War

      Кейтлин спускается в душные темные подвалы Тихого омута. Этажи проносятся один за другим. Бесконечная вереница этажей.       Провожатых с ней нет, не требуется, не в первой. Кейтлин, как и тогда, сама справится, сама отыщет всё, что нужно. Как тогда… кажется, что ещё одна жизнь с той их встречи прошла.       Чем ниже спускалась Кейтлин, тем более неуютно здесь ей становилось, она никогда не любила визиты сюда. Чем ниже Кейтлин опускалась, тем сильнее ей думалось, что она маленькая хлебная крошечка в пищеводе огромного монстра, она опускается всё ниже и ниже, к желудку, где её ждёт неизбежное расщепление, исчезновение. Бедная маленькая хлебная крошечка.       Монстр страшен и прожорлив, он съел уже так много душ, но ему всё мало, мало, мало. Все внутренности чудовища клокочут, хотят ещё: душ, мяса, костей и крови. Чудовище не любит отдавать, только получать. Кейтлин прекрасно это знает.       Под гулкий звук проносящихся этажей она задумывается:       Поручи начинающему сценаристу или писателю рассказать, чем пахнет в тесных закоулках этой сточной канавы, они бы непременно наивно предположили, что пахнет здесь отчаянием, густым, тягучим и мучительным отчаянием.       Скрипучий звоночек на время прерывает мысли и сообщает: «прибыли». Кейтлин выходит из тесного, уже порядком поднадоевшего лифта, в тёмный коридор — кишечник. Что ж, придётся пробраться через кучу дерьма, чтобы найти ту, за которой она пришла.       Одна рожа в камере симпатичнее другой, а уж какая бурная реакция по ту сторону решетки на такую шишку – просто сказка. А сколько пожеланий и предложений! От банальной смерти в страшных муках, до призывов к любви в таких изощрённых позах, которые она себе и в голове-то нарисовать не может. Что ж, всё это не ново, всё это привычно.       Кейтлин идёт уверенной походкой и равнодушно мажет взглядом по лицам заключенных. Отмечает себе в голове: «не отчаянием здесь пахнет. О нет…». Стоит только вглядеться в физиономии заточенных здесь «орлов», или «в рожи этой урлоты», как учтиво поправляет в голове её излишне вежливый тон воображаемая Вай. Стоит только на секунду встретиться взглядом с лицами, изрезанными тенями от решеток, и понимаешь, очень чётко понимаешь, не отчаянием здесь пахнет, нет. Здесь пахнет надеждой. Надеждой отчаянной, до скрежета зубов.       В «Тихом» только безумные не мечтают сбежать, и то, потому что роскоши такой себе позволить уже не могут. Другие же лелеют мечту когда-нибудь выбраться отсюда, как своё единственное и самое дорогое сокровище. Кейтлин ловит от очередного заключенного жирную, наглую ухмылку и уже привычно читает, зарождающийся в его кривой черепушке план: «Гаркнуть погромче, да порезче, чтобы напугать, схватить за рукав, потянуть на себя и приложить башкой об решётку несколько раз».       От осознания этого она почти незаметно ёжится, ровняет походку так, чтобы до неё было не дотянутся, и идёт дальше, но уже на стрёме. «Всегда на стрёме!» — никак не умолкает воображаемая Вай с её ценными наставлениями.       Благо, нужную камеру долго искать не пришлось. Её определили в одну из немногочисленных «Музыкальных шкатулок», как в шутку их называла Вай. Оно и понятно, посади её хоть с кем-нибудь вместе, разорвали бы на месте – или свои или… свои. «Тихий» никогда не славился щепетильным учётом каждого заключенного, но в военное время это переросло все мыслимые и не мыслимые границы. Камеры кишели заключенными, как клопами, они буквально сидели у друг друга на головах.       С этажом было сложнее. Никаких соображений. Прочёсывать каждый было бы долго и подозрительно. Солдат пришел отвезти своего подчиненного на допрос, а где тот – и не слыхал. Однако ей повезло, иначе нужный этаж она никогда бы не нашла. За пару побрякушек, вынесенных с дирижабля Кирамманов, один охотливый до лёгкой наживы охранник припомнил, что, кажется, видел, как на прошлой неделе одну помятую «редиску» тащили на сороковой этаж.       Оставалось эту «редиску», только найти. Она прошла пару темных коробок, перед тем как наконец-то найти нужную. Заключенная дремала – стало даже интересно, почему? Как-то без окон понимала, что сейчас глубокая ночь, или убивала время? Кейтлин на секунду задержалась, чтобы осмотреть её: у Вай, кажется, шрам на всю жизнь останется. Закрывали рану без особой осторожности. Ну как «закрывали», в корпусах миротворцев носки аккуратнее штопают, чем зашили её рану на лбу. Ничего, Вай шрамов не стыдится, она их коллекционирует. – Заключенный 2136, выйти с вещами! – показательное выступление бывшего шерифа Киромман началось.       Должна была узнать по голосу, подскочить, к решетке броситься, а в ответ ничего! – Вай, – «шериф» меняется с Кейт местами и уже тише призывает, — это я, Кейт, мы уходим, медленно, времени мало!       Опять молчание, только полуоткрытым глазом повела и всё, опять ушла куда–то в себя. Кейтлин было оторопела, как услышала невнятное: – Иди уже к тварям в бездну, достала: приходишь и бубнишь под ухо каждый день, дай поспать, – тон такой уставший, даже раздражённый, что Кейтлин чувствует себя назойливым насекомым, а не спасителем, который, между прочим, и своей шкурой рискует.       Вся эта спасительная операция держится только на убедительности бывшего шерифа и недалёкости охранников, да и ещё, пожалуй, их ненасытности. – Это ты сейчас полетишь в бездну, ты и твоя сестра, если не поднимешь свой зад и не выйдешь отсюда! – прошипела Кейт в каком–то неистовом раздражении.       Вай тут же бросилась в её сторону, слегка покачнувшись, вцепилась в решетки камеры и только потом посмотрела на своего посетителя. – Это точно ты? – как–то потерянно выдавила Вай, будто не отличая реальность ото сна. – Ну конечно я! Сейчас открою и идём, не привлекая внимания, – Кейтлин взяла Вай за руку и чуть потрясла, тихо призывая сосредоточиться: «Я шериф и веду тебя на срочный допрос, Я – веду, Ты – идёшь и молчишь».       Вай только смурно кивнула в ответ: инструкция ясна, готова приступать к выполнению.       Быстро дойти до лифта, нажать нужную кнопку, всё под контролем – все, кто должны быть подкуплены, уже подкуплены.       Жестяные пазы при команде вверх начинают отчаянно рычать. Чудовище извергается, его остервенело рвёт, железные тросы сопротивляются свободе, до трясучки. Всё, что было внутри, должно было остаться внутри. Никак иначе. Кейтлин уважает правила и устои, но только не сейчас, только не здесь. Они выбираются почти без проблем. Охранник, попробовавший халяву, отказать себе в таком примитивном удовольствии уже не может.       Кейтлин добавляет ко всему, что уже «пожертвовала доблестным стражам порядка» браслет матери – россыпь изумрудов в окантовке золота – «улыбка крокодила», как когда–то называла его маленькая Кейт – и дело сделано. Никто никого не впускал, никто никого не выпускал. Всё остальное – ошибки документации в смутное время, и провокация.       Они дошли до ближайшего привала перед мостом, на который еще чудом моли попасть. Обе опали на видавшие виды ящики, конечно, пустые: всё ценное уже давно вынесли, от картошки до золота с изумрудами. – Ты знаешь, ты ведь много раз мне виделась до этого, я сначала радовалась, потом злилась, потом просто надоело…       Кейт посмотрела на шрам, который у Вай останется на всю жизнь: – Тебя крепко приложили по голове, оно и понятно, что виделось. Я когда первый раз шандарахнулась со снаряда – тоже долго не могла понять кто я и где… Вай на секунду другую замолчала, насупилась ещё больше, уставилась в дырку от пули на ящике, будто вспоминая или собирая что–то у себя в голове. – Есть поесть? Не кормили, суки.       Кейтлин протянула несколько печений, тщательно завернутых в салфетку с вышитой серебряной нитью монограммой КН. Вай молча взяла и начала поглощать печенья, будто и правда не ела всё это время. – Что там вообще произошло? – начала спрашивать с набитым ртом Вай, – я нихрена не помню почти. – Я расскажу тебе по дороге, хорошо? Сейчас на это нет времени, нам скорее нужно выбраться из города. – Кто-то захочет остановить нас раньше, чем мы свинтим отсюда? – Вай уже доела и обмотала шёлковый платок монограммой на ладонь, демонстративно показав второй беглянке «кто» же именно может начать их искать.       Кейтлин молча кивнула и начала присматриваться к подступи Южного моста, как Вай в последний раз её отвлекла. – Этот-то, Малец, он как? – Вай не поднимая головы вытирала крошки с рук о штаны и готовилась переодеться в форму, которую притащила ей каким-то чудом Кейт. – Милс? – голос Кейтлин чуть затих, она вдруг посмотрела на Вай, в глаза, потом на щеку, пытаясь сдержать слёзы,– твой фиолетовый фингал очень идет к твоим волосам, ты знала? – У меня у матери такие были, фиолетовые, – Вай осеклась, сама не понимая, почему решила выпалить это здесь, при таких странных обстоятельствах. – Не заговаривай мне зубы, шериф, как там Мальц, живой? – Милс умер на месте, – Кейтлин почти смогла сдержать слёзы, но одна всё-таки предательски скатилась по щеке.