***
Скрепив материнское сердце обручем досады мадам Цзинь ждала вестей от соглядатаев у белой комнаты и каждый день ломала по вееру, услышав, что наследник не раскаялся. Когда счет дней в заточении пошел на второй десяток, она прокляла все черты упрямого горца, что достались от неё Цзысюаню. К исходу первого месяца мадам Цзинь пригласила супруга на чаепитие. Встреча прошла отвратительно: Цзинь Гуаншань уперся рогом столь же непоколебимо, как и его отпрыск. Либо сын просит прощения и делает как ему велено, либо пусть сидит в белой комнате пока не свихнется окончательно, превратившись в удобную марионетку. В конце концов, это именно дражайшей супруге невыгодно, если Цзысюань добьется своего. Мадам Цзинь совершенно неэлегантно поперхнулась чаем, услышав последнюю фразу. — Это к чему мой супруг ведет? — Супруга, которая не смогла воспитать в наследнике уважения к клану его предков, вряд ли достойна сохранять свое положение в ордене, — Цзинь Гуаншань поднял бровь, с легкой ухмылкой созерцая перекосившееся лицо жены. — Если память меня не подводит, ветвь Хунь Юй поднялась до нынешних высот лишь из-за того, что отец супруги вовремя подсуетился и протолкнул свою старшенькую в список невест для наследника Цзинь. Не подводит, все так и есть! С самой помолвки Юй Сюин поминала батюшку последними словами. Однако, Цзинь Гуаншань недаром был прирожденным торговцем и интриганом: её крайне выгодный брак и держал захудалую ветвь Юй на плаву, предоставляя право голоса на советах ветвей клана Юй и позволяя снимать сливки с торговых договоренностей. В свое время наряд для смотрин собирали всей родней, а теперь о прежней бедности никто и не вспоминал. Если Цзинь Гуаншань расторгнет брак, то политические и торговые договоренности, репутация, наконец! — все исчезнет. Это станет крахом для её семьи. Мадам Цзинь, умело сдерживая внутреннюю дрожь, вскинула голову. — Как я переоценивала своего мужа! Простая выходка глупого юнца так вывела Цзинь-цзунчжу из равновесия, что он готов аж разрушить семью. Цзинь Гуаншань не удостоил жену ответом, многозначительно поглядывая через стол с чайным набором. Сыновей у него по Поднебесной раскидано сколько угодно, в конце концов. — А-Сюань сойдет с ума! — рявкнула мадам Цзинь, свирепо глядя мужу прямо в глаза. В клане Мэйшань Юй к детям относились строго, в дисциплине они ничуть не уступали адептам Гусу Лань, но спокойно позволить своему чаду сломать себе рассудок не позволил бы никто из её семьи. Цзинь Гуаньшань беспечно отхлебнул чай, а вскоре отправился на затяжную ночную охоту. Спустя месяц донесения слуг стали откровенно пугать мадам Цзинь и она вновь пригласила мужа на чай. Разговор прошел ничуть не продуктивнее, чем в прошлый раз, но вечная снисходительная ухмылочка на лице супруга поугасла. Видать, то, что нашептали Цзинь-цзунчжу слуги, ему не понравилось также сильно, как и его жене, но сдаваться он не собирался. Традиционное ежемесячное письмо от Юй Цзыюань что-то сломало в мадам Цзинь: она схватилась за кисть и описала всю горечь её с сыном положения. Приплатив за срочную доставку письма верным людям, мадам Цзинь вскоре получила взволнованные послания из Юньмэна и Мэйшань. Ответив, мадам Цзинь запустила такую бурю переписок, что третий месяц заключения сына ломать веера ей было решительно некогда. Письма с записками доставлялись гонцами, оказией с торговцами и даже птицами — если речь шла об обсуждении особо деликатного момента. Подробно описав в одном из таких писем что из себя представляет пытка белой комнатой, мадам Цзинь получила короткий и очень пугающий ответ от главного целителя из Мэйшань: «Если мадам не вытащит гунцзы оттуда в ближайшие дни, то потом может и вовсе об этом не заботиться. Проживший в таких условиях больше трех лун, лишится всего человеческого безвозвратно» Третья встреча четы Цзинь прошла без чая. Случайно проходивший слуга скорее всего шарахнулся бы в сторону от завываний стаи манулов из комнаты — даже талисманы тишины оказались неспособны удержать их вопли. Расколошматив несколько произведений искусства и едва не выбив стену в коридор, супруги Цзинь достигли договоренности о легенде, которая выставляла их всех не в самом лучшем свете, однако... Все было обратимо. Задачей мадам Цзинь стало вернуть рассудок сына в нормальное состояние и добиться от него извинений перед отцом, Цзинь Гуаншань наконец должен был составить список бастардов — одним небесам ведомо, сколько женщин понесло от него сыновей. Раз уж Цзысюань так совестлив, пусть заботится о единокровных братьях! Трехмесячное заточение сказалось на Цзысюане предсказуемо плохо: сальные, спутанные волосы, нездоровый цвет лица, худоба — все прелести скудной пищи и весьма условной гигиены. Однако больше испугало мадам Цзинь то, как сын отшатнулся от вошедших в комнату людей: глухо завыл как престарелый подыхающий пес, прикрывая глаза и уши. — Этого стоило ожидать, мадам, — сказал ей после осмотра главный целитель Цзинь. — Ваше появление там оглушило и ослепило его, его разум отвык от такой нагрузки. Если бы к нам сейчас снизошел небожитель во всем великолепии, мы тоже были бы ошеломлены. Цзысюань в полном потрясении осторожно вертел перед глазами примитивную глиняную миску — целитель настоял на том, что краски стоит возвращать в жизнь Цзинь-гунцзы постепенно. Живот мадам Цзинь свело от тревоги.***
Горный край Мэйшань в это время года поражал красотой осенних красок на деревьях, низкорослых кустах и травах. Золотистые, красные и оранжевые оттенки превращали склоны в волшебное зрелище, призывая путешественников остановиться и погрузиться в мир мимолетной красоты. Шум ветра и шелест опадающих листьев наполняли воздух мелодией осени, создавая атмосферу умиротворения и затаенного восторга. Укутанные в туман и облака горные вершины вдалеке придавали пейзажу загадочности и неповторимости. Оттого Цзысюаня везли в наглухо закрытом паланкине. Мадам Цзинь ничуть не колеблясь, вместо полета на мече забралась внутрь вместе с сыном, пытаясь пустыми разговорами разбудить в нем желание ответить. К её разочарованию, сын поддерживал беседу тем же мычанием, как он «отвечал» ей будучи бессловесным крохой. Глубоко раздраженная, не зная кричать ей или плакать, мадам Цзинь умолкла, откинувшись на спинку сиденья. Вскоре она почувствовала, как к её плечу привалился уснувший Цзысюань — долгий недосып напоминал о себе не хуже изоляции. Поколебавшись, мадам Цзинь положила руку на голову сына, погладила — уснул крепко, словно только и ждал возможности прикорнуть. Она осторожно двинулась вбок, так, чтобы сползшая ниже голова Цзысюаня ухом прижималась прямо к её груди — он любил засыпать под стук сердца, когда был совсем малышом. В темноте было трудно разглядеть реакцию сына, так что мадам Цзинь стукнула ногтем по осветительному талисману, вырезанному на внутренней створке паланкина. Капелька духовной энергии дала очень мягкий свет, чтобы нечаянно не разбудить Цзысюаня — тот глубоко уснул, на его изможденном лице играла легкая улыбка. Поза оказалась совсем неудобна для поясницы мадам Цзинь, а лететь до привала предстояло ещё несколько часов, но женщина не шелохнулась. Рожать было стократ труднее.***
В горной крепости Тунцян , неприступном обиталище главной ветви клана Юй их ждали целители и ближайшие родственники. Пока медики осматривали Цзысюаня, их лица становились все темнее и темнее. Диагностические печати вспыхивали одна за другой, фразы, которыми они перебрасывались, откровенно не нравились мадам Цзинь. Интуиция её не подвела — на совещании с цзунчжу ветвей Мэйшань Юй и Хунь Юй, глубоко склонившиеся целители объявили, что Цзинь-гунцзы скорее всего не вернет себе дар речи. — Его рассудок пострадал слишком сильно. Мадам Цзинь едва успела осознать весь ужас сказанного, как в комнате раздался громкий звук: отец мадам Цзинь, цзунчжу ветви Хунь Юй, оглушительно фыркнул в ответ и встал. Целители нервно покосились на мужчину. Само воплощение суровости горных пиков севера, абсолютно беспощадный к людским слабостям и ошибкам, Хунь Юй-цзунчжу рыкнул, что у него есть способ вправить безрассудному внуку мозги на место, вопреки прогнозам «этих нытиков-целителей». Вспоминая свое детство, мадам Цзинь разумно предположила, что лечение её батюшки будет довольно суровым и немного нервничала, склоняясь перед ним. Четвероюродная тетя — цзунчжу Мэйшань Юй — сдержанно кивнула, дав младшему родственнику полную свободу действий. Цзунчжу Хунь Юй не стал откладывать лечение в долгий ящик. Подобно резкому горному ветру, едва выйдя из зала, он приказал вести за ним ошарашенного сменой места и раскрасневшегося от непривычной высоты Цзысюаня. На дочь он бросил припечатывающий к месту взгляд: — Если ты все ещё Юй, иди. Если цзиньское золото тебя изнежило — оставайся. Решай сама. Мадам Цзинь вздернула подбородок и элегантно последовала за ними. Как будто бы она оставила Цзысюаня, позволив творить с ним неизвестно что! Малой компанией из дедушки Юй, мадам Цзинь, Цзысюаня и пары слуг они двигались по узким и холодным каменным коридорам крепости Тунцян, а потом вышли к широко раскинувшемуся заднему двору. На задней стороне крепости Тунцян находился глубокий обрыв, где на темнеющем вдалеке дне щерились пики горных пород, а меж ними нервно юркали ничтожные, смертельно озлобленные темные твари, у которых не было иной пищи, кроме друг друга и редких жертв. В давние времена туда кидались престарелые старейшины, чтобы не тяготить собой в неурожайные годы, а также сбрасывали хилых младенцев и — мадам Цзинь особенно ценила эту часть семейного наследия — неверных супругов. Да-да, и мужей тоже! Иногда по ночам, лежа без сна на золотой подушке, мадам Цзинь представляла, как хватает своего супруга за шиворот и лично швыряет его в обрыв, навстречу обезумевшим от голода тварям и острым камням, — там ему самое место. Наслаждаясь в своем воображении воплями, угрозами и мольбами Цзинь Гуаншаня, она не видела никакого противоречия, когда золотая подушка под её головой сменялась плечом названной сестры. Как такое место могло помочь в лечении Цзысюаня, мадам Цзинь решительно не понимала. Цзысюань и вовсе же оказался здесь впервые, не зная, куда его привели: мать не успела рассказать ему об этом месте. Не теряя ни мяо, дедушка Юй повернулся к внуку и обрушил тяжелую, широкую ладонь на исхудавшее плечо юноши: — Справишься, — недоуменный взгляд Цзысюаня столкнулся со стоически-безэмоциональным лицом главы Хунь Юй. Не успел никто и глазом моргнуть, как мужчина схватил Цзысюаня за шиворот и швырнул прямо в пропасть. Вопль Цзысюаня слился с материнским, мадам Цзинь кинулась вслед за сыном, но её повалили на землю слуги, подчинившись жесту главы Хунь Юй. Заклинательница тут же скинула их с себя, порвав на себе одежду выбросом духовной энергии, но не успела толком подняться: отец бросил в нее талисман, в который запечатали если не дух камня, то точно какого-то несусветного толстяка — мадам Цзинь едва могла дышать под навалившимся на неё весом. Она отчаянно мотала головой, сбрасывая с лица пряди волос из развалившейся прически, искала глазами сына. Неужели её отец солгал и только что лишил жизни собственного внука, сочтя его безнадежным?! Наконец, перед глазами образовался просвет и мадам Цзинь увидела сына, зависшего над пропастью. В воздухе его держали яркие нити духовной энергии, а под ногами бесновались твари, почуявшие редчайший шанс попировать обладателем золотого ядра. Цзысюань дышал так, словно ему нужно надышаться на всю жизнь вперед и в его взгляде не было ничего, кроме бесконечного ужаса. Если бы он нашел в себе силы успокоиться, то мог бы заметить вырезанные в камне символы талисманов и понял, что между ним и тварями есть барьер, но паника захватила ослабевший рассудок Цзысюаня. — Твое имя, — грохотнул голос главы Хунь Юй. Цзысюань пошевелил губами, но ничего внятного не прозвучало. Мужчина произнес свой вопрос вновь и, не добившись ответа, взмахнул рукой, отменяя действие талисманов. Цзысюань с криком провалился на пару цуней и талисманы подхватили его вновь. Он мычал, рычал и выл, издавая нечеловеческие звуки. — Ты понимаешь меня? — после недолгого раздумья Цзысюань кивнул. — Твое имя при рождении! — громче прежнего сказал дедушка Юй, услышав в ответ невнятное бульканье. Солнце ползло по небосводу, тени горных пиков склонились на иную сторону, Цзинь Цзысюань давился и клокотал, как одержимый, пытаясь переломить свой недуг и ответить на вопрос деда. Твари бесновались под его ногами не так упорно, как прежде, но далеко не отходили, предвкушая пиршество. — Твое имя при рождении! — в бессчетный раз повторил цзунчжу Хунь Юй. На его лице не было заметно ни тени раздражения от бесплодности его попыток, ни капли сострадания к внуку, который уже несколько страж не может выдавить из себя ни звука. Цзысюань склонил голову, слезы отчаяния сорвались с его лица в пропасть. Мадам Цзинь придушенно выдохнула, едва слыша саму себя: — Твое имя, это же так просто, скажи нам уже... Цзинь Цзысюань замолчал, перестав издавать даже то подобие речи, что сошло бы для грудничка. Небо над Тунцян окрасилось ало-пурпурными полосами заката и заметно потянуло холодом. Толпившиеся у выхода целители робко подали голос, предложив главе Хунь Юй дать гостям отдохнуть и продолжить лечение завтра. К мадам Цзинь подошли служанки с теплым верхним халатом, укрыли её, но действие талисмана так и не прошло: она по прежнему лежала, прижатая к земле и глотала горную пыль. Темные твари, почувствовав, что наступает их время суток, подняли истеричный галдеж. — Цзунчжу, прошу вас прислушаться ко мне, это неразумно... — Неразумно то, что вы предложили мне смириться с тем, что мой внук уподобится рыбе. Однако наша кровь в нем сильна. Смотрите внимательнее! Все присутствующие обратили внимание на взмокшего и растрепанного Цзысюаня. Со стороны казалось, что он просто обессиленно повис и сдался, но более внимательные заметили, что Цзысюань непрестанно шевелит обветрившимися и искусанными губами. И если уметь читать по губам... Мадам Цзинь затаила дыхание. — Твое имя при рождении, — вновь грохотнул Хунь Юй-цзунчжу. Цзысюань судорожно вздохнул и едва слышно выдавил из себя: — Цзинь... Юй. Слуги и целители уронили челюсти и восхищенно загомонили. Мадам Цзинь резко выдохнула, чувство радости разлилось по её телу, а талисман практически перестал придавливать женщину к земле. Дедушка Юй дернул уголками губ вверх и мановением руки приблизил Цзысюаня к себе, но, увы, совсем ненамного. До твердой поверхности площадки ему оставалось ещё довольно много. — Твое имя в быту. Ещё две стражи потребовалось Цзысюаню, чтобы представиться как должно. Не жалея внука, в предрассветной тьме, заглушая стенания темных тварей, дедушка Юй перешел к более сложным вопросам: перебрал их семейные связи, даты рождений и смертей, девизы орденов и их символы. Закончил он простыми вопросами по истории обоих кланов — ничего сверх того, что должен был знать любой образованный заклинатель. Хунь Юй-цзунчжу терпеливо выслушивал Цзысюаня, который чуть слышно повторял слова по четыре раза, выбирая верный тон и лишь затем озвучивал свой ответ. Он взмок так, что пот срывался с носа и подбородка, дрожал от переутомления и почти добился права встать обеими ногами на твердую землю клана Юй. Оставался лишь последний вопрос. После недолгого молчания, мужчина вполголоса запел: — Горный месяц и на рассвете остается в небесах. Цзысюань хриплым голосом присоединился к нему. Оба чертовски фальшивили, даже не стараясь соблюсти мелодию, будто только напоминали друг другу песню, которую слышали во время давней встречи: — Непрерывный холодный ветер дует в этих густых лесах. В хорошо знакомой песне тоны ложились на язык привычно, придумывать ничего не приходилось, и Цзысюань пел. Звуками, которыми он издавал, можно было бы пытать адепта Гусу Лань, но речь юноши была внятна, а ведь не так давно ему предрекли молчать до конца жизни. Мадам Цзинь наконец свободно села, с радостью кутаясь в верхний халат — до чего же она замерзла! Она задыхалась от гордости за сына и благодарности отцу — как много бы изменилось в мире, стань представитель её рода во главе клана Цзинь. Цзысюань непременно должен занять свое законное место, что бы он там себе не вообразил! Цзысюань оказался на твердой земле, почти сразу свалившись от истощения. Дед вновь хлопнул ему ладонью по плечу: — Я же сказал, что ты справишься, — и направился к выходу, предоставив моментально заснувшего Цзысюаня заботам дочери и подбежавших целителей. Возможно он и услышал, как дочь проговорила ему вслед «спасибо», но виду не подал. Цзунчжу Хунь Юй чужды человеческие слабости.***
Радость от выздоровления Цзысюаня продлилась недолго. Цзинь Гуаншань стал весьма рьяно следовать их с супругой плану, так что вскоре грязные слухи, перевранные и приукрашенные, добрались до Мэйшань. Мадам Цзинь не ожидала, что её предполагаемое падение в статусе так скажется на отношении к ней, однако вскоре ей пришлось буквально требовать освободить её законное место во время общей трапезы. Цзысюань, прекрасно понимая, что стал причиной этих слухов, терпеливо сносил насмешки и шепотки по углам. Терзая слух тех немногих, кто в Тунцян умел петь, он исполнял все песни и клал стихи из "Шицзин" на бесхитростные мелодии, самозабвенно восстанавливая дар речи. Это очень радовало мадам Цзинь, которая теперь могла ожидать от сына ответа во время их ежедневных бесед, пусть и проходивших бесплодно. Вдобавок её беспокоил длительный перерыв в приеме “добавок” к еде, который пришлось сделать из-за заключения сына. Остался ли Цзысюань также чувствителен к ядам, как прежде? Ответ пришел к мадам Цзинь сам собой и довольно неприятным образом. Спустя пару недель пребывания в Мэйшань, когда слухи о том, что Цзысюань уже вот-вот перестанет быть наследником клана Цзинь достигли своего пика, юноша за общим завтраком резко выплюнул рис с бобами. Такое грубое нарушение правил приличия конечно же ошарашило всех присутствующих, поднялся ропот. Цзысюань вытер язык лежавшей рядом салфеткой и проговорил: — Среди бобов есть семена бима. Для большинства собравшихся это ровным счетом ничего не говорило, но мадам Цзинь подскочила на месте с криком: “Отрава!” Поднялся хаос. Часть людей пыталась заблокировать всех в зале, чтобы злоумышленник не ушел, часть требовала вызвать работников кухни, часть требовала разобраться, верны ли обвинения гунцзы. — Как это он с одного укуса распознал яд, да ещё сразу сказал какой? Что-то тут нечисто! Быть может, он вовсе сам подсыпал, чтобы обвинить наш клан?! Мадам Цзинь возмутилась: — Вы сомневаетесь в словах моего сына? — Цзысюань посмотрел на мать из-под приопущенных ресниц. — А откуда у него такие познания? У вас там в Ланьлине всех напропалую травят что ли? Вот те раз, вот вам и великий клан. Юй-цзунчжу, все это время молча следившая за развернувшейся сценой, подняла руку, требуя тишины. Все собравшиеся моментально умолкли — её гнев был внезапней перемен погоды, рисковать никто не хотел. Указания женщины были коротки и строго по делу: — Целители, осмотрите еду Цзинь-гунцзы. Затем проверьте столы других. Всем сидеть на своих местах. Целители поднялись и исполнили приказ. Палочками изъяли “бобы” из каши Цзысюаня, осмотрели и переглянулись. Затем главный целитель кивком послал помощников осмотреть тарелки других, а сам принялся осматривать посуду Цзинь-цзунчжу, но подозрительного ничего не нашел. Помощники пошли по рядам, но осмотр не продлился долго. Вернувшись с главному целителю они поклонились и сообщили: “Все то же самое, господин.” Главный целитель склонился перед Юй-цзунчжу: — Цзунчжу, прошу выслушать мой доклад. В каше Цзинь-гунцзы действительно среди обычных бобов есть мелкие семена бима. По залу прокатилось возмущение. Однако, осмотр показал, что семена бима в еде других отсутствуют. Злоумышленник пытался навредить исключительно Цзинь Цзысюаню. Целитель показал на ладони обычный боб и семя бима — действительно, разница между ними была незначительна, если не приглядываться к еде. — Как ты понял, что с едой что-то не так, а-Сюань? — громким голосом спросила мадам Цзинь. — Горечь, — лаконично ответил ей сын. Лица некоторых адептов побледнели. — Ах, я думала, что бобы просто старые! Я ведь заметила горечь! Мне нужен врач! Юй-цзунчжу вновь подняла ладонь. В наступившей тишине она спросила: — Горечь часто встречается среди трав. Но ты сразу же сказал, что в каше ядовитые семена бима. Откуда ты знал их вкус? Эх, как объяснить бабушке Юй, что Цзысюань узнал это на собственном горьком во всех смыслах опыте? Мадам Цзинь скосила взгляд на сына. — Взглянул. Разница в окрасе. — В башне Кои обширные насаждения множества лекарственных трав, — заговорила мадам Цзинь, чтобы отвлечь внимание от речи Цзысюаня. — Вместе с а-Сюанем мы провели немало времени, изучая их свойства. Как это пригодилось сейчас! Произошедшее оставило смешанные чувства: хотя Цзинь Цзысюань действительно вроде как спас себя, однако откуда семена бима взялись на кухне никто объяснить не мог. Схваченные в тот день повара понесли суровое наказание, вплоть до смерти под пытками, но лишь двое людей во всей крепости имели представление о случившемся. Поздно вечером, шепчась под укрытием собственных талисманов, Цзинь Цзысюань спросил: — Матушка, где ваш запас семян бима? Семенами можно было быстро отравиться и мадам Цзинь всегда при себе держала небольшой мешочек. Вопрос сына заставил её застыть на месте и пронзительно на него взглянуть. — Зачем тебе? Поняв, что скрывается за её вопросом, Цзысюань помолчал, а затем продолжил свою мысль: — Пустая трата. — Отнюдь. Яд семян бима разлагается от тепла и пара. Порцию цзунчжу берут первой и обязательно пробует чашник, он бы заметил неладное. Но бобы бросили в котел с горячей кашей и они даже успели слегка утратить горечь по сравнению с сырыми. Даже если бы Цзысюань наелся их, то в худшем случае помаялся животом. Стало быть, кто-то кинул семена в то время, когда готовили посуду, и очень торопился. Цзысюань слабо улыбнулся, подумав, о том, сколько усилий стоило матушке найти возможность подложить ему яд. Разумеется, его тренировки важны, но можно было бы сделать это наедине. Значит, нужна была причина, чтобы все видели, что Цзысюаня безуспешно пытались отравить. — Нам здесь не рады. Чистая правда. С учетом слухов из Ланьлина, Цзысюаню стали приписывать желание занять теплое место в клане используя родство по матери — а там, кто знает, можно и в наследники пробиться! И это в том клане, где продвижение по службе прописано на поколения вперед — кому тут нужен пришлый наследничек? — Не рады, — подтвердила мадам Цзинь. — И если бы не я, на утро были бы не семена бима в каше, а неизвестно что! Она резко потянулась за кистью и принялась строчить письмо, продолжая говорить: — Старая Ли присматривала за посудой для нас с тобой на кухне и видела, как тебе подсыпали какую-то лишнюю траву. Что это она не знала, нашла меня и нам пришлось действовать на ходу! Цзысюань поднял брови. Отчего матушка его так недооценивала? Будь это какой-то суп с кучей ингредиентов, распознать одну конкретную траву было бы сложно, но тут-то набор был прост: рис, красные бобы, семена бима и... — Кухао. Мадам Цзинь замерла, не дописав последний иероглиф. Тушь с кисти стекала, уродуя послание, пока женщина заливалась краской. — Кухао?! Теплая, горькая, немного острая кухао, самая обычная лекарственная трава. Изгоняющая холод, очищающая кишечник, стимулирующая энергию ян и проясняющая мышление... Нет ничего удивительного, что с наступлением холодного сезона, целители по умолчанию положили всем в еду целебную траву: предупредить болезни куда как лучше, чем лечить. Не зная куда деться от своего позора, мадам Цзинь разумно решила не раздувать конфликт. Она закончила и отправила письмо мадам Юй в Юньмэн, намекнув на то, что она теперь не самая желанная гостья в стенах Тунцян, переговорила со старейшинами клана и вскоре отбыла с сыном на юг, где яркие краски теплой осени блекли под мощью наступающей зимы. То, что надо истощенной душе Цзысюаня. Сидя в паланкине, мадам Цзинь теперь могла любоваться видами за окном: горные пики теряли свою остроту, сменялись пологими холмами и узкие горные речки разливались все более широкими рукавами, порой застывая озерной гладью. Цзысюань тоже наблюдавший за дорогой, что-то мычал себе под нос, но, к счастью, теперь так звучала не его речь, а очередная мелодия. — Что поёшь? — спросила его мадам Цзинь, судя по всему, застав юношу врасплох. Он запнулся, замер, словно кот с занесенной лапой над свежей рыбой и ломано проговорил, лишив речь малейшего признака напева: — Мечтаю. Лучше уснуть, чтобы во сне увидеть его. К превеликому счастью Цзысюаня, его матери эта строка ничего не напомнила. Она пожала плечами и предложила вздремнуть, если уж действительно ему так неймется увидеть Цзян Яньли. — В конце концов, она ещё на учебе в Юньшэн Бучжичу, — мадам Цзинь пришлось сделать над собой чудовищное усилие, чтобы не напомнить, что Цзысюань мог бы быть с ней рядом все это время. — Придется подождать, прежде чем встретишься. Цзинь Цзысюань был готов ждать, а до того и правда собирался вздремнуть. Он примостился в углу паланкина и смежил веки, в иллюзорном мире сна слыша голос, который удержал его рассудок от помрачения, что в белой комнате, что над пропастью. Вот бы поскорее услышать его вновь.