День за днем

      Утром стою над тазом с прохладной водой, засыпаю туда соль и порошковый отбеливатель из герметичного пакета. Вода становится мутной, ярко-синее дно таза постепенно тускнеет, и я кладу в таз школьную рубашку. Ещё бы следы крови появились по нормальной причине, подрался там с Тянем в очередной раз или каким-нибудь другим ублюдком со школы, было бы не так обидно. Но нет, разбил пальцы, пока падал с велосипеда и заляпался, как идиот. Прекрасная причина. А все из-за того, что несколько дней я не мог выспаться.       Пытаться уснуть с тревожностью — это когда ты лежишь в кровати, абсолютно заебавшийся и усталый, а мозг себя так накручивает, что расслабиться до конца не получается. И чем дольше ты лежишь, тем громче становятся мысли в голове, тем сложнее тебе заснуть и тем сильнее ты заёбываешься. Замкнутый круг. В какой-то момент лежать и притворяться спящим становится невозможно, но сил заняться чем-то тоже нет. И, доведя себя до такого исступленного состояния, смиряешься, что поспать не получится, уговариваешь тело, что «мы поспали». Даешь ему отлежаться, расслабить мышцы. Не открываешь глаза. Практически то же самое, что и сон, не правда ли, мозг?       Но сегодня, на удивление, не только организм выдохся, даже мозг устал. Тот сеанс самоубеждения и выстраивания границ, который шел внутри меня весь вчерашний день с переменным успехом, измотал меня, но и помог мне как-то переварить ситуацию. Это чувство определенности, безопасной предсказуемости, видимо, притушило нервяк и даровало мне, наконец, сон. Правда, те часы, что у меня были, не дали полностью восстановить силы, но уже лучше, чем ничего. Говорят, что для здоровья нужно выходить из-за стола с небольшим чувством голода, может, и со сном это прокатит?       Зеваю, просматривая сообщения в телефоне и полоща рубашку в тазе ногами. Вода холодная, чтобы кровь отстиралась; ткань немного мерзко вздувается от моих движений и липнет к ступням, но я игнорирую мелкие неудобства. Есть ещё несколько минут, можно дать себе позалипать.       Постоянно проверять время и считать минуты вошло в привычку и стало ещё одной причиной моей ночной тревожности. Да-да, я ничего не успеваю, мозг. Да-да, лучше бы учился, чем просто так лежал. Да-да, лучше бы поискал ночную работу, раз уж все равно не сплю. Спасибо, за совет, а теперь дай мне перестать волноваться на этот счёт, пожалуйста.       Хоть на какой-то счёт.       Хэ ничего больше не писал. Я открываю переписку с ним и перечитываю её ещё раз. В груди щекочет снова. Ощущение одновременно приятное и мерзкое — я все еще не могу это контролировать. Блокирую нежелательные мысли, блокирую телефон, присаживаюсь у таза на корточки, прохрустев коленками, и начинаю жестоко терзать свою рубашку. Кровь отстирывается с трудом.       На моих руках уже огнем горят будущие мозоли. Перестарался. Отжимаю белую — ха, выкуси — тряпку, развешиваю ее аккуратно на балконе так, чтобы потом гладить меньше. Залипаю на пару минут, наблюдая, как тушатся фонари, и начинает подниматься солнце.       Мне пора.       Сегодня я надеваю спортивную школьную кофту вместо рубашки, желтую футболку, и беру с собой пару запасных вещей на вечер. В наушниках играет Sonic Youth, и я тоскливо подпеваю: «Тел-ми вот ю вонна-холд-ми, тел-ми вот ю вонна-бор-ми», крутя педали.       «Кэйрмолл» показывается из-за угла, объезжаю его кругом, лихо подкатывая к задней двери. Сяо стоит там в наушниках, расслабленно кивая растрепанной шевелюрой в такт. Парни с утренней смены обычно курили по пути, туша сигареты прямо перед зданием магазина и засоряя пятачок перед выходом, но Цзыцзы всегда ждет меня, и следуя правилам, курит в строго отведенном месте.       — Ну, как мой малыш? Отдохнул?       Закатываю глаза, нажимая тормоза на велике, и в упор смотрю на Цзыцзы, который видит, что я не перелетаю через руль.       — Браво! — хлопает он в наигранном восторге.       — Ой, да пошёл ты, — не спускаясь с сидушки велика, я ставлю ноги на асфальт и протягиваю руку за сигаретой. — Знаешь, лучшая часть дня, что вообще заставляет меня подниматься с утра из кровати — это вот этот момент, когда мы курим с тобой.       Я перебираю протянутую мне сигарету в пальцах и прислоняю к носу. Вдыхаю горьковатый запах табака, а также химическую резкую вонь завода поблизости, который начинал работать по утрам даже раньше нас. Смесь странная, но бодрит.       — Это признание? — смеется сяо, вручая мне вдобавок к сигарете зажигалку. Он идеален.       — Думаю, я стал никотинозависимым, — поясняю, прикуривая. — Это признание сигаретам.       — Ну, начнешь зарабатывать, сможешь и сам их себе покупать и курить в любое время, — было бы неплохо. Угостить как-нибудь Цзыцзы, со следующего боя, например. Если школьнику еще продадут, конечно…       — Ага, — говорю я и осекаюсь, даже в мыслях. — Пустая трата денег.       Сяо смотрит на меня внимательно, что странно смотрится на его обычно живом лице. В серых глазах застыло непонятное выражение, будто он пытается высмотреть во мне что-то, известное только ему.       — Ты себя вообще хоть чем-то в жизни балуешь?       — Э-э-э? — он хоть о чем? Дохуя загадочный он с утра.       — Ну, раньше, когда мы только познакомились, ты хотел, чтобы я научил играть тебя на гитаре, а теперь…       Цзыцзы легко усаживается на металлическую оградку и упирает полусогнутые ноги мне в колесо. Я встаю поудобнее и покрепче упираюсь кедами в асфальт, чтобы не упасть. На нем сегодня широкие бежевые брюки с дырками и непростроченным обрезом штанин. На ремне цепь до колена, на пальцах кольца.       — Да, хотел раньше, — говорю я, залипая, как ветер играет с нитками на его штанинах. — А теперь у меня нет на это времени.       Сяо тоскливо вздыхает. Достает из кармана медиатор и начинает перекатывать его между пальцами, балансируя каким-то чудом тощей задницей на хлипком заборчике, задрав ноги на мой велик и для приличия придерживаясь одной рукой.       — А можешь… — начинаю я, не зная, зачем мне вообще это надо. Но вдруг когда-то представится возможность повыебываться. — Можешь научить меня вот этому?       — Этому? — Цзы подбрасывает медиатор большим пальцем и ловит его тыльной стороной среднего и указательного. Улыбается гордо и чуть не слетает со своего насеста.       Пару оставшихся минут перед сменой мы занимаемся какой-то хуйней, перекатывая в пальцах сигареты, монетки и другую мелочь из карманов. Толком ничего не получается, но сяо Цзы успокаивает, что надо только потренироваться и я буду крут. Я с легким сожалением прячу мелочевку в карман, мы вместе идём в белый, слишком ярко освещенный зал, разбирать фрукты и овощи.       Синяк под глазом у Цзыцзы почти зажил, теперь он даже выглядит, как нормальный член общества. На узких плечах рубашка «Кэйрстора», на голове наушники, волосы как пачка лапши быстрого приготовления — такие же кудрявые и желтые, а на губе поблескивает сережка. Ну, почти нормальный.       Я касаюсь мочки уха, забывая про перчатку, и, ругнувшись, стряхиваю с плеча спланировавшую с неё луковую шелуху, стараясь не перепачкаться сильнее. Неаккуратные, рваные проколы, больше напоминающие шрамы, давно зажили, но привычка трогать их, дотрагиваясь до неровной кожи — осталась.       Из-за этого мы, собственно, с Цзыцзы и познакомились.       Я никому не говорил, как на самом деле возникли эти проколы. Знал только Цунь Тоу, который был там и за кого я вступился, и Шэ Ли, как виновник. А все остальные приписывали дырки в ушах моему образу, что, в принципе, не доставляло мне каких-то неудобств. В школе обо мне ходили разные слухи, и тот, в котором я сам себе проколол уши ржавым гвоздем, был не худшим из них. Возможно, даже лучшим. Приписывал несколько баллов моей крутости. Хотя кто так в здравом уме делать будет? Заражение крови для вас шутка какая-то?       «Мо Гуань Шань больной парень, я слышал, как он сам себе за школой уши проколол канцелярской кнопкой!»       Ну да, ну да…       «А я слышал, что он бомжа убил».       Откуда они узнали?       «Давайте не будем оставлять его одного в классе? Он может украсть вещи, слышали, его семья вся в долгах?»       Вот блять.       Ну, и ещё все эти истории про то, что я состою в банде, держу в страхе какой-то район, отбираю деньги у младшеклассников, пью, курю, матерюсь. Окей, что-то из этого даже было правдой, но все искажалось под таким углом, что будь то драка, потерянный кем-то кошелек или исписанные стены в коридоре, виновником мгновенно называли Мо Гуань Шаня. Разбирательств не устраивали — зачем?       Вызовы к директору перестали быть чем-то особенным.       «Ты же не хочешь стать, как твой отец?» — учителя постоянно повторяли это мне, отчитывая, спасибо, хоть одноклассникам не рассказали.       Учителей не интересовало, кем я был на самом деле и что думал, они уже все про меня поняли, навесили на шею ярлык и воспитывали меня согласно этому образу. Мо Гуань Шань — малолетний преступник из неблагополучной семьи. Все равно пойдет по наклонной, как ни увещевай, но для галочки мы должны попробовать и зачитать мораль с трибуны собственного морального превосходства.       Да-да, все именно так.       Приезжаю в школу и сижу на уроках с чувством «сегодня что-то случится». И это даже не про Тяня и предстоящий вечер. Нет. Что-то еще беспокойно копошится в моем мозгу, отзываясь мурашками по затылку.       На перемене, как обычно, сваливаю покурить. Сажусь на бордюр за подсобкой со спортинвентарем, где никогда учителя не проверяют, закуриваю и устало запрокидываю голову. Дергаюсь, слыша сзади знакомый голос.       — Наш-шёл, — шипящие в его речи тянулись колючей проволокой, продирая по нервам. Или мне только так казалось, зная, что он за человек? Как яркая окраска у жуков - «не приближайся, ядовито».       И, ну разумеется, он знает все укромные местечки в школе лучше меня.       Он мне их и показал.       — Шэ Ли? — выдыхаю я.       И чувствую, как в желудке, в котором было неприятно пусто, становится ещё и холодно.       — Узнал, — говорит он весело и садится рядом. Складывает ногу на ногу, выставляет руки назад и откидывает голову, щуря золотисто-желтые, совсем не веселые глаза. — Мы не виделись всего несколько дней, а ты теперь, оказывается, куришь за школой, дружишь с Хэ… Даже дерешься в подвалах за деньги.       — Блять. Откуда ты?…       Парень не торопится отвечать на мой вопрос, достает из кармана складной нож и начинает играть с ним. Щёлк-щёлк.       Я, сжимая кулаки, жду, пока ему надоест. Он скоро должен перейти к сути. Терпи, Шань.       — Ну как откуда, Шань. Мы же с тобой повязаны. Ты мой должник, а значит, я всё-о-о про тебя знаю, — тянет он издевательски, в голове отдается рефреном «Ты мой», манерные интонации задваиваются, напоминая о… По спине гадливо передергивает. Чувство, будто Шэ Ли подсмотрел в моей голове, о чем я думаю, чем занимаюсь… На кого дрочил в субботу.       — И что же я тебе должен? — безразлично — старательно — произношу я. Выдам эмоции — и он вцепится в меня акулой, почуявшей кровь. Но именно на эмоции он так старательно меня выводит. Терпи, Шань.       Шэ Ли усмехается, и, легко подкинув нож в пальцах, ловит его и скользящим движением приставляет лезвие к моей шее. Я продолжаю курить, будто не замечая угрозы. Крупной такой, в фирменной майке и с обесцвеченными волосами.       — А во сколько ты оцениваешь свою жизнь?       Узкая стальная полоска давит на горло, а Шэ Ли рассматривает меня исподлобья, внимательно, с толикой нездорового веселья. Я долго не выдерживаю, как всегда. Кадык на моей шее дергается, когда я сглатываю, и только тогда он снова тянет уголок губ в змеиной ухмылке и отодвигается в сторону.       — Осторожней, Шань. А то кто-нибудь, кроме меня, узнает твои маленькие секретики.       Шэ Ли поднимается, встает мне за спину и наступает ногой на лопатки, продавливая на несколько сантиметров вперед. Как на физкультуре. Блядь.       Сначала не успеваю даже дернуться, думая, он меня шантажирует или?.. А затем поздно. Я буквально согнут пополам, беззащитен перед этим человеком. Унижен.       Ничего нового.       — Запомни, где твоё мес-с-сто, — бросает он напоследок и уходит.       Это невозможно забыть.       Я выпрямляюсь и думаю о том, что на спортивке наверняка остался грязный след. Тихо тушу сигарету и возвращаюсь в класс.       — Братан, у тебя грязь сзади, — сообщает Цунь Тоу осторожно.       — Ага, — отвечаю я.       И думаю: «Блять, ебучее ага». Кладу голову на скрещенные руки на парте, а потом напрягаюсь, чувствуя легкие прикосновения к незащищенной спине.       — Это Шэ Ли сделал?       — Оставь, — спокойно говорю я.       — Да там пыль просто… Погоди, кажется, у меня были влажные салфетки, — Цунь Тоу отворачивается к своей сумке, а я поднимаюсь с места.       — Не трогай, — голос у меня тихий и мертвый. — Это его метка, он заметит, если я сотру.       Цунь Тоу оборачивается на меня, переставая перерывать рюзак, в его взгляде — вина и сожаление.       Блять… Ты тут ни в чём не виноват.       — Всё нормально, все и так думают, что я вещи не стираю в целях экономии. Забей.       Перед большим перерывом я открываю чат с Хэ и пишу ему скупое сообщение — говорю не искать меня, и что на обед я не пойду.       Но что бы вы думали — рожа Тяня оказывается перед моим классом, стоит только прозвенеть звонку с урока. Стоит себе весь такой спокойный, ждёт. Голову опустил, так что волосы до кончика носа его лицо занавешивают. На плече спортивная сумка, в руках какой-то листочек из тетрадки. Девочки из нашего класса хихикают, проходя мимо. Он лишь слегка приподнимает подбородок, чтобы улыбнуться в ответ.       — Там этот стоит, — сейчас Цунь Тоу в режиме «защиты». Пытается сделать что может для меня из идиотского чувства вины. Может он мало, что заставляет его только сильнее стараться. — Он тебя напрягает?       — Нет, — я надеюсь, я его убедил. Не хочу, чтобы Хэ Тянь докопался до парня. — Иди, я сейчас к нему выйду.       Он кивает бритой головой и уходит по коридору в сторону столовой, пару раз бросая на меня взволнованный взгляд. Хорошо, что Цунь Тоу всегда слушается меня в такие моменты — иначе бы ему доставалось намного сильнее.       Я выхожу из класса, когда там уже практически никого нет. Думаю, что сейчас мне прилетит за невыполненный приказ. Но плевать уже, честно. Встаю перед Хэ, развожу в стороны руки — ну?! Он лениво поднимает лицо, на котором сразу же возникает — будто никогда и не отлеплялась — блядская улыбочка.       Ну конечно, сначала поглумиться. Как я мог забыть.       — Я тут кое-что нарисовал, — говорит он, разворачивая бумажку у меня перед глазами. — Хотел показать тебе, до того, как ты сбежишь по своим совершенно секретным делам.       На листе изображён непропорциональный, уродливый человечек с рыжим ёжиком волос, голый, сидящий на ступенечке и трущий спину мочалкой. Подпись «Малыш Мо <3» нагло красуется возле хозяйства карикатурного уродца.       — Ты!.. — вскипаю я, пытаясь вырвать из его рук издевательскую бумажку, но Тянь тут же, готовый к такой реакции, заламывает мне руку за спину и спасает художество.       — Понравилось? Я повешу его дома, — сообщает он, слегка отталкивая меня в сторону. Наслаждается моей реакцией. Всё, сука, рассчитал.       — Тупой придурок, — я сдаюсь. Провокация-то детская, да и… Кажется, он не настроен на драку, он просто выводит меня на эмоции. Сжимаю зубы покрепче. И в чем между ними разница?       — Кстати, у тебя спина грязная, — Тянь, не дождавшись от меня продолжения, бережно убирает рисунок в учебник, чтобы не помять. Аккуратно прячет книгу в сумку на плече. Даже не смотрит на меня, зная, что исподтишка не кинусь — но как же хочется!       — Я, блять, знаю.       Хэ Тянь, все еще пряча глаза, делает шаг ко мне. Я напрягаюсь в ожидании атаки, но он только берет меня за запястье и разворачивает боком к себе. Охреневая, не сопротивляюсь, только и выдавливаю из себя:       — Какого?…       Тянь тянет за воротник, стягивая с меня спортивку. Что?!       — Что ты делаешь?!       — Ты же не собирался в этом ходить весь день? — в его глазах — серебряная злоба и суженные зрачки. Я понимаю аж целое нихуя. Хэ бросает мою кофту себе на сумку, резко, рваными движениями дергает молнию на своей спортивке, стягивает с плеч и протягивает мне. — Вот. Походи пока в моей.       — Не буду я…       Тянь выкручивает мою ладонь на себя и вкладывает туда свою кофту. Пытается донести что-то взглядом, там бушует буря и написано что-то важное, причина всего этого цирка — но я, блять, не умею читать.       — Возьми.       Он даже не повышает голос, только буравит меня тяжелым взглядом из-под ресниц. И я протягиваю руку за сраной кофтой, слегка мазанув пальцами по чужой коже.       И все заканчивается. Взгляд Хэ проясняется как по щелчку, все напряжение мгновенно пропадает. Он закидывает руку мне на плечо, ведя по коридору и в своей привычной полушутливой манере спрашивает:       — Так куда собрался, братец Мо? — эти его мгновенные переключения между жаждой убийства и клоуном на полставки… обескураживают. Он нормальный вообще?        Но разница между ними всё же есть. Я не могу понять, в чём именно.       — Не твоё дело, — отвечаю я, стараясь отодвинуться как можно дальше от объятий. Они не всерьез, да, но его тяжесть, запах, тепло, вес на мне — предельно реальны. Переместись рука Хэ чуть правее, он бы почувствовал, с какой скоростью колотится у меня сердце. — Зачем ты пришёл?       — Соскучился, — пожимает плечами Тянь.       — Но мы же увидимся после уроков.       — Ага, — небрежно бросает Хэ, а осекаюсь я. Чертово слово. Чертовы ассоциации. — Вот только, по-моему, ты собирался пропустить обед. Нужно хорошо кушать, братец Мо. Я не хочу, чтобы ты свалился в голодный обморок прямо у меня на кухне.       — Ты идиот? От одного пропущенного обеда не падают в обморок.       — А если бы не я, сколько бы обедов ты пропустил, а, Мо Гуань Шань? — его тон по-прежнему небрежен и легок, но рукой он подгребает меня ближе к себе, сжимая пальцы на моем плече, будто упрекая.       — Вот чё ты доебался? Какая тебе разница, ем я или нет? — я пытаюсь выбраться, барахтаюсь, но безуспешно. И как только сдаюсь, крепкая хватка — будто в награду за послушание — ослабляется, рука теплой тяжестью просто лежит на плече. Он будто не заметил моего сопротивления!       — Когда ты поешь, у тебя и настроение поднимется. Не будешь царапаться, как уличный кот. К тому же, это из-за меня ты как-то пропустил обед… — говорит Тянь и дает мне время подумать. — Поэтому я возвращаю долг.       — Это когда это такое было?       — Кажется, это был понедельник, — картинно, будто вспоминая что-то очень приятное, закатывает глаза Тянь.       — О чём ты говоришь?       — Я два дня ничего не ел, потому что у меня была температура, и я лежал дома один все выходные, — всё ещё звучит, как одно большое наебалово.       — И при чем тут я? — есть у меня одно идиотское подозрение…       — А потом, на уроке физкультуры, я чуть не свалился в обморок. Я прилег на скамейку запасных, планируя хотя бы отлежаться и затем дойти до магазина, но знаешь, что обнаружил рядом, когда очнулся?       — Удиви меня.       Пальцы Тяня касаются моей шеи. Он рукой поворачивает мою голову на себя и хватает за подбородок другой, не давая отвернуться.       — Думаешь, я спал и не слышал твои милые уговоры поесть, Рыж? — Тянь меняет голос на шепот и произносит: — «Мажор тупой, даже пожрать себе не может приготовить! На, здесь только рис, но разносолов не держим. Херня, конечно, но пожри, короче, собака сутулая».       Его дыхание почти касается моих губ. Я чувствую, какое оно теплое и мятное. Как мой любимый чай.       — Бля, — я упорно не смотрю в его глаза.       — Потом я задал вопрос в столовой, умеешь ли ты готовить, и понял, что тот наивкуснейший обед, наверняка, приготовил ты. Это ведь так, малыш Мо?       Его губы слишком близко, я боюсь, что если подниму глаза, то мой взгляд соскользнёт вниз и…       — Да, — отвечаю я, отталкивая руку Хэ. — И за дешёвый рис мы уже в расчёте.       Я напряженно вытягиваюсь, напружиниваюсь, пытаясь решить, что же делать — драться или бежать, но Тяню всё равно.       — Это я буду решать, в расчёте мы или нет.       Меня глушит знакомыми интонациями, словами, меня пробирает, но всё же — я наконец понимаю, в чем разница между ними.       Когда те же слова говорит Шэ Ли, я угрозу чувствую. А от Тяня — вопреки логике, нет.       Очнись, Шань, розовые очки обычно бьются стеклами внутрь.       Тянь снова кладет руку мне на плечо и тащит в сторону выхода со школы. Я задумчиво перебираю ногами следом, забывая поначалу даже возмутиться.       — Куда мы идём?       — Обедать, — не сбавляя шага, отвечает Хэ.       — А какого хрена мы пошли не в столовую?       — Потому что мне надоела столовская еда. Хочу угостить тебя чем-нибудь вкусным. Что ты любишь? Лапша, маньтоу, сэндвичи? — чего?!       — У меня нет денег, — торможу я пятками, но меня тащат вперед. С широкой издевательской улыбочкой.       — Я же сказал, я угощаю тебя за тот раз. Ты ничего мне не должен.       — Да какого хрена, Тянь? Тот рис столько не стоил! — он пытается повесить на меня еще больший долг?       — Ещё как стоил. Ты же тогда не поел из-за меня, да? Это была твоя единственная еда на день, и ты отдал её мне, — Тянь говорит серьезно, переставая меня тянуть. И я больше не сопротивляюсь, сам иду следом, задумавшись.       Я даже не думал, что он обратит внимание. Мне хотелось помочь, потому что этот ублюдок выглядел мертвее обычного, и мне стало его… жалко? Тогда казалось, что всё пройдет идеально, он проснется, решит, что обед ему какая-то девчонка из фан-клуба оставила и забудет об этом, но…       Хэ шёл рядом со мной, заставляя меня выбрать, куда мы пойдем обедать. Ведь это мне «возмещают убытки». Хотя я могу понять желание мажорчика не оставаться в долгу.       — Не хочу жрать в помещении, — я определяюсь быстро. — Вон там подальше есть фургончик с сэндвичами, иногда я там перекусываю, — дёшево и сердито. И недалеко, что еще важнее — долго мне его компанию не выдержать.       — Хорошо, — улыбается по-прежнему Тянь.       Когда мы подходим к окошку, я делаю заказ, а Хэ его оплачивает. Ощущения какие-то странные, как будто мы на свидании, но я отпинываю эти чувства в сторону. Долг тебе возвращают, ничего стыдного в этом нет. И хорошего — тоже.       Мы садимся на скамейку напротив фургончика, и Тянь какое-то время просто смотрит, как я ем.       — Чего? — кривлюсь я, продолжая жевать. Некультурно, но я голодный. — Ты есть не будешь?       — Буду.       — Тогда чего не начинаешь? — это правда странно, когда так пялятся. Сглатываю. Неуютно.       — Смотрю, как у тебя мило надуваются щеки, когда ты жуешь, — опять он, да? Долбанутое у него чувство юмора.       — Блять, отвали, и не смотри на меня, — Тянь смеется, а я отворачиваюсь от него на скамейке. Так намного комфортнее.       Какое-то время мы едим в тишине. Погода стоит хорошая. Утренние резкие порывы ветра сменились на ласковый теплый ветерок. На детской площадке позади нас резвятся малыши, по пешеходным переходам снуют офисные работники, высыпавшие из бизнес-центров на улицу в обеденный перерыв.       Я сижу, упершись локтями в свои колени, и рассматриваю на асфальте линейку муравьев. Они бегут куда-то в сторону детской площадки, а затем теряются в высокой траве. Рука сама собой отламывает от сэндвича кусочек хлеба и кладет перед одним из муравьёв. Он недовольно дергает усиками, недоумённо бросается сначала в одну, потом в другую сторону, но, в конце концов, находит способ вернуться на прежнюю тропинку. Остальные следуют его примеру, обойдя кусочек хлеба и вернувшись в свою колею, но через какое-то время из травы появляется отряд блестящих черных муравьёв, с уверенностью бегущих в сторону хлеба. Как слаженная команда, они окружают хлебушек, просовывают свои маленькие блестящие головы под него, а затем взваливают на спины. Если не знать, что под кусочком сэндвича сейчас муравьи, можно было подумать, что он убегает от меня сам.       — Слушай, Шань, — внезапно произносит Тянь, отвлекая меня от зрелища. — Какого хрена Шэ Ли от тебя надо?       Я слышу имя, и настроение сразу портится. Хлеб скрывается в траве на муравьиных ножках, а я поворачиваюсь к Хэ Тяню.       — Откуда ты знаешь?       Он сидит прямо, отвлеченно рассматривая здание за фургончиком с сэндвичами, прикрывая глаза козырьком руки от солнца. Но отвечая, переводит взгляд на меня и неприятно усмехается.       — Я был неподалеку, когда кое-что произошло между вами в курилке. Я бы тебя сейчас не спрашивал, если бы догнал тогда Змея и обсудил вопрос с ним лично.       Он проводит пятерней по волосам, пропуская пряди между пальцев и опуская пальцы на шею, а в глазах у него какая-то херня по типу той, с которой мать смотрела на мой лейкопластырь на лице.       Я не хочу ему верить. Я не хочу его пускать. В моей голове может быть только один хозяин.       И в моей жизни — тоже, но вот ею распоряжаюсь не я.       — Не лезь в это, — я не кричу, не срываюсь, я просто, блять, прошу. — И вообще, забудь о том, что видел.       — Почему? — тон требовательный, но не сработает, Тянь. Тебе лучше в это не лезть. И ко мне тоже не лезть.       — Это мои проблемы, — я отворачиваюсь, не выдерживая его взгляда.       Проходит какое-то время, прежде чем Хэ почти спокойно спрашивает:       — Ты наелся?       — Угу.       — Прогуляем школу и пообжимаемся? — Тянь снова включает клоунскую улыбку и веселый тон, обвешивает меня руками. Будто выключатель щелкнул.       — Чё? Нет! — я соскакиваю с места, выворачиваясь из захвата. — Пошли в школу!       Я сурово топаю в сторону ворот, и Тянь, нагнав меня, невозмутимо кладет руку мне на плечо. Опять.       После уроков мы договорились встретиться перед школьными воротами. Цзянь И в радостном возбуждении то и дело подпрыгивает на месте. Чжань, нерушимый, как скала, тихо стоит рядом. Тянь прислонился к ограде, растягивая губы в легкой улыбке и помахивая на прощанье проходящим мимо девчонкам. Я мнусь за поворотом дорожки, решая, не свинтить ли, пока не поздно. Но совесть побеждает, и я иду к ним.       — Вау, впервые побываем в гостях у нашего мажора и отведаем еду Рыжика! — Цзянь оборачивается ко мне первым, сияя, и излучает энтузиазм за нас всех, вместе взятых.       — Сначала в магазин надо зайти, — говорю кисло, ведя велик под руль.       Тянь пристраивает свою сумку на заднем сидении моего велосипеда и разминает картинно плечи. Позёр. Я решаю промолчать.       — Да, нам к метро тогда, — говорит он.       Я прикидываю в голове, сколько времени может потребоваться вечером, чтобы доехать до магазинчика тётушки.       — Тут недалеко, но не пешком же нам идти, — заканчивает Тянь. Ну конечно, разумеется.       Не было там насмешки, Шань. Это просто фраза. Никто на твою бедность не намекал.       Мы спускаемся в подземку, и я неловко мнусь перед турникетом с великом, потому что мне неудобно тащиться к кассе за билетами — проездного у меня, естественно, нет. Придется покупать одноразовые, более дорогие, черт, сколько у меня вообще налички, и стоять в очереди, а велосипед куда?.. И тут Тянь решает проблему — прикладывает свою карточку, оплачивая проезд и за меня.       — Вычту это из твоего гонорара за готовку, — бросает небрежно, и улыбается, как удавшейся шалости, когда я стреляю в него злобным взглядом.       — И ты все время на велике гоняешь? — Цзянь И наблюдает, как я затаскиваю большую металлическую хреновину мимо толпящихся у выхода пассажиров, и пытается неловко помочь. Я отмахиваюсь и быстро завожу велосипед в угол вагона, чтобы никому не мешать. — Типа, каждый день? Не надоедает?       Хочется грустно усмехнуться, но вместо этого я отговариваюсь:       — А я за экологию.       Цзянь, наивная душа, одобрительно кивает головой.       — Вау, Рыжик. Мы много о тебе не знали.       Ловлю взгляд мужика средних лет в сером потрепанном костюме, тот недовольно отодвигается подальше от грязных колес, осуждающе пялясь на меня. Я забиваюсь подальше в угол, за велосипед, но это не сильно спасает. Мужик фыркает и отворачивается, а я вспоминаю, что Цзянь спизданул. Но и поправлять его не хочется.       Я закатываю глаза, а потом прислоняюсь к стенке, и…       — Шань, нам пора выходить, — голос Хэ опаляет ухо.       Глаза у меня распахиваются мгновенно, и я рефлекторно отшатываюсь, прикрывая ухо рукой.       — Я что, уснул? — пару раз моргаю, пытаясь понять, где мы.       — Да, отключился на пару минут. Идём.       Ехать нам было все пятнадцать.       Район, в котором жил Хэ, был полон высоток бизнес-центров, люксовых отелей и ресторанов. Никаких панельных домов для простых смертных, только яркие вывески магазинов и толпы народу. Цзянь, Чжэнси и я крутили головами во все стороны, как на экскурсии.       — Серьёзно, Тянь, ты здесь живешь? Ты? Здесь?!       — Заткнись, — беззлобно бросает он, давая щелбан блондинчику по макушке. А потом, уже обращаясь ко мне: — Вон там можно купить продукты.       Я киваю и иду пристегивать велик перед супермаркетом. Пока я с ним вожусь, парни скрываются за стеклянными дверьми магазина, оставляя меня тащить забытую (наверняка специально) сумку Хэ и свой рюкзак.       — Шань! Мы здесь, — машет мне Цзянь И, пока Чжэнси со знанием дела выбирает лук-порей.       Я сбрасываю сумки в тележку, бросив недовольный взгляд на Хэ — тот отходит от меня, делая вид, что рассматривает стеллаж с памперсами — и берусь за дело. В тележку летит все мало-мальски нужное, ведь судя по тому, что рассказывал Хэ, у него в доме и кухни-то могло не оказаться. Чжэнси плетется за мной, спрашивая, почему я выбрал тот или иной овощ, а я объясняю ему, как отличить качественный продукт от не очень-то, и все это под пристальным взглядом Хэ, который тоже старается далеко не отходить. Только Цзянь И шатается по магазину хаотично, периодически натыкаясь на нас, чтобы свалить в тележку всё, что насобирал.       Я выбираю момент, когда Чженси тоже отвлекся, и подхожу к Хэ, кивая на гору чипсов, жевательных конфет и газировки.       — Ты уверен, что хочешь всё это оплатить? Я могу выложить, пока Цзянь не видит.       Тянь наклоняется ко мне, прислоняет руку, будто это неебический такой секрет, и театральным шепотом, опаляя мое ухо, разрешает:       — Оставь, тебе ведь тоже хочется?       — Ухг! — нечленораздельно выплевываю я, шарахаюсь от угрозы и боком толкаю тяжелую тележку. И тут же бросаюсь следом, так как она едва не сбивает ни в чем не повинную женщину, выбирающую консервы.       — Молодой человек! Не хулиганьте! — отчитывает меня она.       — Да, извините, — сгибаюсь в поклоне, и слышу, как издевательски хохочет Тянь где-то позади. Мудак.       Закончив с покупками, Сиси и я доносим сумки до моего велосипеда и развешиваем их на ручки.       — Куда дальше? — позвольте представить: Цзянь И, халявщик №1.       «Туда» — указывает халявщик №2 (спонсор) пальцем в сторону огромной зеркальной высотки. Стекло вымыто идеально, на полу ярко-красный чистый ковер, везде люди в униформе, будто это гостиница, а не жилое здание.       Мне с моим велосипедом помогает здоровый, улыбчивый мужик в ливрее (да, здесь есть швейцар!), пообещав придержать его до моего возвращения. Мы проходим в холл с высокими потолками, сверкающими большими люстрами и мягкими даже на вид диванами. По правую сторону от нас — стойка консьержа, где две красивые девушки в одинаковых красно-коричневых форменных жилетках склоняют головы в приветственном жесте.       — Вау! Ва-а-ау! — аж задыхается от восторга Цзянь И.       Потом мы поднимаемся на лифте на какой-то неебически высокий этаж и заходим в квартиру Хэ.       — Это что, все твое?! — ошарашенно-завистливо выдает Цзянь, едва успевая вылететь из кроссовок и уносясь вглубь лофта. Мы с Чженси тоже рассматриваем все вокруг, но сдержаннее, на что Тянь слегка снисходительно ухмыляется.       Здесь всего одна комната, но просто огромная, она буквально размером с всю нашу квартиру с мамой. Присмотревшись, я осознаю, что квартира двухэтажная, и по левую сторону от окна с панорамным видом стояла лестница, уводящая наверх. Бросаю взгляд на небрежно заправленную постель у окна, на диван, на телевизор, и понимаю, что больше и не на что.       — И ты тут живешь один?! — продолжает недоумевать (негодовать?) Цзянь.       — Я ведь уже говорил. Да, — скупо отвечает Тянь.       Я тоже немного ошарашен, не только размерами квартиры и её очевидной дороговизной, но и её пустотой. В доме не было ничего, что могло бы определить квартиру, как место проживания подростка. Ни тебе постеров, ни каких-то личных вещей, кроме баскетбольного мяча на полу перед кроватью и пары учебников на кофейном столике. По углам тут и там высятся нераспакованные коробки с вещами, я оглядываю их, а Хэ все это время смотрит на меня. Он будто ожидает какой-то реакции, но я не знаю, что на это сказать. Все слова кажутся какими-то глупыми, восторги после Цзяня — ещё глупее, а вопросы о семье — слишком личными, и я молча смотрю на Тяня пару секунд, а затем уточняю, потрясая пакетами с едой:       — Где кухня?       — Приберись там для начала, будь добр. Иначе как ты будешь нам готовить? — спрашивает Тянь, улыбаясь в своей мудацкой манере.       Я чуть приподнимаю верхнюю губу, оголяя зубы, и говорю с издёвкой:       — Да, господин Хэ.       Но реакция Тяня на это неоднозначная. В глазах одновременно пробегает изумление и… Нет-нет-нет. Мне показалось. Я просто сам себя накручиваю. Не было там никакого «скажи так ещё раз, и я повалю тебя на лопатки прямо здесь у всех на глазах».       Я просто хотел это там увидеть.       Ухожу в том направлении, в котором мне указывают, и обнаруживаю просторную кухню, всю заставленную упаковками из-под лапши быстрого приготовления, с горами салфеток и стопками порционных соусов на длинной столешнице.       — Грёбаный Хэ Тянь, — выдыхаю я обреченно.       Но если бы он мне не платил, хрен бы я тут пальцем пошевелил. Пока я выкладываю продукты из пакетов, в комнате напротив слышится возня Цзяня и Чженси, которые спорят, в какую игру будут играть в первую очередь. Я обреченно вздыхаю и начинаю сгребать мусор, потом протираю рабочие поверхности тряпкой, и пока я оттираю засохшие пятна, в кухню входит Тянь. В правой руке у него тлеет сигарета, в другой пачка и зажигалка, на которые сразу же опускается мой взгляд.       — Подай пепельницу, она вон там, — просит Хэ, усаживаясь на высокий стул с другой стороны стола.       Я передаю ему тяжелую, разумеется, из цельного куска хрусталя, пафосную, но немытую пепельницу. И смотрю с молчаливой просьбой.       — Садись, — парень указывает на стул напротив и толкает в мою сторону пачку сигарет. Когда я уже подношу к губам фильтр, Тянь добавляет: — Одна штука сто юаней.       И видит, как плечи у меня опускаются, а взгляд тускнеет. Конечно, стоило ждать от него какого-то подъёба. Я кидаю сигарету на стол и иду гневно полоскать овощи в воде.       — Шань, Ша-а-ань! Я пошутил, садись, покури спокойно. Ты всё-таки нам ужин готовишь.       Бросаю на Тяня взгляд, полный оскорбленной гордости, но вытираю мокрые руки о полотенце, которое уже привычно лежало у меня на плече и возвращаюсь на свой стул. Курить хочется до темноты в глазах.       — Чей это дом? — будто невзначай спрашиваю, когда затягиваюсь сигаретой.       Тянь обводит взглядом мои пальцы, потом губы и только затем произносит, глядя в глаза:       — Моего дяди.       — Понятно, — киваю делано небрежно, достаю из кармана телефон, чтобы отвлечься от стучащего в висках сердца, и проверяю время.       До работы еще несколько часов, время на перекур есть.       — И что, ты все это время только магазинной едой и питался?       — Как ты мог заметить, — жмет он плечами. Залипаю на это движение, но быстро отвожу взгляд, продолжая расспросы. Кажется, Хэ Тянь не против.       — То есть серьезно, никто не учил тебя готовить?       Тянь отводит взгляд, выдыхая дым в сторону.       — В этом не было необходимости, — говорит он безразлично. — А кто тебя научил готовить?       — Мой па… — я осекаюсь. — У нашей семьи был ресторанчик.       — И что же случилось?       — Случилась жизнь, — говорю я, кладя телефон на стол, как бы обозначая, что эта тема закрыта.       Тянь тоже кладет телефон на стол, и на вспыхнувшем экране блокировки я замечаю свою фотку. Ту самую, с пусканием слюней на домашку по химии. Он специально это сделал. Показал, смотрит теперь, убедился, что я увидел, и теперь ждёт, как же я отреагирую.       Я решаю проигнорировать.       — У тебя плита вообще работает, ты проверял?       — Не-а. Будет обидно, если она сломана. Но будет повод, чтобы ты ещё раз пришёл.       Бабочки щекочут мне легкие, и я напрягаю мышцы живота, как когда хочу удержать звук урчания голодного желудка. Это не помогает.       — Ну уж нет, — слезаю со стула, решительно подхожу к печке. Выкручиваю рычажок газа в сторону и жму кнопку автоподжига. Сильное пламя мгновенно вырывается из конфорки, почти подпаливая мне ресницы.       — Все прекрасно работает! — отшатываясь, нервно бросаю я, а затем выкручиваю газ на минимум.       Докуриваю сигарету, разогревая масло на сковородке. Возвращаюсь к Тяню на секунду, только чтобы потушить бычок в хрустальной дорогущей вазе, которую он назвал пепельницей, и берусь за готовку. Мясо кладу в разогретое масло, очищаю овощи от кожицы, споро нарезаю на мелкие кусочки. Хочется поставить музыку, как я это делаю обычно дома, но под внимательным взглядом Хэ это желание пропадает.       Руки заняты привычным делом, я сосредотачиваюсь на готовке, и в какой-то момент так увлекаюсь, что начинаю напевать себе под нос.       — Что это? — раздается сзади голос Тяня. Он был тут все это время?..       — Бля, я забыл про тебя, — хватаюсь за сердце, которое стучит совсем не от страха. — Это песня, которую мне… которую я недавно услышал.       — Мне нравится, — улыбается Тянь, непривычно мягко, самыми уголками губ. — Спой ещё.       На секунду-другую я зависаю, а потом в комнату врывается шумный и мельтешащий Цзянь И.       — Охренеть у тебя дом, конечно! — оживленно махая руками, восторженно говорит он Тяню, а потом уже мне: — Рыжик, скоро еда будет готова? Я уже не могу! Такие запахи!.. — и тянется, блять, к горячей кастрюле голыми руками!       Замахиваюсь на шумного парня луком-пореем, и он отпрыгивает от меня на два шага.       — Вы тут, блин, сидите, в игрушки играете и ещё поторапливаете меня?! — ругаюсь я на балбеса, но на самом деле благодарен Цзянь И за то, что вовремя зашёл.       — Можно тогда хотя бы чипсы? Куда ты их положил?       У него рожица выпрашивающего лакомство щенка, но я только замахиваюсь своим смертельным оружием ещё раз:       — Нет! Нельзя перебивать аппетит перед едой!       — Хорошо, мама Шань, — скулит Цзянь, и, наконец, получает от меня луком по башке.       — Какая я тебе мама?! Выметайся отсюда, пока реально не огреб! — ну я не могу с него, он реально подбешивает. Но всерьез злиться на него не выходит.       Активный, шумный, непуганый и немного нелепый. И правда как щенок.       Замахиваюсь еще раз, демонстративно.       — Жестоки-и-ий! — хнычет Цзянь, тактически отступая из кухни, а потом его голос слышится из соседней комнаты: — Сиси, меня там обижают и не кормят!       — А я не знал, что ты такой, — говорит Тянь. Не могу определить, с каким выражением, а смотреть — не хочу.       — Какой? — раздраженно оборачиваюсь обратно к плите. — В моих руках всё ещё лук-порей, будь осторожней со словами.       Хэ поднимается с места, подходит ко мне. Чувствую его спиной, но мне надо срочно посмотреть, как булькает в кастрюльке.       — Тако-о-ой! — и смыкает свои руки у меня на пояснице.       Пара секунд мне требуется, чтобы очнуться от атомных взрывов в груди, которые почему-то называются «бабочками», чтобы понять, что Тянь меня обнимает. Я судорожно вцепляюсь в стебель лука и замираю. И время как-то замедляется. Грудь Тяня широкая и теплая, и она вздымается при дыхании. А плечи такие крепкие. И он такой высокий, живой, настоящий, осязаемый. От него пахнет сигаретами, мятой и цитрусом. И, кажется, он будет не против, если я в ответ к нему…       Останавливаюсь резко. В голове слышится визг тормозов. Не машины даже, тяжелого поезда.       — Какого хрена, отпусти меня, — сдавленно хриплю я и надеюсь, что Тянь этого не заметит.       Стучу луком, куда попадаю (по широким плечам, обтянутым простой на вид черной майкой, но выглядит это…) Он со смехом отстраняется.       — Братец Мо, переезжай ко мне?       Лицо у меня, наверное, красное как помидор.       — Иди нафиг! Фигню какую-то порешь, вот честно. Сядь и сиди, где сидел. Или вообще скройся!       Тянь все еще хохочет, когда отходит от меня и занимает свое место перед пепельницей, вот только взгляд он свой теперь от меня вообще не отводит. Готовить в таких условиях предельно сложно, но я методично, игнорируя все раздражители (теплые, высокие, ну бля, Шань…) нарезаю лук тонкими пластинками и отправляю на сковородку.       — Почему ты все время проверяешь телефон? — интересуется нейтрально Тянь, когда я в очередной раз подхожу и тыкаю пальцем в экран своего мобильного. — Это же не для готовки?       — Я проверяю, сколько времени у меня до подработки осталось. Мне ещё надо будет как-то на велике отсюда туда добраться, — признаюсь я.       — Но я же тебе заплачу. Может, тебе не ехать на велике, а заказать тачку и остаться на ужин? — Тянь говорит это, наверное, из лучших побуждений, но я чувствую в его словах столько мажорского склада мышления, что начинаю злиться всерьёз.       В памяти всплывают неоплаченные счета, мамины колготки с дырками, пустой холодильник, и я, блять, просто не могу. Кто-то кладет в тележку чипсы и жевательные конфеты, а кто-то, то есть я, покупает рис по акции и бобы в консервах вместо мяса. Мне нужны были эти деньги, во всем их ебучем объёме. Я уже жалею, что сегодня поехал с парнями на метро и потратил «часть гонорара» на тупой проезд.       — Шань? — его голос вырывает меня из водоворота мрачных мыслей.       — Нет, — сжимая кулаки, спокойно говорю я.       — Нет? — Тянь не понимает. Никогда не поймет, наверное. Но это не его вина.       — Нет, не останусь. Я поеду на велике, а отсюда мне добираться часа полтора. Так что я закончу ужин и пойду.       И затем добавляю, совсем тихо, пытаясь… Пытаясь объяснить хоть немного.       — Мне нужны эти деньги.       — Это потому что у твоей семьи долги?       Я заглядываю Тяню в глаза, но там нет привычной издёвки или чего-то вроде. Он… Пытается?       Возможно, я к нему несправедлив. Тянь не «мажорчик», он тоже человек, он может быть нормальным, пусть и редко. Но мы будто из разных миров — даже если захочет, ему меня не понять. И не надо, собственно.       — Слушай, не лезь не в своё дело, — незлобиво бросаю я и отхожу проверить содержимое сковородки. Оно не изменилось с последней проверки пять минут назад.       Тянь берет из пачки вторую сигарету, а через какое-то время, заскучав, пытается снова поговорить «о погоде». Никто не виноват, что у него не получилось в прошлый раз.       — Откуда ты знаешь рецепт?       — В смысле? — сразу даже не врубаюсь я.       — Ты готовишь по памяти? Или это какое-то великое знание поваров, что делать?       — Это… — я переворачиваю лопаткой мясо и все же решаюсь сказать: — Семейный рецепт. Но в целом, если я что-то уже готовил, то запоминаю сразу. Только новые блюда проверяю и соблюдаю пошагово.       — Вот как, — Тянь, наученный горьким опытом, не решается расспрашивать дальше. Я ёжусь у теплой плиты, понимая, что сегодня мы, похоже, впервые нормально поговорили, и я выболтал как-то слишком много.       Я не жалею, но мне все ещё некомфортно.       — Цзянь И просит стакан воды, — парламентером заходит Сиси в кухню.       А я думаю, чувствует ли он это напряжение в воздухе, или это у меня одного в башке?       — Да, конечно, — иду я за стаканом. — А почему он сам не пришел?       — Он сказал, что тут его обижают, — сдает Чжань друга, ехидно улыбаясь.       — Тц. А нечего выпрашивать чипсы перед обедом, — бурчу я незло. Нахожу какой-то стакан в подвесном шкафу. Мою его от многовековой пыли и наливаю питьевую воду из-под крана с фильтром. — Вот.       Сиси берет из моих рук стакан и оглядывает так, будто видит меня впервые:       — Хм. Спасибо, Шань.       Он уходит, а я поворачиваюсь к Хэ. За разъяснениями, да.       — Чего он так?       — Наверное, удивился, увидев тебя таким хозяйственным, — задумчиво роняет тот.       Я закатываю глаза и продолжаю возиться с овощами.       — На самом деле, не все те слухи, что ходят про меня в школе — правда.       — Я начинаю это понимать, — говорит Тянь и с особой жестокостью тушит сигарету в пепельнице. — Но кто-то же эти слухи все равно распускает?       — Ты про Шэ Ли? — Тянь не отвечает. Тогда я подхожу к столу, закуриваю вторую сигарету, уже без спроса и кидаю зажигалку на барную стойку. — Шэ Ли много пиздит, но отбросом меня начали считать ещё до него. Характер у меня так себе.       — Ты не отброс, и не заслужил, чтобы кто-то вытирал о тебя ноги.       Я вспоминаю утреннюю сцену, которую по несчастливой случайности удалось застать Хэ, и решаю отшутиться.       — Плевать, что говорят крысы за спиной у кисы.       — Тебя Цзянь И укусил? — фыркает Тянь, нехотя позволяя мне съехать с темы.       Я фыркаю в ответ.       — Забудь, — и правда, на сегодня уже перебор.       Докурив сигарету, я быстро заканчиваю с овощами, добавляю в сковородку специи и остается только ждать. Поэтому мы с Тянем перемещаемся в комнату к Цзянь И и Чжаню.       — Тянь, можно мы останемся у тебя на ночь? — лениво тянет И, сладко потягиваясь на чужом диване.       — Не неси чепухи! — Сиси окорачивает энтузиазм Цзяня ребром ладони по макушке.       — Только если Рыжий с нами останется, — кивает невпечатленно Тянь.       Я бросаю на него хмурый взгляд.       —Нет, я скоро пойду.       — Рыжу-у-уля, ну ты чего? — недовольно тянет Цзянь И, потирая макушку и бросая обиженный взгляд почему-то не на Чжаня, а на Хэ.       — Мне нужно на подработку, — выдыхаю я устало, присаживаясь на диван.       — Тогда нам нужно кое-что успеть сделать, — решает за всех Сиси и достает из сумки тетради. — Математика, — поясняет он, и я буквально вижу, как вокруг него появляется сияние. Сияние ботанства.       — Агх! — синхронно стонем мы с Цзянем, но Чжэнси уже вырывает из блокнота черновики и протягивает их нам.       Я был не прав, он совсем не хороший человек. Он зануда.       — Шань, там немного заданий совсем, — Сиси пытается меня утешить или что?       — Я знаю, — удрученно соглашаюсь я. Ладно, твоя взяла.       Цзянь И, уже привыкший к диктатуре, молча, но с тяжелым вздохом открывает тетрадки рядом. Кошусь на него, полный солидарности к жертвам образовательной системы Китая, но тот полностью сосредоточен на том, чтобы зажать карандаш между носом и губой вместо решения задачек. Чженси, заметив непорядок, отбирает карандаш и дает легкий подзатыльник. Цзянь корчит ему рожу и все же утыкается в листочек.       Фыркаю. Он все же придурок, но забавный.       Несколько минут мы сосредоточенно молчим, корпя над уравнениями, а Тянь стоит неподалеку, залипая в телефоне. Это начинает меня раздражать.       — Ты не будешь решать свою часть? — поднимаю на него голову я.       Тыльная сторона телефона на секунду задерживается напротив моего лица, а потом Тянь прячет мобильник в карман.       — Я её уже решил. Как раз отправил решение в чат.       Закатываю глаза и возвращаюсь к своим примерам. Почерк у меня так себе, но ради ребят я решаю постараться. Я изламываю брови, пока пытаюсь оформить все красиво. Но листок вдруг вылетает у меня из-под рук.       — Что-то не понятно, братец Мо? — спрашивает Тянь, рассматривая мой черновик. Или мои каракули. Я пытаюсь отобрать листочек, яростно пыхтя, но чертова дылда просто поднимает его на вытянутых руках над моей головой. И, вчитываясь, пока я оббегаю стол, удивленно поднимает брови. — Оу.       — Что? — уточняет заинтересованно Цзянь И. Мне чудится у него попкорн вместо тетрадки.       Тянь кладет мой листок перед Сиси и, будто хвастаясь, говорит:       — Рыжий уже все решил.       Чжэнси быстро пробегается глазами по ответам и тоже удивленно вскидывает брови.       — Ответы верные.       — Что-о-о? — Цзянь И перекатывается чуть ли не на колени Чжаню. — Дайте мне посмотреть!       — Ага, — самодовольно кивает Тянь.       Парни поднимают на меня головы и снова смотрят так, будто видят впервые.       — Что? У меня же была первая часть, она самая легкая, так? — я, сам не понимая, почему, занимаю оборону.       — Да, вот только это полугодовая контрольная. Там есть примеры, которые мы ещё не изучали, — рассудительно говорит Чжэнси. Цзянь удивленно изламывает брови рядом.       Я просматриваю задания еще раз, недоумевая, а потом пожимаю плечами.       — Ну, значит не такая уж и сложная в этот раз.       — Шань, если ты с такой легкостью решаешь примеры, почему ты третий с конца по успеваемости?       Сиси смотрит в упор, и взгляд у него такой открытый и внимательный, что даже при большом желании соврать не получится.       — Возможно, я специально заваливал некоторые тесты, — я сажусь обратно на своё место, рассматриваю столешницу. Чувствую себя, как на допросе.       — Зачем? — пораженно спрашивает Цзянь И.       — Но это не всё. Я часто сплю на уроках и не делаю домашнее задание, так что это справедливые оценки, — не хочу, чтобы меня считали жертвой. Это моё решение.       — Но зачем ты намеренно ошибаешься в тестах? — Чжэнси, все так же спокойно, отводит от меня испытующий взгляд — я его макушкой чувствую — и достает телефон, сфоткать мое решение.       — Просто так. Пойду, мясо проверю.       Почти сбегаю на кухню и убеждаюсь в том, что еда почти готова. Достаю из шкафчика посуду и начинаю раскладывать по тарелкам.       Желудок предательски урчит.       — Может, хотя бы возьмешь с собой часть? — раздается позади.       — И нахуя вот так пугать людей? — раздраженно рыкаю я, отдергивая пальцы от горячей тарелки.       — Обжёгся?       Тянь перехватывает мою руку за запястье, опускает взгляд на чуть покрасневшие фаланги и легонько дует, наклонившись и свернув губы нелепой — у кого угодно другого — трубочкой.       И у меня в животе просто ворох, ебучая стая этих бабочек, они, как сдвинутые птицы, летают беспорядочно между моими ребрами, клюют легкие, сердце, вообще всё.       Его прикосновение будто обжигает мою руку, дыхание теплое и пахнет мятой, а лицо Тяня с чуть опущенными ресницами прекрасно настолько, что я не сразу врубаюсь, что он продолжает что-то говорить.       — Малыш Мо, поцеловать, чтобы не болело? — разумеется, это шутка.       Блядь.       — Иди ты! — выдергиваю резко руку и тащу тарелки в комнату. — Вот, жрите! — рявкаю я и со стуком ставлю тарелки перед притихшими Цзянь И и Чжанем. — Я поехал! Выход тоже сам найду!       — Мусор захватишь? — как ни в чем не бывало, из кухни показывается довольный Тянь. Между указательным и средним пальцем у него напоказ зажаты пять банкнот в сто юаней.       Я подхожу к нему, громко топая, но аккуратно забираю деньги. Почти готов к тому, что он не отдаст и поиздевается дополнительно. Вскидываю зло глаза и жду подвоха.       Не дождавшись, мстительно кидаю:       — Сам свой вонючий мусор выкидывай! — и гадаю, прилетит мне сейчас все же в челюсть за такое или нет?       — Как видишь, я не вычел из гонорара деньги за… — а, он делает больно иначе.       Я затыкаю рот Тяню рукой.       — Хорошо! Хорошо, блять, заткнись, — не перед остальными же! Нравится меня позорить, да?!       Цзянь И и Сиси снова многозначительно отводят взгляд в сторону.       Я плетусь на кухню, забираю пакеты с горами пустых одноразовых мисок из-под лапши и других контейнеров, прихватываю свой рюкзак по пути и плетусь на выход.       Пока я натягиваю кеды, со стороны большой комнаты раздается голос Цзяня:       — Это та-а-ак вкусно, Рыжик!!! Тянь и Сиси умерли от восхищения! Трупы не разговаривают, но я выжил и говорю за них! Отвечаю, это просто нереально!..       Захлопываю дверь раньше, чем дослушиваю вопли И. Я давно не давал кому-то постороннему попробовать мою готовку, а потому не хотел оставаться и слушать, чё эти придурки думают. Но на душе становится легко и приятно, ведь Цзянь И всё-таки похвалил. И…       Я прижимаю обожжённые пальцы к губам, и вспоминаю, как губы Тяня были к ним так близко.       Поцеловать?       Так, стоп! Только этого мне не хватало.       От мусорных пакетов мне помогают избавиться консьержи внизу. Потом я забираю свой велик, включаю в наушниках вышибающую мозг музыку и еду по навигатору на работу. Примерно полтора часа и я на месте.       — Ты сегодня рано, — отмечает довольно тётушка.       — Я хотел бы сегодня уйти на час раньше, — разочаровываю её я.       Тётя поджимает губы в недовольную гузку. Она молодится, обильно красится, завивает кудряшки каждый день, но как только кривит лицо — возраст вылезает наружу глубокими морщинами.       — Шань, ну что ещё за отпрашивания? Я думала, что ясно выразила свое мнение по вопросу несоблюдения графика.       — Но я же у вас неофициально работаю, и у меня даже нет графика как такового, — парирую я.       — Да, — недовольно вздергивает она подбородок. — Пока работаешь…       Я смотрю на неё, пару раз моргаю. Мне больше сказать нечего, ход за тетушкой.       — На этот раз я прощаю тебе такое, Шань, но в следующий — я не посмотрю, что у тебя в семье проблемы.       Смена в «Удобном» проходит довольно напряженно. Тётя находит ошибки в моей работе даже там, где их нет, и в итоге припечатывает, что вычтет из зарплаты. После нашего разговора это меньшее, что она могла сделать, поэтому я просто смиряюсь.       У меня было пятьсот юаней Хэ, теперь осталось только получить деньги за драку, а там и долг за коммунальные смогу покрыть, и туфли маме купить, и еды нам получше, а не бобы…       — Всё же уходишь раньше? — сверлит меня глазами тётушка, когда я уже переодетый в «боевое» показываюсь перед кассой.       Киваю.       — Да, я за расчётом.       Тётка одаривает меня многозначительным взглядом, затем открывает кассу, отсчитывает двадцать шесть юаней, убирает несколько банкнот обратно. С каждой убранной поднимает на меня свои глазёнки, снова опускает и убирает еще одну.       — Вот, все твои.       Она опускает деньги на прилавок, я пересчитываю, чуя подвох.       — Но здесь же почти в два раза меньше?       — И ничего не в два раза! — надувается тётка. — Пятнадцать юаней, Шань, вообще-то, тоже деньги! И ты заработал сегодня ровно столько!       Смотрю в её глаза, полные тихого ликования, забираю деньги и молча выхожу.       Успокоившийся в течение дня ветер к вечеру снова поднялся. Я еду по освещенным фонарями улицам и наблюдаю, как другие подростки шатаются по паркам, пьют молочные коктейли, играют на музыкальных инструментах перед кафешками, и думаю, за что жизнь меня так наградила.       Плюс ко всем проблемам, что у меня были, добавились проблемы с ориентацией. Как будто этого мне только и не хватало… А потом я задумался, привлекал ли меня вообще в таком смысле ещё хоть кто-то? Даже когда дрочил, я всегда сосредотачивался только на самом процессе, на своих ощущениях и ничем другом. Да и люди мне всегда казались интересными для общения и дружбы. Не было такого, чтобы я смотрел на человека и думал, какие же, блять, красивые у тебя ресницы и губы…       Проезжая мимо группы парней из какого-то университета, я осмотрел их лица, фигуры и не почувствовал какой-то заинтересованности. Остановившись на светофоре, я пригляделся к девушкам тоже — и никакого отклика в груди или ещё где-то. Я, конечно, мог отличить симпатичного мне человека от менее симпатичного, но мне никогда не давалась вот эта вся хрень с «типажом» или «вкусом». Были просто красивые лица, красивые фигуры, но в таком, чисто анатомическом плане. Я мог посмотреть, решить, что «да, неплохо», и поехать дальше. С Хэ же так не получалось.       И когда это началось?       Тогда, когда я заметил, что его блядский взгляд выслеживает меня на переменах после той драки? Когда Тянь стал заёбывать меня своими тупыми шутками и драками на пустом месте? Или когда я увидел его мертвенно бледное лицо и решил поделиться обедом? В какой момент это произошло?       И почему он?       Объективно, Тянь был красивым. Многие девушки на него засматривались, да и парни, чего скрывать, открыто признавали его красоту. Хэ Тянь был хорош в учебе, в спорте, у него было прекрасное тело, а также водились деньги. Все про это знали, и я не исключение.       Когда он только появился в нашей школе, все сразу были очарованы им, учителя, учащиеся… Повсюду носились толпы его поклонниц, да и сейчас их не то чтобы стало меньше. Тянь довольно социально активный, поэтому его сразу стали приглашать в разные клубы, заваливать вопросами, на которые он с удовольствием отвечал. Я не то чтобы следил за ним, просто от этого нельзя было увернуться, учась с ним в одной школе. Тянь-Тянь-Тянь, целыми днями только и слышно было. И он всегда приходил в школу с этой своей идеальной блядской улыбочкой, идеальной укладкой, идеальным шмотьем, которое сидело на нем, как на модели.       И как такой уродился?       Я же не мазохист, чтобы влюбляться в тех, кто уделал меня в драке? Так ведь? Иначе я бы уже потонул в океане неразделенной любви к мужикам, что избивали меня когда-то на улице. Тот же Шэ Ли и его шестерки…       Тогда что? Протянутая рука помощи, когда я хотел помириться с Цзянь И и Чжанем? Хоть и шуточный, но интерес к моей персоне, этот его тупой флирт? Или, может, скормленная мне еда?       Говорят же, путь к сердцу мужчины…       Признаться честно, нет, все случилось ещё раньше, буквально с первого взгляда, как я его увидел.       Я подумал: «Какой красивый», а потом он открыл рот и я понял: «Но такой мудак».       Просто это сидело где-то глубоко внутри меня, ещё до того, как мы начали пересекаться, до того, как он стал подкатывать ко мне со своими намеками. И, боже мой, я бы сам никогда не подошел к такому, как он, но потом моё желание вылететь со школы наложилось на долги по коммуналке и столкновение с Цзянем в коридоре, а потом предложение Шэ Ли… И мы все же пересеклись.       А потом одно, второе, третье… Наверное, это все химия, амортенция или ещё что-то, но меня тянет к Хэ, и меня это раздражает.       Потому что Тянь мудак, и уж чего-чего, а внимания окружающих у него предостаточно и без меня.       Нахожу Цзыцзы на «нашем» месте и притормаживаю возле него велосипед. Свет от лампы перед дверью «Кэйршопа» почти не доходит до курилки, где он стоит, и здесь тускло горит только огонек его сигареты. Фонари почему-то не горят.       — Поехали? — Цзы не улыбается, а рваными движениями тушит окурок, подходит и перекидывает ногу через заднее сидение моего байка.       — Говно день? — аккуратно спрашиваю я.       — Говно жизнь? — передергивает плечами парень.       — Понимаю.       Мы подъезжаем к кафе для свиданок, чистенькому, тихому и темному и заходим с заднего входа в обшарпанный подвал. Цзыцзы тянется к карману, чтобы оплатить вход и за меня, но я останавливаю его руку.       — Это за тот раз, — я расплачиваюсь за обоих.       Цзы подмигивает мне, проходя внутрь.       — Пойдем, угощу тебя выпивкой, и посмотрим, на каком месте ты сегодня в рейтинге.       Когда пиво заливается в мой пустой желудок, приходит восхитительное головокружение. И сразу становится на душе легко и весело. Я избавляюсь от своей футболки, бросаю рюкзак в сторону оставленных вещей и ныряю в толпу. Приветствую Вудди и Раста, киваю Рапунцель.       — Как после прошлого раза? Быстро отошел? — он подходит ближе, я скашиваю глаза на белую косичку и вспоминаю сегодняшние выходки Цзяня. Невольно хмыкаю контрасту.       — Да, а ты как?       — Неплохо. С кем сегодня будешь драться? — Рапунцель серьезный, неулыбчивый, но вроде мужик неплохой.       — Я ещё не видел свой рейтинг…       — О, Скала, пойдем, посмотрим, — Тони-Цзыцзы возникает буквально из ниоткуда.       Мы допиваем пиво, докуриваем и подходим к стене.       — Ну, что. Неплохо для дебютного выступления. Только теперь нужно аккуратнее выбирать партнеров. Один к шестнадцати уже не прокатит. Хотя, если тебе сильно нужны бабки…       — А больше одного раза драться можно?       — Обычно все тут так и делают, поэтому я удивился, что ты так рано сбежал в прошлый раз. Вечер только начинался, — отзывается сяо.       — Сегодня не сбегу, — мотаю головой я.       А в ней уже составлен список покупок на ещё незаработанные деньги.       Сегодня я здесь до победного.       — Ну, тогда выбирай, Фудзи, — Тони чокается со мной бутылкой пива.       Обсудив соперников с Цзыцзы, я выбираю себе трех человек. Первым пошёл Музыкант, высокий парень, которого за глаза все называли Дирижёром. Ставка совсем небольшая, четыре к одному, это всего лишь разминка и проверка своих границ на новой позиции в рейтинге.       Бой прошёл удачно. Несмотря на то, что у парня были длинные и сильные руки, которыми он постоянно ловил меня в болевые захваты, мне удалось, в конце концов, выбраться и нанести сокрушающий удар ему в нос. Музыкант сам попросил остановить бой, и нас растащили в разные стороны.       — Молодец, Фудз, — подбадривает меня Тони. — Поставишь на меня в следующем бою?       Я вливаюсь в то, ради чего сюда вообще ходит большинство мужиков — ставки. Бой за боем, я наблюдаю за своими возможными противниками, делаю какие-то незначительные взносы, а потом подхожу к стене и озвучиваю свой выбор. Получаю немного и тут же ставлю ещё и ещё раз.       Вторым соперником становится кудрявый парень по имени Швепс. На вид ему от силы восемнадцать лет, ставка против него — один к семи. И перед выходом на бой Вудди предупредил меня следить за его ногами.       — Хорошо, — я принимаю это к сведению.       Когда мы схлестнулись, я получил несколько мощных тумаков по роже и ребрам, кровь заливала глаза, но бой я не остановил. Не страшно, что на следующий день я проснусь уродцем с заплывшим глазом или разбитой губой, я не Музыкант, которого беспокоят такие вещи. Все, что меня беспокоит — это деньги за победу.       — Да ты сорвиголова, Фудзи, — аккуратно хлопает меня по плечу Раст, когда меня оттаскивают от Швепса к стенке.       Он сдался, когда во время удушающего приема я навис над ним, и кровь с моего лба начала заливать ему лицо. Кажется, выглядел я и правда пугающе.       — Уверен, что потянешь ещё один бой? — спрашивает меня мужик.       Киваю ему. В ушах грохочет пульс.       — Есть чем утереться или промыть глаз? — обращаюсь к Расту, выискивая глазами Цзыцзы. Тот уже дерется, но мне от стенки не видно, что там у него происходит.       — Только пиво, братан, — тот ржёт, покачивая бутылкой.       — Похуй, давай, — я наклоняюсь вперед, подставляя голову.       И мы умываем меня пивом, хохоча со всей ненормальности этой ситуации. Когда Тони это видит, он говорит, что я «прошёл посвящение». Он раскраснелся, весь вспотел от недавнего боя. На груди проступают синяки, длинная царапина тянется по предплечью.       — Покурим? — наконец, предлагает он, и я не отказываюсь.       Музыка стучит по мозгам, расходясь приятной дрожью по телу. Я не слежу за временем, не думаю ни о чем постороннем. «Наслаждаюсь моментом», как говорил недавно Цзыцзы.       Неон выхватывает из темноты полуголые тела мужчин, разбитые рожи бойцов на арене, подсвечивает пиво в бутылке. И я влюбленным пьяным взглядом смотрю на это все, вдыхаю запах пота и крови, не ощущая ни боли, ни себя, ничего.       Медитирую.       — Третий бой, Фудзи! Тебя ждут, — кричит мне амбал у стенки.       Я киваю парням, отдаю свое пиво, бросаю на пол сигарету и выхожу в круг. Последним я выбрал соперника из категории девять к одному. С семёркой было сложно, но я справился — девятка должна была показать, на что я способен.       — Давай, Рыжуля! — подбадривает меня Тони из толпы.       Парня напротив здесь прозвали Один-Юань, и выглядит он довольно жутко. Гора мышц, поломанные в боях уши, угрюмая рожа. Мои удары для него, как уколы зубочисткой. Он только и делает, что скручивает меня и отталкивает в сторону, красуясь своей силой. Вот только у него сила, а у меня упорство и «новые туфли для мамы, новая сумочка, такси ей с работы, долг за обед Тяню».       Я наношу свои удары-зубочистки ещё и ещё, пока он, наконец, их не начинает чувствовать — и пропускать. Ударом в голову я вывожу противника в нокдаун, как только он отвлекается на мою правую ногу. Он не хотел сдаваться, но бой прерывает амбал-распорядитель, потому что в течение десяти секунд он не смог подняться. В этот раз меня не оттаскивали от противника, я сам отхожу к стенке, и Цзыцзы понимающе протягивает мне новую сигарету.       — Как ты завтра с такой рожей в школу пойдешь? — спрашивает он у меня тихо.       — Не переживай. Всем на меня похуй, — морщусь я, чувствуя все ссадины на теле разом. В голове гудит.       — Фудзи-и-и! Ты на всю голову отбитый! — кричит Вудди, подходя к нам. — Не хочешь на вторую точку смотаться, как отойдешь?       — На вторую точку? — я сначала не втыкаю, и поворачиваю голову к Тони.       Тот только отрицательно мотает подбородком, подразумевая «я тебя предупреждал, я тебе рассказывал, что там».       — Рановато пока, — я жму плечами.       — Ну, смотри. Предложение в силе в любое время. Я таких бойцов давно не видел, — восторженно лыбится Вудди.       Прощаюсь с ребятами, и, несмотря на задержку, все равно ухожу раньше всех. Остановившись у помойки, за которой стоит мой велик, проверяю время и удивляюсь, как Цзыцзы после такого вообще поднимается на работу. Время доходит к трем, а в телефоне от мамы висит только одно сообщение.       «Задерживают. Приеду и сразу спать. Тебя не ждать, я помню».       «Спасибо, мам», — думаю я, представляя, в каком виде завалюсь в квартиру.       Кое-как докручиваю педали до дома. Принимаю душ, смывая с себя кровь, пот и запах пива. Нервно трясусь от алкоголя и смеха, потому что постоянно поскальзываюсь на побитой плитке и шикаю сам себе, вспоминая, что нельзя шуметь. Все это кажется очень комичным… и жалким. Чищу зубы, обрабатываю раны и понимаю, что по времени я уже должен «вставать». Веселье сразу сходит на нет. Пересчитываю деньги, старательно прогоняя мысль лечь доспать и доехать до работы на такси, и иду на кухню варить кофе.       Выветривающееся пиво и усталость валят меня с ног, но я не позволяю себе забыться, только клюю носом сначала над кружкой черного кофе, затем над маминой косметичкой — в раздумьях, не замазать ли особо впечатляющие синяки на лице — и наконец, над тарелкой рисового супа.       Ночь за окном такая черная, а сегодняшний день кажется таким длинным, что даже моей тревожности стало неловко меня трогать. Тишина внутри даже немного поражает.       Я так и сижу с пустой головой, пересчитывая деньги, решая, что можно позволить себе уж хотя бы метро. В аптечке я нахожу белые квадратики пластырей и залепляю ими рассеченую бровь и синяк под скулой. Мама все ещё спит, когда я прокрадываюсь мимо её двери в свою комнату, надеваю свежую черную футболку и спортивные штаны. Потом так же тихо заглядываю ещё на залитый желтым светом уличного фонаря балкон за рубашкой.       — К новому дню готов, — пьяно подбадриваю себя я, шатаясь и всовывая ноги в кеды.       Музыка в ушах, дорога до метро — давно так не делал.       Трясусь в вагоне в пути на работу и едва не просыпаю свою остановку. Снова приходится разгибать свои колени, вставать и заставлять себя что-то делать.       Дышать тяжело, и, кажется, в груди что-то сдавливается от натуги. Кислорода на улице странно не хватает. Чувствую внутри напряжение, похожее на истерику, которое завязывается, скручивается в комок под ребрами, назревает и крепнет — от усталости я мог просто не удержать его. Напряжение бесконтрольно подступает к глазам, щиплет веки, шаркает иглой по горлу, царапая кожу, надувается горячим шаром в солнечном сплетении — и дышать приходится очень осторожно, чтобы случайно не всхлипнуть.       Осторожно, Шань, расслабляться пока нельзя. Сейчас только отживем смену, доберемся до школы, а там ляжем на свою родную парту, и все эти чувства пройдут.       Ты выдержишь, Шань. Выбора другого нет.       — Сигаретку для… сэра Мастодонта, сэра Победителя, сэра Бриллианта, мать его, Фудзи-и-и! — воодушевленно декламирует при виде меня все ещё пьяный Цзыцзы.       Я влажно шмыгаю носом, вытирая нос пальцами, и машу Цзыцзы с той стороны парковки.       — Ты тоже спать не ложился? — натужно улыбаясь, интересуюсь я.       — А по мне не видно? — качается парень из стороны в сторону. Ну да. — Ты нормально добрался? Где твой велик?       — Шикую сегодня, — отмахиваюсь я, указывая ладонью в сторону метро.       — Ва-ау… Шань себе что-то позволил?! — преувеличенно удивленно округляет сяо глаза.       — Захлопнись. Как ты сегодня смену отрабатывать планируешь? Ты же никакущий, — я указываю на его завязывающиеся узлами пальцы, которыми он пытается достать для меня сигарету.       — Пф-ф, я взрослый мальчик, справлюсь как-нибудь. Не переживай, ма, — Цзыцзы возмущается так, что я почти верю.       — Да бля, чё за прикол называть меня мамой? — возмущаюсь в ответ.       — О, так я не один такой? — ржет Цзыцзы и умиленно добавляет: — Ты можешь сколько угодно притворяться хмурой тучей, но на самом деле ты заботливая булочка внутри.       — Эта заботливая булочка вчера разбила морду трем мужикам, — поднимаю я надменно здоровую бровь, прикуривая сигарету.       — Сегодня, — поправляет сяо с безнадегой в голосе. — Это, блять, было сегодня. Как же мне нужен кофе…       Он крепко растирает лицо ладонями, облокачивается на хлипкую оградку спиной, а потом вдруг встает, зажимает сигарету зубами и начинает прыгать, хлопая руками над головой.       — Что ты делаешь? У тебя пепел на грудь сыплется, — подмечаю я, продолжая индифферентно курить.       — Звездочку, — пыхтит Цзы, продолжая прыгать и хлопать в ладоши. — Пытаюсь разогнать кровь, чтобы проснуться.       — Выглядишь по-идиотски.       — Если бы меня заботило, как я выгляжу… — Цзы приподнимает рубашку «Кэйрмолла», сверкая сережками в сосках и свежими кровоподтеками на ребрах и вдруг начинает жаться все ближе к моему лицу в каком-то безумном танце живота.       — Всё-всё, перестань! — это определенно месть!       Маниакальная бодрость в курилке сменяется очень вялым состоянием на работе. Монотонная деятельность, потусторонний сине-зеленый свет ламп, редкие реплики парней только сильнее навевают дремоту. Коллеги косятся недовольно, натыкаясь на перепутанные полки, просят работать получше, но нам с Цзыцзы только смешно.       Выходя на улицу на перерыв, сяо вручает мне полупустую пачку сигарет, с напутствием: «докончи». И я курю перед метро, после метро и ещё раз перед школой, потому что все равно ещё слишком рано туда идти. Без велосипеда дорога уже не занимает столько времени, и я стараюсь держать себя в тонусе, чтобы не уснуть.       Но вот ворота школы распахиваются, и я, как самый старательный ученик, первым захожу в кабинет, падаю на парту и позволяю себе отключиться. Кажется, ещё даже в полёте.       Будит меня Цунь Тоу, и не с первого раза.       — Шань, у нас физра. Ты проспал три урока и обед, и какого хрена с тобой вчера произошло?       — Обед? — удивляюсь я сонно, крепко растирая щёки, чтобы прийти в себя. — А Хэ Тянь приходил?       Вот и какого хрена первым вопросом идет он?       Цунь Тоу яростно кивает, и я чуть-чуть приподнимаюсь с места, но зря. В голове сразу возникает несколько очагов боли, один в мозгу — видимо, от пива, другие два — на щеке и брови, в местах вчерашних ранений.       — Да, с дружками своими. Цзянь И пытался тебя разбудить, но ты нес чё-то невнятное, про то, что имя Рапунцель ему подошло бы больше, — хмыкаю себе под нос. Хотел бы я увидеть его лицо!..       — И чё?       — И ничё. Они просто ушли, — Цунь Тоу пожимает плечами.       Я вздыхаю, прислоняя прохладные пальцы к вискам. Те пульсируют болью.       — У тебя нет случайно воды? И таблеток каких-нибудь?       — Ты бухал вчера? — расширяются глаза у парня, он лыбится довольно. — С этими своими что ли?       — Нет. Но да, бухал, — с какими ещё «своими»?       — А с рожей чё?       — С велика упал, — сочиняю на ходу, но прокатывает. Хотя на этом парне любая сказка прокатывает.       — Это не?.. — Цунь Тоу машет рукой куда-то сторону первого этажа, но я его понимаю.       — Нет, не преживай. Лучше поищи таблетку… — я потихоньку заставляю себя подняться, чувствуя, как металлический болт в голове закручивается. Кажется, в гипоталамус.       — Ща, может, чё-нибудь и есть, — парень вытряхивает на парту содержимое своей сумки и, найдя зеленый кругляшек темпалгина, радостно вручает его мне. — Воду по пути купим.       И я соглашаюсь, потому что — да, я могу себе это позволить.       Мы останавливаемся у автомата с напитками и я, наконец-то, прихожу в себя. Таблетка начинает действовать почти сразу, но физкультуру я предпочитаю нагло просидеть на скамейке, так как мышцы, кажется, всего тела, болят зверски.       Сразу после того, как мы умываемся в уличных фонтанчиках, чтобы снизить нагрузку на мозг от припекающего солнца, братан меня бросает.       — Давай, отдыхай. Я на поле, — машет он, скинув мне сумку посторожить.       Сажусь и удивляюсь, как после темной ночи стало светло и ярко. Где-то за кустами стройным хором стрекочут цикады. Жара настолько невыносима, что в горле постоянно пересыхает, а в ушах звенит. Даже умывание не помогло. Или это побочный эффект от похмелья?       По одну сторону поля ученики из разных классов играли в волейбол, поделившись на команды, по другую — шло соревнование по баскетболу. Я присматриваюсь и замечаю в толпе Хэ. Взгляд как-то сам фокусируется и задерживается на нем, а все ещё пьяный мозг начинает рассматривать те части тела, на которые раньше я бы себе и взглянуть не позволил.       И почему ты? Почему именно ты, а?!       И Тянь будто слышит мой призыв, поворачивает голову — смотрит в мою сторону с полсекунды, а потом отворачивается обратно к мячу.       Ты, ты, ты…       Раздражаешь меня.       Тянь перехватывает мяч, отбивает пару раз, изящно обводя соперника, и летит к центру поля. В один прыжок он преодолевает расстояние до корзины и забивает красивый слэм-данк одновременно с сигналом. Его команде засчитывается два очка, время заканчивается, и они побеждают. Девчонки возбужденной толпой облепляют Тяня, ну разумеется.       — Так классно!       — Вот это бросок!       — Тянь, а научишь меня?       Они тихо хлопают в ладоши и благоговеют перед ним.       — Конечно, но как-нибудь в другой раз, — улыбается им Хэ Тянь и направляется через поле ко мне. Чем ближе он подходит, тем дальше сдувает девчонок, потому что я «проблемный», потому что все считают, что каждая наша встреча с Тянем заканчивается дракой, и не то, чтобы это было не так… — И почему ты на меня пялишься?       — Отъебись.       — Похмелье, Шань? — спрашивает он с издевкой.       — Слушай, если знаешь, что я не в настроении, может сразу пойдешь на хуй?.. — скалюсь в ответ и группируюсь в ожидании удара, игнорируя взвывшие от боли мышцы.       Но Тянь, видимо, избрал другой способ поиздеваться. Он спокойно выдёргивает бутылку у меня из рук и начинает откручивать крышку, параллельно с издевкой зачитывая лекцию.       — Слушай, научись нормально разговаривать. Перестань огрызаться на любой вопрос, мир тебе ничего не должен… — Тянь уже подносит горлышко ко рту, но я останавливаю его, хватаясь за свою, блять, бутылку с другой стороны.       — Стой.       Тянь недоумённо моргает, запинаясь на полуслове.       — Чего ещё?       — Не смей. Пить. Из моей. Бутылки, — проговариваю я, обособляя каждое слово, чтобы до этого придурка дошло — но он только улыбается этой своей манерной, приторной улыбкой в ответ.       — Я не возражаю, — он тянет воду на себя, а я дергаю бутылку обратно.       — Я, блядь, возражаю!       «Вот чего ещё тебе надо?! Мир и так уже у твоих ног, Тянь, к чему тебе ещё и моя бутылка?» — думаю я с каким-то ломаным надрывом. Но мне важно сейчас не поступиться ни пядью того, что я считаю своим.       Если я не могу отстоять перед ним даже сраную воду, то как мне отстоять хоть что-то ещё?       Себя, например?       Со стороны мы, наверное, выглядим глупо. Стоим, вцепившись в одну и ту же минералку, перетягивая её туда-сюда. Два сапога пара.       И тогда Тянь произносит это.       — Так ты не хочешь, чтобы я пил из твоей бутылки, потому что это непрямой поцелуй? Ты что, никогда не с кем не целовался, старший братец Мо?       И на лице — выражение удавшейся шалости. Он ликует, потому что видит, как краска ложится мне на щеки и покрывает кончики ушей.       — Как ты можешь быть таким неопытным? — усмехаясь, говорит Тянь все же со странной нежностью. Но подъеба в его тоне — намного больше.       — Закрой рот! — огрызаюсь я, наконец, вырывая бутылку из рук Тяня. — Хватит доставать меня!       — Э-эй, — ласково тянет он, опуская руку мне на подбородок и приподнимая моё лицо.       Я поднимаю было глаза, открываю рот, чтобы высказать всё то, что бурлит яростью внутри — но замечаю, куда направлен его взгляд и цепенею. Серебряная радужка целиком поглощается зрачком, а полуопущенные ресницы немного подрагивают, когда Тянь приближается ко мне.       Мое сердце останавливается, и я вздыхаю с каким-то сиплым стоном.       Кажется, это предсмертный.       И губы Тяня накрывают мои.       Секунда, минута?.. Я не знаю, сколько стою, оцепенев, позволяя ему делать со мной всё, что вздумается.       Его рука все еще крепко удерживает мою челюсть, поэтому, когда он надавливает на неё и проникает в мой рот языком, я только легонько вздрагиваю, поддаваясь. Мыслить я сейчас не способен.       Хэ Тянь целует меня?       Тот самый Хэ Тянь, который нравится мне, сейчас соприкасается носом с моей щекой, держит моё лицо в своих пальцах и проникает языком мне внутрь?       Правда, что ли?       Эта мысль запускает сердце заново, как дефибриллятор. По всему телу проходит дрожь, я вздрагиваю и прихожу в себя. Бутылка выпадает из моих рук, и я замахиваюсь кулаком со всей силы.       Потому что для него это ничего не значит.       Потому что для него это очередная шутка.       Потому что, приходя, он устраивает цунами, пожары и атомные взрывы в моей груди, хотя сам при этом не чувствует ничего.       Надрыв, который зрел во мне с утра, лопнул, и горечь окатила внутренности ядом.       Мысли отравила тоже.       Тело пока живо, но кажется — зря.       Тянь ловит мой кулак, и я бросаюсь на него, в истеричном порыве смести не силой, так яростью. Но силенок — или ненависти — не хватает, поэтому вместо Тяня на землю падаю я сам. Из легких выбивает воздух, я сипло охаю, привлекая внимание каких-то ребят неподалеку.       — Они что там, опять дерутся? — доносится до меня сквозь гул крови в ушах.       А рядом — жеманно тянет слова Хэ Тянь, издеваясь — нахуй — снова.       — Эй, ты что, в самом деле разозлился?       И эти слова обжигают, бьют больнее любого из вчерашних-сегодняшних ударов, плескают чем-то мерзким мне в лицо, в горле встает колючий комок. Из моих глаз против воли начинают течь слезы. Мне стыдно, обидно и горько. Я будто весь напоказ, моя реакция — это чистосердечное признание, кинутое Тяню в лицо: «я дрочил на тебя, и, кажется, это кое-что для меня значит».       Хочется сбежать и больше никогда его не видеть.       Пожалуйста.       — Не относись так серьёзно, — продолжает Тянь, шутливо, слегка растерянно от моей бурной реакции, а я снова чувствую боль.       Он нависает надо мной, пытаясь оттянуть мои руки от лица или помочь мне подняться.       — Всего лишь поцелуй. Никто же не умер.       Его пальцы обхватывают мои запястья, тянут руки на себя.       — Не трогай меня! — я не выдерживаю всех этих прикосновений, резко отбиваю его ладонь, взмахиваю рукой, зная, что он увидит.       Тянь вот-вот поймет       Стоит ли оттягивать неизбежное?       Приподнимаюсь.       — Э-эй, — улыбается он, пытаясь меня успокоить. Но будто это возможно вообще!       — Извращенец! Съеби нахуй! Отъебись от меня!       Я выкрикиваю это ему в лицо, пытаясь задеть его, отогнать, не дать увидеть меня таким…       Жалким. Слабым.        Но такое не скроешь. Из глаз у меня льются горячие слезы, и Тянь, наконец, их замечает. Улыбка меркнет. Он чуть отступает, и я могу встать.       Рубашка от падения перекрутилась на плечах, но я не поправляю её, только начинаю шагать в другую от Тяня сторону.       Бежать. Бежать-бежать-бежать.       Стены вокруг моего убежища расстреляны из пушек, я чувствую себя поломано и убито. Голова снова начинает болеть, губы — гореть, а веки от слез разбухли и горят огнем.       — Я настолько тебе противен? — слышу я за своей спиной. Спокойное и тихое. Серьёзное.       Поворачиваюсь и думаю:       «Хэ Тянь, если бы ты знал…»       — Да.       Добавляю:       — Исчезни, и не приближайся ко мне.       И я ухожу.