War

      Джинкс было потянулась за второй сигаретой и тут же слегка вздрогнула. Это не ускользнуло от взгляда Силко, и он мягким движением поймал её чуть дрожащие пальцы.        — Пойдём домой, холодно.       Он неспешно встал, посмотрел на неё сверху вниз и, элегантным жестом протянутой руки, предложил помощь. Джинкс положила тонкие ледяные пальчики в его тёплую широкую ладонь и, с небольшой заминкой, встала. Она не смогла придержать пальто, и то соскользнуло с правого плеча, почти упав.       Силко взялся за лацкан и поправил его, вернув пальто на место. После чего его ладонь, огладив хрупкое девичье плечико, поднялась к шее, а большой палец остановился на остром изгибе её аккуратной челюсти. Джинкс подняла голову и всмотрелась в его лицо, ожидая дальнейших действий. Дыхание чуть сбилось, то ли от холода, то ли от его прикосновений. В её ясных глазах начали проскакивать искорки заинтересованности и желания. Время для обоих на мгновение будто остановилось.       Рука Силко переместилась выше и зарылась в её короткие волосы. От этого прикосновения ноги девушки чуть подкосились. Сильные пальцы властно обхватили её затылок, и он придвинулся ближе, заглянув ей в глаза. Ему так хотелось поцеловать Джинкс, накрыть её губы своими, подхватить её на руки и отнести в спальню. Он так давно этого желал, однако позволял себе подобное только в мыслях, решив, что притронется к ней только тогда, когда она будет готова и сама попросит.       Сухие теплые губы коснулись её лба в целомудренном отцовском поцелуе, одна рука нежно перебирала синие короткие локоны, другая аккуратно прикоснулась к порозовевшей щеке. Он заметил, что она откликнулась на поцелуй еле слышным вздохом, показывавшим недовольство.       Они вошли в дом и сразу почувствовали, как здесь тепло по сравнению с улицей. Силко закрыл дверь на ключ, а затем повернулся к Джинкс и осторожно положил руки ей на плечи. Она обернулась через плечо, и он подался на встречу, нависнув над ней, и кольнул озябшую кожу румяной щеки щетиной, от чего его нежная девочка поморщилась.        — Тебе нужно согреться, а мне привести себя в порядок, — узловатые пальцы ловко стянули тяжёлое пальто.        — Я не замерзла, — Джинкс не хотела показаться ещё более уязвимой, даже сейчас, даже ему. Его восхищало то, как после всего пережитого она старается «держать лицо».        — Я заметил, — он, всё так же прижимаясь к ней сзади, взял её аккуратную кисть и поднес озябшие пальцы к губам, чтобы погреть их дыханием, как маленькому ребёнку, а затем поцеловал. — Пойдём наверх, — Силко обошёл её и бережно потянул за руку, приглашая следовать за ним, — я наберу тебе горячую ванну.       Джинкс последовала за мужчиной к лестнице. Поднявшись на второй этаж, они разминулись — Силко направился в ванную, Джинкс — в свою спальню.       Девушка подошла к кровати и развязала узел на поясе, пару раз как следует выругавшись, пока Силко не слышит. Он не запрещал, но и не одобрял подобного. В последнее время ей приходилось носить или длинные свободные платья на запах, или халаты, но отдавала она предпочтение всё же платьям. В халатах она выглядела как пациент в больнице, и ей это ужасно не нравилось.       Каждое утро Силко теперь помогал ей одеться, при этом галантно отводя взгляд в сторону или глядя ей прямо в глаза, и никогда ниже, порой и вовсе отворачивал её спиной к себе. И, обнимая сзади, завязывал платье на крепкий узел, развязать который стоило немалых усилий.       Раздеваться ей было проще, и она справлялась с этим сама. Платье опустилось на пол. Найдя длинное махровое полотенце, она обернулась в него и направилась в ванную.       Джинкс открыла дверь в конце коридора и её обволокло густым облаком горячего пара. Ванна была набрана, и за её борта начинала переваливаться белая пышная пена.        — Силко!        — Что? — он испуганно оторвался от зеркала и случайно сбил рукой с раковины гребень, который звонко отскочил от плитки, добавляя этой ситуации ещё больше комичности.        — Ванна! — Джинкс указала пальцем левой руки на пенный беспорядок, постепенно переходивший в масштаб мыльной катастрофы.        — Чёрт, — Силко тут же подбежал и перекрыл кран, — как видишь, — он развёл руками, показывая на облачка пены на полу, — всё готово.       Джинкс подошла ближе, остановилась в метре от него, скинув полотенце на пол, и, заметив, что он опять отвёл взгляд в сторону, отвернувшись к ней повреждённой стороной лица, нахмурилась. Её начинало это раздражать.        — Посмотри на меня, — тон её голоса стал тихим, она почти шептала.       Он повернулся и встретился с ней взглядом. В комнате повисло неловкое молчание.        — Посмотри на меня. На всю меня, — Джинкс нахмурилась ещё больше, от чего эта фраза прозвучала скорее как приказ, чем как просьба.       Силко опустил глаза на её аккуратные босые ноги и медленно смерил взглядом фигуру. Чуть худую и более угловатую, чем раньше, но всё такую же прекрасную, даже с этими ненавистными ему синяками по всему телу.        — Я ненавижу, когда ты смотришь на меня так.       Его взгляд в недоумении вернулся к её красивому лицу.        — Как?        — С жалостью. Не нужно меня жалеть. Между нами, — она сделала к нему шаг и ткнула указательным пальцем ему в грудь, — ничего не изменилось. И не изменится. Если тебе нужно было услышать это, чтобы начать смотреть на меня, как раньше, то вот, я это сказала.        — Хорошо, полезай в ванну, иначе ещё сильнее замёрзнешь, — Джинкс подала ему левую руку, чтобы он побыл ей опорой, пока она опускается в воду, и, когда полностью опустилась, обернулась к нему, слегка улыбаясь.       Силко подошёл к окну и закрыл его шторой. Соседей у них не было, но он всегда предпочитал открытости приватность. В комнате висела дымка белого горячего пара, пахло мылом, чистотой, свежестью, вкупе с сильно выбивающимся из всех остальных запахов тяжёлым ароматом мужского парфюма.        — Я отойду ненадолго.       Он уже почти дошёл до двери, когда Джинкс ловко схватила его за край манжета рубашки и остановила:        — Не хочешь присоединиться ко мне? — она посмотрела на него с какой-то неловкостью и призрачной надеждой в глазах.        — Не в этот раз, детка. Я скоро вернусь, — Силко наклонился к ней, поцеловав в висок и высвободив рукав из её хватки, — не скучай.       Джинкс осталась одна нежиться в горячей воде и оборачивалась через плечо каждую минуту, пытаясь прислушаться к шагам за дверью. Её одиночество продлилось недолго, и Силко вернулся с небольшим чемоданчиком, обтянутым чёрной стёганой кожей.       Он подошёл к раковине, протёр зеркало от конденсата и встретился с отражением её крайне заинтересованного лица.        — Что это у тебя? — она перенесла загипсованную конечность над водой и припала обеими руками к краю ванны, чтобы поближе рассмотреть заинтересовавший её предмет.        — Сейчас увидишь, — Силко щёлкнул замочком и открыл дорогущий набор для бритья.       На стеклянной полке начало монотонно выстраиваться содержимое чемоданчика: керамическая чаша, помазок, мыло и кусок кожи, скрученный в трубочку, похожий на ремень. Силко почти закончил, когда Джинкс подала голос:        — Как-то скучно в тишине, включи музыку.       Силко поднял взгляд и посмотрел на Джинкс через отражение.        — Граммофон в кабинете. Хочешь, чтобы я принёс его сюда? — он стал ожидать её распоряжений.        — Включи там, пусть играет оттуда, — она одними уголками губ улыбалась ему в отражении.        — Секунду, — он убрал руки от набора, — только выбор музыки за мной.        — Ну лааадно, так уж и быть, — она лениво играла с осевшей пеной на поверхности воды.       Силко вышел из ванной и направился в кабинет.       Джинкс провела в тишине и одиночестве буквально несколько минут, а потом её слух начал различать сначала слабые мелодии, доносившиеся из коридора, а потом и слова:

Os iusti meditabitur sapientiam et lingua eius loquetur iudicium

      Он вернулся и потянулся за кожаным ремнём, который повесил на крючок концом с железным колечком возле раковины, закатал рукава рубашки по локоть и натянул кожаное тонкое полотно на себя. Тонкие пальцы достали опасную бритву и лезвие стало филигранно скользить по коже ремня. Джинкс начала завороженно наблюдать за его руками. Она обожала, когда он закатывал рукава, занимаясь чем-то важным, что требовало аккуратности и сосредоточенности. Ей не хотелось прерывать этот степенный процесс, но любопытство было сильнее.        — Что это за мелодия? — она смотрела на воду и гоняла остатки исчезающей пены из стороны в сторону.        — Эльфийская песнь. Нравится? — руки всё так же уверенно водили кромкой лезвия по ремню, вверх и вниз, уверенно перекатывая бритву через обушок.       Он обращался с лезвием уверенно, властно, спокойно. Джинкс следила за тем, как он держал бритву в своих сильных руках, испещрённых выпирающими синими венками, как его пальцы умело перекатывали инструмент. Как же ловко и изящно он управлялся со всем, что касалось холодного оружия. Она чувствовала, как его действия гипнотизируют её, была заворожена чёткостью и аккуратностью его отточенных годами движений. Как же ей тогда хотелось, чтобы он прикасался к ней так же, властно, уверенно, не принимая отказа. Она невольно закусила нижнюю губу.        — Так нравится или нет?        — А? О чём ты? Да-да, красиво. О чём там поется?        — Это мёртвый язык, я знаю только перевод первой строчки: «Уста праведника изрекают премудрость, и язык его произносит правду».        — Как замудрённо, — она по-детски закатила глаза.        — Но красиво же? — он встретился взглядом с её отражением в зеркале. Это начинало напоминать игру.        — Да. Красиво, красиво, признаю, — Джинкс всплеснула руками, капитулируя. Силко закончил с ремнём, аккуратно сложил бритву и положил её на полочку.        — А это зачем? Что ты сейчас делал?       Мужчина подметил про себя, что Джинкс сегодня расслаблена и словоохотлива. Это радовало, хороший знак. В последнее время она была замкнутой, поникшей и озадаченной, и у неё были на это все причины. Её интересовало только оружие, наброски, чертежи, особенности конструкции, и ему казалось, что если он не будет носить ей еду в комнату, то она вспомнит о том, что голодна, только через неделю.        — Я правил бритву. Это почти то же самое, что заточить, и нужно, чтобы добиться идеальной остроты лезвия.        — Вот оно что, — Джинкс ни разу не видела, как он бреется. Силко всегда старался выглядеть хорошо, но все приготовления, способствующие безукоризненному внешнему виду, всегда прятал.       Мужчина обдал лицо горячей водой и начал разводить в чаше мыло с водой. Он обернулся к Джинкс и, подойдя к ванне, вытащил помазок и шутливо провел им по аккуратному носику своей девочки, оставив белое облачко пены на её изящном лице.        — Эй! — маленькая русалка была удивлена его игривости и ответила, брызнув водой на багровую рубашку.       Силко только улыбнулся и вернулся обратно к зеркалу. По старой привычке даже на повреждённую сторону лица он всегда наносил пену, хотя там щетина уже давно не росла. Острое лезвие блеснуло возле зеркала и, найдя баланс преломления света, послало на лицо красавицы маленький блик света.        — Прости, детка, на этом я замолкаю, тут нужна сосредоточенность и аккуратность, — бритва начала медленно скользить по здоровой части лица, оставляя гладко выбритые полоски сероватой кожи.       Мелодии граммофона разбавляли повисшее молчание, но уже вскоре Джинкс надоело сидеть в ванне, да и вода начала остывать. Попытавшись встать сама, она поняла, что если оступится, то плюхнется в воду, и, возможно, не совсем удачно.        — Не поможешь мне? Я хочу вылезти, вода начала остывать и мне уже надоело тут сидеть.       Силко молча обернулся с бритвой в руках, посмотрел на неё и поднял указательный палец в жесте, означающем «один момент». Он смыл с лица остатки пены, и промокнул щёки белоснежным полотенцем, после чего подошёл к своей сирене и помог ей выбраться из воды.       Джинкс стояла на полу перед ванной и ждала, пока он поможет ей, но вместо этого его руки в заботливой манере накрыли её тело широким полотенцем, и она оказалась замотана в ткань, как в кокон. Силко отнёс свою маленькую принцессу в спальню и положил на кровать.        — Я не хочу спать, — запротестовала Джинкс, и Силко вспомнил, как загонял её спать и ругался по поводу её сломанного режима давным-давно.        — И чего же ты хочешь? — он присел рядом с ней на кровать.        — Давай напьёмся?        — Неожиданное предложение, — Силко выжидающе посмотрел на неё.        — Ну, — Джинкс начала неловко комкать одеяло в руках, — мы живём вместе, спим… — она запнулась, и её взгляд упал на импровизированное временное лежбище Силко у её кровати на полу, — почти вместе, курим вместе, работаем и сражаемся с Пилтовером вместе, в конце концов, но ни разу вместе не пили. Может, пришло время попробовать?        — Тебе нельзя, — его рука потянулась к тумбочке и взяла лист бумаги, сложенный пополам, в котором он отмечал, какие лекарства ей стоит выпить, — обезболивающие плохо дружат с алкоголем.        — Я давно уже их не пью, — ответила Джинкс.        — Я лично приношу тебе таблетки каждый день и вижу, как ты их пьёшь. Как ты могла их не принять? — он заинтересованно посмотрел на неё.       Джинкс скрестила пальцы и щёлкнула по стеклянному пузырьку с таблетками, стоящему на резной прикроватной тумбочке:        — Фокусники не раскрывают своих секретов.        — Почему ты не пьешь их? Какой смысл себя мучить? — его пальцы пробежались по тонкому девичьему запястью, заточённому в жёсткую корку гипса.        — Потому что я хочу чувствовать себя живой, — она перехватила здоровой рукой его запястье и пристально всмотрелась сначала в здоровый, а затем в чёрный поврежденный глаз.        — Хорошо, ты победила, но у меня в кабинете только крепкий алкоголь.        — У меня есть свои запасы, я переоденусь и принесу, жди меня внизу.       Силко притянул её за подбородок и оставил невесомый лёгкий поцелуй на сладких губах в знак молчаливого согласия и повиновения, после чего покинул её спальню.       Джинкс спустилась с бутылкой его любимого вина на первый этаж и решила заглянуть в зал, подумав, что он будет ждать её в своем излюбленном месте, но зал был пуст. Тогда она заглянула в столовую.       Силко стоял возле длинного стола и пытался вытащить из вазы засохшие цветы так, чтобы не раскрошить лепестки. Джинкс подкралась сзади и осторожно обняла со спины, положив свою руку на его и коснувшись кончиками пальцев хрупких лепестков.        — Оставь их, — она слегка надавила на его руку, и букет опустился в вазу, — помнишь, как в песне поётся? «По моим следам идут лишь трупы…» — это точно про меня. Мне кажется, мёртвые цветы ещё красивее, чем живые.        — Я забыл их убрать, у меня совершенно не было времени, — он потянулся и взял со стола бутылку, которую добыла неизвестно откуда его нарушительница порядка. Он рассмотрел бутылку и пришел к выводу, что алкоголь не из дешёвых, у неё явно был вкус. Улавливались следы хорошего воспитания.        — Похоже, что в бардаке, который ты называешь своими вещами, у тебя припрятан мини-бар, — он обернулся к ней и обнял её за талию свободной рукой.       Джинкс встала на носочки и прошептала ему на ухо:        — Ты даже не представляешь, что там можно найти, если покопаться, — Джинкс игриво, как кошечка, обошла его и села за стол, Силко присел рядом и начал ловко орудовать ножом сомелье.       Открытую бутылку он протянул виновнице этого спонтанного мероприятия и посмотрел на неё с лёгким подозрением.       Новоиспеченная любительница вина приняла бутылку и демонстративно сделала пару хороших глотков прямо из горла, после чего передала эстафету Силко. Он медленно принял бутылку и, не отрывая взгляда от её глаз, осторожно сделал глоток.        — Господи, да я кажется уже раз сто извинилась за ту выходку! — тонкая ручка взметнулась в воздух в жесте искреннего негодования.       Силко с прищуром посмотрел на неё, и последние следы сомнения ушли. Бутылка вернулась обратно к хозяйке этого вечера.        — Пить из горла — моветон. Кажется, я плохо воспитал тебя.        — Ты испортил меня, это да, но знаешь, — она наклонилась к нему ближе, — мне даже понравилось.       Силко расслабился и позволил себе выпить побольше. Вино было слишком тёплым, совсем не той температуры, которой нужно, но это не помешало ему насладиться им. Его удовольствию помешал вопрос, заставший врасплох.        — Тот ублюдок ещё жив? — от игривости его девочки не осталось и следа, теперь она сидела прямо, вперившись в него пронзительным взглядом и ожидая ответа. Она была такой серьёзной и несгибаемой в своей решимости знать правду.        — Нет, — Силко опустил взгляд и посмотрел куда-то в сторону.        — Ты убил его? — акцент на первом слове не оставлял выбора. Ей важно было знать, что именно он заступился за неё и своими руками прикончил урода.       Джинкс смотрела на него таким серьёзным взглядом, что ему стало неуютно. Он не репетировал этот разговор и не ожидал, что она вообще захочет когда-либо хотя бы отдаленно касаться того, что связано с теми тремя днями, за которые Силко, кажется, успел постареть лет на двадцать.        — Да, тебе больше никто не причинит вреда, — он прикоснулся к её руке и нежно-нежно прошелся от ноготков до запястья, — я обещаю.       Кажется, Джинкс такой ответ более чем удовлетворил, а обещание, данное Силко, успокоило и вселило чувство защищённости. Она впервые за долгое время позволила себе в этот вечер расслабиться рядом с ним. То, что они были вместе, занимались какими-то обычными вещами, болтали ни о чём и слушали музыку, пили вместе вино из одной бутылки прямо из горла — всё это внушало ощущение безопасности. Наконец-то в их жизни стало происходить что-то нормальное, обыденное.       Силко тоже расслабился, когда они закрыли эту тему, передал ей вино, и увидел, что в руке, принявшей бутылку, между пальцев был зажат сложенный лист бумаги.       Они обменялись, и он раскрыл листок, который на поверку оказался небольшой газетной вырезкой. С фотографии на него смотрела сестра Джинкс, стоящая на импровизированном помосте и вещавшая что-то толпящимся ниже миротворцам.        — Ты не сказал мне, что моя сестра стала миротворцем и сражается против Зауна.        — Твоя сестра — игрушка в руках Совета. И только. Не знаю, как, шантажом или ещё чем, но я больше чем уверен, что они заставили её выступить. Я читал её речь — эти придурки из Совета даже не соизволили подправить текст, чтобы выглядело более убедительно. Она говорит, как советник, а не как «опальный выходец из Зауна». Господи, слова-то какие подобрали, статью и речь писал полный кретин. В городе прогресса не могли найти кого-то поталантливее?        — Почему ты не показал мне газету?        — Не хотел ранить тебя ещё больше. Я хочу защитить тебя.        — Не нужно меня защищать, я не ребёнок, и я хочу быть в курсе всего. Нет, я требую, чтобы ты держал меня в курсе.        — Хорошо, я буду предоставлять тебе всю информацию, которая доходит до меня.       Джинкс взяла из рук Силко фотографию и внимательно рассмотрела, незаметно пройдясь большим пальцем, чуть поглаживая затершуюся тонкую бумагу.        — Почему у революции всегда женское лицо? Я читала про девушку, которую называли «женской рукой революции», не помню, как её звали… — она положила вырезку на стол фотографией вниз.        — И где же ты это вычитала? — Силко напрягся, но виду не подал.        — Нашла старые газеты у тебя в столе. Ааа, Кэтрин, её звали Кэтрин, точно! Зачем ты хранил эти газеты?       Силко не хотел подавать виду, что хранил старые газеты не в память о революции, в которой когда-то участвовал плечом к плечу с Вандером, а, чтобы сохранить Кэтрин хотя бы где-то. Он порой, в тайне от маленькой Джинкс, просматривал жёлтые страницы, в сухих статьях которых было заключено его прошлое. Он скрывал этот сентиментальный ритуал от своей воспитанницы хотя бы потому, что она не терпела конкуренции. Хотела обладать всем его вниманием и никогда бы не потерпела даже мысли о том, что раздумья Силко могут быть посвящены кому-то ещё, даже если этот кто-то мёртв вот уже почти двадцать лет.        — В память о лихих временах. С возрастом я стал сентиментален. К тому же, я тебе рассказывал, что кто не помнит своего прошлого, у того нет будущего.        — Кто не помнит своего прошлого, у того нет будущего, — Джинкс вторила его словам, демонстративно закатив глаза, и его прошлые наставления отскакивали у неё от зубов. Она уже давно поняла, как тешить самолюбие Силко, и успешно использовала этот приём втечение всей жизни рядом с ним.       Джинкс осушила бутылку на половину и передала её Силко, но, как только он потянулся, она игриво одёрнула руку назад и, наклонясь к нему максимально близко, тихо спросила:        — И последнее. Что Совет попросил у тебя за Нацию Зауна такого, чего ты не смог им дать?       Этого момента Силко боялся. Он не хотел говорить ей. По правде говоря, ни одна живая душа так и не узнала настоящую цену свободы Нижнего города. Иногда, когда Севика докладывала ему о погибших и раненых, он замечал в её глазах тень сожаления. Она не знала наверняка, но догадывалась, из-за чего на самом деле была развязана война между двумя городами.        — Они просили сдать всех баронов и… — он не успел закончить, потому что Джинкс наклонилась, резко схватила его за шейный платок и потянула на себя так, что их носы почти соприкоснулись.        — Эти сказки ты будешь рассказывать своим любимым баронам, — она посмотрела в его здоровый глаз и выражение её лица стало беспристрастным.        — Ну, давай же, — она дёрнула за платок еще раз, — соври мне ещё разок, проверь границы моего терпения, сколько ещё вранья я вытерплю?        — Мальчишка Таллис просил остановить производство Мерцания.        — Ты крупный промышленник, обошёлся бы без него, — отрезала Джинкс.        — Он просил вернуть самоцвет.        — И вернул бы, всё равно с ним что-то не так, я не могу пока понять, что, но скоро разберусь…        — И тебя. Он требовал выдать тебя, — сдался наконец Силко.       Её хватка ослабла, и шёлковая ткань выскользнула из руки. В столовой повисла гнетущая тишина. Крупные снежинки били в окна, метаясь на улице в непроглядной тьме, уныло завывали порывы ветра, а двое за столом всё молчали. Джинкс переваривала информацию, которая свалилась на неё, как снег на голову.        — Оно того не стоило, — она обречённо посмотрела на снежинки, монотонно постукивающие по поверхности стекол.       Силко осторожно прикоснулся к её сломанной руке и пальцами постучал по твёрдой поверхности гипса.        — Вот это действительно того не стоило, — его рука поднялась к щеке, на которой уже увядали «синие цветы», окрашиваясь в жёлтый и зелёный, — и это тоже того не стоило. Я в прошлом не сильно заботился о том, чтобы ты была счастлива, но я всегда хотел, чтобы ты была в безопасности. Если бы понадобилось, я пошел бы с войной на Фрельйорд ради тебя.       Он притянул Джинкс к себе и накрыл её губы своими. Это было признанием в том, что она для него — всё. Силко задержался на несколько секунд, чтобы продлить этот горький, то ли от вина, то ли от окружающей реальности, поцелуй, и отпрянул.        — От всех этих разговоров мне захотелось курить.       Они синхронно встали и прошли в зал, где Силко принялся разводить огонь, а Джинкс отправил за сигарами в его кабинет. Она быстро нашла всё, что было нужно, и направилась вниз. Спустившись, она увидела, что Силко сидит на полу перед пламенем, которое уже начинало разгораться, опершись спиной на диван, и отделяет ножом от полена небольшую щепку.       Он, заметив появление своей любимой, пригласил её сесть ближе к огню и лечь спиной на него. Джинкс присела на пол, ближе к огню, и спокойно откинулась назад. Силко тут же опустил ей одну руку на живот, а другой приобнял, закрывая рукой тонкие ключицы. Вся его поза выглядела так, будто он защищал её от всполохов огня, которые могли ей навредить.       Со второго этажа все ещё тихо играла музыка, но находясь так далеко от источника звука, можно было различить только слабые отголоски мелодий. Силко потянулся за сигарой, как вдруг Джинкс повернула голову, упершись лбом ему в плечо. Она потёрлась об него как кошка, млеющая от ласки. Он в ответ ещё сильнее обнял её, прижав к себе и зарывшись лицом в синие влажные локоны.        — Хочешь попробовать? — он сопроводил предложение лёгким поцелуем в висок.        — Что? — в ответ на её вопрос он поднял сигару на уровень глаз.        — Если мы утопаем в пороках, почему бы не добавить ещё один? — бархатный шёпот гипнотизировал её слух.        — Давай, — она подняла левую руку, чтобы перенять сигару, но он мягко перехватил её ладонь и вернул на место. Тут он правил бал и хотел всё делать сам. Он не мог отказать себе в соблазне научить её чему-то новому.       Силко поднес к её губам незажжённую сигару и прошептал:        — Облизни кончик сигары.       Джинкс без вопросов разомкнула губы, приняла кончик сигары в рот и робко облизала. Ее щёки вспыхнули нежным розовым румянцем от интимности этого действия. Тело Силко так же отозвалось на вид пухлых губ, накрывших сигару, которую она покорно принимала из его рук. Его будоражила мысль о том, что она только что прошлась язычком по жесткому табачному листу. Это действие, казалось, опьянило обоих.       В камине размеренно начинали потрескивать поленья, крупные снежинки бились о стёкла, а со второго этажа доносилась еле различимая здесь музыка. Их лица освещали только всполохи пламени в камине и заводные искорки, желающие скорее вырваться из огненного плена. Это был только их вечер, они вырвали несколько часов счастья у этой войны и теперь наслаждались каждой минутой, каждым прикосновением.        — Зачем это? — застенчиво спросила Джинкс.        — Это нужно, чтобы срез сигары был ровным, иногда они пересыхают и растрескиваются.        — Я не видела, чтобы ты делал так раньше, — она накрыла его руку на своём животе маленькой ладонью и нежно прошлась пальчиками по сухой коже.        — Это неоднозначный жест, интимный. Можешь себе представить, чтобы я сделал так перед баронами? Хотя, Финн выглядит так слащаво, что готов поставить, ему бы понравилось.       Джинкс тихо хихикнула и устроилась поудобнее в его объятиях.       Силко взял гильотину и сделал ровный чёткий срез.        — Я забыла зажигалку, сейчас принесу, — она начала подниматься, но Силко мягким, но властным движением удержал её на месте.        — Она не понадобится. Особый шик — прикурить сигару от лучины, — он взял горящую тонкую щепку и начал разжигать сигару, проворачивая её в руках, чтобы раскурить равномерно, — всегда мечтал так сделать, но никогда не думал, что стану счастливым обладателем камина, дома… и тебя.       Ароматный терпкий дым начал маленькими облачками окутывать комнату. Сигара равномерно разгоралась и тлела, подражая поленьям в камине. Убедившись, что табак хорошо раскурен, Силко поднёс сигару к девичьим губам и дал ей право первой насладиться вкусом. Джинкс чуть подалась вперед и ей показалось безумно сексуальным то, что он даёт ей курить из своих рук. Воздух вокруг них теперь буквально искрил возбуждением. Девушка вдохнула дым и зашлась в кашле. Силко усмехнулся её неопытности и прошептал:        — Маленькая жадина, в следующий раз не пытайся вдохнуть дым лёгкими, держи его во рту. Прояви уважение к сигаре, — он погладил её плечо и сладко затянулся, выпустив колечки дыма в потолок, — давай ещё раз, но не вдыхай глубоко. Распробуй дым, насладись им.       Его рука припала к её губам, вновь предоставив ей возможность попробовать. На этот раз Джинкс аккуратнее приняла сигару, коснувшись пальцев Силко в случайном поцелуе, и втянула дым. Посмаковав его во рту какое-то время, она выдохнула серое облачко, которое начало медленно подниматься к потолку.        — Умница, — он задел носом её ушко и затянулся сам.       Они неспешно курили, Силко шепотом рассказывал ей о сигарном этикете и посвящал её в свой порок, а Джинкс, прикрыв глаза, как заворожённая впитывала каждое его слово. Хотела прочувствовать каждое его прикосновение, запомнить все поцелуи, оставленные им в тот вечер на щеках, шее, руках. Хотелось остановить время и спрятаться в этом, только их вечере. Они делили на двоих всё — один дом, алкоголь из одной бутылки, одну сигару на двоих, страсть, нежность. Ему не обязательно было спать с ней, чтобы доставить удовольствие, одарить её своим теплом, нежить её лёгкими прикосновениями, любить.       Табак жалобно дотлевал в тонких пальчиках, и Силко вежливо переставил пепельницу слева от Джинкс, чтобы завершить их ритуал. Она потянулась, чтобы затушить сигару, но мужская рука остановила её дилетантский порыв:        — Пепельница — это место, где сигаре суждено умереть, дай ей уйти достойно, — он взял её кисть, и девичья рука, направляемая жилистой мужской ладонью, аккуратно опустила догорающую сигару в место её упокоения.       Та, покрываясь седым пеплом, достойно встречала свою смерть, тогда как влюблённые наслаждались часами жизни по воле богов, любезно предоставленными им.       Их совершенную идиллию прервал странный звук, и едва оба их взгляда устремились в окно, в котором совершенно ничего невозможно было различить, послышался громкий хлопок, и стены устрашающе задрожали. Одно мгновение — и стёкла вылетели из оконных рам, рассеивая острые холодные осколки. В воздух поднялись густые серые клубы пыли. Особняк погрузился в мёртвую тишину, разбавляемую только тихим скорбным скрипом сломанного граммофона.