Теперь я буду героем!

Дивный вечер или же ночь – для кого как – наступает на Йокагаму, устилая небо звёздным покрывалом с большим и светлым пятном, именуемым "луной". Не сказать, что было темно, ведь этот город – один огромный фонарь, освещающий буквально всё; иногда даже кажется, что звездного неба толком нет, ведь все огни высотных зданий затмевают собой их слабое свечение, что даже небосвод становится ярче – но разве такова должна быть ночь? Лёгкий, холодный ветерок, несущий в себе нотки морского бриза, бьёт в лицо, щекочит кожу в области шеи и обмораживает её, вызывая мурашки; и ты начинаешь думать: "Вот оно, море!" Повсюду на пути встречаются морские контейнеры, выше меня чуть ли не в два раза, которые выстраиваются в некий лабиринт, из-за чего появляются опаски, что ты прямо сейчас заблудишься. Подошва моих сапогов звонко отстукивала, проносясь эхом по выставленному коридору. Где-то вдали, в самом краю причала, слышались чьи-то крики, вопли, разговоры, местами и смех, весёлые глагольства. Я знаю, почему сюда пришла: мне приказал сам глава "Поднебесья". При этом он говорил, что будет важное собрание, поэтому я точно не могла его пропустить, чтобы узнать побольше планов этой тиранической банды. Хотелось занять себя чем угодно сегодня – ещё один плюс от "предложения" Изаны, ведь у меня появится что-нибудь ещё, о чём я могу подумать, а не только о надоедливом Такемичи со своими "Чёрными Драконами"; этот пацан начинает действовать на нервы во всех плохих смыслах. Брат не хочет слушать меня, избегает, пропадает; стоит только заговорить о его банде, как он тут же становится угрюмым и быстро удаляется, чтобы не разговаривать на эту тему. Но пытаться решить ситуацию с ним уже бесполезно, потому что я вижу, как решительно он настроен, и единственное, что я могу сделать, так это продолжать следить за Изаной. Переубедить Майки тоже не вариант. Но мне не стоит особо за них переживать: Такемичи хоть и пытается выглядеть устрашающим и жестоким, но я-то знаю, что на деле он совсем не такой и что, столкнувшись со своим другом в настоящей битве, точно отступит; даже если этого не случится, "Непобедимый Майки" не проиграет. Они в любом случае не поубивают друг друга, а только отделаются несколькими травмами – но это лучше, чем смерть. Поэтому, выбирая между выяснением отношений между этими двумя и всё ещё пошатывающихся жизней Изаны, Эмы и Кисаки, я предпочту второе. Я вышла на край причала, на котором были не только члены "Поднебесья", а именно верхушки со своими подчинёнными, но и какие-то гангстеры, валяющиеся на земле в искалеченном состоянии, с изуродованными лицами, отбитыми телами и, похоже, потерей сознания. Здесь всё было предельно ясно: "Поднебесье" устроило разборку с другой бандой, как впринципе это делали те же "Свастоны" – ну, принцип понятен. Но, в отличие от "Токийской Свастики", новая банда ведёт себя более по-взрослому, избивая людей чуть ли не до смерти, тем самым показывая, что это не просто байкерские посиделки, а настоящая схватка за пьедестал криминального мира. Это объясняет также и те крики, что я слышала, пока шла сюда, – неприятное осознание. А ещё более неприятно самой видеть эту кровавую картину, на которой почти-трупы валялись горами, окрашивая бетон в алую жидкость, от коей исходили резкие запахи; ну а в центре картины стоял и сам король всея жестокости, у которого напрочь отсутствовали хоть какие-то нормы морали. Я, постояв немного в размышлениях, после принимая факт, что этот ужас нужно просто принять, с тяжким вздохом направилась к "Бессмертному Изане", чуть опустив голову и пытаясь перестать хмурить брови. – Привет, Изана! – услышав мой голос, он, резко обернувшись, тут же обратил на меня внимание и я смогла получше разглядеть его дикое выражение лица, в коем виднелись нотки безумства, прямо как на той потасовке в ресторане. Его фиолетовые глаза, казавшиеся ранее пустыми, ярко искрились огоньками задора и пленительного удовольствия, что ещё отчётливее виднелось в широкой улыбке, показывающей его белоснежные – жаль что не как душа – зубы; от ширины которой даже щурились очи. Безобразен. Лицо испачкано в каплях... Брызгах крови, придавая ещё больше злодейского вида его итак не очень доброжелательному стану. И волосы, не собранные и лохматые, были местами окрашены багряным цветом. Казалось, добавь ещё немного краски, и Изана точно сольётся с цветом своего токкофуку. И откуда же взялась эта кровь? Естественно, от людей, что прямо сейчас лежали в поражении и охали от боли – именно они и окрасили "Бессмертного Изану" в тот цвет, который ему идеально подходит. Даже сейчас он продолжал "играться с красками, будучи холстом", держа за шиворот человека и избивая его.

Боюсь его.

Заметив моё присутствие, ресницы тирана дрогнули. – О! Ханагаки! – некое замешательстве мелькнуло в нём. – Не ожидал, что ты придёшь так рано. – но в выражении его лица больше не пронеслось удивление; оно снова стало прежним, но уже более спокойным, не то что ранее. "Лучше бы опоздала", – подумала я про себя с сожалением. – Не хотела опаздывать, а то ты опять начал бы меня отчитывать. – улыбка проявилась через силу, пока в ноздри бил уже не морской бриз, а запах крови, напоминающий железо. – Молодец, я ценю пунктуальность. – он улыбнулся мне в ответ, и когда избитый парень, лицо которого всё было измазано кровью, с разбитым носом и парой выбитых зубов проскулил жалкое "помогите", моментально и беспощадно ударил его, оставляя без сознания. Только потом Курокава опустил бедолагу. – Слушай, а для чего ты меня позвал? – конечно, я была не очень впечатлена такими суровыми действиями своего милого друга, но меня скорее уж пугало то, что он мог прямо передо мной показывать свою наихудшую сторону, словно не боясь, что я от него отвернуть или мне будет противно. Поэтому я даже не знала, радоваться мне или нет, ведь мне до мозга костей не хотелось видеть эту самую сторону, хотя я её и принимала. – Всмысле? – Изана, отряхивая свои погрязшие руки, с недоумением взглянул на меня; наконец он перестал улыбаться. – Ну, то есть я здесь для того, чтобы смотреть, как ты избиваешь людей? – я неловко спросила с максимальной мягкостью. – А что? Ты тоже хотела? Прости, но для тебя никого не осталось. – Изана как будто бы специально притворялся тупым, издеваясь надо мной и строя всё тот же недопонимающий взгляд с выпученными глазами. – Да нет же! – А в чём тогда проблема? – ну вот он раскрыл свои истинные чувства, когда в глазах его заискрились огоньки раздражения, что слышалось и в голосе тоже. – Ни в чём... – я решила, что будет не самым лучшим вариантом сейчас с ним спорить. – Ну и заткнись. – я замолчала, но не потому что Изана так сказал. – Иди лучше погуляй, пока мы тут не закончим. – он помахал ладонью туда-сюда, точно прогоняет меня, как какую-нибудь дворняжку, а после ушёл к остальным членам своего "Поднебесья". Я смотрела вслед "Бессмертному Изане", оставившему меня одну. Те, к кому он шёл, были Хайтани, Мочизуки, Мадараме и, конечно же, Какучо; Мучо вновь нет. Они все были заняты тем, что выясняли отношения с другими гопниками; я же вздохнула с облегчением, раз уж могла не напрягаться сейчас в чьём-либо обществе. После, собравшись, я осмотрелась вокруг, так как не нашла среди участников банды Кисаки, хотя там была почти вся верхушка, и только посмотрев по сторонам, увидела Тетту, стоящего на двух высоких контейнерах; рядом с ним был и Ханма. Взгляд очкастого, ощутившего, что за ним наблюдают, метнулся на меня и смотрел сверху-вниз во всех смыслах, а потом снова вернулся к Изане и остальному "Поднебесью". Я, мысля, что у нас с ним есть много чего обсудить, направилась к нему, что тот благополучно заметил. – Эй, Кисаки! Спускайся! – крикнув, я ожидала хоть какой-то отклик. – Перетереть надо! – О! Смотрите, кто пришёл! – Шюджи расплылся в широкой лыбе, в то время как я вспоминала, как он меня споил. – Здорово, овечка! – его рука мне помахала. – Да пошёл ты со своей "овечкой"! – я в ответ показала ему фак, но это лишь развеселило Ханму. – Кисаки, так ты спустишься или нет? Мой взор едва заметил, как Тетта закатывает глаза и вся его грудь поднимается – от тяжёлого вздоха – и опускается, когда он обращается ко мне, даже не глядя мне в лицо и не поворачиваясь: – Почему это я должен спускаться? Тебе же поговорить надо, вот ты и поднимайся. – это всё что Кисаки сказал, надолго замолкнув. "Вот же гад", – очевидные мысли лезли мне в голову, ну а я уже и не удивлялась этой токсичности; зато знала одну вещь: если этот урод не хочет что-то делать, то он этого не сделает. Поэтому мне не оставалось ничего, кроме как собраться с силами, проглотить свой ком негодования, засучить рукава и, прыгнув и схватившись руками за верх контейнера, попытаться подняться, перебирая ногами, тряся ими туда-сюда, поднимая их, чтобы перебраться наверх. Но мои старания были насмарку, и я упала камнем вниз прямо на бетонную землю – единственное, меня спасла низкая высота, с которой я пала. Но сдаваться я даже и не собиралась, потому, отряхнув грязь с себя, отошла от контейнера на пару метров, а затем с разбега прыгнула наверх и впечаталась прямо в него, покуда руки крепко ухватились за верх сей "неприступной скалы", подтягивая моё тело вверх; и вот я уже вижу, что осталось совсем чуть-чуть, но силы меня покидают и я вновь падаю, но в этот раз без воли встать. Тренировки Баджи прошли зря, раз уж я не могу даже подняться на какие-то возвышенности... "Какой позор", – донёсся сверху гадкий голос, полный отвращения. Но, всё равно не отчаявшись, я нашла в себе мотивацию встать. Стоило только мне с энтузиазмом поднять взгляд наверх, как он встретился с парой жёлтых глаз, смотрящих на меня с искренним задором и насмешкой, а губы складывались в недобрую ухмылку. – Давай руку, Кисаки ждёт тебя. – Ханма протянул свою ладонь, пока сам сидел на корточках, чтобы ближе видеть моё лицо. Я, не долго думая, сразу приняла помощь и благополучно оказалась наверху. Затем эта длинная шпала помогла также взобраться и на второй контейнер, и я оказалась ещё выше. Мне открылся довольно просторный вид. – Говори, чего тебе надо? – повёрнутый ко мне спиной Кисаки, рассматривая членов "Поднебесья" и их несвятые дела, отчётливо выделил в своём голосе то пренебрежение и никакое удовольствие. – Пусть сначала этот уйдёт. – я указала на Шюджи, стоящего позади, и Тетта, повернув голову и взглянув на друга самих за себя говорящими глазами, кивнул в сторону; Ханма лишь несчастно вздохнул, бросил на меня осуждающий взор и удалился прочь. Я же подождала, когда он будет на безопасном расстоянии, чтобы начать разговор с главным злодеем. – Зачем ты тогда прикрыл меня перед Изаной? – сложив руки на груди, стала ожидать ответа, но Кисаки неприятно хмыкнул, подняв голову. – Может, мне показалось, что если он узнает, то ты сразу же умрёшь? Думаю, это была бы жалкая смерть, даже для тебя. – Да кому ты заливаешь! Бред несёшь! – Конечно, а ты что думала? – он взглянул на меня такими очами, в которых были все эмоции, называемые не то раздражением, не то насмешкой, не то жалостью – всё что чувствовал Тетта было невозможно понять, отчего и становилось труднее понимать его мысли и то, что он в действительности хотел сказать; и подкреплялось это ещё и его нестойкими и неуверенными жестами: размахиванием руками, поворачиванием ладоней внутренней и наружной стороной, складывание их то на пояс, то на грудь замком, а также эти выводящие из себя покачивания головой из стороны в сторону. – Ханагаки, ты и вправду наивна, раз надеешься получить от меня хоть какие-то ответы на свои вопросы. "Идиот здесь только ты", – прошлась мигом мысль, и весьма неубедительная. Кисаки – злодей и причём очень потенциальный и талантливый. Обыграть такого человека, как он, кажется чем-то нереальным, учитывая тот невероятный факт, что он, будучи ещё не взрослым, продумал план на двенадцать лет вперёд и исполнил его в реальность. Но проблема как раз таки и крылась за тем, что план был идеальным, потому создать брешь в ней было возможно, если только найти правильный подход. Но Тетта также и занимается своими слабыми местами, что ещё сильнее утруждает меня. Он всегда бдителен. А эту бдительность необходимо надломить. Когда он вообще стал таким наблюдательным, всматриваться в поведение Майки по отношению ко мне, улавливая тем самым его чувства, и проворачивая то же самое с Изаной? Ну а вишенкой на торте становится то, что Кисаки разнюхал всю информацию про настоящую Ханагаки Ханамичи, сверившись и сравнив её с нынешней, то есть мной, и понял всю абсурдность этих перемен в личности; он быстро осознал, что причиной разрушенных планов всегда была я, потому и заострил внимание на мне. Нестабильность и беспорядок стали поводом, чтобы стать более внимательным. Будь всё нормально, шедшим своим чередом, этого всего бы не было. Кисаки, ты думаешь, что я глупая и неосторожная, раз уж позволила тебе засомневаться во мне, нарыть на меня информацию; что будь я чуточку умнее, хотя бы пыталась хоть как-то уберечь себя. Но я ничего не делала с этим. Вместо этого просто бездумно действовала на поводу своих чувств. Хорошо. Кисаки, продолжай думать, что я наивна и не способна на большее. Клянусь, когда ты будешь думать, что вновь контролируешь ситуацию и меня в придачу, обещаю, я обязательно воткну тебе нож в печень тогда, когда ты сам не будешь догадываться; там, где ты думал безопаснее всего. Продолжай смотреть на меня свысока, ведь огромнейший минус вершины состоит в том, что единственный оставшийся путь там – это идти на дно. – Может, мне столкнуть тебя отсюда? – я подошла поближе, вглядываясь диким взором, будто впиваясь в его душу; но на деле я могла бы вцепиться в его одежду отправить в короткий полёт и вечный сон. – А что, думаю, Изана простит мне эту шалость. – ухмылка появилась на моём лице, и это явно смутило Тетту, ведь тот, по всей видимости, не полагал, что я стану держаться за оптимистичный настрой, когда на мои вопросы не отвечают и меня читают как открытую книгу. – У вас не такие отношения, чтобы он прощал тебе смерть советника. – У нас особенные отношения. – прозвучало с гордостью. Кисаки вздохнул, смотря на меня как умолишённую. И пока тот молчал, я подошла ближе к краю, не боясь какой-нибудь подставы с его стороны, ведь что-что, но мою смерть Курокава точно никому не простит – уж в этом я уверена. Я посмотрела на то, что происходит внизу, и лучше бы я сделала это раньше, ведь были там сейчас самые интересные события. Хайтани, Мочизуки и Шион хватали по одному человеку за руки и ноги и, раскачивая его тело туда-сюда, сбрасывали в воду. За всем этим наблюдали Какучо и Изана. Король, ужасающий и воодушевлённый данным развлечением, контролировал процесс, и я услышала отчётливо: "Эти парни нарывались на "Поднебесье". Их надо наказать!"; Хитто же нервно потирал глаза, вокруг них да и вообще всё своё лицо, точно устал. К счастью, сбрасывали только тех, кто был в сознании, и они кричали о том, чтобы их пощадили – некоторые даже признались в том, что не умеют плавать... Не хотела бы я оказаться на их месте. Удивительно было скорее то, что я пытаюсь превратить эту ситуацию во что-нибудь смешное, а не серьёзное и предшествующее плохие события; потому что мне уже надоело видеть жестокость во всех действиях Изаны. – Эй, Исикава, – моя фамилия слетела с уст Кисаки, и я резко повернула голову; уж чего я точно не ожидала, так это того, что моё настоящее имя будет произносить не какой-нибудь там Баджи или Чифую, а самый что ни на есть Тетта, мой враг, – ты никогда не задумывалась о том, почему никто не заметил разницы между тобой и настоящей Ханагаки? – К чему ты клонишь? – его вопрос показался мне весьма подозрительным, но, к моему удивлению, он действительно заставил меня поразмыслить над этим, ведь раньше, не помня себя, будучи полностью погруженной в этот мир и не думая о Ханамичи, мне до этого дела не было. А теперь, когда её фигура стала мне очень интересна, даже важна, я ощутила какое-то странное чувство, осознавая, что, попав в этот мир, совершенно никто не обратил внимание на поменявшейся характер "Ханы". И это вправду вызывало множество вопросов, а главный из них: "Почему?" – и на него можно было дать лишь один ответ... – Да так, ни к чему, просто мысли вслух. Может быть, вы с Ханагаки были не такими уж и разными, вот тебя и не раскрыли. – слова Кисаки о нашей с Ханамичи схожести меня рассмешили, но не в хорошем смысле. Понятное же дело, что мы даже любим разные вещи, что отличаемся всем. – А ещё я не до конца понимаю твою огромную любовь к её младшему брату. Вроде как, он тебе чужой, но относишься ты к нему как настоящая старшая сестра, прямо как настоящая что ни на есть Ханамичи. – Кисаки построил задумавшееся лицо, кинув свой зоркий и такой неприятный взгляд в правый верхний угол, словно впал в размышления, и почесал свой подбородок. – Может ты и есть Ханагаки Ханамичи? – я посмотрела на него выпученными глазами, как на ненормального – или же я просто удивилась, и удивление это было плохим. – Бред. – Да ладно, я просто шучу! – он в миг поменялся в лице, став веселее, по-доброму улыбаясь, и от улыбки его сужались глаза. Лицемер. Но эта его "шутка" застала меня врасплох, ведь Тетта явно не такой человек, кто любит пошутить, тем более со мной. – Ну же, будь более приветливой. Ты же не хочешь, чтобы Изана о чём-нибудь догадался? Твоё плохое отношение ко мне ставит тебя же под удар. – он начал делать медленные шаги в мою сторону и, оказавшись совсем близко, наклонился и проедал меня мрачным взглядом с опущенными веками и хмурыми бровями. – Ты думаешь, что раз у тебя есть его снисхождение, то это сразу делает тебя особенной – в какой-то мере может быть; но запомни, Изана всё что угодно сделает, лишь бы уничтожить Майки, так что он даже слушать тебя не станет по этому поводу. Не пытайся его переубедить. – от такой напористости и давящей атмосферы я сглотнула ком в горле; очки Тетты даже вспотели от его томного и горячего дыхания. – Я знаю, что у тебя на уме. Озадаченная и немного напуганная, я почесала затылок, постояла ещё некоторое время с ним, а затем ушла, как только заметила, что Изана и остальное "Поднебесье" закончили со своими делами. Они все, кроме короля, собрались в толпу, точно ждали какого-то объявления и, похоже, это так и было, ведь Курокава сказал им: "У меня есть задание для "Поднебесья". Следовательно, мне тоже стало интересно, какое это "задание" и почему-то казалось, что связано оно было с его любимыми "Свастонами". Стоя на кровавом асфальте, я внимательно вслушивалась в то, что он говорил. – Слушайте внимательно! – король раскинул свои погрязшие руки в сторону, привлекая тем самым внимание всех: болтающих Хайтани, недовольного Какучо, спорящих Мочизуки и Мадараме, смотрящего на всех свысока Кисаки с его шутом – Ханмой, – и других более мелких представителей. – В пятницу 27-ого мы наконец-то познакомимся со "Свастонами" поближе, устроив им приятную встречу, которую они надолго запомнят. – в этот миг он бросил кроткий взгляд на Кисаки, а после обратно вернулся к своим побитым парням. – План таков: отряды Моччи и Шиона отправятся по разные стороны южной Сибуи, избивая каждого свастоныша по пути и, двигаясь вперёд, постепенно будут приближаться друг к другу так, чтобы отряд Хайтани, который прибудет с Синдзюку и будет двигаться им навстречу, закрыл в кольцевую ловушку "Свастонов" – им будет некуда деться, и их основная мощь будет разгромлена. Основными целями конечно являются командиры отрядов, такие как Баджи Кейске, Мицуя Такаши, Кавата Нахоя, а также их заместители. Необходимо не просто ослабить "Свастонов", а спровоцировать их и показать, что есть группировка, которая серьёзно относится к порабощению Японии. Так как велика вероятность, что некоторые свастоныши попрутся в Канагаву после такого тёплого приёма, Какучо останется в Йокогаме для защиты. – "Бессмертный Изана" подробно изъяснил весь план нападения на "Свастонов", что мне показалось, что он настоящий что ни есть стратег, как тот же Наполеон. Но это вызывало не восхищение им, а больше страх, волнение и мурашки по коже от мыслей, в коих так отчётливо представлялись картины, где Курокава овладевает властью над преступным миром благодаря своему мышлению ещё во времена его правления "Чёрными Драконами". – Я жду от вас только самого жестокого обращения с этими обсосами. Используйте любое оружие, методы, хитрости, но обязательно разберитесь с ними. Деление "Поднебесья" будет сто на триста – одни в Канагаве, другие в Токио. Я ясно всё сказал? – на его вопрос все дружно ответили "да", но почему же взгляд Курокавы прикован на мне, стоящей даже не рядом с этими хулиганами? Да и почему он вообще позвал меня сегодня на это собрание? Понимая, что говорилось сегодня о "Свастонах" и о том, как на них нападут, складывалась картина не самая хорошая, а представляющая из себя проверку Изаны. Неужто хочет узнать, скажу ли я всё Майки или нет? Верно, он ведь в курсе о моих отношениях с "Токийской Свастикой", поэтому моя теория вполне очевидна. Но зачем тогда Курокава изначально принял меня в своё поднебесное царство, если знал всё с самого начала? Зачем скрывает своё знание обо всём от меня? Действительно ли он мне доверяет в делах "Поднебесья"? Столько вопросов, а спросить нет смелости; ведь, когда на тебя смотрят хищными глазами, как у охотящегося зверя, полными безумия, ты не можешь ничего сделать кроме того, чтобы торопливо отбросить в другую сторону свой притупленный взор, в котором так и читалось: "Я боюсь этого человека монстра".

***

Выйдя из запаренной ванной, в которой так и царила жара, я шла к коридору, попутно вытирая мокрые волосы полотенцем и тяжело вздыхая, бросая взгляд назад, на батареи, на коих сохли мои вещи, и всё размышляла об одном. Нет, не об Изане, но тоже не об очень приятной личности – даже не о Кисаки! Конченный Хайтани Ран прицепился ко мне снова со своими претензиями, пока я рассматривала бултыхающихся в море гопников, уплывающих вдаль, как можно дальше от пристани, где находилось "Поднебесье". Вместе со своими высказываниями он также самодовольно жестикулировал, хотел, чтобы я обратила внимание на его негодование, но, не получив его, решил "легонько" меня толкнуть, но, видимо не рассчитав силы, столкнул прямо вниз в воду, когда я была на самом краю; но инстинкт выживания не даёт так просто упасть. "Нужно за что-то ухватиться", – мелькает в голове в такие моменты падения; и я не нашла ничего лучше, кроме как железной хваткой вцепиться за его руку, которой Ран меня и толкнул и которой хотел спасти – ну хоть что-то хорошее есть в его сгнившей душе... Но по итогу, мы оба оказались в холодной, даже ледяной воде, пытающиеся всплыть. К счастью, другие члены "Поднебесья" сразу же заметили не только наш срач, но и наше желание поплавать в море – не хочется ждать лета, верно? Нас вытащили, но мы оба оказались мокрыми до ниточки и дрожащими от мороза. И вот так вышло, что мне приходится опять ночевать у Изаны, так ещё и принимать ванну; но зато я согрелась. – Ты уже всё? – он внезапно показался из-за угла проёма, когда я хотела только войти в гостиную. На нём всё ещё была форма "Поднебесья", и лишь исчезла кровь с лица и рук, а вот несчастные волосы так и оставались красными. – Раскрой диван, а я пойду искупаюсь. – Курокава мигом направился к месту назначения, оставив меня одну, недопонимающую. С диваном пришлось повозиться, ведь великий король даже не удосужился объяснить мне, как его нужно раскрывать, но спустя время я всё-таки смогла это сделать до того, как хозяин этой пустой квартиры вернётся чистым и свежим, кажущимся таким, словно искупил свои грехи, умывшись в святой воде. Изана что-то довольно напевал себе, похожее на "Good Old-Fashioned Lover Boy", ушёл на кухню и вернулся с аптечкой в руках, после сел рядом со мной и попросил приказал позаботиться о его ранах. Но я не нашла ни одного синяка или ссадины на его лице, что ещё раз доказывало силу и непобедимость короля, единственное, что действительно можно было залечить, так это отбитые костяшки на мазолистых руках. И пока Курокава добровольно давал мне трогать его ладони, словно покрытые льдом, ведь даже после купания в жаркой ванной они оставались холодными, я, как бы это правильно выразиться, заботливо дезинфицировала ранки, с которых даже в некоторых местах осталась обвисшая кожа – что только не заметишь, внимательно приглядевшись, – и обклеивала их пластырями. Но глубоко внутри было как-то неспокойно. Наверное, это из-за недавно увиденного проявления жестокости по отношению к другим, хотя я прекрасно понимала, какой Изана человек; похоже, неважно, как много ужасного ты будешь знать о человеке, ведь если увидишь это вживую, то никогда не забудешь, вспоминая со страхом. Особенно в памяти навечно останутся те горящие жизнью глаза, желающие ещё больше такого веселья – им было мало видеть всех тех кошмаров, хотелось гораздо большего. Вот почему даже мои пальцы тряслись, не могли как надо надавить на пластырь, чтобы он крепко приклеился. "Прекрати бояться", – я пыталась себя вразумить. Когда на тебя смотрят взглядом, таким пустым, ничего не выражающим, с опущенными уголками губ и серьёзностью в лице, ты начинаешь понимать, что что-то не так. – О чём вы говорили с Кисаки? – когда лечение было завершено, он погладил пластыри, смотря сначала на них, а потом перевёл взгляд на меня. – Он тебя не обижает? – казалось, вопрос, показывающий переживание и заботу, но только я могла понять, что таилась в нём издёвка. – Особо не о чём не говорили. – и то правда, ведь наш с ним диалог тогда сложился не очень хорошо. Курокава взглянул на меня глазами с каким-то странным блеском в них, затем встал, молча направился к выключателю – и свет потух. Остались лишь нерезкие пятна от города, проходящие благодаря огромному панорамному окну во всю квартиру, разгуливавшие по ней в виде огней разных цветов. Это был свет, в котором преобладал больше всего светло голубой, и его освещения было достаточно, чтобы видеть всё вокруг начиная от аквариума с петушками, не самым мягким диваном, гитарой и заканчивая спокойным лицом и всей малой фигурой Изаны. – Давай спать. – с этими словами он сел и взялся за свои красные серьги, снимая их перед сном. – Погоди, мы что, будем вместе спать? –я недопонимающе на него покосилась, после состроив недовольное выражение лица, стоило только ему посмотреть на меня серьёзным взором, от которого всё было ясно. – Почему я не могу поспать на футоне? – Какучо недавно приходил в гости и разлил на него сок. Сейчас футон находится в химчистке, поэтому ты можешь спать либо со мной на диване, либо в ванной. Я тебя ни к чему не принуждаю, выбор за тобой. – подлая ухмылка появилась на его лице, ведь Изана прекрасно знал, что я не стану пренебрегать своим комфортом и что мне не очень-то и хочется, чтобы моё тело опять ныло от боли; но он также забавлялся не столько моей безвыходной ситуацией, сколько представлением о моих агониях. Я согласилась спать с ним, но с условием что мне достанется место у спинки дивана, потому что было боязно, что если буду лежать на краю, то меня обязательно вытолкнут на пол. В итоге, всё обговорив, мы легли. Шум от фильтра аквариума, сверлящий мои уши, которые чуть не кровоточили, свет города, не дающий глазам отдохнуть, и чужое дыхание рядом, равномерное и спокойное, не показывающее какое-нибудь смущение, – всё это мне мешало заснуть. Но раньше, ночуя в прошлые разы, эти мелочи не казались такими уж и большими проблемами, просто теперь всё моё внимание сфокусировано даже на этих вещах. Почему? Обстановка между мной и Изаной, моё отношение к нему сильно влияли на моё поведение, мысли и доводы. Осознавая его неравнодушные чувства ко мне, я чувствовала неловкость, поступающую с пят, протекающую по телу вверх сначала в ногах, сводя их, животу, вызывая внутри кашу, сердце, заставляя нервно стучаться, лёгким, что быстро наполнялись и опустошались, а после к горлу, в котором появляется ком, и только потом к красным щекам, пылающим огнём, очам, полных противоречия, и обсохшим губам, по коим проходится язык. Нет, это вовсе не подростковое волнение, не трепет любви, вынуждающий тебя чувствовать разные вещи. Это было некое сомнение, что я смогу продолжать смотреть на Изану как прежде, если буду каждый раз видеть его таким. – А мне Кисаки сказал, что ты спрашивала о "Непобедимом Майки". – внезапно услышанная ложь ввела меня в ступор. – Что!? Да не правда! – если честно, мне ведь даже думать об этом Майки не хотелось, причём настолько, что я аж вскочила, чего сама от себя не ожидала. – Правда? А ведь он так серьёзно говорил о вашем разговоре, вникая во все подробности. – И кому ты веришь!? – А кому я должен? Его ответ вопросом на вопрос окончательно выбесил меня, и я повернулась к Курокаве в ожидании увидеть его свирепый взгляд, но вместо этого заметила лишь широкую, такую ехидную и ядовитую улыбку и жмурящиеся от неё фиолетовые глаза, которые наполнялись весельем. – Я просто шучу. – он тихо сказал это, почти прошептал, чуть опуская уголки своих губ, точно пытался меня этим всем успокоить. – Тебе не кажется, что ты слишком много думаешь о Кисаки? – Он меня раздражает. – вполне честный ответ. – Я знаю. – последовал вздох отчаяния. – Просто потерпи, когда я уничтожу "Свастонов", и тогда всё будет не так ужасно, как сейчас. "Всё будет только хуже", – подумала я и легла обратно. Снова на меня начала давить эта ужасная атмосфера, и, вдобавок к этому, глупая шутка Изаны вызывала только неприятные чувства. Я попыталась заснуть, закрыв глаза, но ощутила, как чужая сильная рука обхватила моё тело, чуть ниже груди, чрезмерно близко притягивая к себе и сдавливая. Ладонь Курокавы даже смогла пролезть под тело, полностью оставляя меня в кольце своих смертельных объятий. И я могла лишь взяться за его несчастную руку, попытавшись её убрать, – но было это безуспешно, – повернуть голову к нему и выразить своё недовольство. – Ты что делаешь? – спрашивалось само собой, ведь Изана отнюдь не такой человек, который будет внезапно ласкаться и проявлять любовь – да он вообще её проявлять правильно не умеет, а если умеет, то очень странно, смотря на наши с ним отношения. – Ты испугалась сегодня? – горячее, не как его душа, дыхание, обжигающее мою шею, вызывало у меня, несмотря на горяч, мурашки как от холода; и ещё сильнее бродили они по моей коже, когда мужские губы касались навострившегося уха, улавливающего каждое дыхание Курокавы, будь оно неравномерным или спокойным. Это можно было легко принять за что-то неприличное, особенно когда его рука начала потихоньку опускаться вниз, уже оказываясь на животе и ещё сильнее меня сжимая; когда эти обветренные уста чуть открылись, давая вырвавшемуся вздоху достигнуть меня, застать в смущении, и, казалось, прямо сейчас они горячо поцелуют моё ухо, но вместо этого острые зубы впиваются в него. Именно "впиваются", а не легко и романтично "прикусывают", как это делают любящие парни. Резкая боль пронзила меня. Я вскрикнула, вскочила с места, вырвавшись из чужих оков, и, опираясь спиной на спинку дивана, с ужасом, недопониманием и даже неловко смотрела на Изану, тоже присевшему, который был рядом, но не так, как мгновение назад. Моя ладонь трогала ухо, надеясь, что ничего с ним не случилось. Мне показалось, что мне его вот-вот оторвут. И надеясь не придавать значения этому варварскому действию, я решила просто ответить на его вопрос. – Д... Н-нет! Я просто удивилась! – очевидная ложь, которую Изана смог раскусить, судя по его недовольному лицу. – Врёшь. – С чего ты взял? – я начала ощущать, что тепло постепенно уходило с моих щёк, и вместо него появлялась слабая прохлада; но стук в груди не переставал набирать обороты. – Я слышу это по твоему сердцебиению. – на лице Курокавы вновь всплыла своеобразная ухмылка, не вызывающая доверия и кажущаяся такой поддельной, прямо как у Кисаки. Он улыбается так обычно перед другими людьми. Поразмышляв пару секунд, вглядываясь в его то ли пустые, то ли полные чего-то непонятного, похожего на смещанность разных чувств, глаза, я поспешно ответила: – А может, оно от любви бьётся? – как будто зная, что из этой ситуации выхода нет и стараться бесполезно, с моих губ слетела неправда – и я знала, что Изана легко её поймёт; но, похоже, я уже не искала спасение – это тоже было ему ясно. – Поверь, я легко могу отличить, когда сердце бьётся от любви, а когда – от страха. – он чуть приблизился ко мне. По моей ладони прошёлся какой-то холодок, а после и вовсе этот холод охватил всю её и исходил он от руки Курокавы, который схватил меня за запястье и приложил мою ладонь к своему сердцу. – Если хочешь узнать, как бьётся сердце любящего человека, то послушай моё. Я ощутила лёгкие удары и не только их: вторая рука Изаны легла на мою светлую голову и, как будто погладив, притянула и её к своей груди, чтобы я ещё отчётливее услышала всю симфонию его чувств, исходивших оттуда. И сердцебиение это, пожалуй, показалось мне странным, ведь оно не было спокойным, выражающим полное умиротворение, но и не было чересчур быстрым, хаотическим, как при испытании первой любви к противоположному полу. Но это сердце точно не билось так, как при встрече дорогого друга или же любимой девушки; оно не принадлежало кому-то чёрствому или же слишком добродушному. Это было точно то чувство, которое и называлось "естественной любовью"; то чувство, при котором не разделяют на семью, друзей и партнёров; то чувство, которым я любила Изану. – Это больше, чем любовь. – он чуть ли не прошептал эту фразу, и я в миг поняла, что это и есть то самое признание, которого я так добивалась. И, кажется, я должна быть счастлива... Но что-то я себя такой не чувствую... – Да что ты можешь знать о любви? – могло ли это прозвучать жестоко с моей стороны? Могло ли это показаться отвержением принятых чувств Изаны? Тем более когда я отпихиваюсь от него, склоняя голову вниз, не желая смотреть в его очи, которые скорее всего распахнуты от неожиданности, неприятной и вызвавшей сожаления от искренности. Но я нахожу смелость поднять взгляд на него и вместо замешательства вижу вполне безмятежное выражение лица, всё понимающее в аметистовых глазах. – А что вообще такое любовь? – какой избитый вопрос задал Курокава, чего я точно не ожидала от человека жесткого, не принимающего никаких ласк, не доверяющий никому и не верящий в своё счастье. Он не тот человек, который будет интересоваться такими сентиментальными и философскими темами. Но смотря в его преисполненные откровенностью глаза, я понимаю, насколько Изана честен со мной. Поэтому я не содрогаюсь, когда он берёт одну мою ладонь в свою уже не такую холодную руку, притягивает к себе и касается её своей смуглой щекой. – Прикосновения – это любовь. Вторая его рука потянулась к моему лицу, и он своими пальцами невесомо, почти не задевая, погладил мою студёную кожу. – Неотрывный зрительный контакт – тоже любовь. Изана говорил это, казалось, так нежно, как я ещё не слышала никогда. Я не верила, что передо мной именно тот человек, которого я видела сегодня в кровавом облике. И от этого не находилось понимание, как нужно реагировать на всё это; и я могла лишь вглядываться в глубину его души, прячующуюся за радужкой фиалковых очей, не смея сказать ни слова. – Поцелуи – любовь. В это мгновение – за долю секунды – он, занеся к шее свою ладонь, что покоилась на моей щеке, и небрежно зарывшись в волосы всеми пятью пальцами, притянул меня ближе к себе и горячо и внезапно поцеловал, впиваясь в меня своими обветренными губами, сильно сминая мои, не давая и шанса уйти из плена; но, также быстро, Изана пустил меня, отдаляясь и делая истошный вздох. За эти доли секунды я ощутила больше, чем могла бы, и были эти ощущения совершенно разными: то было некое счастье от признания Курокавы, переживание за наши будущие отношения, сомнение, что это всё правильно, а самое главное страх, возникающий от мыслей и воспоминаний о том, кто такой "Бессмертный Изана", какие у него мотивы, цели и средства их достижения. Ведь я всегда буду бояться этого человека – оттого и не могу оттолкнуть его от себя, переживая за то, что потом станет со мной и с ним; но также не могу ответить тем же. Мы чувствуем друг к другу то же самое, но я не этого хотела; не хотела, чтобы эти чувства выражались так. Моя рука легла ему на грудь, как будто удерживая его – наверное, я остерегалась, что Курокава вновь захочет почувствовать тепло моих губ. – П-почему ты позвал меня сегодня на собрание "Поднебесья"? – я задала вопрос, пытаясь отвлечься от недавнего странного поступка "друга". Меня даже не интересовали его такие порывы страсти, потому что я прекрасно знала, что Изана изголодался по любви и готов получить её в любой форме. – Я хочу, чтобы ты знала, чем я занимаюсь; хочу быть уверенным, что даже после увиденного, ты не отвернёшься от меня. "Конечно не отвернусь, ведь я навечно в страхе, сковывающего меня, не дающего идти не только вперёд, но и назад", – я бы сказала это, но посчитала ненужным. – Ну так что? Ты испугалась того, что было сегодня? – Курокава склонил голову, чуть прикрывая глаза – от усталости, видимо, – ожидая ответа. Быть честной перед ним – единственный правильный путь. – Да. Ты же прекрасно знаешь, что я итак боюсь тебя. "И смеешь нагло этим пользоваться". – Ну да. – Изана чуть ли не издевательски улыбнулся, и было видно, что на мой страх ему всё равно. Это человек, привыкший к тому, чтобы его страшились, поэтому для него в этом нет ничего удивительного. Курокава даже манипулирует людьми через их чувства, и ему это даже наруку. – Не волнуйся, тебе не обязательно присутствовать на всех собраниях. "Если я не нужна на собраниях, то в чём заключается моя польза для него?" – размышляла я, и в голову приходили только Майки со "Свастонами". У Курокавы уже глаза слипались и он пошёл на боковую, сказав мне, чтобы я тоже ложилась спать. Хоть эта ситуация так и осталась для меня более чем странной, но я постаралась не забивать свою светлую головушку всякими теориями и гипотезами. Скорее спокойствие заползало мне в душу от осознания, что даже после признания Изана не пытается так резко изменять наши отношения, ведь я была уверена в том, что он во время сна схватит меня за талию и прижмёт к себе, заснёт так на всю ночь или же совершит что-нибудь более интимное. Но нет. Кажется, Курокава и сам не готов к таким переменам. Ну и не удивительно, потому что, когда всю жизнь не ощущаешь любви, сложно её не только принимать от других, но и давать; а тот поцелуй был всего лишь порывом чувств. Всему своё время.