Упорхнувшая бабочка

      У меня не было каких-либо ожиданий по поводу премьеры, более того, имя Мирабель Мадригаль никак не отозвалось во мне поначалу, только показалось смутно знакомым. А потом на сцену вышла она.       Юная Мирабель, с очаровательными завитками непослушных кудрей, падающих на загорелые плечи, в круглых очках, поблескивающих в свете огромной люстры и мешающих рассмотреть её шоколадно-карие глаза. На ней было чудесное платье: белый лиф переходил в золотистую пышную юбку, по краям которой были вышиты бабочки — много бабочек, незаметных при беглом взгляде.       Она пела вдохновенно и чувственно, возвышенно, со слезами в уголках глаз, прижимала руки к груди от волнения и чуть приподнималась на носочках, словно тянулась кверху. Казалось, через неё в тот вечер говорили ангелы.       О том изумительном концерте остались многочисленные заметки критиков — даже сейчас, спустя много лет, я достаю из-под стола перевязанную стопку газет и перечитываю иногда, погружаясь в воспоминания о тех днях — и все критики сходились в том, что эта милая девочка принесла на подмостки Оперы больше, чем своё искусство — Мирабель принесла своё сердце.       Я с трудом пробился в её гримерку, девушки, с которой мы были близки в юности, в которую я даже был влюблён и в минуту, когда она запела, влюбился ещё сильнее. Она была одна, держала кружку трясущимися руками, смотрела не отрываясь в своё отражение в противоположной стороне комнаты и вздрогнула, когда я её окликнул.       Она была прекрасна, смотрела своими лучистыми глазами и улыбалась счастливо от встречи со мной, смеялась от историй о нашем детстве, краснела от комплиментов, но всё поглядывала тревожно на зеркало, думая, что делает это незаметно. А когда я спросил о её голосе — все вокруг говорили, что ещё пару лет назад она пела иначе, хуже — Мирабель испуганно обернулась к зеркалу и прижала палец к губам. — У меня…появился учитель, — она шептала мне доверительно, попросив наклониться и чуть касаясь своими нежными губами уха, — он увидел во мне алмаз тогда, когда все вокруг видели только стекляшку, и помог раскрыться, разглядев потенциал.       Она говорила о нём…по-особенному, так восхищённо, так…влюблённо, я почувствовал жалящие уколы ревности, но она игнорировала всё это, сосредоточенная лишь на рассказе о своём учителе. — И кто он? — Он…он…он ангел музыки. Прости, не могу рассказать больше, уходи, пожалуйста!       Мирабель смотрела своими большими глазами умоляюще и даже сложила руки на груди, будто одного её взгляда мне было мало, и я обнял её, такую маленькую и хрупкую, точно золотую бабочку на её подоле, и пошёл к выходу, она даже проверять не стала — и я спрятался, затаившись и ожидая чего-то.       И услышал его, обладателя такого голоса, что я сам оказался очарован, словно окутан им, не удивлялся более имени, которым его нарекла Мирабель. Я справился с этим наваждением, только когда его голос стал затихать, и выбежал из своего укрытия, но Мирабель уже не было в гримерке — она пропала, точно её не было вовсе.       Я искал её по всей опере, но меня прогнали, и поздно вечером, когда я уже собирался вновь отправиться на её поиски, Мирабель сама пришла ко мне и просила больше не приходить в оперу, взяв с меня слово, обещая в случае обмана никогда больше со мной не знаться. Мирабель приходила сама, скрытая капюшоном, в течение пары месяцев, и говорила со мной совсем недолго, удаляясь до истечения одного часа.       Я сделал ей предложение. Она отказала. — Я…я не могу, пойми, милый друг, не могу. Он взял с меня обещание. Единственный мой супруг — театр оперы, единственная жена — музыка.       У неё на шее виднелась цепочка и, когда она наклонилась, подвеска выпала, сверкнув в свете настольной лампы золотой бабочкой — она заметила мой взгляд и прикрыла подвеску рукой.       Мирабель смотрела с сожалением, сочувственно накрывая мою ладонь своей ладошкой, и ушла, оставив кольцо на тумбочке. Стало больно от того, что Мирабель приняла его подарок, значащий — я это чувствовал и знал — куда больше моего.       Я обманул её доверие, пришёл на премьеру оперы, где Мирабель должна была исполнить главную роль. Она была невероятна.       В какой-то момент её смутило что-то в актёре, поющем с ней — краткую заминку на её милом лице едва можно было заметить, но глаза Мирабель засияли, она облизнула губы в предвкушении и запела вновь, обходя мужчину с длинными кудрями, чьё лицо было скрыто маской, и смотрела на него так, как я смотрел на неё постоянно, но никогда она. Когда сцена завершилась их поцелуем и Мирабель, забывшись и зарывшись пальцами в его волосы, случайно задела маску, так, что она упала на пол, явив всей Опере обезображенное ожогами лицо, поднялся шум, который Мирабель и Призрак оперы, как назвали этого человека испуганные люди рядом со мной, не заметили, целующиеся, и убежали, держась за руки со счастливыми улыбками.       В тот день восходящая звезда Оперы Мирабель Мадригаль пропала, лишив меня покоя на долгие годы. Она была подобна золотой бабочке на подоле платья в тот вечер, когда я впервые увидел её на сцене, осветившая своим светом краткий миг и упорхнувшая, оставив лишь долгий след воспоминаний, выжженный с обратной стороны век.       Я хотел найти её и иногда, когда ходил в Оперу на постановки, в которых когда-то играла она, видел в пустующей ложе призрака две фигуры. Я никогда не мог рассмотреть их лиц, но они сливались в один силуэт от того, как близко сидели.       И казались счастливыми.