себя куда спокойнее большинства гостей. И уж точно лучше ее собственных дочерей. Мейдж и Миниса, наплевав на торжественность момента, о чем-то перешептывались между собой, а старшая при этом умудрялась еще и строить глазки молодым гостям мужского пола. И вот показалась невеста. Низенькая, стройная — и красивая, несмотря на то, что озерные люди, мягко говоря, не отличались красотой. На ней был ярко-изумрудное платье, покрытое узором в виде мелкой рыбьей чешуи, отчего платье мерцало с каждым ее шагом. За ней тащился длинный шлейф, ее стройную талию обхватывал грязно-зеленый корсаж из кожи болотной ящерицы. На руках блестели толстые металлические браслеты и такое же ожерелье в виде ящерицы, кусающей себя за хвост. Каштановые волосы, забранные вверх, были связаны серебряной сеткой, украшенной изящно вырезанными лилиями из аметиста и оникса. И, наконец, ее плечи закрывал зеленый плащ с гербом дома Ридов, отороченный заячьим мехом. Девушку вел ее дядя и она, похоже, сильно волновалась. Кейтилин она нравилась, но она беспокоилась о том, смогут ли они ужиться с Роббом. Ее сын был мальчиком тихим и мрачноватым, а Мира была полна энергии и веселья. Возможно, с Эдриком они сошлись бы намного лучше, но Робб и Бенджен считали, что им нужно укрепить связи с Перешейком. Поэтому свадьбе быть. Бенджен слегка улыбнулся и церемония началась. Поляна в богороще была полна, некоторые из гостей, не поместившиеся здесь, стояли за деревьями и едва видели жениха с невестой. — Кто идет предстать перед Старыми Богами этой ночью? — спросил Бенджен. — Мира из дома Ридов, леди Сероводья, защитница Перешейка, пришла, чтобы выйти замуж, — ответил ее дядя. — Взрослая и расцветшая женщина, законнорожденная и благородная. Она явилась просить благословения Старых Богов. Бенджен кивнул и повернулся к Роббу. Кейтилин почувствовала непрошеные слезы на глазах и быстро вытерла их, чтобы никто не заметил. — Кто пришел, чтобы взять ее в жены? — Робб из дома Старков, лорд Винтерфелла, Хранитель Севера. Кто отдает ее? — Виллем из дома Феннов, лорд Темноцветья, двоюродный кузен Хоуленда Рида, дядя Миры Рид, — произнес мужчина и улыбнулся Мире. Кейтилин задумалась о том, кто же подарил невесте эту сетку для волос. Может, она принадлежала ее матери? — Возьмешь ли ты эту женщину? — спросил Бенджен у Робба, когда дядя Миры отошел. — Возьму. — Возьмешь ли ты этого мужчину? — Да, — сказала Мира. Они взялись за руки и вместе преклонили колени на ковре, расстеленном прямо на земле перед сердцедревом, а все остальные начали молиться. Жители Перешейка были еще набожнее, чем все другие северяне, и никто из присутствующих не осмелился нарушить таинство молитвы кашлем, вздрагиванием или, тем более, разговорами. Когда молитва закончилась, Мира последней поднялась на ноги и Робб снял с нее плащ, передал его дяде, а затем принял из рук Эдрика другой, такой же, как и тот, что носил он сам. И накинул его на плечи Миры. Все это время в богороще стояла полная тишина. Потом они пошли в замок, где их уже ждал свадебный пир. И как только последний из гостей покинул границу священной рощи, все как по команде заговорили, засмеялись, захлопали в ладоши. Как будто они перешли не из одной части замка в другую, а из другого мира, где обитало нечто, требующее молчаливого почтения. Они с Джорахом поступили точно так же, как и остальные, болтали и смеялись со слезами на глазах. Она вспомнила свою вторую свадьбу на Медвежьем острове и надеялась, что здесь все пройдет… скажем так, поспокойнее. Потому что Мормонты и их знаменосцы гуляли на свадьбе так, словно знали, что завтрашнее утро не наступит никогда. Робб и Мира заняли места во главе стола, Кейтилин и Джорах сели рядом с женихом как его мать и отчим. С другой стороны сели Виллем Фенн и Джоджа Блэкмайр, тетя Миры. Кейтилин позволила себе улыбнуться и взяла Джораха за руку, глядя на то, как шепчутся друг с другом Робб и Мира. Они веселились, глядя на пирующих перед ними людей, показывая из друг другу и рассказывая о них интересные вещи. Может, она была неправа. Может, Мира пробудит в ее сыне искру жизни и тепла, а он станет для нее опорным камнем и стоячей водой. Пир шел своим ходом и она тоже огляделась, чтобы посмотреть, как поживают ее гости. Пожалуй, стоило пообщаться с Барбри, с которой они уже давно не виделись. Лучше всего, конечно, если бы Мейдж-старшая к ней присоединилась, но ей сейчас было не до этого. Лианна, ее младшая дочь, была в плену у Железнорожденных, и она вообще не смогла приехать на пир, прислав вместо себя мрачную, как ночь, Дейзи. Наверное, ей стоит ее как-то успокоить. И Барбри, возможно, поможет ей в этом. И с Виманом надо поговорить об укреплении Соленой Гавани и переброске туда части кораблей из Белой Гавани. Если Железнорожденные снова насядут на Север, их нужно будет чем-то встретить. И тут она увидела нечто, что заставило забыть ее обо всех планах. Миниса о чем-то тепло беседовала с Домериком Болтоном, водя пальцами по ткани его дублета. И Кейтилин тут же недобро прищурилась. С тех пор, как ее дочь почувствовала себя женщиной, она не пропускала ни одного симпатичного юношу, но выбор свой остановила на том единственном, на кого они с Джорахом ни за что бы не согласились. «Наверное, поэтому она его и выбрала», — подумала Кейтилин. Она не доверяла Домерику, несмотря на то, что он казался добрым и обаятельным. И все же, как бы он ни заискивал перед ней и перед Барбри, он все равно оставался сыном лорда Русе. И было в нем что-то такое… Что просто выводило ее из себя. Джорах перехватил ее взгляд, понимающе улыбнулся и сам встал из-за стола, готовясь сыграть роль сурового отца. Она благодарно кивнула ему. С другой стороны уже приближался Ходор… То есть Уиллас, как его теперь снова называли. Она улыбнулась еще шире, вспомнив ту шокирующую новость. Ходор-Уиллас до сих пор поражал всех, кто знал его раньше. Они просто столбенели, когда он начинал говорить. Она видела, как родственники Миры стали вставать из-за столов, чтобы начать танцевать. Сами жених с невестой танцевать не хотели, им больше нравилось говорить друг с другом. — Думаю, я пока поговорю с кем-нибудь из своих сестер… — сказала она, решив оставить молодых наедине. Робб кивнул — он знал, что Восемь Вдов звали друг друга «сестрами». Но как только она встала, оказалось, что к ее юбке что-то прилипло. И она на мгновение задержалась, чтобы счистить это. И услышала, о чем говорят Робб с Мирой. Она не хотела подслушивать, но их слова невольно привлекли ее внимание. — …ты тоже их видишь? — спросил Робб. — Сны никогда не бывают ясными. Я знаю, что мы с тобой никогда не полюбим друг друга, — с легкой грустью в голосе ответила Мира. — Но мы вместе будем любить наших детей. Кейтилин замерла. Она знала силу снов, особенно тех, которые дарила ей богороща. Ей стало очень грустно. Видения никогда не лгали. Ну, почти никогда. Иногда они показывались довольно неоднозначно или представляли собой предостережения от чего-то, что еще можно было предотвратить. Но чаще всего предотвратить будущее было невозможно… — А ведь мы могли бы друг друга полюбить, — тихо сказал Робб. — Но судьба разбилась. Мне было сказано так. — Могли бы. Но для этого все должно было пойти совсем не так. Но если они это сделают… — Мы и наши дети можем этого не пережить, — закончил Робб. И вздохнул. — Что ж, так тому и быть. Она ушла, не желая больше вторгаться в чужой разговор, не предназначенный для ее ушей. Но потом она никак не могла отделаться от вопроса, о чем говорил Робб. Чего он ожидал? Зимы? Войны? Война казалась ей почти неизбежной, а зима — близкой, как всегда. Кейтилин старалась, как могла, не дать услышанному испортить ее настроения. Плохие времена неизбежно наступали следом за хорошими. И если Старые Боги благословили Миру знанием того, как пережить это зло и помочь пережить его своим детям, то это и к лучшему. Она поговорила с Барбри, утешила Дейзи, но не переставала думать о разговоре сына и его молодой жены. То, что они сказали о любви… Не все находили в браке любовь. Они с Джорахом построили ее вместе. То есть Джорах получил свою любовь к ней еще до того, как они поженились, а она поначалу видела в нем всего лишь опекуна для Робба… А потом и сама привязалась к нему. Она думала, что Робб и Мира обязательно полюбят друг друга, но они считали, что их не связывает ничего, кроме дружбы и общих детей. Не самая худшая судьба, на самом деле. Но ей все равно хотелось, чтобы у ее сына была любовь. Ее размышления прервал голос сына, который встал из-за стола и ждал, пока все замолчат и повернутся к нему. — Милорды, — сказал Робб. — Мы с моей женой хотим кое-что вам сказать. Когда гости замолчали и прислушались, Мира с улыбкой встала рядом с ним. — Многие из вас знают, что я последний представитель дома Ридов из Сероводья. Последний из всех Ридов, поскольку других земель и владений и нас нет. Я была готова выйти замуж за младшего лорда или даже за простолюдина просто для того, чтобы сохранить имя моей семьи. Но мой сюзерен предложил мне то, о чем я даже мечтать не смела. — Я не мог оставить в беде дом Ридов, — подхватил Робб. — И мы договорились, что наш первенец будет носить фамилию Старк и станет наследником Винтерфелла, а второй наш сын будет Ридом и наследником Сероводья. И пусть оба наши дома простоят еще восемь тысяч лет! Почти все в пиршественном зале разразились ликованием. Но Кейтилин заметила, что леди Джоджа с трудом сдерживает недовольную гримасу на лице. Понятно, почему. Она-то верила, что теперь, когда последняя из Ридов стала женой лорда Старка, власть над Перешейком и Сероводьем перейдет к ее сыновьям. И тут вот такое. Остальные, кажется, искренне радовались. И Маленький Джон Амбер на волне этой радости взобрался на стол. — Милорды! Миледи! Раз уж мы о детях заговорили… Не пора ли нашим молодым заделать своего первенца? Свадьба нам всем понравилась, но не пора ли проводить молодых в постель? И зал просто взорвался криками. Мира покраснела, Робб стиснул зубы, а Кейтилин почувствовала, как у нее сжалось сердце. Несмотря на то, что она дважды выходила замуж, ее ни разу не провожали в спальню, как это было принято. Нед просто заявил, что провожания не будет, а Джорах сказал, что не имеет ничего против традиций, но он убьет первого из тех, кто прикоснется к его жене. Желающих не нашлось. Как же поступит Робб? — Что ж, пусть будет постель! — вздохнул он. — Но если кто-нибудь позволит себе слишком много вольностей с моей женой, я скормлю его моим волкам! — И если какая-нибудь женщина будет распускать руки с моим мужем, пусть помнит, что львоящеры из моих земель очень прожорливы! — подхватила Мира. Кейтилин не была уверена в том, что эти слова остановят пьяных и возбужденных гостей, но она была рада тому, что ее сын и Мира так легко пришли к общему мнению. Возможно, они все-таки полюбят друг друга и вместе переживут все ужасы, которые могут их ждать. Она очень хотела в это верить. Ведь в жизни случается и не такое. --- Эймон VI Пока Тарли и Айронвуд добирались до Башни Радости, Эймон перечитывал отчеты о военной операции. Королевские и союзные флоты собирались у южного побережья, но в проливе Редвинов в последнее время было неспокойно и идти там было попросту опасно. К тому времени, когда штормы начали утихать и флот начал свое долгое путешествие к Железным островам, гости сира Эртура уже прибыли. Больше всего тревоги вызывали сообщения о том, что принцесса Элейна пропала без вести, многие были уверены в том, что ее похитили Железнорожденные. Но они сами об этом пока не заявили и никаких требований не предъявляли. Однако король приказал установить плотную блокаду Железных островов, но не нападать, пока не станет известно, кто находится в них в заложниках. Сообщения между королевским двором и островами затрудняло то, что воронья почта между ними последние несколько лет перестала работать. Ни один из посланных на Пайк воронов не вернулся обратно. Приходилось общаться через послов на шлюпках под мирным флагом. Если у них в заложниках действительно есть особа королевской крови… Это плохо. Но даже если и нет, у Железнорожденных в плену и без нее было немало заложников из благородных семей. Кое-кто из королевских флотоводцев считал, что им, наоборот, нужно атаковать как можно скорее и отбить пленников, пока их не убили. Сир Мориан в основном писал о том, какая там творится ужасная скука. Он и его люди, как и ожидал Эймон, застряли в самом глубоком резерве и им в лучшем случае предстояло умиротворять какого-нибудь мелкого лорда из дальнего захолустья уже после окончания боевых действий. Последнее письмо от Мориана прибыло как раз накануне прибытия в Башню Сэмвела Тарли. Он писал, что их, наконец-то, начали грузить на корабли, но пока не говорят, куда они идут. Лорд Тарли прибыл с небольшим отрядом. Он прибыл раньше леди Андервуд, несмотря на то, что ехать ему было дальше. Леди Гвинет уже прислала письмо, в котором извинялась за задержку и ссылалась на какие-то непредвиденные обстоятельства. Первым, на что обратил внимание Эймон, выехав навстречу Сэмвелу Тарли, была его лошадь. «Это же крестьянский тяжеловоз какой-то…» Но те, кто его сопровождал, ехали на хороших боевых конях, так что дело явно не в бедности. Скорее всего, только такой скакун мог выдержать лорда Тарли. И уже это много говорило Эймону о его госте. Прежде всего, о его прагматизме и практичности. Он вспомнил, что обратился к Сэмвелу в Сумеречном Доле не самым приветливым образом, хотя тот был единственным, кто предложил Эртуру помощь. Сам Эймон выехал навстречу на своем любимом вороном скакуне, привыкшем к горным переходом Принцева Перевала. Возможно, у них с Тарли куда больше общего, чем он думал поначалу. Когда Тарли подъехал к хозяину Башни Радости, он широко улыбнулся — его улыбка буквально обезоруживала своей открытостью и безобидностью. — С добрым утром, лорд Эймон, — поприветствовал его гость. — Добро пожаловать, лорд Сэмвел, — ответил тот на приветствие. Один из его сопровождающих уже передавал людям Тарли жареное мясо и солонку. — Я уже выделил для вас жилье в Башне, а вашим людям — в Норе Волчонка. — А нас в крепости разве не могут поселить? — тут же напрягся один из рыцарей, сопровождавших Тарли. — Мы, в конце концов, тоже знатного происхождения, а не какие-то там купцы! — Прошу прощения, добрый сир, — нахмурился Эймон. — Башня Радости — замок очень небольшой и я не могу поселить туда всех вас. К тому же мы ждем и других гостей. — Ничего страшного, лорд Эймон, я все улажу. Сир Геральд, я бы попросил вас быть более любезным… Впрочем, возможен и компромисс. Найдется ли у вас всего одна свободная комната, чтобы кто-нибудь из моих присяжных мечей мог жить в замке вместе со мной? — Конечно, — Эймон подумал, что ему стоит все-таки попробовать быть рачительным хозяином. — Это можно устроить. — Вот и замечательно. Сир Флориан, вы останетесь со мной, — обратился он к светловолосому юноше, на щите которого был изображен белый олень на веревке. — Маттен, ты можешь разделить комнату с ним, — добавил он мальчику лет тринадцати, на котором был плащ, украшенный оранжевыми бабочками. — Маттен — мой оруженосец, — это лорд Тарли объяснил уже Эймону, на что он в ответ лишь молча кивнул. Однако, он все же обратил внимание на то, что сира Геральда гость в Башню приглашать не стал, несмотря на то, что именно он выразил озабоченность. Наказание за непочтительность? Если да, лорд Тарли оказался даже умнее, чем выглядел поначалу. Хороший способ урезонить своего вассала, не умеющего держать язык за зубами. Они направились в городок, где Эймон провел их к лучшему постоялому двору из двух имеющихся. — Сейчас сезон тихий, да еще эти новости о начале войны… Так что мест вам хватит. — А, война… — криво усмехнулся Тарли, отводя глаза. — Было бы чего начинать… Последняя новость, которую я слышал по пути сюда — они опять намертво застряли на подступах к островам. Железнорожденные, наконец, признались, что принцесса у них, и пригрозили убить ее вместе с остальными заложниками, если король не отзовет свои корабли. Бедняжка… — добавил он грустным голосом. — Мой брат, наверное, сейчас рвет и мечет. Он так надеялся прославиться на этой войне и получить рыцарские шпоры… А тут вот такое. — А почему вы сами не присоединились к армии вторжения, милорд? — поинтересовался Эймон, когда они уже поднимались к Башне. — На самом деле, — пожал плечами Тарли. — Я не очень люблю драться. Постоять за себя, конечно, могу, но… Знаете, когда я рыцарство получил? В прошлую попытку вторжения, как раз тогда, когда они сожгли весь флот Ланнистеров… И мне почему-то кажется, что в этот раз все закончится так же. Зато мой брат рвется в бой, хочет себя проявить… Я и отпустил его вместе с сиром Марком Маллендором, у которого он оруженосцем служит. Дал даже часть своих людей в помощь. Но сам… Нет. — Так и не привыкли к войне? — Так и не привык к смерти. Война не так уж и плоха, если видеть в ней гимнастику для ума. Планирование, снабжение, разведка, стратегия… В этих делах я неплохо поднаторел. Что до боя — я могу махать булавой, раз уж жив до сих пор. Но это не значит, что мне нравится убивать. И смотреть, как умирают мои друзья. Вот уж кого я никогда не смогу понять, так это того, кто нырнул в войну с головой — и ему это понравилось. — Даже странно слышать подобные слова от сына такого отца, — бросил Эймон. Он понимал, что гость на эти слова может оскорбиться, но Эртур хотел, чтобы он узнал Сэмвела Тарли получше. А для знакомства требовалось, в том числе, установить границы дозволенного. Сейчас он ее, похоже, не затронул. Тарли в ответ лишь рассмеялся. — Клянусь богами, сколько раз я слышал подобное! Но это так. Мой отец любил охотиться, сражаться, воевать. Даже в свою последнюю войну, которую он называл полнейшей глупостью, а Мейса Тирелла круглым дураком… Даже тогда он пошел, не раздумывая. А я вот думаю, что боги специально сделали войну такой ужасной, чтобы научить людей избегать войн. Те же, кто, несмотря на все ужасы, все равно к этому стремится… Они просто не понимают сущности войны до конца. То есть, у них не все в порядке с головой. — И у вашего отца тоже? — Эймон повернулся к Сэмвелу, ему и в самом деле было интересно, что он ответит. — Конечно, — кивнул Тарли. — Я очень его любил и мне сильно его не хватает… Но он не был хорошим человеком. Верным, да. Сильным, да. Но хорошим… Нет, не был. Он слишком упивался смертью для того, чтобы быть хорошим. Все это время лорд Сэмвел не переставал улыбаться. Не перестал он и тогда, когда они въехали во двор Башни Радости и спешились. — Я знаю, чего вы хотите, лорд Эймон, — сказал он. — Сир Эртур написал, что вам нужны люди, которым вы можете доверять. Надеюсь, за время своего краткого визита я смогу убедить вас, что я именно такой человек. Но, если вы не против… Мой путь был долгим и мне не помешала бы ванна и ночлег. Или даже два ночлега. И потом мы сможем поговорить о делах. Эймон сразу оценил ту откровенность, с которой вошел в его дом этот человек. Он проводил лорда Тарли, сира Флориана и оруженосца Маттена в их покои и велел слугам приготовить для них ванну. А сам тем временем поговорил с сиром Эртуром и мейстером Томменом, который как раз получил свежее письмо от леди Гвинет. Она сообщила, что уже выехала из Айронвуда, что на дорогу ей потребуется еще примерно день, и что с ней едет всего один сопровождающий — присяжный меч и защитник сир Оллидан. После мытья и отдыха лорд Тарли вышел из своей комнаты в том же самом зеленом плаще, знакомом Эймону по празднику в Сумеречном Доле. Даже застегнул его той же брошью в виде рубинового фамильного герба. Эймон снова решил проводить его в трапезную и Сэмвел молча пошел следом за ним. Большой Зал был одним из новых помещений, пристроенных к старой Башне уже при Эймоне. Когда они вошли сюда, Эртур и Флориан, как и остальные люди из свиты Тарли, уже ждали их. Люди Эймона тоже сидели здесь вместе с рыцарями, но по-настоящему хозяин замка доверял только одному из них. Тристин Сэнд, бастард из рода Кворгилов, один из трех братьев, путешествовавших по всему Дорну в поисках тех, кому нужны были оруженосцы и воины. Тристин в свое время добрел до Башни Радости и с тех пор не раз спасал Эймону жизнь, но оруженосцем он уже не был. Зато теперь его часто оставляли за главного, когда самого лорда Сэнда (или уже Блэкфайра) и сира Мориана не было в замке. Тристин был одет в свой обычный черный дублет с девятью красными скорпионами в треугольнике — это был его сигил как третьего брата в семье. Эймон обычно доверял мнению Тристина — сейчас он видел, что с сиром Геральдом он держится довольно настороженно, а вот с сиром Флорианом они, кажется, хорошо ладили. Эймон, Тарли и Эртур сели за отдельный стол, чтобы говорить более свободно. — Итак, — начал лорд Сэмвел. — О чем мы говорили, когда приехали сюда, милорд? — О войне, — ответил Эймон и повернулся к сиру Эртуру. — Скажи нам, может ли человек быть хорошим, если он любит войну — со всеми мерзостями, что она приносит? — Ну вы, конечно, умеете выбрать тему для разговора, — усмехнулся старый рыцарь. — Вопрос сложный, на самом деле. Я бы сказал… Ну… Я бы сказал, тут все зависит, в первую очередь, от того, что это за война. — И как же? — не успокаивался Эймон. — Не все войны ведутся ради власти и богатств. Некоторые воюют ради правого дела, во имя чести и справедливости. Роберта Баратеона, например, я считаю властолюбивым дикарем, который лишний раз это подтвердил, провозгласив себя королем после победы на Трезубце. А вот Старки — другое дело. И Джон Аррен. Одни сражались, чтобы отомстить за погибших родичей. Другой — чтобы защитить своих воспитанников. Тарли почесал один из своих подбородков, покрытых редкой бородкой. — То есть… Вы хотите сказать, что если человек любит войну, считая ее справедливой и правой… Он все равно может быть хорошим? — Если человек радуется свершенной мести и установленной справедливости, это есть благо. Но если он рвется в бой ради того, чтобы привести землю в порядок, это глупость — война не приносит ничего, кроме разорения. Если же он убивает просто чтобы убивать и не понести за это наказания, прикрывшись чем-нибудь благородным… Праведные мотивы еще не делают праведным самого человека. — Получается, что плохие поступки можно оправдать, если виновный совершает этого, но не получает от этого удовольствия? — переспросил Эймон. Эртур в ответ криво улыбнулся, отхлебнул воды и ответил: — Мы сейчас говорим о нравственности не поступков, а людей, что их совершают. Бывает так, что хороший человек совершает ужасные вещи, но сам остается хорошим просто потому, что ставил перед собой хорошие цели. А другие могут совершать хорошие поступки, но с такими ужасными последствиями, что они потом не могут простить себя до конца жизни. Но и это не делает хорошего человека плохим. Ужасные люди могут делать ужасные вещи, которые несут за собой прекрасные последствия. Делает ли это человека хорошим? Или если плохой человек станет делать хорошие вещи по принуждению? Вопрос мог показаться риторическим, но рыцарь говорил с таким пылом, что Эймон в ответ пожал плечами и кивнул. Тарли, уже открывший было рот, чтобы возразить, осекся и тоже кивнул в знак согласия. А Эймон задумался о том, что человеческая мораль и человеческие поступки на самом деле не одно и то же… Вот только как их разделить? Потом он подумал, может ли человек обладать чем-то неизмеримым или вся его мораль должна оцениваться как сумма поступков и слов, которые могли оценить окружающие. Их разговор продолжал сворачивать то в одну сторону, то в другую, пока не остановился на том, к чему неминуемо приходят люди их положения. К военным историям. Тарли рассказал о том, как чуть не погиб, оказавшись в западне на Старом Вике во время последней попытки высадки, когда внезапно налетевший шторм чуть не разбил его корабль о камни. А их безрассудный командир, несмотря на гибель почти всего флота Ланнистеров, все равно приказал атаковать. — …Нас прижали к самому берегу. И только через несколько часов нашли хоть один корабль, чтобы вывезти тех, кто выжил. И все это под натиском Железнорожденных! — Да, высадка была тяжелой, — кивнул Эртур. — Но вы все равно выдержали. И, как я слышал, хорошо себя показали, даже помогли этому мальчику спастись, затащив его в лодку. Очень смело. — О, сир Эртур, — нервно усмехнулся Сэмвел. — Вы все-таки плохо меня знаете. Я трус. Насколько человек вообще может трусить. Я… Я обмочился на том пляже, едва мы высадились. Я просто стоял на месте, ноги меня вообще не слушались. Если бы мне кто-нибудь крикнул: «Беги»… И если бы было куда бежать, я бы побежал. Но бежать было некуда, понимаете? Впереди Железнорожденные, сзади бушующее море. А того мальчика… Я вообще не думал, чего делаю. И не помню, как это случилось. Может, он просто стоял у меня на пути и я, вместо того, чтобы оттолкнуть его в сторону, схватил за шиворот и побежал дальше, к кораблю. Эймон усмехнулся, глядя в свою чашку. — Если бы все «трусы» вели себя так же доблестно, как вы, лорд Тарли, мы бы жили в лучшем мире… И все же он видел, что Сэмвел Тарли говорил чистую правду. Он был трусом — в этом не было сомнений. Уж он-то повидал немало трусов, отлавливая разбойников на Принцевом Перевале. Знал он и то, что трус, загнанный в угол, может драться с таким остервенением, которое немыслимо для самых смелых мужчин. — Сколько Железнорожденных вы на тот свет отправили, как думаете? — поинтересовался Эртур. — Понятия не имею, — честно ответил Тарли. — Я просто махал и махал своей булавой, целясь им в головы, и поднимал щит, когда они замахивались на меня. Передо мной было человек восемь… Я не знаю. Мог ли я им всем по голове попасть? Кто-то из них выжил, кто-то нет. Нескольким я попал в тело и не знаю, выжили ли они потом, и если нет, неизвестно, я их убил или кто-то еще. Но насчет трех убитых я точно уверен. Это минимум. А максимум сколько… Не знаю, может, девять. Девятерых я точно стукнул. Не знаю только, насмерть или нет. — О, — Эймон поднял брови. — Я и подумать не мог, что буду сидеть за одним столом с Сэмом Смертоносным… Тарли покраснел. — Ну вот, опять… Мало того, что отец назвал меня в честь Сэмвела Свирепого, так теперь еще и это… Когда мы отплывали, мне сказали, что я похож на свинью, сбежавшую с бойни. Потому что меня трясло и я был весь в крови. И они дали мне прозвище Сэм-Мясник. — Да, жуткое имя, — Эймон изо всех сил старался не засмеяться. В «Мяснике» не было ничего, кроме мягких округлостей и теплой улыбки. Даже от разговоров о войне и смерти его мутило. И он был последним, кто заслуживал прозвище «Мясник». — Меня после возвращения в Рогов Холм потом несколько месяцев на дуэли вызывали, когда это прозвище разошлось. Сначала я просто изображал раны и травмы, чтобы избежать их, а потом просто перестал отвечать на вызовы. Хорошо, что сейчас это глупое прозвище почти все забыли, — продолжал Тарли. — Понимаю. Мне самому было трудно избавиться от имени Черного Бастарда. — Ну, — понимающе кивнул Тарли. — Я догадываюсь, откуда оно пошло. — Не догадываетесь, — возразил Эртур. — Мы в Дорне, здесь никому нет дела до того, бастард ты или нет. У вас они считаются плодом греха и, следовательно, грешными за сам факт своего рождения. Для нас внебрачные дети — плод страсти, не более того. Никто и не думает их ненавидеть за то, что совершили их родители. — Но… Я слышал, что с вами обращаются… не лучшим образом… Именно за то, что вы бастард… — Это да, — согласился Эймон. — Но не за то, что я бастард, а за то, чей я бастард. Однако прозвище я получил вовсе не за это. А за то, как я справлялся с разбойниками. Когда мы находили их логово, мы пробирались к ним темной ночью, одевшись в черное, и атаковали, когда они этого не ждали. Всех, кого мы брали в плен, ждал выбор: смерть или Ночной Дозор. Я никого не отпускал, никого не бросал в темницу, не ссылал куда подальше. Смерть или черное. Третьего не дано. — Жестоко, — признал Сэмвел. — Но это же разбойники… Думаю, для них это справедливо. — Я пытался сделать их наглядным примером, чтобы другие дважды подумали, прежде чем разбойничать в моих землях. Приходи на Перевал с миром, иначе придет Черный Бастард и убьет тебя или накроет своим черным плащом… Мне так и не удалось убедить их перестать называть меня так. Это сделал принц Оберин. — И как же? — Очень просто. Придумал мне новое прозвище, которое приклеилось крепче прежнего. — Правда? Какое? — О… «Лорд Радости». За мою яркую и веселую личность, — Эймон, несмотря на сочащийся с его губ сарказм, даже не улыбнулся. Иногда он задумывался, то ли его вечно равнодушное выражение лица — это врожденное, или он просто так долго удерживал его, что мышцы лица просто забыли, как выражать эмоции. Когда спустилась ночь, они разошлись и Эймон заметил, что Эртур заметно нервничает из-за скорого прибытия леди Гвинет. «Должно быть, у него и в самом деле большие планы на нее», — подумал он. --- Леди Гвинет прибыла как раз тогда, когда они собрались в трапезной. Немолодая уже женщина была одета в достаточно скромную по дорнийским меркам одежду. Ее светлые от природы волосы начали подергиваться сединой и она решила надеть кремовое платье под цвет волос. Первое время она мало говорила и в основном слушала, и только когда Эртур разговорился о своих старых подвигах, начала улыбаться и вставлять в его рассказы реплики. И постепенно это превратилось в своего рода игру. Например, когда Эртур утверждал, что победил в одной схватке сразу двадцать противников, Гвинет утверждала, что их было всего десять. Он говорил, что сразился как-то с противником восьми футов ростом — она отвечала, что на самом деле он был чуть выше самого Эртура. Эртур не успокаивался, она тоже, их словесная дуэль набирала темпы и чем дальше, тем больше расслаблялась их гостья. — Это определенно был межевой рыцарь, — настаивала она. — Нет, нет и нет! Я абсолютно уверен, что он был одним из присяжных рыцарей Долины! Его боевые навыки не вызывали сомнений… — Какие навыки? Он меч уронил из рук! — рассмеялась она, а Эймон с Сэмом, которые к тому времени уже перешли на «ты», без фамилий и титулов, просто молчали, любуясь поединком воспоминаний. — Эта была уловка! Он хотел ослабить мою бдительность, поднять его и атаковать! Или, может, надеялся, что я сочту его неопытным бойцом и сам буду драться помягче, — возразил Эртур, его глаза тоже загорелись — чего Эймон не видел уже много лет. — И поэтому ты избил его кулаком? — закатила глаза Гвинет. — А кто сказал, что я попался на его уловку? Ты же помнишь, что бой длился много часов и когда он подходил к концу, луна оставалась единственным источником света… — Эртур, ты победил его за считанные минуты! И это было в середине дня! Я хорошо это помню, ты в тот день испортил помолвку своей сестры, а я ее потом успокаивала… — Это значит, что ты видела лишь финал нашей схватки! А сражались мы несколько часов. И это был один из самых трудных боев всей моей жизни. — А какой тогда был самым трудным? — спросил Сэм. — Этот я помню лучше всех, — улыбнулся Эртур. — Первая тренировка с Джейме Ланнистером. — Я… Я ни разу об этом не слышала, — Гвинет склонила голову и даже наклонилась вперед, забыв про ужин. — Джейме был самым молодым рыцарем их всех, кого отбирали на службу в Королевской гвардии. Мы все прекрасно понимали, что Эйрис призвал его лишь затем, чтобы насолить Тайвину, лишив его наследника. И думали, что он окажется слабосильным избалованным мальчишкой и у нас уйдет несколько месяцев на то, чтобы просто научить его держать меч… — И ты решил в первый же день устроить ему жесткое столкновение с реальностью? — весело поинтересовалась Гвинет. — Вот именно! Я собирался устроить ему хороший учебный бой и отправить в его покои в синяках и с уязвленной гордостью. Но все вышло иначе… Я сразу понял, как сильно его недооценил. Потому что как только мы начали, я понял, что он дерется, как опытнейший из рыцарей, чего я совсем не ожидал. Я все пытался переосмыслить свою стратегию, но он не дал мне ни единого шанса… Он атаковал с таким задором и страстью, какого я никогда прежде не видел. Он никогда не чувствовал себя таким живым, как там, с мечом в руке. Словно меч был частью его руки. Или он сам был продолжением своего клинка. Эртур задумчиво откусил кусок мяса. — Я помню до сих пор, как он провел очевиднейший левый финт и я не успел и глазом моргнуть, как получил удар слева. Он словно видел мои мысли и знал, что я обманусь, поставлю блок именно с другой стороны… И что мне потребуется время на то, чтобы переместить оружие туда, куда он на самом деле собирался ударить. Если бы это был настоящий бой, я был бы мертв… А мои братья, которые пришли посмотреть, как я поставлю новичка на место… Они стояли и смотрели, не в силах вымолвить ни слова. И все, что мы слышали — это звон мечей и хлопанье в воздухе наших белых плащей, когда мы кружили друг напротив друга. — Он и правда был почти так же хорош, как вы? — не поверил Сэм. — Нет. Не был. Он был лучше меня. Просто он… он сам об этом не знал. Не верил, что заслужил право быть одним из нас. Мы для него были чем-то недосягаемым… А меня он просто боготворил. И это сбивало его с толку. Но даже несмотря на все это… Мы сражались больше часа. Пока он, в конце концов, не нарушил дистанцию, не подошел слишком близко. Я схватил его за запястье, выкрутил меч из руки и приставил оба меча к его горлу, чтобы, наконец, положить конец этой схватке. Я тогда, конечно, был моложе и сильнее… Но я выбился из сил. И если бы он это понял… Все закончилось бы намного быстрее. И не в мою пользу. — И как он отреагировал на то, что чуть было не одолел великого и непобедимого Эртура Дейна? — зачарованно спросила Гвинет. — О, у меня еще хватило дыхания в груди, чтобы рассмеяться и поблагодарить его за хороший бой. Я понимал, что недооценил его и чуть было не проиграл, но сказал совсем другое. Я сказал, что специально поддался, чтобы проверить его. Сказал, что он хорошо сражается, но ему нужно еще несколько лет упорных тренировок, чтобы стать наравне со мной. Все это было ложью. Я понимал, что пройдет год, может, даже полгода — и он превзойдет меня. Он уже тогда был равен мне. Но у нас не было этого года, чтобы узнать, прав я был или нет. Но я клянусь, если бы Джейме Ланнистер был жив, он бы прославился как величайший из рыцарей, когда-либо носивших белый плащ! — Но быть рыцарем — это нечто большее, чем уметь хорошо сражаться, разве не ты это говорил? — возразила Гвинет, хотя было видно, что ей сейчас интересен не спор, а искренний разговор по душам. — Да. И Джейме был рыцарем больше, чем любой из нас. Знаете, что я однажды увидел собственными глазами? Это случилось тогда, когда ему впервые доверили охранять покои самого короля. А Эйрис… когда он сжигал кого-то… Он становился… Как бы это сказать… Очень любвеобильным. Он тащил свою королеву в спальню и жестоко насиловал ее. И мы все это слышали. Но только сир Джейме… Возможно, просто потому, что он был еще совсем молод и не успел привыкнуть к тому, как горька иногда бывает наша служба… Но он все равно сказал это. Вы что стоите, как истуканы? — спрашивал он. — Вы же клялись защищать невинных и беззащитных, женщин и детей! Вы клялись защищать королеву! И кто-то из наших ответил: да, клялись, но не от него… И я все равно видел, что он был в шаге от того, чтобы выломать дверь, ворваться в комнату и вонзить меч в сердце Эйриса! В трапезной повисла полная тишина. — Цареубийство? — первым подал голос Сэм, выразив словами то, что думали все. — Это же страшнейшее преступление. И чтобы так поступил рыцарь Королевской гвардии? Да я в жизни не поверю в то, что такое возможно… — Мы сами были злы на него. Я потом ему долго объяснял, что мы поклялись защищать короля и его семью от угроз извне, а не друг от друга. Каким же дураком и трусом я был… Мы все были. Трусами, прикрывающимися долгом. Я много раз вспоминал то, что было тогда… Я должен был позволить сиру Джейме сделать это, раз уж мне не хватило смелости сделать это самому! Вы представляете, что тогда случилось бы? Мы бы изменили сам ход истории! Мы спасли бы сотни тысяч жизней! А мы вместо этого спорили о том, какая присяга главнее и чья честь честнее. Какая может быть честь в служении бесчестным людям? Что стоит клятва, данная сумасшедшему тирану? А сир Джейме… Мне кажется, он знал, на что шел. Знал, что если он убьет короля, принц Рейгар первым делом казнит его самого. Если этого не сделаем мы сами — сразу после того, как он сделал бы это… И никто никогда не узнал бы, что он спас целый город. Боги, да он сам бы этого не узнал! Легко совершить подвиг, когда знаешь, что тебя ждет почет и слава. А кто пойдет на такое, зная, что потом ты потеряешь все? Что ты будешь казнен как цареубийца, а твое преступление ляжет пятном на твоих родных… Вот что отличает настоящих рыцарей от простых головорезов, продающих свои мечи за золото и титулы! Эймон не мог припомнить, когда Эртур говорил раньше с такой страстью. Наверное, никогда. должно быть, он был очень рад высказать, наконец, то, что держал в себе много лет. И когда он замолчал, все они еще долго не могли произнести ни единого слова. А леди Гвинет больше не произнесла ни одного слова против сира Эртура и смотрела на него почти благоговейно. В нем все-таки проснулся Меч Зари — и чем дальше, тем сильнее он возвращался к тому, кем когда-то был. Так продолжалось и на следующий день, и на следующий после него. А потом Сэм предложил своему новому другу показать ему Нору Волчонка. — Это твой город, твои люди, — сказал он. — Мне всегда было интересно посмотреть на новые места вдали от дома. Покажи, чем может меня порадовать твоя причудливая Нора? — «Причудливая» — это ты хорошо сказал, Сэм. Спасибо за такое вежливое обращение. Это единственный городок в моих владениях, так что я знаю здесь каждый закоулок. Но городом это я не могу назвать. — Каждое место имеет свои чудеса, — улыбнулся в ответ Сэм. — Ну… Это скорее стоянка для путешественников. Все, что здесь построено, создано для того, чтобы помочь им отдохнуть и продолжить путь дальше. Если честно, не так уж и много всего мы можем предложить. Многие предпочитают нас другим городкам, более оживленным и населенным. У нас есть два трактира, в одном лучше ночлег, в другом лучше еда. Так что ночуйте в одном, а в другом берите еду. Есть баня, туда вода поступает из колодцев и горных ручьев. И, — Эймон позволил себе легкий смешок. — Разумеется, наш бордель. Самое крупное заведение в городе и главный источник нашего дохода. — Бо… бордель? — Сэм тут же покраснел. — Ну… Эм… наверное… Мои люди были бы рады, если бы смогли… Эм… Если бы я сказал им, что он тут есть… Эймон рассмеялся. За последние дни он выполнил норму по смеху за несколько лет. И продолжал бить собственный рекорд. — Сэм, если ты хочешь туда сходить, просто сделай это. И нечего стесняться. Это не Запад и не Простор, это Дорн, здесь за это тебя никто не станет стыдить. Это приличное заведение, иначе я бы не позволил ему существовать. Все, кто там работает, женщины и мужчины, делают это по собственной воле, они хорошо зарабатывают и обращаются с ними хорошо. В том, что Сэм хочет посетить это заведение, Эймон почти не сомневался, лорд Тарли был молод, а жены у него до сих пор не было. К тому же Сэму наверняка рассказали уйму историй о чувственности и развратности дорнийцев. — Поскольку это стоянка для путешественников, к нам приезжают люди из самых разных краев. И наш публичный дом готов предоставить им удовольствия на любой вкус. В том числе из-за пределов Вестероса. Есть, например, очень интересная девушка из Наата, красивая, милая и такая гибкая… — Сэм покраснел так, что, казалось, он вот-вот вспыхнет. — Но если ты предпочитаешь что-нибудь поближе к дому… Спроси Хариссу. Хорошая девочка из Речных земель, она в свое время сделала меня мужчиной. Есть еще один парень, наполовину тирошиец, я слышал, очень искусный в любви… — Па… Парень? — не поверил своим ушам Сэм. — То есть… Мужчина? И здесь… здесь такое в порядке вещей? — Что? — переспросил Эймон. — Шлюхи мужского пола? — То есть… Я хочу сказать… Они тоже мужчин принимают… — Сэм с трудом выдавливал из себя слова. — Ну да. И клиентов у них предостаточно. В Дорне никого не смущает, что кто-то может спать с красивыми юношами. Нет, если кто-то наслаждается исключительно мужчинами, тогда да. Но побаловаться время от времени… Это нормально. Лицо Сэма как-то странно скривилось. — А… А ты? Ты тоже? — Нет, — отмахнулся Эймон. — Это не для меня. Я пробовал однажды, когда Оберин затащил меня в Солнечное Копье и уговорил лечь с одним симпатичным мальчиком. Это было интересно, да… Но ни шло ни в какое сравнение с красивой женщиной. По крайней мере, для меня. Ему было забавно смотреть, как Сэм тут же успокоился от его слов, хотя волнение в нем все еще оставалось. Может, он просто испугался, что Эймон захочет совратить его? Смешно. Но потом Сэм рассказал своим рыцарям о том, что в Норе есть публичный дом — и те тут же загорелись идеей наведаться туда тем же вечером. И Эймон согласился пойти с ними. Как давно он последний раз был в борделе в качестве гостя? Очень давно. В последнее время он заходил туда лишь затем, чтобы убедиться, что с девочками и мальчиками хорошо обращаются, узнать о том, какие доходы приносит заведение, и самое главное, выяснить, какую интересную информацию удалось выведать у гостей веселого дома. Но сегодня был особый случай. Его друг — а Сэма он уже считал своим настоящим другом — предложил повеселиться вместе с ними. Да и сир Эртур, когда услышал их разговор, тоже его поддержал. — Конечно, сходите, отдохните как следует, — сказал рыцарь. — Нам с Гвинет предстоит один серьезный разговор… И будет лучше, если мы проведем его наедине друг с другом. И все равно Эймон не был уверен в том, что будет развлекаться с остальными. Но Виша наверняка согласится пустить его переночевать с ней. И пусть сир Эртур как следует «поговорит» со своей дамой сердца. Эймон встретил ее сразу, как только они переступили порог борделя. У хозяйки борделя, приехавшей сюда из Дрифтмарка, были от природы тускло-белые волосы, которые она в последнее время красила в ярко-рыжий цвет, и глаза цвета морской пены. Даже в свои сорок она была по-прежнему очаровательна, а ее сводный брат, владевший заведением вместе с ней, был способным счетоводом и управлял всеми финансами борделя. Више же оставалось распоряжаться «талантами», как она называла своих шлюх. При виде лорда и его гостей, Виша устроила сцену, всплеснув руками и привлекая внимание всех, кто находился в зале. — Во имя Семерых! Неужто дракон спустился, наконец, со своей башни? И друзей привел! Я и не думала, что у вас есть друзья, милорд! Картинно вздохнув, Эймон повернулся к Сэму. — Сэм, позволь представить тебе Висарию Уотерс, совладелицу этого прекрасного заведения. Виша, это лорд Сэмвел Тарли. Он и в самом деле мой друг, поэтому я очень хотел бы, чтобы с ним и его людьми сегодня обошлись особенно хорошо. — Разумеется, милорд, разумеется! Кого предпочитаете, лорд Тарли? — О… Я… Эм… Ну… Я не знаю, честно, не знаю… Я… Ну… Просто я… Никогда этим не занимался. Эймон слегка приподнял одну бровь от удивления, а потом повернулся к Више. — Сэм — тот человек, чье любопытство воистину безгранично. Я уверен, что девушка, которая умеет не только раздвигать ноги, но и вести светскую беседу, придется ему по вкусу. — Я посмотрю, свободна ли Марсорея, — кивнула она. — Ей есть о чем поговорить. Виша подозвала служанку, чтобы она все уладила, а сама начала беседовать с рыцарями, пришедшими вместе с ними. Сэму стало интересно, кто такая Марсорея, он спросил Эймона одними губами: «Кто это?» Тот склонился к его уху и еле слышно ответил: «Наатка». И Сэм снова покраснел. — Ну а что насчет вас, милорд? — спросила Виша, когда Сэм и его воины ушли в сопровождении девушек. — Присоединитесь к своему другу? Я могу подобрать вам самую лучшую девочку… Ее рука прижалась к серой ткани его ачкана. Он отрицательно покачал головой. Каждый раз, когда он приезжал сюда, разыгрывался один и тот же спектакль, ставший для них почти ритуалом. Каждый раз, когда он проверял ее бухгалтерские книги или обсуждал какие-то важные сплетни, которые ее девочки и мальчики собирали. Каждый раз все заканчивалось этим. — Виша, ты же знаешь, что я пришел сюда не для блуда. Я уже не мальчик, чтобы платить в таких заведениях, и не помню, когда в последний раз тратил здесь хоть медяк. — Тогда могу ли я пригласить вас присоединиться ко мне за чаем? — усмехнулась Виша. Это тоже было частью ритуала. Женщина открыто давала понять, что хочет его, хочет как покровителя и господина. И он мог ее получить безо всяких усилий. Но он всегда отвечал ей отказом и она часто шутила об обетах целомудрия или срамных болезнях, которые не давали ему наслаждаться любовью. И он уходил. Но сегодня… Он почему-то подумал: а почему бы и нет? Сегодня ему казалось, что жизнь как-то неуловимо изменилось. Или, может, это все события последних дней? Он нашел друга, Эртур пошел на поправку, а леди Гвинет, похоже, могла стать прекрасной парой старому рыцарю. На фоне последнего визита в Сумеречный Дол это было похоже на сон. Сон, из которого он не хотел просыпаться. Сон, в котором было возможно все. — Спасибо, я буду рад принять твое приглашение. Виша, у которой на языке уже вертелась какая-то колкость, тут же проглотила ее и посмотрела на него с удивлением. — О… — только и смогла сказать она, а затем к ней вернулась обычная улыбка, которая расползалась по лицу все шире. — Что ж… милорд… прошу за мной. И он пошел следом за ней в ее покои на верхнем этаже. — Неужели новое имя вселило в вас уверенность… лорд Блэкфайр? — спросила она. — Я прошу вас не называть меня этим именем, — хмуро ответил Эймон. — Я терпеть его не могу. Не я его выбрал. Король сам навязал мне его. Кто знает, — он усмехнулся. — Может, с тобой я смогу хоть ненадолго об этом забыть… Говоря это, он убедился, что его слышат несколько ближайших шлюх, мимо которых они шли. Он верил, что они разнесут эти слухи многим из тех, кого будут ублажать. Люди скорее поверят слухам, услышанном в публичном доме, чем его официальному заявлению. Виша в ответ кивнула и они вошли в ее покои. У нее действительно был заварен дорогой и редкий напиток из страны И-Ти, они действительно пили его и болтали о пустяках. А потом чашки так и остались недопитыми и остывающими, а их одежда как-то сама по себе оказалась на полу… И Эймон позволил себе на время отдаться желаниям собственного тела. Через некоторое время он заснул, наслаждаясь близостью теплого женского тела. Ему приснилось, что он превратился в птицу. В ворона, летящего над Норой Волчонка. Он видел птичьими глазами, как оруженосец Сэма блюет на крыльце трактира и как смеется над ним сир Геральд. Видел, как дерутся плотник и кузнец. А потом полетел дальше, к Башне Радости. Он уселся на подоконник и заглянул внутрь. И увидел, как в комнате Эртура леди Гвинет сидит рядом с ним у камина. Ему стало интересно и он присмотрелся сквозь стекло. — …Ну хватит, это же детская игра! — смеялась Гвинет. — Так давай снова вспомним наши юные годы! — провозгласил Эртур. — Давай, как в детстве, представим, что наши фантазии реальны… Он медленно встал на ноги и низко поклонился ей. — Для меня великая честь приветствовать вас, Верховная королева Дорна, правительница Красной Марки и Зеленого Пояса, в своем замке… Гвинет, продолжая смеяться, кивнула в ответ и встала. — Для меня тоже большая честь… встретиться с королем Быстроводного королевства. Эртур, не удержавшись, рассмеялся в ответ и подошел к ней. Он заговорил очень тихо и Эймон с трудом его слышал. — Мы и в самом деле королевской крови… мы оба… Так даже лучше. А потом его глаза стали грустными. — Прости, Гвинет… — За что? — гостья растерянно посмотрела на него. И тогда он гораздо быстрее, чем можно было ожидать от человека на костылях, обхватил рукой ее шею и крепко сдавил. В первое мгновение Гвинет не поняла, что происходит, а когда рванулась и вцепилась в его руку, было уже поздно. Дальше ее руки заметались во все стороны, ноги брыкались, тщетно пытаясь зацепиться хоть за что-то, лицо покраснело… «Прости», — Эймон в теле ворона не мог слышать, что говорит Эртур, но мог прочитать по губам. Рыцарь плакал — он это ясно видел — но все равно продолжал сжимать горло леди Гвинет. Она вырывалась все слабее, потом посинела и обмякла. Эртур уронил ее тело на пол, обессиленно облокотился на стену, борясь с горем… А потом резко оттолкнулся и выхватил из небольшого сундучка стеклянную бутыль. Затем он что-то сказал, Эймон не понял, что именно, и начал разливать содержимое бутыли на пол, ковыляя по комнате… На этом моменте ворон взлетел. Похоже, что сон заканчивался, мир перед глазами расплывался, пока, наконец, не утонул в густой тьме. --- Проснувшись, он чувствовал, что его голова идет кругом. Он никак не мог отойти от сна и с трудом сел, держась руками за гудящую голову. Внезапно снаружи раздался крик. Он тут же вскочил на ноги, разбудив Вишу, которая тоже резко села, прижимая к груди покрывало. — Что… Что это? — спросила она. Кто-то закричал уже внутри заведения. — Не знаю, — ответил он, торопливо натягивая штаны и сапоги. — Но сейчас узнаю. Он накинул ачкан и, не тратя времени на застегивание, выбежал из комнаты. И не успел спуститься с лестницы, когда в бордель ворвался сир Тристин. — Что происходит? — спросил Эймон. Снаружи доносилось уже множество криков. — Милорд! — Тристин, найдя его здесь, не скрывал своего облегчения. — Башня! Башня горит! Пораженный Эймон слетел вниз одним прыжком, выбежал на улицу, вскочил на коня и поскакал вместе с Тристином так быстро, как только мог. Несколько рыцарей из отряда Тарли и группа горожан неслись в том же направлении, многие тащили с собой ведра с водой и землей на случай, если огонь начнет распространяться. Когда они приблизились к Башне, Эймон увидел в одном из окон зловещее желтое мерцание. Из другого уже вырывались языки пламени. Из того самого окна… Не слушая предостережений Тристина, Эймон спрыгнул с коня и вбежал внутрь. Он бежал со всех ног, бежал в комнату Эртура. Вот и нужная дверь. А дым уже заполняет коридор… — ЭРТУР! — закричал он, с размаху ударившись в дверь и замолотив по ней кулаками. Дверь не открывалась, хотя замок был открыт. Нет, нет, только не это… Он отошел на несколько шагов и с разбегу ударил в дверь плечом. Бесполезно. — ЭРТУР! — закричал он еще раз и навалился на дверь всем своим весом. Дверь, наконец, поддалась… И уперлась во что-то тяжелое. Он еще раз разбежался — дверь сдвинулась еще на дюйм — и все. Книжный шкаф… У Эртура рядом с дверью стоял книжный шкаф, — с замиранием сердца вспомнил он. Неужели он упал? Боги, неужели он упал и завалил собой единственный выход? — ЭРТУР! — закричал он изо всех сил. И в этот раз ему ответили. Он услышал слабый крик: «Эймон!» — негромкий, но такой родной. Он был там, внутри. — Эртур! Помоги мне открыть дверь! Мы вытащим тебя и Гвинет! — Все… Все хорошо, Эймон! — ответил изнутри голос Эртура. — Поздно… Гвинет мертва! И я скоро присоединюсь к ней. — НЕТ! Я сейчас открою эту дверь! Помоги мне! Я тебя вытащу, клянусь! — Ты ее не откроешь. И она не сгорит. Огонь не распространится далеко, я… Я люблю тебя, Эймон. Все, что я сделал, я сделал ради тебя! Все: доброе и злое, справедливое и подлое… Только ради тебя! — Эртур! Замолчи! Помоги же мне открыть эту проклятую дверь! — умолял он. Он уже задыхался от дыма и вынужден был опуститься на колени — так еще можно было дышать. — Прости, Эймон… Я бы очень хотел… Увидеть, кем ты станешь… Но я знаю, что так. Так будет лучше, — голос Эртура слабел с каждым словом. — НЕТ! — Эймон продолжал бить кулаком в дверь, разбивая их в кровь. — НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕ НАДО! ЭРТУР! — а потом с его слов сорвалось слово, которое он никогда не произносил, но давно хотел произнести, хоть сам и не осознавал этого. Он никогда не называл Эртура этим словом, но всегда считал его таковым. — ОТЕЦ, УМОЛЯЮ ТЕБЯ! Пожалуйста… — всхлипнул он. — Отец, не оставляй меня! — До свидания, Чернокрыл, — услышал он последние слова Эртура. Возможно, он еще хотел сказать что-то, но не успел. Огонь добрался до него и Эртур Дейн закричал. И кричал все громче и громче. А Эймон, взревев от отчаяния, встал на ноги, еще раз ударил в дверь. Еще раз. Еще. Нужно было открыть эту дверь. Нужно было открыть эту семижды проклятую дверь! Эртур кричал. А потом… потом перестал. Эймон почувствовал, как чья-то холодная рука сжала его сердце — а потом разорвала его напополам. И тогда он упал на колени и заплакал. И плакал, кажется, целую вечность. Он не знал, сколько времени прошло. Может, минуты. Может, дни. Но он видел, что через окна, обращенные на восток, уже заглядывало солнце. Кто-то бегал мимо него, шипела выплескиваемая вода и жар огня постепенно отступал. Он все-таки успел распространиться на соседние комнаты и на этаж выше. Все это время Эймон стоял на коленях и смотрел на эту дверь. Из оцепенения его вывел глухой треск внутри комнаты. И тогда он толкнул дверь — и она поддалась. Книжный шкаф и в самом деле загородил дверь, но те уголья, что от него остались, больше не мешали ему войти. И Эймон с замиранием сердца вошел. Кое-где еще тлели язычки пламени — на разбросанных книгах, скатерти, каких-то обломках. Но скоро должны были потухнуть и они. У самой двери скорчилось обугленное тело. Судя по остаткам одежды, это был Эртур. С пустыми глазами Эймон шагнул дальше, обойдя труп рыцаря. Гвинет Айронвуд тоже была мертва, ее тело лежало в том же месте и в той же позе, как и там, во сне… Эймон уже знал, что она будет там, где Эртур задушил ее. Это же сон… это же сон… Но он уже понимал, что каким-то образом увидел во сне то, что происходило на самом деле. Эймону больше всего хотелось упасть на почерневший от копоти пол и раствориться в нем, как в болоте… Затем это произошло. Первым, что он услышал, был шипящий писк. Как будто какой-то звериный крик, но он не мог понять, чей именно. Как и то, почему звук исходил из камина. А он шел точно оттуда. Он осторожно повернулся на звук, подошел ближе. Крик раздался снова. А потом оцепеневший Эймон увидел, как из огня поднимается маленькое черное существо. Оно вышло на свободу и Эймон, ни на секунду не раздумывая, что же он делает, протянул руку. Он опустился на колени и черный демон, обнюхав его пальцы, издал еще один крик и пополз вверх по его руке. Желание стряхнуть это существо пропало так же быстро, как и возникло, и Эймон оставался неподвижным, пока оно карабкалось, цепляясь когтями за ткань и кожу. А потом уселось ему на плечо и когда Эймон выпрямился, раскрыло пасть и распахнуло крылья. Он был в восторге. Он по-прежнему чувствовал боль, страдание и тоску, но они уже терялись на фоне благоговения, потрясения и замешательства. — Эймон, я… — в комнату вошел было Сэм, но увидев это, тут же осекся и замер. — О, боги… — произнес кто-то у него за спиной. Он тоже увидел сидящего на плече лорда Блэкфайра маленького дракона, который молотил крыльями воздух и кричал. Впервые за последние сотни лет утренняя заря ожила музыкой драконов. И эта музыка готова была пошатнуть основы мироздания.