Прошло уже пару дней с тех пор, как мы с Изаной не виделись, и я всё это время размышляла: нужно ли говорить "Свастонам" о том, что "Поднебесье" готовит им засаду? Но ответ был очевиден, ведь, скажи я Майки или кому-нибудь ещё из "Токийской Свастики" об этом, то они непременно были бы готовы к этой добродушной встрече, что вызвало бы немало вопросов у "Бессмертного Изаны". Я предполагала, что он проверял, возникнет ли утечка информации или нет; тем самым Курокава бы понял, насколько я ему верна. Моё знание об их нападении шло против меня же самой. Я не могла рассказать всё, но и таить было совестно. Скорее всего, после стычки этих двух банд "Свастоны" понесли огромные потери, учитывая ещё, что на них с другой стороны давят "Чёрные Драконы", не желающие уступать никому; поэтому пара командиров со сломанными руками, ногами, парочкой порезов и огромных синяков не будут являться чем-то удивительным: "Поднебесье" действует жестоко. А стресс не покидает ни на секунду. Как можно было понять, я всё-таки ничего не рассказала "Свастонам" о запланированном нападении на них. Скажу – Изана узнает. Это страшно. На меня производят давление со всех сторон: те же "Свастоны", Кисаки, Изана, Баджи с Чифую, само "Поднебесье", Такемичи со своими "Чёрными Драконами" – всё это я должна контролировать, иначе мои планы пойдут по одному месту; ну ладно, брата можно вычеркнуть из списка только потому, что я доверила его "Токийской Свастике", как и обещала Кейске; но с остальным всё ещё очень муторно возиться...
И я думаю об этом всём, даже когда еду вместе со своим дорогим другом в больницу. Сегодня, сразу после уроков, Баджи заявился в мою школу, весь побитый и в пластырях, – страшно представить, что тогда случилось с остальными членами банды... – и сказал, что мы едем навестить Чифую. Не буду таить, что первое, попавшееся мне на глаза, стали его
короткие волосы, постриженные так же, как во времена только что созданных с его лучшими друзьями "Свастонов". На мой вопрос, что с ними стало, он ответил, что один из гопников "Поднебесья" посчитал, что длинные волосы только бабам идут, и, найдя отличный момент, в крысу их отрезал ножом, попытавшись так поиздеваться над самим командиром первого отряда.
"Потом я размазал его морду по асфальту", – в окончание своей истории добавил Кейске. Ну а я же подумала, что если бы того чувака услышали те же Ран и Изана, то явно прикончили бы его прямо на месте, так как у них самих волосы не очень короткие...
Мы благополучно приехали в больницу, нашли палату нашего любимого Мацуно, перед этим поругавшись с сотрудником, мол, нам, не родственникам, нельзя к пострадавшему, и зашли к нему.
– О, здоров, Баджи, Хана! – больной, полулежавший на койке, помахал нам одной рукой, потому что другая была в гипсе, и улыбнулся; но была заметно, что при виде меня Чифую немного замялся: мы ещё не помирились. Тем не менее, он постарался не показывать своёй обиды.
Мы сели, и тишина нависла в палате. Я была на рядом с кроватью стоявшем стуле, Баджи же – на далёком стуле у окна, с которого можно было смотреть на нас двоих.
– Чего молчите? Всё ещё в ссоре? – Кейске не пришлось долго думать, заметя нашу с Мацуно неловкость, и ему в ответ прилетели и
"да", и
"нет"; получилось так, что для Чифую мы были в ладах, в то время как меня, похоже, морила совесть за наши отношения. Тот взглянул на меня усталым взглядом с не менее изнуренной улыбкой, якобы говоря:
"Ну почему ты просто не соврала?", – тем самым ожидая из-за меня расспросов со стороны своего командира, от которых нам не увильнуть; это подтверждало, что Мацуно ничего Баджи про Кисаки не рассказывал до сих пор и не хотел, потому что таким образом старался уважать моё решение и не подставлять меня, – значит, он простил меня. – Разбирайтесь со своим детскими проблемами сами. – на удивление, Кейске всё ещё верил в мою версию ссоры, где я изрисовала любимую мангу его подчинённого. – Нужно обсудить взрослые темы. – он сложил руки на груди, ставя ногу на ногу, готовясь к бурному обсуждению и нашему вниманию. – Мелкая, тебе не интересно, что случилось с Чифую?
– А, да! – я мигом переменилась и обратилась к больному. – Кто тебя избил?
– Меня не избили! – постановка вопроса тому не понравилась, отчего он скривил недовольно лицо, как будто лемона нажрался. – Это была подстава: нас с Баджи окружили братья Хайтани со своими сошками и использовали оружие – крайне бесчестный бой. – рука в гипсе оказалась прекрасной художественной работой Риндо, что было несомненно правдой.
– Избили значит. – я продолжала настаивать на своём, а Мацуно вновь начал говорить, что никто не мог так легко взять и избить их с Кейске, как каких-нибудь слабаков. В это время в моих ладошках нож ловко снимал кожуру с яблока, которое я нашла в пакете на тумбе, – там также были и другие фрукты, как апельсины, мандарины, бананы, груши, принесённые, по всей видимости, его мамой.
– Эти конченые напали не только на меня с Чифую: пострадали также Мицуя, Хаккай, Пеян и ещё куча наших членов. В ответ Улыбашка и Злюка отправились в Йокогаму, разгромив там оставшиеся силы этих подонков. – по серьёзному лицу Баджи было понятно, что он осознавал все последствия стычки, и что генеральной битвы не миновать; но то, как внезапно цокал его язык, морщились брови от неприязни и играла чуть ли не детская ярость в его глазах, как-то успокаивало меня, показывая друга с другой стороны. – Мелочь, помнишь, я говорил об одной банде из Йокогамы? Так вот, эта банда называется "Поднебесье", и создал её твой
"дружище" Курокава Изана. Ты знала об этом? – вопрос, которого я боялась. Если скажу правду, то превращусь в допрашиваемого и придётся слушать нескончаемые лекции Баджи о том, что я раньше должна была предупредить об этой огромной проблеме численностью в 400 человек; к тому же это вызовет много подозрений. Придётся соврать, иначе никак.
– Он меня в такие дела не просвещает. – с небольшими паузами между словами промолвила я, чуть смутилась, не зная куда деть глаза – но в то же время это только больше придавало моему виду, что я ничего не знала и будто внезапно впала в замешательство. Сразу на тарелке оказались дольки очищенного яблока – она подвинулась в сторону Чифую.
– Вот как... – он призадумался. – Это даже хорошо, потому что ты бы сразу попыталась с этим что-то сделать и вляпалась бы во что-нибудь. – Кейске поверил мне мигом, отчего я вроде и рада была, но в душе стало погано: подумать только, буквально после Хэллоуина я всеми силами добивалась его доверия, а теперь ставлю его под угрозу... Плохой из меня друг. – Не считая ужасного поколения, там ещё и Кисаки заселся советником вместе с Ханмой, поэтому тебе лучше сразу же свалить из окружения Изаны, а то, боюсь, этот очкарик, если узнает о тебе, сразу же доложит о твоих отношениях с нами. Проблем только на свою задницу найдёшь.
Я хмыкнула на такие высказывания и советы. Знал бы только Кейске, что Тетта ещё и о моём секрете в курсе, а Изане итак всё известно, точно бы с меня шкуру содрал и запер бы где-нибудь, пока всё не утихомириться. Вспоминая, как ради плана по поимке Кисаки Баджи чуть ли своего Мацуно не убил, я начинаю побаиваться.
– Хорошо. – тут лучше не искать поводов для спора и хотя бы притвориться послушной.
– Слушайте, а что с Мучо? – спросил Чифую. Меня тоже это заинтересовало: на собраниях "Поднебесья" он не появлялся, хотя уже должен был давно примкнуть к банде.
– Этот кусок дерьма перешёл к "Поднебесью" и изрядно избил наших. А Майки хоть бы хны! – от поступающих эмоций он чуть ли не покраснел, был готов вскочить со стула и взорваться, как бомба ускоренного действия, и расхреначить всё здесь; но вместо этого Баджи сдержался, сделал глубокий, гневный вдох и, уперев локти на свои раздвинутые бёдра, сложил голову на ладони, точно сдался уже думать об одном и том же сто раз, устав от всей этой дичи, не находя ни единого выхода. – "Свастоны" переживают не самые лучшие времена, а наш лидер заселся в себе и не желает что-либо делать; с таких же успехом можно и распускать банду. Да ещё и "Чёрные Драконы" с другой стороны ждут наших действий... – он подумал, подумал, а потом внезапно на лице вскочила улыбка и он слегка посмеялся, развеивая гнусную атмосферу. – Ну, по крайней мере, самое интересное это то, что "Поднебесье" и этих гадов без внимания не оставило, и как давай им тоже морды начищать! Во всей Сибуе три банды друг с другом херачились, ах-ха-ха! – больше похоже, что таким образом Баджи пытался рассмешить меня и Мацуно, но у него что-то плохо это получалось, – а я вообще была не в себе от его слов.
– Постой, в смысле "Поднебесье" напало на "Чёрных Драконов"? – резкий вопрос не мог не слететь с моих поджатых губ.
– Взяло и напало. У них, походу, в планах не только мы были, но и банда твоего брата. – фраза, прозвучавшая в ответ, в конец вывела меня из себя.
Что же это получается? Изана мне наврал насчёт того, что не тронет Такемичи? Или же здесь какая-то несостыковка? Недопонимание? Может члены "Поднебесья" настолько загорелись пламенем бандитского азарта, что случайно атаковали не тех? Нет-нет. Здесь явно что-то не так. Это не будет давать мне покоя до самого конца. Ведь, когда Баджи говорит:
"Конфликт между тремя бандами может перерасти во что-то более масштабное, чем просто уличная драка", – я начинаю понимать, во что всё выльется и какие потери будут со всех трёх сторон. Пострадают все те, кого я люблю. Ладно уж, если бы битва была только между "Свастонами" и "Чёрными Драконами" – там хотя бы Такемичи и Майки не особо хотят друг друга убивать, просто подерутся и всё! – но в игру вступает "Поднебесье" со всеми жестокими людьми в составе, ужасными методами, гениальным Кисаки и ужаснейшим "Бессмертным Изаной". Всё это превратится в мочилово, кровавое месиво, беспощадную войну, которую никак не остановить. Даже просто рассчитывая количество участников потасовки, получится примерно 700 человек, что не так уж и мало.
– Вот чёрт, лучше бы я тебе этого не говорил. – смотря на моё потемневшее от раздумий лицо, Кейске пожалел о своих словах, уже представляя всё, что я могу натворить.
– Да нет, всё в порядке. Я в любом случае оставила "Чёрных Драконов" на вас, поэтому мне не о чём переживать. – губы скривились в улыбку, но ни на кого глядеть я не пыталась. – "Свастоны" всегда побеждают, и этот раз не будет исключением. – и смогла найти силы поднять голову и дать глазам лицезреть обеспокоенных Баджи и Чифую.
Мы просидели ещё немного, разговаривая об этих проблемах. Кейске ещё раз взял с меня слово, что я порву все связи с Изаной. Я же узнала от этих двоих, что с Майки происходит неладное: он сам не свой, не может спать спокойно, постоянно рассеянный, дела "Свастонов" ему уже не так интересны, и даже тайяки не радуют его.
"Недавно виделся с ним: он был уставшим, улыбался через себя, мало говорил. На собрания начал часто опаздывать", – говорит Мацуно, в голосе которого можно заметить всё то переживание за главу. Вскоре мы с Кейске начали собираться уходить, так как я сказала ему, что мне нужно кое-куда поехать; но внезапно решила перетереть с Чифую. Когда он вышел из палаты, сказав, что будет ждать меня внизу, я уставилась на больного.
Стало немного неловко перед ним, и я решила извиниться за свои прошлые слова.
– Слушай, прости меня. – это не мои слова.
– Э, – я сначала попялилась на него в удивлении и только потом нервно улыбнулась, не понимая ничего, – за что? Ты же ничего не сделал.
– Вот именно, что не сделал. – сорвался вздох, тяжёлый и полный всех тех накопившихся чувств. – Ты тогда была права: если бы не ты, то я бы действительно был в отчаянии от смерти Баджи – но этого не произошло только потому, что ты рисковала собой. Твои старания и жертвенность спасли многих, поэтому не мне решать, как тебе поступать. Конечно, я не хочу сказать, что совершать что-либо безбашенное и опасное для жизни это хорошо, но я просто пытаюсь донести до тебя, что и я, и Баджи очень за тебя переживаем. Не нужно уже так рисковать, ведь ты не одна. – было заметно, как Мацуно с трудом излагал свои мысли, пытаясь не сказать:
"Просто перестань лезть в это". – Поэтому, пожалуйста, попытайся быть аккуратнее. У тебя есть мы – пора уже принять это. – он взял в свою ладонь мою руку и крепко сжал её, уверено и умоляюще на меня смотря. – Говори всё, что тебя тревожит, а мы постараемся помочь.
Пока мои очи глядели в его, я всё размышляла, как будет правильнее ответить. По сути Чифую прав: я могу положиться на них, – но в то же я не хочу подвергать их опасности, потому что люблю их. Если они пострадают, я не смогу себя простить, что не смогла сама со всем разобраться. Поэтому с моих дрожащих, сухих уст срывается:
– Конечно, Чифую, без вас мне делать нечего. – точно настоящая улыбка расползалась на лице, вся такая тёплая и нежная, что он даже поверил мне, судя по его облегчённому вздоху и появившейся расслабленности. – А, кстати, я тогда не пошла к Кисаки на встречу, так что можешь не переживать! – мигом прилетела к нему ещё одна радостная весть, которой я хотела ещё сильнее его успокоить.
– Тогда я очень рад.
Мы попрощались, и я ушла. Стоило отвернуться, как в лике сразу прозрели тёмные краски вины, сомнения и страха.
Я снова оказалась на холодной улице – зима наконец вспомнила, что должна нести в себе лютый мороз, – увидев в первую очередь Баджи, уже заждавшегося меня, простоявшего приличное количество минут, наверное, уже успевшего проклясть меня несколько раз, ибо взор его, полный серьёза, не присущего ему в обычное время, мог бы даже вьеться в душу любого человека, выколучивая оттуда самые потаённые мелкие кусочки вины за чужие страдания. Оставалось лишь аккуратно подойти к нему, показать, что ты вовсе не замешкана этой ситуацией, и вальяжно сесть за его байк.
– Ну и куда тебе надо? – резко спрашивал он, уже оказываясь впереди меня, заводя мотор, ухватываясь за руль и чуть поворачивая голову, чтобы чётче меня слышать.
– В Йокогаму. Мне нужно встретиться Изаной. – когда Кейске протянул мне шлем, я надела его и заметила в юношеском внезапном дёрганьи локтем то самое чувство, возникающее, стоит только услышать что-то очень неприятное, как та же новость о несдаче экзаменов.
– Ты никуда не поедешь. – вот каков был ответ на мою маленькую просьбу.
– А как ты хочешь, чтобы я порвала с ним связи? Обещаю, мы просто поговорим и поставим точку в наших отношениях. – конечно, я врала, но иначе было никак, потому что переубедить Баджи другим вариантом казалось невозможным, а сказать ему, что я хочу устроить скандал с "Бессмертным Изаной" из-за "Чёрных Драконов", язык не повернётся.
– Нет. – один и тот же ответ.
– Баджи, я старше – слушайся меня. – в ход пошёл мой статус
"двадцатилетней девушки с лишним", который не возымел никакого эффекта на гадкого подростка, так не уважающего старших. – Ты не доверяешь мне?
– Тебе доверяю, Изане – нет.
– Да нормально всё будет! Изана не в курсе обо мне и "Свастонах", поэтому переживать пока не о чем. Если же Кисаки узнает о моей связи с ним, то тогда уже будет поздно и моему секрету придёт конец. Разве не лучше сразу всё решить, пока не стало только хуже? – ай-яй-яй, Харуки, как можно так бесстыдно врать! Но на то ведь есть причины...
Кейске помолчал, что доказывало его раздумья над моими словами, а это уже приближало меня к желанной цели. В итоге он всё-таки решил, что моё мнение имеет какой-то вес и что стоит с ним рассчитаться; в любом случае, он был полностью уверен пренеприятнейшим фактом, включавшим в себя моё упрямство и решительность касаемо таких тем, а именно перетёрок между бандами, а также моих взаимоотношений с плохими парнями. Ему пришлось вздохнуть, показывая тем самым всё своё нусыпленное недовольство, местами может даже слишком драматизированное. Спустя мгновений таких жестов мы двинулись в путь.
По дороге к Курокаве мы успели несколько раз заблудиться, и то из-за моих неверных подсказок, куда стоит сворачивать, а куда – нет, в какой улице живёт он, хотя я и сама не знала её название, представляющее из себя какое-то длинное, сложное слово, не уступающее тем же словам в немецком языке; поэтому Баджи меня поругал, сказал, чтобы я хотя бы просто описала улицу, а там мы уж как-нибудь разберёмся – действительно, он оказался умнее, и расспросил людей, задавая вопросы, где находится вот такое-то кафе с таким-то названием рядом с таким-то магазином. Мы благополучно добрались, потратив на путь чуть ли не вдвое больше, чем могли бы, если бы имели знания о географических особенностях Йокогамы.
– Ну всё, спасибо, дальше я сама. – я быстро слезла с байка и сняла шлем, кидая взор на высокое здание, обращённое к нам панорамными окнами, словно давая здешним жителям посмотреть на неизвестных гостей, прибывших из совершенно другой префектуры.
– Я подожду тебя здесь, а затем мы вернёмся обратно вместе. Это дело же не займёт у тебя так много времени. – Кейске, до сих пор непреклонный, скрестил руки на груди, и стало ясно, что отголоски его прошлого протеста оставили след на нынешние действия.
"На это как раз потребуется очень много времени", – хотела бы убедить его ещё раз, но почему-то показалось, что чем настойчивее я отстаиваю свои решения, тем недовольнее становится Баджи. К тому же он считает, что хочу я наконец-то прекратить общение с Изаной, но на самом деле преследовала моя душа иные цели, требующие ещё большего разговора. Но мне очень нужно было, чтобы Кейске уехал, потому что он поставит в неудобное положение меня, а сам зря потратит время. Я даже не уверена, что вообще вернусь.
– Не нужно, ты итак сделал достаточно. – тогда единственным решением было не сильное давление с моей стороны, а попытка мягко договориться, уверить, что так будет лучше для обоих. – Мы с Изаной будем долго разговаривать, поэтому поезжай в Токио.
Кейске, кажется, понял, что переубеждать меня будет так же глупо, как пытаться соединить магниты с одинаковыми полюсами. Иначе говоря, он просто устал от моих выходок, и, наверное, даже понимал, что я действительно взрослый человек и могу сама нести ответственность за свои поступки. Как никак у него просто нет права опекать меня.
– Ладно. – Баджи хоть и согласился, но встал с байка, хотя должно было быть ему уехать сразу же. – Но если случится что-то плохое, используй это. – он вытащил из кармана своей куртки перочинный ножик, красный, с крестом на алом щите. Хладный металл сразу же дал о себе знать, как только мои озяблые пальцы коснулись его. – Надеюсь, он тебе не понадобится.
Затем Баджи уехал, оставляя после себя ужасное послевкусие моей лжи. Но я уверяла себя, что это во благо, в глубине понимая, что делаю только хуже, – но сущность человека трудна: пока разум будет думать об одном, считая это правильным, сердце всё равно найдёт путь, идущий против этого решения.
Подниматься на последний этаж стало ещё невыносимее, когда внутри царило осознание, зачем ты сюда идёшь, а подкреплялось это ещё и незнанием, дома ли хозяин квартиры или нет. Лифт работал – это единственное счастье. Но даже находясь в просторном лифте, появлялось то самое чувство сдавленности всех четырёх стен, словно ты находишься в какой-нибудь коробочке или банке, а кислорода становилось всё меньше, и дышать становилось труднее.
Гони прочь плохие мысли!
И вот я уже у белой двери. Я позвонила в звонок, подождала пару секунд, не получила ответа, затем снова позвонила – тишина сказал мне: "
Зачем второй раз звонить, если в первый никто не ответил?" Посчитав, что звонок может и не работать или что постучаться это идея получше, я несколько раз ударила кулачком ладони по твёрдой поверхности двери. Результат тот же. Вскоре я решила просто потянуть за рукоятку, и теперь и вовсе заметила, что дверь всё это время не была закрыта, что ввело меня в ступор.
"Почему она открыта?" – думала я, не находя нормального ответа. Но я мигом вспоминала, как, пытаясь вернуть Изану, тоже обнаружила квартиру незапертой, покамест хозяин был на крыше, потому не стала так долго над этим размышлять.
Зайдя внутрь, я оказалась приветствованна тёмной прихожей, холодной как всегда, может потому, что прохладный воздух с подъезда так и наравился попасть в уютную квартиру, а может и из-за самого хозяина, олицетворением которым было это жилище. Снимая куртку, улавливаю нотки запаха сырой земли: то было полито растение в кувшине рядом со входом в раздевалку. Странно, но я тут же почувствовала какие-то изменения в здешней обстановке. Из гостиной, из которой сквозь дверные щели просачивался свет, доносились звуки. Я зашла и первым делом обнаружила перед собой диван, на котором сидел беловолосый парень, уставившийся на большой плазменный телевизор, из-за чего была видна только макушка его головы, по краям которой просвечивались аккуратные волосы. Даже в гостиной свет был отключён – царил внезапно возникший мрак от вечернего неба, которое не назвать закатом – то было просто темно серое полотно.
Изана обернулся, сначала глядя с выражением каким-то беспристрастным, чрезмерно спокойным, как будто ещё не проснувшимся ото сна, но, поняв, кто сейчас находится с ним в одной комнате, он мигом переменился, распахнув глаза, дабы видеть меня отчётливее, приоткрыв немного губы, либо желая распластать их в улыбке, либо готовясь что-то сказать. И хотя в полутьме я не могла чётко разглядеть весь его стан, но не могла не отметить его изменения: теперь у него была та самая причёска "шторы", с которой он ходил в манге. Только спустя столько времени Курокава решил кардинально изменить свой имидж. Я же думала:
"Чего это все решили причёски менять: сначала Такемичи, потом Баджи, а теперь и Изана..."
– Ханагаки, какими судьбами? – он встал с места, подходя ко мне. Всё заметнее был его проявившийся экстравертный характер, выраженный как всегда многозначительной улыбкой и стремлением его рук касаться сначала одного моего плеча, затем переходя на другое, а после и вовсе оказываясь на лице, на котором смуглые, словно загоравшие на солнце, но всё равно такие холодные, пальцы поглаживали кожу.
– Да так, просто в гости пришла. – я была в неком замешательстве, так как не ожидала встретиться с ним вот так, когда квартира его не заперта, когда он изменился внешне, когда единственным источником света был телевизор, – всё как-то не так. Изану даже не беспокоило то, как я здесь оказалась, кажется, уже зная об открытой двери. Неужели он настолько бесстрашен, что не переживает, вдруг к нему ворвётся кто-нибудь? – Решил сменить имидж?
– Да, длинные волосы мешают. – мне начало казаться, что на Курокаву повлияли мои слова, сказанные на днях, и заставили призадуматься об этой проблеме. – А ты наконец надела кандзаси. – его ладонь прошлась по задней части шеи, как и пробежались по ней глаза, высматривая выбившиеся из пучка волоски. Он был доволен.
Ощутив холодок, я мигом убрала с себя его ледяные руки, отшучиваясь, что, не надев я украшение, он бы непременно меня отчитал, – Изана с этим спорить не стал.
Мы с ним сели на диван. Он предложил посмотреть какой-нибудь фильм вместе по телеку, на коем сейчас высвечивались жестокие сцены из "Пилы". Я бы могла посчитать это жутким, но вспомнила, как сама частенько в одиночестве тоже смотрела фильмы ужасов, что Такемичи крайне ненавидел.
– Только не говори, что купил его, потому что я тебе сказала. – я вопросительно взглянула на него, и нервная улыбка дала о себе знать.
– Кто знает. Смотреть фильмы оказалось весьма интересным занятием, к тому же, может, ты согласишься переехать, если я всё для тебя тут обустрою, чтобы ты не скучала? – на его слова я закатила глаза, уже давая ответ на такой глупый, но местами странный вопрос.
Изана начал листать каналы, пытаясь найти какой-нибудь фильм, который начался относительно недавно, и остановился на единственном найденном, оказавшимся не менее суровым, даже более кровавым, чем та же "Пила", – по крайней мере, сюжета там было побольше, как и раскрытия персонажей, – и был это прекрасный "Убить Билла". Я конечно пришла сюда не для того, чтобы боевики смотреть, но если так подумать, у меня есть немного времени передохнуть от всяких мыслей – если это возможно – за просмотром такого шедевра; к тому же Изане тоже было интересно, о чём фильм – повезло ему, однако, наткнуться на него в его самом начале, при вступительных титрах. Думаю, если сразу начну разговор с "Чёрных Драконов", то он превратиться в скандал, а я не считаю, что так будет правильно. Нужно сначало найти подходящий момент и только потом правильно донести до Курокавы свои мысли.
Мы с ним неотрывно наблюдали за действиями на экране начиная с побега главной героини, истории в аниме стилистике, её прилёта в Японии и заканчивая прибытием в логово своего первого врага. Изана бросал некоторые комментарии ко всему происходящему, я же слушала его мнение и не более, так как мне было как-то не до происходящего в телике. Всё это время я чувствовала напряжение, хотя, казалось бы, хотела расслабиться; даже не знаю, фильм ли на меня влиял или же осознание, что время тикает, конец близко и вот скоро придётся поговорить на серьёзные темы. Мне становилось настолько не по себе, настолько нервно, что я почувствовала неистовый жар, растекавшийся по всему телу; это заставило меня снять свой немного облегающий пиджак, перед этим потрогав карман, в котором лежал перочинный ножик.
"Ничего же не случится, если я оставлю его там", – промелькнуло в голове, и я больше об этом не задумывалась. Тем не менее, чувство нахлынувшего тепла внезапно сменилось на едкий холодок, просачивавшийся сквозь ткань юбки, в области ляжек: то была чужая рука, перешедшая затем ближе к моей коленке, задирая подол юбки и касаясь обнаженной кожи, слегка сместившись на внутреннюю часть бедра.
– Куда это твои руки лезут? – сразу же вырвался из моих губ вопрос, в то время как моя ладонь ловко схватила запястье Изаны, остановив его возбуждающие жесты, – хоть и действовала я решительно, но в голове была сплошная каша. – Телевизор вон там! – я покачала головой в сторону, а он же даже не удосужился вновь посмотреть на экран, впиваясь своими глазами в меня, и, казалось, будь они колючками, то непременно ранили бы по самое сердце.
– Фильм занятный, но ты интереснее. – лик Курокавы стал ближе к моему, когда его свободная рука схватила меня за голову, притянув к себе настолько близко, что наши уста не просто нежно коснулись, щекотя и сминая друг друга, а плотно прижались, покамест одни чужие жестоко прикусили мою нижнюю губу.
В то же время я, полностью не ожидавшая такого с его стороны в данный момент, положила руки на мужскую грудь, желая отпихнуть всё его тело, но этого не получалось из-за чрезмерно близкого расстояния между нами, что даже наши бюсты прижались друг к другу – оттого ли я чувствовала стук сердца Изаны, или то было моё сердце, готовое выпрыгнуть вон из грудной клетки? Но соблазнитель времени не терял, и, воспользовавшись моим временным замешательством, его ладони начали бродить по моему телу: одна спускалась сначала к моей шее, оставляя после себя мороз, продолжала идти вниз по спине, наконец оказываясь у самой юбки, проскальзывая под её резинку – и вот я уже ощущаю, как она скользит по моей коже прямо под рубашкой, теперь поднимаясь вверх, не пропуская ни сантиметра; другая рука уже во всю хозяйничала с моими ногами, позволяя Изане хорошо обустроиться между ними, тем самым находясь ещё ближе; и я не могла не отметить, как с меня начали снимать гольфы, после чего ладонь пробежалась от стопы до коленки, делая остановку на бедре, что теперь была сжата сильными пальцами. Мои губы, наверное уже припухшие от чужих, чуть ли не зверских покусываний, раскрылись, стоило мне отвернуть голову, дабы выразить всё своё недовольство, но с них вырывается только тяжёлое дыхание и несвязные слова, чем Изана благополучно воспользовался именно в тот момент, когда язык прошёлся по моим покрасневшим устам, оставляя после себя мокрый след и мигом просачиваясь внутрь, наконец играясь и там. Мы целовались, пока на фоне Чёрная Мамба вырезала целый клан, окровляя не только свой меч, но и саму себя, весь клуб, из-за чего весь экран был сочного, красного цвета. Красный цвет – цвет любви. Красный цвет – цвет страсти. Но никакие суровые сцены, неважно насколько они не подходят нашим действиям, не могли остановить Изану в излиянии своих чувств.
Вот только всё вело к одной очень очевидной вещи. И я осознавала, что если всё так и продолжится, то я так и не смогу поговорить с ним нормально – лишь бы я могла хоть как-то освободиться из его плена... Не было возможности сказать что-нибудь, потому что губы постоянно заняты, нет даже шанса на то, чтобы вдохнуть воздуха. Впрочем, Изана не жалел не только меня, но и себя, изнуряясь до последнего вздоха, а то и хуже; можно было прочувствовать, как его темп постепенно стихал. После, найдя свой предел, он отцепился, опуская голову к моей шее, на которой оставались следы от жаркого дыхания, – но буквально спустя пару секунд начали появляться также следы от мокрых поцелуев, сопровождаемые причмокиваниями и всякими непристойными звуками. С уст вырвался не столько стон, сколько аханье от прикосновений к такому чувствительному и щепетильному месту, и я сама с себя поразилась. Так не могло продолжаться дальше, тем более когда умелая ладонь Изаны сместилась с бёдер в более высокие уголки, более интимные, уже касаясь кончиками пальцев ягодиц, чуть проникая под ткань трусиков и лишь потом скользя к такому сокровенному месту, – ему нравится растягивать удовольствие, при этом имея какую-то особую спешку. Пока не наступил момент X, я перекинула руки ему на спину, хватаясь за свитер и оттягивая от себя всё мужское тело, что впринципе не особо получалось.
– Изана, прекрати... – говорю я через все те физические ощущения, вроде как приятные, но в то же время нет из-за мыслей о моей первоначальной цели, которая просто не даёт мне всем насладиться; да и насладиться я не могу, так как само по себе заниматься подобным и выражать свою любовь к Изане таким образом для меня уже слишком; он младше меня на три года, что также ставит меня в неудобное положение.
– Зачем, если нам обоим хорошо? – проскользнул риторический вопрос, прозвучавший с влажных губ Курокавы, от шевеления которых по шее и всему телу проходилась непонятная дрожь.
– Я хочу поговорить! – я решительно оттолкнула его всего от себя со всей силы, что тот, видимо, не ожидал, и выражалось это в его опешем взгляде. Моё тело инстинктивно отодвинулось от Курокавы.
– Мы можем поговорить потом. – несмотря на мой толчок, он всё равно не потерял настроя, попытавшись вновь приблизиться, но я задержала его, пихнув ногой в грудь.
– Потом нельзя. – мой решительный взгляд, полный не только уверенностью, но и каким-то страхом за то, что могло бы произойти дальше, а также укором, которого был достоин мистер соблазнитель, возымел влияние на Изану.
Он, поняв, что разделять с ним тепло я не собираюсь, не обговорив сначала что-то, отодвинулся, крайне недовольно и даже обиженно, ожидая услышать, из-за чего же я прервала такой прекрасный момент.
– И о чём же ты хочешь поговорить?
– О "Чёрных Драконах". – мои глаза невольно заблестели – от поступающих неприятных чувств, называемых горем и гневом? – Ты мне соврал.
Курокава потупил свой равнодушный взгляд в молчании и лишь потом, словно услышал ересь, заговорил:
– И в чём я тебе соврал?
– Ты пообещал, что не тронешь моего брата, но я вдруг узнаю, что "Поднебесье" напало на "Чёрных Драконов". Что я ещё должна думать? – брови свелись к переносице, и я ощутила, как внутри начало что-то сильно бурлеть, – в оппоненте это тоже наблюдалось: всё его выражение лица обретало румяные краски, да и он сам был взбешён тем, что такой важный для него момент просто взяли и сорвали.
– Я не трогал твоего брата. – он хладно повернул голову, не имея ни малейшего желания на меня смотреть. – "Поднебесье" так поступило, потому что я давно отдал приказ, чтобы оно, сражаясь со "Свастонами", заодно прикончило "Чёрных Драконов". Я тогда не знал, что главой банды является Ханагаки Такемичи.
Слова о том, что атака на группировку была давно спланирована, ввели меня в минутный шок. На всех собраниях "Поднебесья", на коих я была, ни разу не говорилось о таком, а это означало лишь одно: Изана дал приказ вне моего присутствия. Скорее всего, это было до того последнего сбора банды, на котором говорилось о нападении на "Свастонов", раз уж сам "Бессмертный Изана" говорит, что раньше не имел представления о моем брате. Но если атака на "Чёрных Драконов" спланировалась ещё тогда, то зачем было объявлять о набитии морд свастонышам так поздно? Очень много мыслей и вопросов.
– Поэтому считать меня лгуном из-за какого-то недоразумения уже слишком. – Курокава продолжил протестовать, защищая свою честь и доверие между нами. Но он так и не понял, что оно уже начинало медленно трескаться, как многолетнее здание из дешёвых кирпичей. – Неужели ты только ради этого пришла?
Я призадумалась над тем, что ответить.
"Соглашусь – обидится, солгу – поймёт", – пронеслось внутри, но моё внезапное молчание уже давало ему ответ, заставляя того неприятно вздохнуть.
– Ну и откуда же ты узнала, что "Поднебесье" напало на банду твоего любимого брата? – вопрос звучал с подвохом, как-то лукаво. – Он сказал?
Я сглотнула ком в горле.
– Да...
– Врёшь. – отрезал Изана, как только услышал мою ложь. – Называешь меня лгуном, хотя сама являешься самой настоящей что ни на есть врунишкой. – хоть на лице его выступила ухмылка, но весело ему в этот момент явно не было.
Теперь ситуация начала накаляться ещё сильнее. То, что Курокава назвал меня лгуньей, относилось не только к этому моменту, а ко мне в целом: он намекал на мои отношения со "Свастонами" и Майки, похоже, надеясь на моё чисто сердечное признание. Мне же придётся пойти на непростой шаг: рассказать всю правду самой, иначе наше непонятное со одной стороны доверие продолжит висеть на волоске. Но проблема состояла в том, что от этой даже не горькой, а скорее противной правды будет зависеть отношение Курокавы ко мне, так как ему больше не придётся скрывать свои мысли по поводу меня и "Токийской Свастики".
– Ну хорошо, давай тогда прекратим этот маскарад. Тебе же итак известно, что я была связана со "Свастонами". – наконец наступил этот самый решающий момент, который произошел только благодаря этому давлению, обстановке и моей решимости. Как отреагирует Изана?
–
"Была"? Ты до сих пор. – он сначала посмеялся над этим – я начала переживать сильнее. – Знаешь, даже живя на самом последнем этаже, можно разглядеть, что происходит внизу и какие люди там ходят. – Изана бросил многозначительный взор, преисполненный искрами, местами предвкушением, что же я скажу в ответ на это, а его злодейская улыбка, красующаяся на лице только ради того, чтобы ввести меня в замешательство, только добавляла ему ту самую ауру, исходящую от людей, знающих всё на свете, использующих это ради уничтожения своего оппонента. Точно. Он был самим дьяволом.
"Ясно, Изана видел меня и Баджи", – осознала я сразу, представляя, как он рассматривал меня и командира вражеской банды у панорамного окна. Значит, и дверь оставил открытой специально, зная, что я иду к нему.
– А сам-то? Прикидывался, словно не знаешь и проверял меня. Как я могу думать, что ты мне доверяешь после этого?
– Я доверяю тебе. – сквозь зубы проскрипели эти три слова, преисполненные раздражением и всей горечью, словно от мысли, что дорогой человек сомневается в тебе, – хотя так и было на самом деле. Оттого и выступили все эти чувства на лице Изаны, представленные хмуростью, озлобленностью. – Будь это не так, то я бы давно от тебя избавился, как только узнал бы обо всём.
– Возможно. Но не ты ли твердил Кисаки, что от меня будет какая-то польза для "Поднебесья"? Я слабая и не такая гениальная, как он, но зато связана с "Токийской Свастикой". Когда я начала размышлять, что за польза такая, учитывая твои знания обо мне, то в голову пришла мысль о том, что я могла бы неплохо так потрепать "Свастонам" и Майки нервы, принести им проблем, так как они мне верят. Скажи, ты ведь этого хочешь?
Вот и начали вырываться из уст все те выстроенные мной теории; но я ведь говорила все эти ужасные слова не для того, чтобы вывести дорогого друга из себя, не чтобы сделать ему больно, а ради одних единственных слов, что все мои доводы оказались ложны. Я просто хочу знать правду. Мысли съедают меня насквозь. Они противоречивы. Изана любит меня, ценит и хочет видеть подле себя, но он также мечтает сокрушить Сано Манджиро любыми способами, будь то даже убийство своей сестры. Так почему он не может воспользоваться таким идеальным инструментом, как я, которым также заинтересован "Непобедимый Майки"? Даже не просто заинтересован: он любит меня всей душой – уверена, Курокаве и это известно. Вот почему в душе закрадываются сомнения. Вот почему я не хочу полностью доверять Изане. Вот почему я продолжаю его бояться. Потому что не знаю, на что он готов пойти. Я не знаю, на сколько хватит его любви ко мне, чтобы не использовать.
"Прошу, скажи, что это всё неправда..." – я молила. Мольба отражалась в пустых, но глубоких морских глазах, на коих и тени от искр не было, – но зато прекрасно сочетались там тени сомнений и желаний верить.
Почему ты молчишь?
– Отвечай, Изана...
Почему ты отворачивает голову? Почему твои брови сведены не то в стыде, не то в сожалении? Почему ты отводить свои очи цвета душевно больного, которым ты являешься? Неужели, твоя душа больна настолько, что ты и на
это готов?..
– Ханагаки, понимаешь ли, каждый человек в той или иной степени должен приносить пользу. – но мигом на его лице явилась маска равнодушия, и наконец он взглянул в меня. – Даже ты. К тому же разве это такая большая проблема: сделать этому засранцу больно? Он и его банда ничего не стоят, а "Поднебесье" впереди ждёт прекрасная жизнь. Нужно только избавиться от мелких букашек, что мешаются. Это же не такая сложная задача для той, кому "Непобедимый Майки" и все "Свастоны" доверяют. Что тебе мешает? Может, у тебя есть какие-то чувства к ним, к Сано Манджиро? – в этот момент проскользнула одна единственная искра в этих аметистовых очах – искра скептицизма, относящаяся ко мне, и ненависти, относящаяся итак известно кому.
Мне нужно было понять, что лучше ответить, хотя любой человек на моём месте сказал бы
"нет". Но проблема состояла в том, что Изана имеет какое-то особое умение обличать ложь, поэтому, солгав, можно лишь нарваться на ещё большие проблемы.
Я люблю Майки, и это не исправить. Но любовь моя скорее как к человеку, брату, другу, не более. Я также люблю "Свастонов": с ними мне всегда было весело, они выручали, а командиры и Дракен хорошо ко мне относились, особенно Мицуя. Все эти тёплые воспоминания не исчезнут.
Я поморщилась, помолчала, сжимая свои вспотевшие ладони, переминая пальцы, вытягивая их, собирая в замок, пожёвывая губы, отводя глаза, – и всё ради чего? Нет смысла лгать, верно? И так, и так – он всё поймёт. Поэтому, собираясь с силами, бросая лучистый взор на Изану, который закипит от гнева и ревности, узнав правду, я чисто сердечно говорю:
– Нет.
Настолько была абсурдна ситуация в данный момент: я, улыбаясь с неким отвращением и нервозностью с прощуренными глазёнками и сведёнными к верху бровями, смея даже надменно повернув голову в сторону, лгу настолько неправдоподобно, что моя ложь автоматически даёт другой, противоположный ответ, который и является единственной истинной. То было враньё, больше похожее на сарказм.
– И чем он лучше меня? – спустя недолгой паузы, в течении которой на лице Курокавы промелькнули только холодящие душу чувства, слетел вопрос. – Какими заслугами он заслужил, чтобы ты любила его больше меня? Я знаю, что было на "Кровавом Хэллоуине"; и даже после этого ты продолжаешь доверять этому отбросу, любить его, а меня подозреваешь из-за какого-то недоразумения.
Отлично. Теперь ситуация начинает неимоверно накаляться.
– Ну вообще-то, я не разделяю на тех, кого люблю больше, а кого – меньше. Тот случай на автомобильной свалке был единственным, когда Майки применил на мне силу. Сделай ты то же самое, я бы так же без раздумий тебя простила. – и я начинала кипеть, выговаривая всё, что было внутри, давая Изане понять меня, и что моя любовь к нему не меньше. – Мне всё равно, если делают больно мне. Причина, по которой я не хочу заставлять Майки и "Свастонов" страдать, кроется в том, что я просто не могу видеть боль дорогих мне людей. Вот почему мне не нравится, что ты собираешься меня использовать.
Хоть и слова сначала звучали яростно, чрезмерно эмоционально, как будто я ссорилась с Курокавой, но уже под конец всё внутри утихло печальными отголосками, от которых и погрустнел мой взор, направленный на любимого. Я надеялась, что он меня поймёт, что примет мою любовь к другим, что не заставит меня делать то, что принесёт страдания не только другим, но и мне; ведь в этом и кроется смысл любви: если он по-настоящему меня любит, то не захочет видеть мои страдания. Так прошу тебя, прими меня...
Изана помолчал, пока в его стане прояснились хоть какие-то чувства, – но так сразу нельзя было сказать, о чём он сейчас думал, но явно тщательно размышлял над моими словами, видимо, что-то да осознавая, а именно мои принципы и желания.
– Зачем переживать за всех и вся? – внезапный и, кажется, такой неприятный вопрос влетел в меня, как та же стрела в сердце от верного вассала. – Зачем они тебе? Зачем их любить? Я же сказал: они ничего не стоят, даже твоего мизинца. Но ты продолжаешь ставить этих низкосортных червей вровень со мной, любя всех одинаково. Ты знаешь, как это оскорбительно? – мои слова возымели только отрицательный эффект, и мне приходилось наблюдать за резкой сменной эмоций в лике "Бессмертного Изаны". – Говоришь, что не хочешь причинять боль другим, но взгляни, – он схватил мою ладонь, от чего я оторопела, не ожидая такого неожиданного действия, положил её себе на грудь, и быстрые сокращения сердца сразу же дали о себе знать, – моё сердце изнывает от боли из-за тебя. – теперь выразились в нём и презрение, и боль, и печаль одновременно.
Я отринула руку прочь, и мои глаза тоже избежали такой картины, как непонятного Изану. Я не знала, что мне думать. Мне не приходила в голову мысль, что сказанные мною слова могут принести ему боль, хотя ничего такого в них не было. Я ожидала понимания с его стороны. В худшем случае, он конечно мог разгневаться, взбеситься, но чтобы настолько страдать... Нет-нет... Почему всё стало только хуже?
– Просто признай, что я не особенный для тебя. Признай, что твоя любовь ко мне ни чуть не больше любви к Манджиро, а может быть даже меньше. – он немного улыбнулся, лишь приподнимая уголки губ, дотрагиваясь до того места, на коем покоилась моя теплая от нервов ладонь, наверное, всё ещё чувствуя то тепло, исходившее от нее, и глядя куда-то вниз, давая ресницам печально пасть, как при поражении. – Ты и впрямь как Шиничиро.
Внутри меня что-то треснуло.
Я могла думать о том, что Изана просто хотел, чтобы я любила его больше других, что он просто желал быть для меня кем-то особенным, кем-то, с кем я могу разделить оставшуюся жизнь. Но в том-то и дело, что я думала не об этом, а о той
"жизни", такой противной мне. И опять эти сравнения с кем-то. Сколько можно видеть во мне других людей?
– Тогда, если я ни чуть не лучше него, может, мне уйти? – но тем не менее, я смогла унять весь тот пылающий сгусток тёмных мыслей и чувств, вдохнуть полной грудью, успокоиться и встать, вглядываясь в Курокаву такими глазами, каких он точно никогда не видел у меня, – отреченных от каких-либо сентименталий.
– Останься. – его рука рефлекторно схватила меня за запястье, словно зная, что прямо сейчас я совершу шаг, а за ним и множество других.
На нём не было каких-либо презрительных черт или черней ненависти, тех же искр злобы, а всплывали какие-то границы между замешательством, удивлением, печалью, моментным срывом и каплей безумства. Изана старался сдерживать все свои чувства внутри, видя, как их всплески делают только хуже. Удивительно, он пытался высказаться, но в то же время боялся, что это повлечёт за собой ещё больше проблем. Сам не понимает, что делает.
– Зачем уходить? – я отлично ощущала, как хватка становилась сильнее, как и его острый взор, пронзающий меня. – Просто останься со мной. Ты говоришь, что любишь их всех, но сама подумай: у них всех есть кто-то, кого они любят больше, чем тебя. И Майки, и "Свастонам" в целом на тебя плевать, иначе того случая на "Кровавом Хэллоуине" не было бы, а Сано Манджиро не изгнал бы тебя, прикрываясь, что так хотел защитить, – он ведь на самом деле сам не понимал, что, отпустив тебя, сделает только хуже. – какой кошмар слетал с его губ... Изане и это было известно. Есть ли тогда что-то, чего он не знает? Сомневаюсь. – Все эти вещи доказывают, что ты для них мало что значишь, иначе они бы больше задумывались о всех последствиях, твоих чувствах да и о тебе вообще. И тем не менее, ты до сих пор считаешь, что эта мелюзга достойна твоей любви? Не смеши меня. Пустая трата времени и сил. – Курокава начал притягивать меня к себе, я же не могла как-то противиться, наконец переваривая всё, что он говорит, – нет, я не верила его словам о чужом отношении ко мне, но зато понимала видение Изаны и его состояние. Я могла лишь вольно пасть к нему, ставя одно колено на диван, позволяя голове оказаться на одной высоте с его и давая всё такой же холодной руке пройтись по моей спине, поглаживая, как очень ценную
вещь. – А я... Я люблю тебя целиком: что твои запуганные глаза, что золотые волосы, неловкая улыбка, вскакивающая при лжи, не такой уж и страшный лишний вес, твой добрый, но назойливый, приставучий характер и желание спасти меня и не дать попасть на кровавую дорогу – я всё в тебе люблю. – озябшие пальцы прошлись по моей щеке, когда Изана взглянул в меня, остолбеневшую, не знающую, что теперь делать, своими такими красивыми глазами – а красивыми они были из-за знания, что не будь моей тени на его смуглом лике, то на чистейших аметистах играли бы самые яркие лучи, возможно, пылающие сильнее, чем при виде того же Шиничиро, –
но от того и было страшно – и когда его губы так сладостно поцеловали меня, не так жестоко, как это было несколько мгновений назад, оставляя в стороне покусывания, отдавая предпочтения мягким переминаниям и лишь поверхностным касаниям тёплого языка. – Майки всего лишь подросток, им управляет желание мимолётного удовольствия, ему хочется только ощущений в настоящем, а что будет в будущем для него не важно; но я не такой: я хочу, чтобы ты осталась со мной до конца жизни, чтобы полностью отдалась мне. Я весь твой и ты моя – что может быть лучше? Ты говорила, что Шиничиро не мой человек, и тогда я подумал, что должен найти другого... Ханагаки, мне никто кроме тебя не нужен. Ты действительно меня спасла, вытащила из того отчаяния, была готова на всё просто ради того, чтобы быть рядом, чтобы я тебе доверился. Шиничиро ни за что бы так не поступил. Я готов даже закрыть глаза на твои связи со "Свастонами", на твоё враньё. Знаешь, почему? Потому что я люблю тебя. – руки обхватили мои ладони, чуть переплетая пальцы, и прислоняя их внутренней стороной к чужому лицу, – тогда я почувствовала, как те же уста легко проходили по моей коже, уже оказываясь на запястье одной из рук. – Люблю тебя. Люблю. Очень сильно. Я могу бесконечно повторять это, лишь бы ты осталась хотя бы на мгновение подольше. Поэтому, Ханагаки, давай будем только вдвоём? Нам не нужны остальные, кто пренебрегают нами. Нам же вместе так хорошо. Лишь ты и я – никого лишнего.
Глаза... Сверкают... Так ярко...
Он одержим мной.
Зависит от меня.
"Всё плохо, всё плохо, всё очень плохо!.." – тихий крик души моей играл внутри.
И как же я могла даже не допустить такую мысль, что этот сломанный ребёнок, так жаждавший любви и заботы, когда получит заветное, не станет вдруг зависим от её источника? А ведь всё сходится: Изана хочет, чтобы я бросила всех и осталась с ним до скончания времён, выходит из себя, стоит только услышать о том, что у меня есть ещё кто-то важный, контролирует меня во многих случаях, а иногда даже не считается с моим мнением. И сейчас его не волновало, что я могу сказать, потому что он был убежден, что не оставил мне выбора своим вопросом, который им даже не был. Он буквально дал понять, что без меня ему нет смысла дальше жить, а зная о моём желании спасти его, его план ещё больше набирает шансы на успех. Изана даёт мне иллюзию выбора, извращав любовь и отношение других людей ко мне, пытаясь тем самым заставить меня засомневаться в том, что с другими я смогу построить счастье, тем самым добиваясь, чтобы я сама отказалась от всего, посчитав его самым лучшим вариантом для себя. Он хочет, чтобы я так же, как и он, стала зависима. Вот чего так усердно добивается "Бессмертный Изана"... Вот на что он готов ради того, чтобы быть с любимым человеком, будь то даже промывка его мозгов и манипулирование им.
Но сейчас были важны не ужасные методы достижения целей Курокавы, а то, что я должна была делать в данный момент, потому что он уже усаживал меня на себя, проглаживая рукой по спине, проходясь по ней вниз, прикасаясь к шее своими влажными, горячими губами, и я тут же понимала, что мой галстук развязан, а две пуговицы на рубашке расстёгнуты. Дать ему ответ было единственным верным вариантом, чтобы остановить этот накал страстей. Что я должна ответить ему? Скажу
"да", и это станет концом для меня и всей личной жизни. Изана начнёт контролировать меня, а если судить, что он и раньше был в курсе происходящего со мной, то страшно представить, что будет, останься я с ним добровольно. Это также влечёт за собой потерю связи со "Свастонами", Баджи и Чифую, что может плохо сказаться на моих дальнейших планах по спасению всех; да и сами парни явно что-то поймут после моей такой внезапной
"пропажи". А если попытаюсь с ними связаться, то Курокава сразу же узнает и это плачевно скажется не только на мне, но и на них, потому что было крайне очевидно, что он будет готов избавиться от всех мешающих нашему счастью личностей. Нельзя забывать и о Такемичи... Тогда ведь конфликта с "Чёрными Драконами" точно не миновать, а это значит, что брат окажется в ещё более трудной ситуации, чем есть сейчас. Семья, школа... Но самое главное так это то, что я не смогу противостоять Кисаки, спасти Эму; можно конечно попытаться переубедить Изану не использовать свою сестру или же не нападать на "Свастонов", но он меня не послушает; к тому же уже обе банды готовы к битве, которую не избежать. Тетте будет лишь наруку контроль короля надо мной, ведь
"заноза в заднице" наконец окажется вытащена.
Поэтому я не могу сказать
"да", ведь уже от одного этого слова начнётся ад...
Но что если скажу
"нет"?..
Нет-нет! Я не могу позволить себе более думать об этом! Тем более когда рубашка расстёгнута, когда остаются влажные следы над грудью, на ключицах, когда мои плечи начинают обнажать. Я боюсь. Мне страшно. Я не хочу, чтобы всё было так. Я не хочу оставаться одна с Изаной, бросая всех. Я не хочу заниматься с ним сексом. Мои желания ведь тоже важны?..
– Нет! – в миг осознав всё, я отпихнула от себя чужое тело, в тот же момент вставая с него, отходя назад, хватаясь за рубашку одной рукой, прощупывая шею другой, затем застёгивая пуговицы, склоняя голову в стыде и в страхе. – Я не могу остаться с тобой... У меня есть семья, школа, друзья, которых я очень люблю... Я хочу быть с ними, хочу делить с ними счастливые моменты.
Я не вижу его лица, потому что не поднимаю взгляда, но слышу, как он как-то понимающе хмыкает и встаёт с дивана.
– Значит, не важно, как сильно стараться я буду, чтобы открыть тебе глаза, ты все равно будешь любить меня так же, как и других. – Изана даже не спрашивает, точно уже знает ответ. – Ты действительно ничем не отличаешься от Шиничиро.
Шиничиро. Шиничиро. Шиничиро.
Опять Шиничиро!
Сколько можно? Неужели так нравится видеть во мне другого человека? Или ты просто ищешь ему замену? Почему ты продолжаешь говорить о нём, зная, как я ненавижу это? Может, ты специально хочешь вывести меня из себя? Или же пытаешься пробить на чувство вины? Если второе, то смею тебя расстроить, потому что сейчас я вся пылаю – не от всех тех горячих поцелуев и обнажений моего тела, а от вскипающей злости, которую вызывает только одно это имя, называемое лишь ради сравнения. И когда я поднимаю свой взгляд, ты также смотришь на меня с той ненавистью, которую заслужила даже не я, отчего я ещё сильнее предаюсь эмоциям.
– Не сравнивай меня с Шиничиро! – после этих слов последовал громкий шлепок от сочной пощёчины, которую я нанесла чуть ли не со всей силы.
Покрасневшая смуглая щека Изаны, его повёрнутая голова, взор, выражающий, что такого тот точно не ожидал, и то, как он ухватился за ноющее место, – всё ввело меня в дрожь.
"О боже, что я наделала..." – лишь потом подкралось ко мне осознание своего необдуманного поступка. Он посмотрел на меня дикими глазами, которые я точно знала, – то была неописуемая жажда крови.
Наверное поэтому, понимая всю неизбежность плохого, я ловлю себя на мысли, что заслуживаю ужасного обращения за такой нахальный удар после всех тех признаний в любви. Вот почему в комнате проносится ещё один громкий шлепок, но в этот раз гораздо жёстче, чем был первый, и направленный теперь на меня. А у меня – ни шанса увернуться, ни сказать что-либо, потому что всё произошло настолько быстро, что я и не заметила, как подкосились мои ноги и упало тело, оказывшееся на хладном полу; не заметила, что удар был настолько сильным, что из носа потекла тонкая струйка алой, свежей крови. Лишь через пару мгновений после пощёчины я ощутила жгучую боль и чуть ли не ожоги, оставляемые обжигающими слезами, скатывающимися по такой красной щеке, что можно было бы подумать, что это и есть один сплошной огромный ожог. Было так больно... И физически, и морально...
Я знала, что меня рано или поздно ударят, но почему-то считала, что буду готова к этому; или вообще считала, что этого не произойдёт из-за тех чувств, что ко мне питали – как я вообще могла надеяться, что Изана никогда не поднимет на меня руку только потому, что он дорожит мной и любит?.. Какучо тоже особенный для него, но даже он умудряется получать такое небрежное отношение к себе. Так почему я решила, что могу усмирить эту его жестокую натуру? Почему предполагала, что смогу избавится от "Бессмертного Изаны" и быть с Курокавой Изаной? Зачем я обнадёжила себя? Очевидно: чтобы мне не было настолько страшно находится рядом с ним, ведь в глубине души всегда покоилось осознание, что эта бесчеловечность рано или поздно коснется меня. Я тешила себя мыслью, что меня не тронут, но всё оказалось тщетно. Вот почему я могла сейчас только плакать, закрывая лицо руками, чтобы не видеть перед собой ничего: ни тот образ бездушия, ни эту холодную квартиру, ни этот диван, на котором могло быть наше грязное соитие, – ничего из этого я не хотела видеть,
потому что это была реальность.
Почему я боюсь Изану больше, чем Майки, если второй тоже сделал мне больно? Ответ один: Манджиро себя не контролировал, будучи под воздействием Чёрного импульса, в то время как Курокава был с полным осознанием своих действий. Он настоящее зло. Он сама жестокость. Поэтому во мне не было понимания, могу ли я простить его за такое? Вот же лгунья... Сама же говорила, что, сделай этот монстр мне больно, сразу же его прощу...
Слышны были только чей-то тяжёлый вдох, поступающие ко мне шаги. "Бессмертный Изана" сел передо мной, судя по звуку, и я ощутила, как его рука коснулась мои ладоней, желая убрать их с моего лица.
– Больно? – ужасный вопрос, сопровождаемый холодком в стальном голосе, показывающем ни капли сожаления за содеянное. Мои запястья были крепко схвачены и убраны в сторону, давая тирану взглянуть в моё влажное от слёз лицо, – а ведь он впервые видел меня такой. – Мне тоже было больно. – пальцы утирали слёзы с блестящих от них глаз, задевая мокрые ресницы; после один из них вытер кровь, чуть размазав её над моими губами. – Прости, ты так разозлила меня, что я не рассчитал силу. В этот раз ты действительно вывела меня из себя. – усмешка слетела с его губ, расплывшихся в сатанинской улыбке. Глаза... Теперь нет в них тех огней. Заместо этого они полны ничем; лишь безумство заселось в глубине. – Говоришь, что хочешь быть с другими? Ну ничего, – стан монстра стал ближе, когда его погрязшие руки захватили меня в объятия, поглаживая по голове, словно загнанную жертву, играясь с ней перед тем, как съесть. Я не смею двигаться или делать что-то против: страх и отчаяние настолько сильны, что и мускулом шевельнуть невозможно, – ты поймёшь, что на самом деле тебе никто не нужен, кроме меня. Я дам тебе это понять, ведь впредь ты вправду останешься со мной. – "Бессмертный Изана" слегка отстранился, чтобы ещё раз взглянуть в мои запуганные очи.
Его слова можно было перефразировать иначе:
"Я запру тебя здесь со мной".
– Да ты же больной... – это первое, что смогла сказать после всех тех ненормальных действий. – Ты зависимый...
– Нет, милая , это чистая любовь. – он не понимал себя. – Просто ты единственный человек, не считая Какучо, который важен для меня. Ты же сама знаешь, что дорогие тебе вещи нужно защищать, – я делаю то же самое, пусть даже сам причиняя тебе боль, – но такова цена. Я всего лишь хочу, чтобы ты принадлежала только мне и никому более.
Всё очень-очень плохо... Изана не желает меня отпускать. Как мне уйти из этого проклятого места?.. Если встану и попытаюсь быстро пойти к выходу, то меня непременно поймают. Поэтому нужно было придумать что-нибудь другое, что-то, чего он не будет ожидать. Можно было бы как-то отвлечь его внимание, но в голову никак не приходило, чем именно.
"Ну зачем я сняла пиджак..." – я успела пожалеть об этой ошибке уже в сотый раз, вспоминая про нож в кармане – с его помощью можно было бы хотя бы пригрозить Курокаве, хотя не думаю, что он поверил бы, что я буду способна его ударить ещё раз. Но у меня была ещё одна вещь вместо ножа, потому идея могла быть вполне осуществима, вот только, как и говорилось, он не станет верить в мою жажду крови.
– Хорошо. – мой план созрел в тот момент, когда иссохли слёзы на лице, когда ресницы пали, как при принятии участи, когда ладони схватили Изану за шиворот и притянули всё его тело к моему, а наши губы слились в страстно пылкий поцелуй, какой мой
"друг" ещё не видывал.
Изана, действительно поверивший моим словам, наверное, будучи на седьмом небе от счастья, упал на спину, после обвивая всю мою фигуру и скидывая её с себя, роняя на пол и нависая надо мной, приступил к тому, чего он так долго хотел: излить всю свою душу, показать накипевшие чувства и самому прочувствовать мои любовь и тепло – а факт того, что я сама согласилась быть с ним, только увеличивал шансы на то, что эти откровенные действия достигнут своего пика. До чего было сильно желание его, раз мою рубашку рвут одним зверским рывком, распахивая края в стороны, не замечая звонких падений пуговиц; раз мои ноги тут же были развратно разведены, покамест обладатель моего тела располагался между ними; раз блуждания чужих рук доходят не только до спины, моих колен и бёдер, а позволяют себе быть более нахальнее и касаться ягодиц, трепещить перед грудью и идти вниз по животу, опускаться всё ниже и ниже. Комната была полна звуков.
– Ханагаки, – Изана поднял свою голову. По его лицу, прищуриваниям глаз, движениям губ было ясно, что он отдаётся моменту полностью. Для меня же этот момент ознаменовал, что пора одной руке вознестись над моей головой, покопошиться в волосах и нащупать холодное железо. – Я люблю... –
"тебя" сорваться не успело, как в его плече решил покрасоваться острый кандзаси.
Не ожидавший такого кровавого поворота событий в такой интимный момент, Изана смог лишь бросить свой шокированный взгляд на плечо. Он точно почувствовал себя преданным. Для того, чтобы совершить такой поступок мне и самой потребовалось не мало мужества, ведь это означало пересечения той самой черты между нами, называемой
"доверием". Мне было трудно. Но страшно тоже. И боясь, что сейчас Курокава очнётся от парализующего его чувства, я в ту же секунду вынула кандзаси – благо, что в плечо оно зашло лишь на пару сантиметров – и направила его в этот раз уже в раскрытую смуглую ладонь, лежащую рядом со мной; и в этот раз я приложила точно все силы, чтобы украшение убийственной красоты пронзило плоть насквозь, даже задевая пол, ведь так это надолго отвлечёт безумного "Бессмертного Изану", который на момент моего побега будет просто вскипать от злости.
Он потянулся другой рукой к первой ране, хмурясь от боли и сжимая зубы, пока я в это время его недопонимания воспользовалась возможностью встать и побежать вон из гостиной, оставляя Изану одного с воткнутым в руку кандзаси. Я оставила всё: свой пиджак, перочинный ножик, гольфы, доверие между нами и свою глупую веру в наши счастливые отношения. Единственное, я схватила куртку, бросила ноги в сапоги, даже не тратя время, чтобы их застегнуть, и кинулась на дверь, оказываясь на возможной свободе. Он что-то кричал – я не хотела слушать. Ноги несли меня вниз по лестнице как угорелую, потому что ждать лифт для меня было слишком опасно. Так я пробежала до первого этажа, переживая, что за мной будет хвост, настолько, что мой марафон продолжился и на улице аж до метро. Мне было очень страшно. Я верила, что в этот раз меня могли убить, ведь в голове вертелась одна из многих фраз больного, среди которых также была мольба не покидать его, произнесённая во время моего бегства:
"Ты поплатишься за это".
