No Time To Crank The Sun

      Через несколько часов Зоро наконец-то — слава господу богу — оставляют одного в серой спальне.       Он не уверен, куда ушли остальные, но догадывается, что недалеко. «Наверняка составили какой-нибудь дебильный график дежурства, чтобы караулить меня, — язвительно и совсем чуть-чуть, на самую толику — с нежностью, думает он. — У меня, скорее всего, меньше минуты, пока моя нянька, кто бы ею ни оказался, не вернулась из туалета и не проверила, что я не сбежал или ещё чего-нибудь не выкинул».       Что довольно резонно, потому что Зоро твёрдо решает, что сейчас самое прекрасное время для того, чтобы свалить из этой безликой комнаты.       На сих торжественных мыслях он сбрасывает с себя одеяло, скользит ногами в ботинки и возвращает мечи на их законное место на своём бедре. Их вес будто возвращает его в реальность, как якорь пригвождает корабль к морскому дну. «Вот это другое дело».       Он подходит к окну и с лёгкостью выбирается наружу — намного быстрее, чем в прошлый раз. Суп, что днём состряпал ему Санджи, наполнил его небывалой энергией, которой ему крайне недоставало. Он уверен, что с этой реальной, питательной пищей к нему вернутся его привычные мощь и запал, хоть по словам тупоголового кока он пока что обречён довольствоваться лишь оздоровительными кашами. Что-то там из-за продолжительного голодания, и что его тело пока не готово переваривать твёрдую пищу. Зоро уверен, что он прав, но не может перестать думать «да к чёрту этого придурочного, буду есть что хочу».       Снаружи только начинает припекать солнце, но даже утренние лучи уже буквально вжариваются ему в кожу. Небольшой городок острова Плюм купается в золотом свете, который окутывает дома и деревья и землю чуть бронзоватой вуалью. В воздухе раздаются песни диковинных птиц. Трава и пробивающиеся сквозь мощёную мостовую цветы усеяны утренней росой. Зоро дотрагивается до деревянной стены дома и чувствует освежающую прохладу.       Он потягивается до характерного хруста в плечах и позволяет ногам унести себя вперёд, не имея в голове никакой конкретной цели. В конечном итоге он вновь оказывается у входа на рыночную площадь.       На площади местные умудряются суетиться в спокойном темпе. Одни тягают мешки, или качают коляску, или толкают повозку с товаром, пока другие прогуливаются с возлюбленным, или куда-то сопровождают ребёнка, или кучкуются в компании друзей, смеясь и размахивая руками, пока болтают обо всём на свете.       Немного погодя Зоро понимает, что на нём задерживается слишком уж много очевидных взглядов. Горожане откровенно пялятся, некоторые даже не стесняются пошушукаться, когда он проходит мимо. «Какого хрена…? — начинает возмущаться Зоро, но ответ приходит сам собой. — А, точно». В голове сразу всплывают слова Усоппа: тот упоминал, что он теперь долбаная знаменитость. Медицинский феномен, чтоб его. Зоро фыркает, думая, «упаси боже, если моё прозвище поменяетcя на Пират-Который-Пережил-Потерю-Памяти».       Пройдя чуть дальше, он забредает в самое сердце торговой площади: куда ни глянь, везде виднеются бесчисленные повозки с едой, которую тебе пытаются впарить зазывалы и уличные торговцы, что будто выстроились в круг по всему периметру. «Здесь были мы с коком, когда только высадились на остров», — вспоминает Зоро.       Он проходит мимо повозки с фруктами. Торговец пару секунд удивлённо таращится на него, после чего начинает махать рукой.       — А-а, друг мой! Только посмотри на себя, здоров как бык! — расплываясь в улыбке, восклицает мужчина. — А я говорил, что мои апельсины помогут, ха! Как новенький!       — Ага, — махая в ответ, не утруждает себя ответом Зоро.       Он минует ещё несколько витрин, заново — в трезвом уме — изучая деревню. Когда он был здесь с коком в последний раз, он был настолько погружён в себя, что будто плыл сквозь бесконечную череду сновидений. Большая часть того дня прошла в дымке, лишая его возможности воспроизвести что-либо после, отчасти из-за потери памяти, но по большому счёту — из-за крайнего физического и морального истощения. «Здесь же мы познакомились с мясником. Усопп тоже там был, и боже, как же отвратно я себе чувствовал тогда у него дома. Там были ещё люди… кто…?».       Зоро быстро себя одёргивает. «Стоп. Нет смысла снова себя накручивать», — думает он, зная, что, даже несмотря на то, как его разум стремится нырнуть в дыру воспоминаний, в конечном итоге он всё равно упрётся в тупик, сопровождающийся адской головной болью. «Чего бы там недоставало, оно вернётся, — убеждает себя Зоро. — Попытки сделать это через силу того не стоят».       Глубоко вздохнув, он усилием воли выдёргивает себя из мыслей и продолжает погружаться в реальный мир.       Он пинает камень под ногами, наблюдает, как какая-то странная птица пролетает над головой, вслушивается в будничный трёп беззаботных горожан, вдыхает запахи вкусной уличной еды. И думает, «какой хороший остров. Если бы не сраный жук, мы бы здорово здесь отдохнули».       Он проходит мимо огромного декоративного фонтана, того самого, до которого дошёл прошлой ночью. Сейчас на приступке сидят дети — кидают в фонтан монетки, тянут руки к рвущимся изо ртов каменных дельфинов струям воды. А потом взгляд цепляется за что-то знакомое.       Хотя, незнакомое было бы более подходящим словом.       С другой стороны фонтана, над толпой, как большой палец, возвышается громадная чёрная тень. Возвышается на добрые полтора метра, как огромное мрачное привидение, заблудившееся в мире живых. Так же как Усопп и остальные, оно словно заволочено чернотой и выглядит чёрной кляксой на полотне реальности. Но вся площадь будто не замечает этого.       «Вот это здоровяк, — проносится в голове у Зоро. — Интересно, что же это за накама, что настолько огромен. Если, конечно, я в очередной раз не сошёл с ума».       Кем бы ни был этот кто-то, он так же вылавливает Зоро из толпы взглядом.       — Ои! — зовёт его грохочущий голос, привлекая внимание не только Зоро, но и всех людей в поле зрения. — Ои! Зоро-бро! Ои!       «Ну, понеслась». Зоро останавливается, смотря, как гигантская чёрная фигура сокращает дистанцию между ними, двигаясь при этом зигзагами в попытках не задавить толпу. До него доносятся скомканные «Извиняюсь… Сорян… Прошу прощения… Виноват… Сейчас про… ох, извини, сестрица, прости!», которые становятся всё громче и громче, пока пятно подбирается всё ближе и ближе.       Громадную тень сопровождает кто-то, кого Зоро неожиданно помнит. Он не помнит имени, но узнаёт в пожилом мужчине мясника. Он одет в повседневную одежду: в выходной день рабочий наряд (состоящий преимущественно из заляпанного кровью фартука) был совершенно не нужен. Кустистые брови и пышная борода развиваются на ветру, причём все три — в разном направлении. Они с чёрной тенью несут пакеты, по самое не балуйся заполненные фруктами с овощами.       Они останавливаются прямо перед Зоро. Мясник радостно приветствует его:       — Хорошо выглядишь, сынок! — говорит он после того, как с ног до головы окидывает Зоро оценивающим взглядом. — Ваш маленький доктор уже дал добро на прогулки?       Огромный человек громогласно смеётся.       — Ау! Зная этого парня, он стопудово не ждал ничьего «добро», чтобы что-то сделать, ха! Я же прав? Дай угадаю. Ты втихушку слинял, пока остальные не видели?       Зоро пожимает плечами.       — Ничего-то от вас не скроешь.       Двое смеются.       — Ну, тогда хорошей прогулки! — говорит мясник. — Куда, кстати, держишь дорогу так рано? Надеюсь, что не собирался трапезничать в одиночестве. Мы с твоим другом как раз закупились к завтраку.       Зоро суёт руки в карманы.       — Просто брожу. Свежий воздух и всё такое.       Чёрная фигура понимающе хмыкает. Звук больше похож на механический скрежет. Она передаёт мяснику свой пакет:       — Йо, мясной бро. Почему бы тебе не пойти домой и не предупредить всех, что Зоро со мной? А мы тут побеседуем с глазу на глаз, как настоящие мужики.       Зоро выразительно выгибает на это бровь. Мясник берёт пакет и притворяется, что от прибавившегося веса ему ни жарко ни холодно.       — Да-да, без проблем! — беззубой улыбкой улыбается мужчина Зоро. — Береги себя, сынок. Держись подальше от насекомых, ха-ха!       Мясник растворяется в толпе до того, как Зоро успевает схамить в ответ. Со стороны тёмной кляксы слышится смешок:       — Безумный старый хрыч. В любом случае, не против небольшой экскурсии? Я направляюсь на пляж и не откажусь от компании.       Зоро безразлично пожимает плечами: предложение не вызывает у него ни энтузиазма, ни желания протестовать. Клякса жестом показывает ему следовать за ней, и вместе они покидают переполненную рыночную площадь, перемещаясь в лесистую местность.       Галдящая толпа сменяется грозными на вид деревьями и бесконечными ветками и сучьями, прогибающимися под тяжестью намокших листьев. Солнечный свет просачивается сквозь зазоры в густых кронах, разделяясь на лучи. Воспоминания о путешествии по такому же лесу текут в голову, как капли воды.       «Точно… — думает он, перешагивая через ужасающих размеров многоножку. — В этот лес… пришли мы с Усоппом в самый первый день на острове. Здесь всё началось… и всё закончилось».       Он морщится от последующих воспоминаний. Кидает взгляд на своего компаньона и тяжело сглатывает:       — Чтоб ты знал, — медленно говорит он, — я не помню, кто ты.       Человек нагибается, чтобы пройти под низко свисающей веткой.       — Мне не надо говорить дважды. Я это и так уже понял.       — Правда? — хмурится Зоро. То, как он общался с Зоро на базарной площади, говорит об обратном. — И как ты понял?       — По глазам, — тёмная фигура немного сдвигается, как если бы указывала на его голову. — По тому, как ты смотришь на меня, я могу с уверенностью сказать, что здесь ничего не щёлкает. Как будто ты смотришь на кирпич.       «Дуло пистолета смотрело бы на меня дружелюбнее, чем он».       От воспоминания в жилах стынет кровь. В голове всплывает образ Нами с глазами, полными слёз и ужаса. На лице смешались злость, отчаяние, обида, и получившаяся эмоция придавала ей крайне изнеможённый вид. Он вспоминает, как потом она избегала смотреть ему в глаза. «И не только она, — морщится Зоро. — После того, как я забыл их. Ни у кого не хватало духу смотреть мне в глаза».       Интересно, а избегает ли чёрная клякса смотреть ему в глаза прямо сейчас. Зоро в который раз за это утро корчит рожу.       Тёмная фигура замечает это.       — Эу, не смотри на меня так, бро. Типо, это не твоя вина! — фигура пинает преграждающий путь валун, как будто тот был ничего не весящим камушком, и Зоро наблюдает, как он смачно плюхается в лужу грязи. — Это, конечно, не круто, но я уже привык. Мы все привыкли. Неприятно, но ничего не поделаешь. Не переживай из-за этого, потому что всё обязательно пройдёт! Сестрица Нами уже рассказала, что ты вспомнил остальных.       Зоро кивает, перешагивая через пень.       — Да. Нами, Чоппера и Усоппа. И идиотского кока.       Он машинально дотрагивается до повязки на голове. «Потеря памяти такая странная штука», — приходит к выводу Зоро. Потому что воспоминаний нет, но разум не осознаёт, что чего-то не хватает. Когда он вспомнил Нами, он был так уверен, что команда состоит только из них двоих. Он бы ни в жизнь не догадался, что существует ещё кто-то помимо них, если бы она не сказала. «Это казалось таким логичным — быть пиратской командой из двух человек. Потом я вспомнил Чоппера, и стало логичным быть командой из троих… Мои тупые мозги просто принимают за правду всё, что я вижу перед глазами».       Сейчас в его голове воспоминания лишь о четверых: о его приключениях с Нами, Чоппером, Усоппом и Санджи. Разум убеждает его, что их всегда было пятеро. Конечно, какие-то воспоминания не такие яркие, и он не может вспомнить деталей, какие-то события как будто не совпадают, но всё же…       Но наряду с этими чёрными пятнами, что бродят по реальной земле, и недостающих кусочков его жизни, которые его мозг и глаза пока не в состоянии распознать, что-то тянет его изнутри. Тянет прямо в груди, где-то между лёгкими и сердцем, так что становится тяжело дышать, и только по этому он знает, что чего-то до сих пор не хватает. Оно тянет его вперёд.       Почти там.       — И вот это уже СУПЕР! — выдёргивает его из размышлений звонкий возглас. На плечо приземляется рука, и от неожиданности из него вышибает весь воздух. — Похоже, я последний, кто остался из нашей небольшой группы. Не парься, у меня как раз припасено то, что поможет быстрее освежить память.       — Мою память ничем нельзя освежить, — огрызается Зоро, — воспоминания просто возникают, когда им вздумается, и всё.       — Э-э, не-не, неа! — раздаётся обнадёживающий смех. — Это стопудово поможет! Как только ты увидишь её… АУ! Ты сам себе врежешь за то, что её забыл!       — Э… Её? — моргает Зоро. У него плохое предчувствие. Теперь, когда он задумывается об этом, он даже не знает, куда этот человек ведёт его. «Может, мне правда стоило остаться в доме…».       — О-о-о-о-о, да! — кажется, что деревья начинают шататься от его гулкого голоса. — Она настоящая красавица. Само совершенство. Сильна и прочна, как замок! Но и не без грации, я бы сказал. Одно расстройство с того, что нам пришлось её прятать. Её красотой должен любоваться каждый встречный, но проныры дозорные просто не оставили нам выбора.       — А-а… — начинает Зоро.       — Ты разбил мне сердце, когда забыл её, — чёрный силуэт скрывается за листвой, побуждая Зоро ускорить шаг. — Да, было больно. Ей наверняка тоже было больно. Но боль закаляет. Нет боли — нет доли, да? Она собрала волю в кулак на эту миссию и терпеливо ждала, отодвинув боль на второй план, потому что так и поступают пираты.       Они с лёгкостью снуют между деревьями, огромная фигура не перестаёт разливаться в комплиментах неизвестной красавице. Звук ленивых океанских волн, накатывающих на песчаный берег, становится громче, пока они пробираются всё дальше и дальше в чащу. Запах дерева и мха неожиданно перебивается солёным морским бризом. Зоро начинает себя странно чувствовать из-за этого.       Море…       — Вон там, — его толкают в плечо, привлекая внимание. Его проводник сворачивает в сторону, в грот под массивной скалой. — Мы не могли оставить её в порту, не когда у нас на хвосте сидели дозорные. Так что пришлось спрятать её здесь на время.       Они переступают через груду зазубренных глыб. Морская вода тихо прокрадывается под скалу и успокаивается, оставаясь не нагретой сияющим солнцем. Грот довольно узкий, но достаточно просторный, чтобы вместить судно.       — Вот она, — слегка безумно скалится Фрэнки. — Ну разве она не красотка?       Зоро резко вдыхает. В самой глубине грота стоит Таузенд Санни во всей своей красе. Даже в тени массивной скалы, лишённая солнечных лучей, она будто светится.       Зоро ничего не отвечает. Он проходит с Фрэнки дальше в грот и, когда громада корабля нависает над ним вблизи, наконец-то, крупно вздрогнув, выдыхает воздух обратно. Он делает ещё один шаг вперёд, на камень, с которого к кораблю можно подойти вплотную.       Он протягивает руку и мягко касается корпуса Санни. Древесина тёплая на ощупь. Вода под ней слегка колыхается, и корабль будто льнёт к его ладони.       — Да, — улыбается Зоро. — Да, Фрэнки, она красотка.       Он оборачивается на плотника. Одежда киборга изрядно потрёпана и выцвела, как будто он слишком долго работал под солнцем. На талии красуется огромных размеров пояс с инструментами, а к спине привязаны несколько деревянных досок. Голубые волосы стоят торчком и отдалённо напоминают очертания печально известной горы острова Плюм.       Улыбка Фрэнки начинает дрожать, когда они смотрят друг другу в глаза, и он не отводит взгляд.       — Она, — начинает Фрэнки. Нацепляет солнечные очки на глаза и всё-таки не сдерживается и отворачивается. Потом пытается снова: — Она очень по тебе скучала, бро. О-она беспокоилась, каждую секунду.       Зоро притворяется, что не замечает, как дрожит его голос. Или как из-под очков текут ручейки слёз. Он кивает — почти ласково:       — Да, да. Я тоже по ней скучал.       Сверху скатывается верёвочная лестница, ударяясь о корпус прямо рядом с Зоро.       Они с Фрэнки синхронно смотрят вверх. В гроте слишком темно, чтобы разглядеть маячащий наверху силуэт, но Зоро знает, что не смог бы распознать человека даже при дневном свете.       — Привет, мальчики, — приветствует их голос, который тут же эхом отражается от каменных стен. — Собирались наверх?       Фрэнки ловит лестницу, удерживая её одной рукой. Быстро утирает лицо другой.       — Йоу! Спасибо, сестрица! — он передаёт лестницу Зоро. — Иди первым, бро. Санни ждёт.       Зоро хватается за верёвки и подтягивается. Сердце бешено колотится с каждым рывком наверх.       Когда ноги касаются палубы, он инстинктивно напрягает мышцы и впивается стопами в пол, чтобы поймать баланс на раскачивающейся поверхности. Мимо со свистом проносится порыв ветра. Он устремляет взгляд из грота вдаль, на линию горизонта, потом на раскинувшуюся на палубе лужайку. Сбрасывает сапоги — заляпанная землёй и грязью обувь тяжело стукается о дерево — и зарывается пальцами ног в траву.       «Дом… — с трепетом думает он. — Я забыл, что он у меня есть».       Рядом с ним встаёт чёрная тень. Она стройная, особенно по сравнению с той, какую из себя представлял Фрэнки.       — Интересно, — задумчиво произносит она, — а знает ли бедный Чоппер, что его дорогой пациент не в постели?       Фрэнки с грохотом переваливается через фальшборт.       — Меньше знаешь, крепче спишь, — подмигивает он.       — Какие вы непослушные, — тихо смеётся тень, будто они делятся только им троим известной шуткой. Голос кажется ему тёплым. — Очень рада, что ты вернулся, Зоро.       Зоро всё ещё осматривается — «вон та мачта, рядом с ней я увернулся, и меч дозорного оставил засечку… вон там я спал, когда забыл Нами…», — но слышит, какой искренностью пропитан голос незнакомки.       — Ещё нет, — качает головой Зоро. — Не до конца.       Кем бы ни был этот человек, он понимает. И сразу отвечает на его незаданный вопрос:       — Верно. Но ты почти пришёл, не так ли?       — Да, — Зоро смотрит на океан. — Почти.       Он слышит, как позади него Фрэнки сворачивает лестницу.       — Пойду свяжусь с коком-бро и остальными. Ден-Ден Муши в библиотеке?       — Они всё ещё не знают, что вы оба здесь?       — Неа, но мясной бро в курсе. Просто хотел всем сказать, чтобы сворачивались и возвращались на корабль. Похоже, что наши дела на этом треклятом острове закончились. Мугивара-бро всё так же рыбачит на голове Санни?       — Сдаётся мне, он взял перерыв, но скоро вернётся на своё законное место. Я сказала ему, что здесь слишком мелко для рыбалки, но он клялся, что видел тут очень упитанного угря. Ты…       Их разговор стихает, когда Зоро уходит исследовать корабль. По венам вместе с кровью разгоняется меланхоличное спокойствие. Когда он окидывает взглядом просторную палубу, воспоминания сами собой расцветают в памяти.       Его поступь будто невесома, он чувствует себя бесплотным духом, который плывёт по воздуху навстречу очередному потерянному кусочку своей души. Мандариновые деревья, которые Нами притащила с собой с Гоинг Мэри — «ещё из деревни Кокояши, где мы сражались с Аргонгом и завербовали себе навигатора», — открытый в палубе люк, который ведёт в мастерскую Усоппа — «Усопп чуть с ума не сошёл, когда нам пришлось оставить Мэри. Она сопровождала нас от самого Ист-Блю и была нашим первым домом. Фрэнки едва её знал, но наизнанку вывернулся, чтобы её дух продолжал жить. Да он светился от счастья, когда Усоппу понравилась Санни…».       Детали текут обратно в память безостановочным потоком. Он молча обходит корабль, критически осматривая каждую мелочь и отдаваясь воспоминаниям — «вон та лестница ведёт в воронье гнездо, а та дверь — в столовую и камбуз, а вон там лазарет, внизу под нами библиотека, а ещё есть бар-аквариум…».       «Всё», — осознаёт он, всё точно такое, каким он помнит в последний раз.       Но…       Его всё ещё тянет…       Чего-то всё ещё не хватает.       Ещё не пришёл. Пока нет.       Он не уверен, как долго бродил по Санни. Фрэнки с чёрной тенью оставили его наедине с собой, а, если на борту и был кто-то ещё, они не прерывали его молчаливого воссоединения с судном.       Когда он наконец находит дверь, которая ведёт обратно на палубу — «Фрэнки перепроектировал корабль, пока меня не было? Двери что-то не на своём месте», — солнце уже приближается к горизонту, окрашивая небо в розовый.       Зоро поднимается по ступенькам на верхнюю палубу. Его изначальной целью было воронье гнездо — по большому счёту чтобы узнать, насколько ухудшилось его физическое состояние, и сразу же начать тренировки и как можно скорее вернуть форму, — но что-то заставляет его сменить курс.       По воздуху разносятся тихие звуки. Они кажутся будто не от мира сего — слишком странные, слишком плавные. Он сосредотачивается, навострив уши.       Это музыка. Он слышит музыку.       Зоро, хмурясь, останавливается.       Из-за приоткрытой двери доносятся нежные звуки скрипки, и каждая нота будто пропитана тоской. Тёплый воздух охлаждается где-то на градус.       Он проходит дальше в камбуз, где мелодия громче всего. Когда он толкает дверь, музыка становится резче, но не прерывается.       За обеденным столом сидит чёрное вытянутое пятно — как будто капля чернил стекает по полотну вниз. Оно мерно покачивается в такт музыке. Очевидно живое скопление черноты бережно держит скрипку, рождая из неё навязчивую мелодию.       Музыка продолжается, звуки будто поют в унисон тихим всплескам волн.       Смычок ныряет вниз и прижимается к струнам, играя последнюю ноту. Она тянется в трагичной фермате, перед тем как растаять в воздухе и погрузить камбуз в тишину.       Скрипку и смычок аккуратно кладут на стол. Чёрная клякса берёт чашку и делает глоток чая.       — Вам понравилось? — интересуется жутковатый голос.       Зоро внезапно понимает, что стоит как истукан в дверном проёме.       — Довольно депрессивно, — неразборчиво мычит он.       — Йо-хо-хо-хо! — звук отскакивает от деревянных стен, пока Зоро шагает вглубь камбуза и открывает первый попавшийся шкафчик. — Должен признать, что депрессия была моей единственной музой в последнее время. Но тональность можно изменить и сделать мелодию более радостной. Да-да, теперь, когда солнце светит ярко и улыбки возникают всё чаще, быть может, мне стоит сыграть что-то более жизнерадостное, вы так не думаете?       Он хмыкает, рыская по верхней полке, где стоят различные уксусы с оливковым маслом. Санджи своё слово сдержал и предоставил Зоро пару капель рома. «Говнюк поганый, — думает Зоро, помня, что где-то за бутылками с уксусами и маслом оставалась бутылка рома. — Я буду пить, когда захочу и сколько захочу».       Место, где он ожидал найти заначку рома, пустует, но зато рядышком находится немного сакэ. Бутылку никто не трогал с тех пор, как Зоро хлебнул из неё в последний раз: уровень выпивки не изменился. «Коку надо поучиться прятать алкоголь получше».       По пути к столу он захватывает стакан из раковины и опускается на стул напротив единственного обитателя камбуза.       Незнакомец задорно спрашивает:       — Самолечение, я полагаю?       Зоро ухмыляется, наполняя стакан до краёв.       — Что-то типо того.       Тёмный силуэт громкими глотками допивает свой чай и перегибается через стол, пододвигая к Зоро пустую чашку.       — Не угостите?       Зоро от души наполняет чашку сакэ.       — Боже-боже, — смеётся тень. — А за что пьём?       — Ни за что, — правда, Зоро всё же раздумывает с секунду, как лучше ответить. Он смотрит на своё отражение в жидкости в чашке. И исправляется: — Пока что.       «Потому что я ещё не вернулся. Мне всё ещё тянет…».       — А, конечно, — с понимаем произносит чернильное пятно. Оно ставит чашку на стол и опускается на своё место. Тело будто клокочет, когда оно соприкасается с деревянным стулом. — Хотите подождать с празднованием до полного выздоровления? — бормочет оно. — Тогда, полагаю, мы можем считать это мини-наградой за пока имеющийся прогресс. Если бы меня спросили, после такой опасной битвы это меньшее, что вы заслужили.       — Не то чтобы я так уж сражался, — Зоро кривит губы, не припоминая, чтобы он чувствовал что-то, даже отдалённо напоминающее чувство победы, за последнюю неделю. «А вот сколько раз я чувствовал, что повержен, ха…».       — Возможно, не в том смысле, что вы думаете, — он слышит многозначительную улыбку.       Зоро нахмуривается. Он не совсем понимает, что чёрный сгусток имеет в виду, но не подаёт вида.       — Ах, прошу прощения, что не спросил раньше, — продолжает призрак, — но как вы себя чувствуете, Зоро-сан?       Ему требуется немного времени, чтобы ответить:       — Лучше.       И это чистая правда. В голове больше не стучит, как по наковальне, с каждом ударом сердца, а песок в крови практически растворился. Даже привкус тошноты и отчаяния почти не ощущается на языке.       В ответ он слышит облегчённый выдох, за которым следует довольный возглас:       — Ох, я так рад это слышать! Ах, но у меня нет ушей, чтобы слышать, йо-хо-хо-хо! Кост…       — Костлявый юмор, — на автомате заканчивает Зоро.       И замирает.       «Погодите…»       Резко поднимает голову.       — Именно, — говорит Брук. Скелет восседает на стуле, скрестив ноги. Его излюбленной шляпы, правда, нигде не видно. Но несуразное афро, как и прежде, на месте, и, как и прежде, его гардероб является воплощением худшего кошмара любого модельера. Невероятно, как Бруку удаётся наполнять своё костлявое тело эмоциями, потому что череп как будто бы растягивается в широкой ухмылке. — Костлявый юмор.       Зоро не сдерживается и издаёт усталый смешок.       — Боже, — он трясёт головой. — Брук. Ну конечно. Чёрт возьми.       Он хватается за край стола, чтобы не свалиться ненароком на пол от хлынувших мощным потоком воспоминаний. «Ну конечно это Брук, — забывая вдохнуть, думает он. — Кому ещё это быть?». Он сглатывает, потому что эмоции от возвращающейся памяти грозятся утопить его в цунами.       И потом одна конкретная сцена окатывает его словно ледяной водой. «О, чёрт, — он бледнеет. — В нашу последнюю встречу я сказал ему отъебаться».       — И я тоже рад вас видеть, Зоро-сан, — хихикает Брук. Зоро поражается, что музыкант, учитывая его драматичную натуру, не всхлипывает от счастья или не наматывает сопли на кулак от избытка эмоций, как другие члены команды. Вместо этого Брук выглядит пугающе собранным.       Зоро зажимает переносицу и обречённо рычит, когда в голове возрождается та самая ночь.       — Я думал, что ты хренов жнец, — стонет он. — Господи.       — Ах, вы помните! — вот теперь Брук включает свою драму на полную. Он с хрустом запрокидывает голову и разражается хохотом, параллельно похлопывая в ладоши. — Какой это был сюрреалистичный момент для меня! Я должен был догадаться, что что-то не так, с самого начала! Вы были так серьёзны и решительны, пока говорили, йо-хо-хо-хо!       Зоро хочется с разбегу сигануть в окно и кинуться в океан.       — Агрх, не напоминай. Прости, кстати. Тебе, наверное, было очень неловко из-за этого.       — Чушь, чушь! Не извиняйтесь! Кто мы такие, чтобы контролировать то, что подаёт нам наш разум? Мы лишь рабы нашего мозга, не более того. Ну, кроме меня, конечно же, потому что у меня нет мозгов, йо-хо-хо-хо! — он чуть ли не сваливается со стула от истерического смеха. — Да бросьте, не смущайтесь, Зоро-сан! Думаю, любой бы на вашем месте пришёл к такому выводу, если бы очнулся в одной комнате со скелетом, сидящим у его кровати.       Зоро проводит рукой по лицу и едва не стягивает с головы бинты.       — Ладно, проехали. Я рад, что это был ты. Если бы это был реальный жнец, не думаю, что он бы потрудился сказать «привет». Сразу бы в ад своей косой отправил.       Брук, похоже, думает в том же направлении.       — Непременно! — пустые глазницы даже как будто блестят. — Почему бы, учитывая, сколько раз вам удавалось обмануть Смерть, жнецу не забрать вас при первой возможности? Могу поспорить, что у Смерти вы точно не в любимчиках, — он подносит руку к лицу и задумчиво стучит пальцем по подбородку. — Ах, но, если подумать, благодаря моей уникальной способности я тоже! О, боже! Какая мы проблематичная парочка!       Зоро давит смешок и поднимает стакан.       — Тогда за то, что обставили Смерть.       Брук нетерпеливо поднимает свою чашку.       — Воистину, выпьем!       Но до того как они успевают чокнуться, позади Зоро открывается дверь, и он слышит лихой голос Фрэнки:       — Вечеринку устроили?       — Проходите, проходите! — с энтузиазмом зазывает его Брук, всё так же держа другой рукой чашку. — Мы пьём за нашу юность и за бесконечно отодвигающуюся смертность!       — Супер! Я в деле!       — Не возражаете, если я тоже присоединюсь? — раздаётся ещё один голос, и Зоро быстро поворачивает голову.       — Робин, — имя так естественно сходит с языка с выдохом.       Она стоит в дверях; из-за её спины льётся закатный свет. Её длинные волосы распущены и мерно развиваются на ветру, а глаза… Зоро не может насмотреться в её глаза. Один взгляд в её глаза вышибает из него весь дух.       «Надеюсь, мы поладим».       Он вспоминает, как сидел в лазарете у Чоппера после одного из самых сильных приступов мигрени, когда в каюту вошла Робин. Для него, она не была Робин. Она была незнакомцем, который вот так по-свойски, обыденно вошёл в комнату. Для Робин было достаточно лишь пересечься с ним взглядом, чтобы понять, что она для него никто, и перемена в её глазах была мгновенной.       Как огонёк на неработающей зажигалке, её взгляд потух. Глаза будто затянуло ширмой отстранённости. Она поняла сразу же, что Зоро её забыл, и спасалась от боли своим способом: ограничить себя не физически, но морально. Как если бы она закрылась в себе и стала человеком, которым была два года назад.       Но сейчас, когда их глаза встретились снова… того человека больше нет.       Сейчас на него, несомненно, смотрит Робин.       — Рада тебя видеть, Зоро, — молвит она, взирая на него как всегда проницательно, и Зоро знает наверняка, что они думают об одном и том же.       — Да, — улыбается в ответ Зоро. — Я тоже.       Она садится рядом с ним, когда Фрэнки возвращается с камбуза с двумя дополнительными стаканами.       — Ох, как замечательно. Отличный выбор! — одобряет Фрэнки, наливая себе выпивку. Последние капли сакэ отправляются в кружку Робин, и Фрэкни добавляет: — Интересно, как скоро братан кок заметит пропажу!       — Это будет нашей маленькой тайной, — заискивающе шепчет Брук.       Робин первой поднимает стакан, и остальные следуют её примеру.       — За юность, верно?       — Не знаю, каким боком юность касается тебя, скелетик-бро. Ты в прямом смысле ходячий артефакт.       — Как грубо! Смею сказать, что я в самом расцвете сил! И только начинаю познавать жизнь!       Фрэнки фыркает и указывает подбородком на Робин:       — Если ты в самом расцвете, то мы тогда кто?       — Эмбрионы, — отвечает Робин.       И потом все смеются.       Зоро так же держит стакан, но не поднимает его.       Он смотрит на них — на Фрэнки, Брука, Робин. Смотрит, как они улыбаются, и смеются, и так легко подкалывают друг друга. Они выглядят так же, как Нами с ребятами, когда с их плеч свалился груз, но в то же время — совершенно по-другому. Зоро не до конца понимает, но они выглядят такими… достаточными?       — Зоро?       Они выжидательно смотрят на него.       — Нет, — внезапно говорит Зоро.       Дыры в памяти начинают заполняться. В тех ужасных днях, когда он был разбит — сознанием, душой и телом, — он видит Фрэнки, Брука и Робин. Он видит плотника, мрачного и хмурого, растаскивающего команду по разным углам, чтобы спокойно обсудить проблему, что так на него не похоже. Он видит музыканта, успокающего остальных мудрым словом. Он видит Робин, быстро берущую дело в свои руки и прерывающую перепалку, пока не стало слишком поздно.       Память возвращается, и он понимает, что те скудные разговоры он умудрялся воспринимать, даже когда его разум уже крошился, как штукатурка. Даже тогда он ценил то, что эти трое пытались разрешить их разногласия мирным способом.       Зоро качает головой.       — Нет, — повторяет он. — За вас, ребята. За то, что не дали всему развалиться.       Робин и Фрэнки заинтересованно переглядываются, пока Брук драматично кладёт руку на грудь.       — Зоро-сан! Как трогательно! Боже, я смущён! Но вы отдаёте нам слишком много чести. Ваше выздоровление — заслуга всей команды, не только наша.       — Я знаю, — от души говорит Зоро. Сделать шаг вперёд и перешагнуть через себя пришлось каждому ради того, чтобы помочь Зоро побороть свой собственный разум. Это так в их духе, в конце концов. Но… Уголки его губ подрагивают. Но…       — Но вы действовали иначе, — наконец, произносит он. — Пока все остальные сходили с ума и вдавались в панику, вы оставались спокойны. Благодаря вам все смогли взять себя в руки.       И это был не единственный раз: Зоро болезненно морщится, когда вспоминает, что не его одного засасывало в смертельный водоворот эмоций. Прошедшая неделя заставила попотеть всех. Усопп лез на стену, пока его выедало чувство вины. Нами, которой было больнее всего, полностью ушла в себя в страхе перед новыми ранами. Чоппер корил себя за бессилие, которое буквально втоптало его в грязь. Санджи варился в злобе в двойном объёме — и на него, и на самого себя.       Эмоции разъедали их изнутри, как инфекция. Их души разлагались и разлагались живьём, как от заражения, пока оно не распространилось по всему телу и не хлынуло наружу. Потому что, когда эта команда что-то чувствует, она чувствует это всем своим естеством, без остатка. И бесконечно страдает от этого, потому что их кровь слишком горяча для того, чтобы пойти на попятную.       И всё могло закончиться крайне плачевно, если бы не Фрэнки, Робин и Брук. Он поочерёдно смотрит в глаза каждому из трёх накама, долго и терпеливо. Теперь он помнит.       Когда он забыл Санни, с ним был Фрэнки. Это был Фрэнки, кто тут же понял всю серьёзность ситуации. Он говорил с Зоро пытливо, взвешенно, задавал правильные вопросы, чтобы понять, насколько тот осознаёт происходящее. Он оставался предельно собран, хотя Зоро был уверен, что глубоко внутри он был целиком и полностью разбит.       «Слушайте все, — сказал тогда Фрэнки, когда созвал всех на палубу, чтобы объявить о своём открытии. Лица всех выражали шок, удивление, неверие, но слова Фрэнки достигли каждого. — С этих пор он, возможно, начнёт забывать всё больше. Может, кто-то из нас будет следующим. Когда это произойдёт, мы должны принять это и вести себя так, будто ничего не случилось, и не задавать лишних вопросов».       Усопп попытался тогда возразить:       «Но это он, кто не хочет с этим мириться…»       «Это не важно. Это наша обязанность сохранять рассудок. Просто наберитесь терпения и держите язык за зубами. Будет больно, как было больно сестрице Нами, но, если мы не примем всё так, как оно есть, мы просто продолжим срываться друг на друга и потом жалеть о словах, которые не смогли удержать. Если вы хотите высказаться или выплеснуть эмоции, приходите ко мне, а не к Зоро-бро, потому что иначе всё станет только хуже. Всем ясно?».       Всем крайне тяжело давалось следовать этому правилу, и естественно, что Зоро моментально забыл об этом разговоре и возвратился к истокам — на бесконечные круги отрицания реальности. Но слова Фрэнки отозвались во всех остальных. Когда они с Усоппом были в баре-аквариуме и Зоро неожиданно забыл о прошедших годах с момента их разлуки на Сабаоди, канонир из кожи вон лез, чтобы свести на нет свою панику. «Потому что, если бы Усопп начал истерить, я бы начал паниковать в ответ, и кто знает, что бы я сказал или сделал в таком состоянии…».       И это был Брук, кто позже озвучил предложение, которое было слишком тяжело принять.       «Я считаю, — говорил тогда Брук. — Я считаю, что вам нужно перестать попадаться ему на глаза, Нами-сан».       Он старался произнести это как можно мягче, но Нами оскорбилась на одну только идею.       «И просто закрыть на это глаза и ничего не делать?» — взвинтилась она.       «Да, — такое просто слово, но какую же ношу оно в себе несло. — Я прошу прощения, если мои слова прозвучали слишком грубо, но закрыть глаза и ничего не делать сейчас лучшее, что мы можем предпринять. Потому что Зоро-сан не знает, кто вы, он резко реагирует на одно только ваше присутствие на корабле, уверен, вы заметили это. Позднее, когда он забудет ещё кого-то из нас, этот человек должен по возможности избегать с ним встречи, а задачей остальных будет придумать сказку, которая устроит его сознание. Надеюсь, вы меня понимаете?».       Она поняла. Все поняли. Когда он забыл Робин, она приняла потерю, скормила ему историю про то, что она временный попутчик, и исчезла. Позже Брук сделал то же самое, когда пришёл его черёд, даже Чопперу, который не отходил от него ни на шаг с самого начала болезни, пришлось остаться в стороне, чтобы Зоро не смотрел на него враждебным взглядом. «Тогда история с Нами повторялась бы снова и снова. Я бы подозревал их всех, видел в них врагов, потенциальную угрозу…».       И это была Робин, кто присматривал за всеми сразу.       Она всегда следила. Она была тем, кто сказал, что Зоро нельзя оставлять одного, что нужен кто-то, кто будет сопровождать его на корабле. Это была Робин, кто был с ним ночью во время страшного приступа головной боли, и совпадением это наверняка не было. Робин, которая подключилась сразу же, когда стакан разлетелся вдребезги, усмиряя пыл одним метким словом. Робин, которая осторожно сказала Чопперу, что это Фрэнки лучше сопровождать Зоро на острове, чем ему.       Может, из-за более богатого жизненного опыта, или в силу возраста, но они будто познали дар предвидения, благодаря которому точно знали, в какой момент что сказать, чтобы предотвратить нависшую над командой катастрофу. Эти трое, незаметно для остальных, работали тщательно и скрупулёзно, чтобы облегчить эмоциональный груз, придавивший молодую часть команды.       — Ах, — тихо говорит Брук, переглядываясь с Робин и Фрэнки. Киборг поджимает губы. Робин ставит свой стакан на стол с тихим стуком, складывает руки в замок и кладёт на них подбородок.       — Так, вы помните? — нечленораздельно спрашивает Брук. — Боже, какой вы, оказывается, проницательный. А мы-то думали, что действовали не так очевидно.       — Порой случается, что враг не имеет плоти и крови, — начинает Робин, — и сидит у нас в головах. Когда эмоции берут верх и могут принести больше боли, чем счастья. Иногда единственный путь к победе — отставить эти эмоции. А у этой команды это выходит из рук вон плохо.       — Изначальная реакция Санджи-сана ясно дала нам понять, до чего может дойти дело, если позволить эмоциям ослепить нас, — добавляет Брук.       — Можешь называть это Интуицией Взрослых, — смеётся Фрэнки. — Вы, молодые, весёлые и беззаботные, кровь кипит, и прочее, и прочее, но, когда дела принимают серьёзный оборот, наша задача как взрослых — сохранить баланс и спокойствие. Проследить за тем, чтобы все мыслили трезво, что никто не совершит того, о чём пожалеет в будущем.       — Да, — выдержанно выдыхает Зоро. Его грудь поднимается, когда он смотрит на них снова. — И поэтому, — он крепко сжимает стакан и высоко поднимает его, — за вас, ребята.       Вслед поднимаются кружка и два стакана, которые звонко ударяются с его, немного расплёскивая сакэ на стол.       — Ура!       Это было самым вкусным, что Зоро пробовал за очень долгое время.       Но после этого его не перестаёт тянуть…       После того как была выкрадена и опустошена вторая бутылка сакэ, а затем и винный стеллаж, Зоро оставляет троих уже изрядно выпивших накама продолжать праздновать наедине. Сидя на одном месте, он начинает беспричинно нервничать. К тому же, он так и не взглянул как следует на океан.       Он извиняется до того, как Робин успевает подлить ему в стакан белого вина. Она заинтересованно сощуривается ему вслед.       Зоро закрывает за собой дверь с тихим кликом. Закрывает глаза и вдыхает ветер вперемешку с солью. Они наполняют лёгкие и живот какой-то небывалой эйфорией, которая прогоняет туман в голове и облегчает душу. Одно присутствие океана очищает его с ног до головы.       Он открывает глаза и поправляет мечи на бедре. Китецу и Шусуй покорно вибрируют в ответ. Он делает шаг вперёд, намереваясь сойти на основную палубу, но отвлекается на что-то странное.       На перилах сидит огромный мотылёк и, кажется, смотрит прямо на него.       Голубое насекомое идеально маскируется на фоне морской воды, поэтому Зоро и замечает его не сразу. Зоро приподнимает бровь. «Мотыльки разве не по ночам вылезают?».       Зоро склоняет голову набок. Букашка повторяет его движение.       — Ты… — округляет глаза Зоро.       Он осекается, чувствуя себя до невозможности странно, потому что собирается заговорить с жуком, но всё равно распознаёт в мотыльке жука, который сидел на плече у Мойи. «Ассистент, как она его называла, — припоминает он, приближаясь к букашке. Тот расправляет крылья, но не взлетает, как сделал бы обычный мотылёк. — Тот самый, совершенно точно».       Зоро нахмуривается сильнее. «Он может здесь быть только потому, что его послала Мойя», — после недолгих раздумий понимает он.       Он неловко чешет загривок.       — Э-э, — прочищает горло. Антенны на голове мотылька подрагивают, голова слегка наклоняется вперёд. Это просто невероятно, но он точно, на все сто процентов, смотрит прямо на него. Изучает. «А, — думает Зоро. — Вот зачем он здесь».       Антенны дёргаются снова.       А потом он с хлопком взмахивает крыльями и взлетает, очевидно держа курс на остров.       «Какой странный Дьявольский Фрукт, — думает Зоро, пихая руки в карманы. — Хоть и довольно… информативный, я бы сказал».       Он, наконец, оказывается на основной палубе, и бескрайний океан простилается перед ним.       Вид гипнотизирует. Небо цвета спелого граната медленно перетекает в жёлто-оранжевый ближе к горизонту, где солнечный шар уже соприкасается с синей водной гладью. Из-за фантастического смешения красок облака принимают фиолетовый оттенок.       И море никогда не испытывало проблем в отражении цветов, так что весь пейзаж мерцает у него перед глазами, как из сказки. Океан тянется, и тянется, и тянется, в бесконечность и даль. У Зоро от восторга почти дрожат руки, потому что совсем скоро он сможет вновь ходить под парусами по такой красоте.       «Снова, — думает он. — Всего лишь корабль в океане, посередине всего мира…».       Ещё нет — говорит ему голос.       Зоро опускает руки на перила. Он ещё не пришёл, не совсем.       Потому что, опять же, он чувствует. Что-то сжимает в груди — и тянет.       Где-то глубоко внутри это странное чувство, ни восторженное или болезненное — оно просто есть.       И оно тянет.       Тянет его душу непонятно к чему.       «Куда? — не понимает он. — Почему?».       Тянет.       И он идёт.       Вверяет себя этому чувству, куда бы оно ни привело его. Тело разворачивается, направляясь к носу корабля, взгляд устремляется прямо на носовую фи…       ПЛЮХ!       Он застывает.       Кровь будто превращается в лёд, он не может пошевелиться или вздохнуть.       Что-то упало в воду, достаточно тяжёлое, потому что всплеск был громким, и по какой-то совершенно необъяснимой причине разум орёт ему двигаться, двигайся, двигайся…!       Он не понимает внезапного стремления, что охватывает его. Он не понимает, почему его тело резко срывается с места, почему он ни с того ни с сего скидывает мечи на пол, перелезает через фальшборт и прыгает…       «Что?! — запоздало думает он. — Какого чёрта я делаю!».       Он входит в воду головой вниз.       Ещё один ПЛЮХ, на этот раз от него.       Он прорывает морскую гладь пулей, плотная вода тут же поглощает его. Конечности коченеют от резкого контакта с холодом, но продолжают двигаться сами по себе, проталкивая тело глубже и глубже, прямиком в океанскую бездну, с каждым мощным гребком.       «Что я делаю?! — думает он снова, лёгкие уже горят огнём, а в голове надрывается колокольчик. — Просто потому что что-то упало в воду…?».       И он всё равно продолжает плыть, глаза бешено ищут что-то в толще воды. Соль режет сетчатку, из-за чего смотреть становится всё больнее, но он не моргает ни разу, ни разу не отводит взгляд. Он даже не знает, что ищет, и всё равно в остром чувстве тревоги найти что-то он тонет намного быстрее, чем в морской пучине.       Тело и разум работают, как единый механизм, и говорят ему погружаться дальше, глубже, ниже, не останавливаться, пока не найдёт, не дыши, не дыши, не дыши, ты должен найти…       Он находит.       Океан милосердно мелкий в месте, где пришвартована Санни, поэтому то, что плюхнулось в воду, уже достигло дна. Зоро протягивает руку и с силой отталкивается от воды ногами в последний раз.       Пальцы чего-то касаются. Он не задумываясь хватает что-то, что так стремится встретиться со смертью, упирается ногами в покрытое водорослями дно, сгибает колени и отталкивается.       Мощный импульс устремляет его вверх со своей добычей, с поверхности сияет свет, как через окно меж двумя мирами. Морская пучина — мир холодный и тёмный, лишённый души и звуков. Такой разительный и очевидный контраст с пастельными тонами земного мира.       Он прорывает поверхность, и два мира смешиваются.       Судорожно вдыхает воздух…       На мгновение его ослепляет солнечный свет, и глаза заволакивает белым. Мир обнуляется.       Его больше не тянет. Чувство исчезает, как облачко пара, вырывающееся изо рта в студёный зимний воздух.       Внезапно… он целен.       Внезапно… он завершён.       Наполнен насыщенными красками. Вымощен в свою изначальную форму. Он завершён.       А потом он моргает, и белая пелена перед глазами рассеивается.       Он возвращается в правильный мир, упираясь взглядом в разноцветное небо. Вода спокойна и лениво и без усилий держит его на плаву. Всё переполняет спокойствием. Всё становится на свои места.       Он делает глубокий вдох, чувствуя, как расправляются лёгкие и вздымается грудь. Внутри больше ничего нет; его ничто не тянет.       Зоро гребёт к берегу и, хватаясь за выступающую глыбу, чтобы отдышаться, подтягивается на ней. Плюхает свой груз рядом на землю, как дохлую рыбу.       — Идиот! — ругается Зоро, когда, наконец, восстанавливает дыхание, и от души пинает своего капитана в живот, чтобы из его рта фонтанчиком выплеснулась вода. — Сколько раз тебе повторять, чтобы ты был осторожнее, когда сидишь там!       — Бха, — второе, что вырывается изо рта Луффи после воды, а потом он говорит: — Я не виноват, клянусь! — он переворачивается на спину и жалостливо смотрит на Зоро. — Я задремал, и угорь ка-а-а-ак потянет за удочку, так что я не успел дёрнуть. А удочку он утащил!       — Тогда не… — Зоро смотрит, Луффи надувает губы, и, когда их глаза, наконец, встречаются, замирает время…       До них доходит одновременно.       Для него, мир останавливается и начинает вращаться с удвоенной силой — в правильном направлении. Ноги на мгновение подкашиваются. Он с разбегу врезается в жизнь, потому что то, в чём он существовал до этой самой секунды, едва ли можно назвать жизнью. Его душа вспыхивает, так ярко, что едва не останавливается сердце…       А Луффи…       Луффи смеётся.       Лицо расплывается в широченной ухмылке, выставляя на обозрение все тридцать два зуба. Он хихикает, возможно, над тем, что Зоро понадобилось слишком много времени, чтобы сообразить, что вернулась память. Он смеётся и смеётся, и смех приумножается из-за эха в каменном гроте. Его резиновое тело, распластанное по полу наподобие морской звезды, подрагивает от сдавленного смеха.       Если бы пару мгновений назад морская вода не заливалась ему в рот и он бы не тонул на долбаном мелководье, он уверен — Луффи бы незамедлительно вскочил и прыгнул ему на шею, возможно, даже бы задушил в резиновом объятье.       И Зоро рад, что этого не случилось. Ему нужно время, много времени, потому что осознание придавило грудь бетонной плитой. Разум мечется в панике, повторяя, как заведённое, Луффи, Луффи, Луффи, Луффи, повторяя снова и снова и снова, будто навёрстывая упущенное, когда он не произносил этого имени слишком долго. У него всё ещё спёрто дыхание, он всё ещё пытается сделать вдох, дышать, вдохнуть, и смотрит…       — Зоро вернулся! — садится и провозглашает всему миру новость Луффи. И снова смеётся, слишком радостно для того, кто минуту назад чуть не захлебнулся. — Ты вернулся!       Вернулся. Он произносит это так легко, будто Зоро в очередной раз ушёл и просто заблудился. Когда в действительности тем, кто исчез, был Луффи. Это Зоро пришлось плутать по лишённой источника света вселенной, вращаться вокруг собственной оси на орбите без светила. Луффи был солнцем, большим, чем сама жизнь, и стократ более ярким, чем все звёзды, вместе взятые, и его вырвали из мира Зоро на такое долгое время, что он был уверен, что обречён жить во тьме всю оставшуюся жизнь.       Но он улыбается на ухмылку Луффи уголками губ.       Потому что теперь он видит. Здесь, прямо перед ним, промокший до нитки с болтающейся за спиной соломенной шляпой, сидит Луффи. В пещере темно и холодно, но тепло, исходящее от Луффи, с лёгкостью прорывается сквозь мрак и освещает Зоро, направляя на него лучи, будто искали его всё это время.       Если Луффи — солнце этой вселенной, ему будет одиноко без планет, которые будет удерживать на своей орбите. У Зоро есть свой собственный мир, как и у Нами, и у кока, и у Усоппа, и у всех остальных. Они все вращаются вокруг Луффи, но, если кому-то придётся исчезнуть, они все будут ощущать пустоту на его месте.       — Я вернулся, — наконец говорит он. Потому что да, он вернулся. Он просыпался потерянным и пытался направить стремящуюся обратно душу в правильном направлении. Он был почти на месте, почти там, почти пришёл, и теперь он, наконец-то, дома.       Луффи снова давит смешок, пододвигаясь ближе к Зоро.       — Я рад, — говорит он. — Тебя не было та-а-а-а-а-ак долго, чтобы ты знал.       Зоро уверен, что этими словами Луффи не предполагал вогнать нож ему в живот, но ощущения всё равно примерно такие, и он содрогается.       Было ожидаемо, но легче от этого не становится. Он заставил волноваться своего капитана, и сейчас, когда воспоминания, наконец, вернулись, он может в полной мере осознать, каким преданным чувствовал себя Луффи. Он покинул его так надолго, бросил команду, и не имеет значения, нарочно или нет. Он бросил своего капитана. Он бросил Луффи.       Он склоняет голову, сжимает руки в кулак.       — Про…       — Прости, — первым говорит Луффи.       Зоро округляет глаза. Неожиданное извинение будто бьёт с размаху под дых. Зоро не понимает, и от непонимания становится тошно. «Нет-нет-нет, какого чёрта ты…».       Потом Луффи тянет за верёвку у себя на груди, и из-за спины появляется меч в белоснежных ножнах. Луффи отсоединяет его от верёвки и двумя руками протягивает Зоро.       — Прости, — снова говорит он, на этот раз робко. — Я намочил твой меч.       С Вадо свисают ошмётки водорослей. С рукояти стекают капли воды, просачиваясь в сая. Зоро безмолвно пялится на меч. Луффи продолжает говорить, и слова долетают до него словно из-под толщи воды: — Я бы почистил его, но я не знаю, как правильно чистить мечи. И потом, если он был воде, разве он не должен стать чище?       Он тяжело сглатывает. Холодный колючий воздух царапает горло.       — Нет, он не… — у него дрожат руки, когда он протягивает их к мечу и обхватывает пальцами сая. Катана холодная, как лёд, и тоже дрожит от его касания. — Всё… в порядке.       Плотина, сдерживающая потерянные остатки памяти, прорывается под её же натиском, и воспоминания обрушиваются на него водопадом, так что плечи опускаются вниз. Он облокачивается на глыбу рядом с ним и вжимает стопы в пол, хватается за любую доступную точку опоры, что угодно, что поможет удержать его в вертикальном положении и не даст рухнуть под этим напором…       И он всё вспоминает. То самое воспоминание теперь ясно, как день…       Кок убирал разбитое стекло с пола, пока Усопп отряхивал осколки с себя. Фрэнки и Робин приглушённо переговаривались друг с другом, пока Брук и Чоппер стояли у Луффи с Зоро над душой.       Они не сдвинулись с места с того момента, как Луффи пообещал, что сделает так, что реальность вновь обретёт смысл. «Просто оставь это нам!» — провозгласил он после того, как стакан в его руке разлетелся вдребезги, и Санджи с Усоппом и Фрэнки отступили на шаг назад. А Зоро застыл в благоговении перед тем, как начало утекать напряжение, царившее в камбузе.       Но оно не исчезло бесследно. Странного рода волнение всё ещё витало в воздухе.       «Луффи», — сказал тогда Зоро в пока ещё заполненном камбузе. Он не продолжил. Все замерли. Они ждали, и Зоро никак не мог подобрать слов.       Капитан поднял глаза на мечника. Потом бросил короткий взгляд на Санджи. Безмолвный приказ, который был без промедления понят. Кок прочистил горло и громко заговорил:       «Эй, недомерки. Пошли. А то корабль протаранит какую-нибудь скалу, пока мы тут околачиваемся».       После этого в камбузе остались только они вдвоём.       Зоро убрал меч в ножны, потом снял остальные два с пояса. Катаны протестующе клацнули в его руке. Он протянул их Луффи.       «Возьми их».       Луффи даже не моргал. Он смотрел на Зоро ничего не выражающим взглядом.       «Зачем?».       Это был даже не вопрос. Это было побуждение к действию. Луффи хотел услышать, как Зоро сам это скажет.       Зоро заколебался.       «Я буду опасен для команды, если они останутся со мной».       «Неправильно, — тут же возразил Луффи. — Зоро и вправду глупый. Ты что, думаешь, что мы не сможем надрать тебе задницу, если ты попытаешься напасть на нас? Санджи уже остановил тебя один раз, а остальные остановили в следующий».       Зоро не ответил. Луффи задал вопрос снова:       «Почему?».       Они оба знали ответ. Его не нужно было произносить вслух. Однако, лишь будучи озвученным и услышанным, враг воплощался в жизнь, а воплотившись в жизнь, он становился тем, кого появлялась возможность убить.       «Я их забуду».       Вот так. Теперь враг обрёл плоть. Произносить это причиняло боль, но Зоро с готовностью её встретил. Осознание пришло к нему, когда он смирился с тем, что два года его жизни стёрло из памяти. Тогда в голове вертелась мысль, «если я могу забыть время, что ещё я могу забыть?». И на чистых инстинктах его взгляд упал на мечи, и он понял.       Возможные варианты событий проносились в голове один за другим. Проснуться и забыть, что он является мечником, выбросить их с Куиной мечту за борт или даже продать её за гроши. Или проснуться и забыть, что он пират, вернуться к титулу охотника за головами и перебить свою команду одного за другим, своими собственными клинками. Внутренний голос пытался его убедить, что его накама сильны, чтобы противостоять ему, но наряду с ним в голове звучал и другой голос. Только тогда будут предприняты крайние меры, и команда будет корить себя за то, что навредили своему накама. Его разум разрывало от этих гипотез, которые были одна хуже другой.       Тихо, настолько тихо, что слова почти поглотили бушующие снаружи волны, он сказал Луффи:       «Я не смогу позаботиться о них, если забуду их».       Было больно. Было так чертовски больно признавать это. Он никогда, ни в одном из своих кошмаров, не представлял, что такое вообще возможно.       Глаза Луффи потяжелели и стали похожи на сталь.       «Тогда я о них позабочусь, — он забрал Вадо — меч не протестовал. — Я сохраню твои мечты, пока ты не сможешь позаботиться о них самостоятельно. Поэтому не сдавайся. Продолжай бороться, понял?».       В тот момент он задался вопросом, когда Луффи успел стать таким проницательным. Зоро ожидал экстравагантного возражения, ну, в духе Луффи, но Луффи прочувствовал, насколько серьёзна ситуация, с монолитным спокойствием.       Это Зоро был тем, кто хотел поспорить. Он настоял, чтобы у него забрали мечи, спрятать где-то на корабле. Но он никогда бы не заставил Луффи взвалить на себя тяжесть его цели. Нести на себе его мечты, неизвестно сколько времени, хранить воспоминания, беречь всю их важность. Это же, наверное, так сло…       — Было сложно, — говорит Луффи. Улыбка исчезает с его лица. Вадо лежит между ними белой разделительной линией. Катана кажется Зоро противоестественно тяжёлой, чтобы держать её в руках.       Луффи никак не продолжает свою мысль. Он поджимает губы и вяло ведёт плечами. Вода всё ещё капает на лоб с чёлки. В глазах нет стали, его взгляд напротив — печален и мягок.       Он не продолжает мысль, потому что Зоро и так понимает. Луффи не жалуется и не выпрашивает сочувствия. Просто констатирует факт.       — Да, — соглашается Зоро, потому что это сложно и для него тоже. Они оба прошли одну и ту же битву, но порознь. У них был общий враг, но сражаться им пришлось в одиночку. Это было тяжело для Луффи, это было тяжело для Зоро. — Но ты справился.       — Конечно, — Луффи демонстративно задирает нос. Как будто были какие-то другие варианты. Как будто Луффи мог просто сесть и оставаться сидеть сложа руки. Как будто Луффи мог позволить себе поддаться эмоциям, как будто мог сдаться, будто мог хоть на долю секунды усомниться в себе, когда на кону стояла жизнь Зоро.       — И ты тоже справился, — говорит Луффи. — Ты не сдался.       — Я… — Зоро запинается, — сдался.       Он не может врать об этом. Он помнит дом на вершине горы, помнит, что там был Луффи, помнит, какими усилиями капитану давалось сохранять Зоро жизнь. И он помнит, смутно, смазанно, как исчезла последняя крупица веры в Луффи…       «Я доверял тебе».       Боль, отразившуюся на лице Луффи, он не забудет никогда в жизни. В тот самый момент — он сдался.       — Нет, не сдался, Зоро, — Луффи твёрд, как скала, руки сжаты в кулак. — Даже когда ты забыл всё, ты продолжал бороться. Ты боролся со мной, боролся с ведьмой-доктором, боролся с дозорными. Ты никогда не переставал бороться за свою жизнь. Никогда не сдавался. Потому что Зоро — борец, и это то, что он бы никогда не забыл.       Он пододвигает Вадо ближе к Зоро. В этот раз он не колеблется. Он берёт меч, и тот ощущается в руке легче пёрышка и согревает ладонь, как огонёк от свечи. Он берётся за меч двумя руками, подносит ближе к себе, возвращает свои цели и мечты обратно в душу, сливаясь с ними в единое целое.       — Не борец, — бормочет Зоро. Усиливает на мече хватку. — Мечник.       — Мой мечник, — соглашается Луффи, возвращая на лицо улыбку. Солнце, луна, звёзды — ничто не идёт с ней в сравнение. Ничто не стоит к ней даже близко, ничто не сияет настолько ярко. — Величайший мечник во всём мире!       Эта улыбка способна осветить самые мрачные морские глубины.       Зоро давит усмешку и говорит:       — Совесть не позволяет быть меньшим для Короля Пиратов, в конце концов.       — А то! — улюлюкает Луффи.       И Зоро поражённо и в ужасе думает, как он вообще умудрился прожить последние несколько дней. Как мог ходить, есть, да просто дышать, зная, что Луффи, такой важной частички его души, больше нет.       Это едва ли можно назвать жизнью. Он тонул в забвении. Он не был жив, пока не пришёл Луффи. До Луффи было бесконечное ничто.       Луффи вскакивает на ноги, и Зоро медленно поднимается и встаёт рядом с ним. Его будто тянет магнитом с земли вслед за Луффи. Тот быстро мотает головой, стряхивая с волос остатки воды, и нахлобучивает шляпу на голову. Зоро заправляет Вадо за пояс — Китецу и Шусуй радостно приветствуют её.       — Ну, готов сотворить со мной немножко воспоминаний?       И Зоро, который никогда за свою жизнь не чувствовал себя таким живым, отвечает:       — Да, капитан.

—————————————————————

FIN