о красоте

Когда эта неловкая, будоражащая немного идея приходит Лань Сичэню на ум, они медленно идут по аллеям сада пионов. Солнце заливает белое от цветов поле, которое слабыми волнами расходится от порывов тёплого ветра — вот-вот пионы, хрустально-нежные, зазвенят. И посреди этого светлого великолепия так блестят ямочки на щеках а-Яо, так сияют тёмным янтарём его полуприкрытые глаза, что у Лань Сичэня на мгновение сердце замирает. Грудную клетку щекочет распустившийся под диафрагмой белый пион. Цзинь Гуанъяо в то же мгновение замечает, что он замедлил шаг, и останавливается первым, чтобы приподнять голову и заглянуть в глаза. — Что-то случилось, эргэ? — Нет, нет, — Лань Сичэня всегда умиляет такая излишняя осторожность, поэтому он тихо смеётся, качая головой. — Просто любуюсь тобой. Цзинь Гуанъяо на такое никогда ничего не говорил в ответ. На каждом приёме придумывал тысячи слов похвалы и говорил их на одном дыхании, а в саду, рядом с Сичэнем, только склоняет голову. Длинные пряди тут же заслоняют его лицо, но Лань Сичэнь не сдаётся так просто. Хоть кто-то должен быть из них смелым — поэтому он заправляет непослушную, пахнущую жасмином прядь за ухо. Кожа Цзинь Гуанъяо становится почти белой, не отличить от окружающих их цветов, но он всё-таки поднимает взгляд. Янтарь в радужке отливает огненно-рыжим. — Ты всегда меня ужасно смущаешь, эргэ. Так нельзя делать. — Но как быть, если мне очень нравится смущённый глава Цзинь? — Лань Сичэнь позволяет себе осторожным движением огладить острые скулы Цзинь Гуанъяо, чтобы почувствовать запястьем трепетный вздох. У а-Яо было столько имён и лиц, что ни один человек сосчитать не сможет. Но только Лань Сичэню было позволено видеть нежного и раздражённого, смущённого и хитрого — настоящего Мэн Яо, укрывшегося под позолотой. Лань Сичэнь прислоняется лбом к его лбу, — нежное прикосновение лепестка пиона, — и прикрывает глаза. Перед внутренним взором тут же вспыхивает картинка, изученная до мелочей: тонкая линия губ, острый подбородок, ямочки на щеках, которые так расцеловать хочется. — Я хочу зарисовать тебя таким, — говорит он на выдохе, и этот шёпот почти растворяется в шуршании цветов. — Каким? — Цзинь Гуанъяо очень точно чувствует моменты, когда сердце Лань Сичэня трепещет бабочкой с тонкими крыльями, и берёт контроль над ситуацией. Смотрит сквозь веер густых ресниц на смешные морщинки у уголков век и улыбается. — Таким красивым. И живым. Хочу навсегда запомнить тебя такого, — Лань Сичэнь продолжает шептать, будто это самая страшная тайна в его жизни. Хотя любой, кто поймает случайно его тёплый взгляд, обращённый к а-Яо, этот очевидный факт угадает. — Можно? — Ты правда хочешь нарисовать меня? — сколько бы Цзинь Гуанъяо ни строил самодостаточность и уверенность в себе, от честной и прямолинейной любви его голос невольно дрожит. — Конечно. Иди в беседку, я принесу туда бумагу и тушь. Цзинь Гуанъяо явно долго выбирал позу — искал угол, при котором сквозь резное дерево на лицо падает тонкий луч света, складывал руки на коленях так и эдак, выбирал правильную улыбку. Лань Сичэнь видит его старания из-за угла и никак прервать не решается. А-Яо так долго прятался от других людей, что так и не поверил, что он не разобьёт сердце, а вырастит в нём цветы. Мелкие такие, нежные, с сиреневым отливом. — А-Яо, — он медленно заходит в беседку, и весь выстроенный образ мгновенно рушится, потому что Цзинь Гуанъяо резко оборачивается и мажет по лицу пухово-нежным взглядом. — Просто не двигайся, а я постараюсь передать всю твою красоту. Конечно, я не гениальный художник, но очень постараюсь. Лань Сичэнь расплывается в довольной улыбке в ответ на тихий смешок. Тонкой линией очертить узкое аккуратное лицо. Выразительные лисьи глаза аккуратным росчерком, акцентом на лице оставить. Зрачок направить точно на зрителя, показать внимательный взгляд. Ямочки на щеках и очаровательная улыбка на тонких губах. Острый нос, на котором так и тянет оставить тысячу поцелуев, провести лёгкой линией. Мягкими мазками окружить его лицо облаком шелковистых волос. Лань Сичэнь отходит на несколько шагов, чтобы оглядеть своё творение, и по спине его пробегают мурашки. Такую красоту хочется спрятать в Гусу и никому не показывать. Не хватает только последнего штриха от художника — букета пышных цветов с тонкими, невесомыми лепестками, в нежных руках. — Можешь взглянуть, — Лань Сичэнь даже не пытается скрыть восторг и довольство в голосе. Цзинь Гуанъяо подходит со спины, чтобы обвить руками талию с крепкими мышцами и выглянуть из-за плеча, и только тихий вздох срывается с его губ. — Я правда так выгляжу для тебя? — Для меня ты в тысячу раз красивее. Цзинь Гуанъяо воровато оглядывается, — никому не нужно знать, какому человеку душа и сердце Ляньфан-цзуня отданы, — прежде чем притянуть ближе к себе Лань Сичэня за воротник ханьфу и оставить лёгкое прикосновение на его губах.