Ivel

      Если бы можно было, он бы задохнулся среди алмазных бусин пузырей на ледяном дне, он бы затянул колючие стебли ярчайших цветов у шеи, он бы закрыл глаза и больше никогда не раскрывал их. Чанхи бесконечно жалел, удушая себя разрушающими мыслями — не должен был оставлять старшего брата в неизведанных местах, уходить настолько далеко и отпускать его руки из своих тёплых. Он вновь и вновь возвращался за ним, но больше не мог найти Сана. Его словно никогда не было на землях Кемера, словно никогда не существовало в жизни самого Чанхи, иначе почему он не мог отыскать своего брата и никак с ним не пересёкся?       Он бродил возле ветхого дома, но после недели ожидания в стенах заброшенного здания сдался и ушёл туда, откуда они сбежали. Чанхи очутился у Ёнхуна, крепко обнимая его и слёзно говоря о произошедшем. Он стирал руками горячие слёзы с щёк, размазывая по ним грязь и пытаясь оттереть её с собственного сердца. Потому что так не поступают с семьёй, потому что он самый ужасный человек, раз так легко смог покинуть Сана и не взглянуть в его сторону, вонзая острый нож в спину. Ёнхун успокаивал его, поглаживая по спине и приглашая в свою квартиру. Он не желал разрывать объятий, видя, как они необходимы для парня и лишь сильнее прижал его к себе.       — Мы обязательно отыщем его, — нежно промолвил он, поглаживая того по спине, — прошу, не плачь.       — Я так виноват перед ним, — Чанхи никак не мог остановить слёз, тяжело дыша и прерываясь на то, чтобы глубже набрать воздух в лёгкие. — Злость на него настолько застелила мне глаза, что я не сразу понял — она ничтожна. Сколько бы я ни злился на брата, люблю я его больше.       — Я знаю, — он всеми силами хотел бы помочь возлюбленному в этом деле, но Ёнхун прекрасно знал о принадлежности Сана Паку Сонхва, потому никак не мог сейчас затронуть самое дорогое для адского пса. Всё, что он мог сделать — лишь пообещать Чанхи найти его, покрыть его бдительность поцелуями и осыпать «я не допущу твоих слёз, я не допущу твоей боли». — Но ты не должен так думать о себе, слышишь?       — Как мне не считать себя плохим, когда я сбежал от него? Я просто загубил всю любовь, которую давал мне Сан, и собственноручно убил всё хорошее между нами. Если бы я только не начал говорить те отвратительные слова и не стал давить на него, всё было бы по-другому, — Чанхи покачал головой, громко всхлипывая, — но неужели он действительно ушёл?       — Он не лучше, — и он только сильнее давил сомнениями в Чхве Сане, имея надобность наводить наваждение в душу возлюбленного, омрачая облик старшего. — Ты должен знать, почему во всей ситуации есть не только твоя вина.       — Но моей больше, — Чанхи слишком явно ощущал, как огромную часть от него выдернули и заставили пустым скитаться по краям холодной страны, ища среди зажжённых свечей тепло именно его брата. Без него слишком невыносимо, без него словно всю жизнь извлекли из тела и оставили ничего не видящей, не слышащей оболочкой.       И все дни без Сана для младшего превратились в один бесконечный. Он просыпался в поту, руками водил по простыне и молился Великому, Всемогущему, только бы Сан на следующее утро оказался рядом с ним. Но проходили минуты, часы, дни, и никаких вестей о его местонахождении не было, и Сан перестал существовать живым в его мире, подобно всей остальной семье. Он являлся во сновидениях, тянул за собой к неизвестности и заставлял в безумии изводить себя, только бы дольше быть с ним. Чанхи шевелил сухими губами, разговаривая с его невидимым образом и представлял брата рядом, медленно сходя с ума. И всё, о чём он мог размышлять все мгновения нахождения в доме Ёнхуна — как бы скорее оказаться возле Сана, сжать холодные руки в своих и, склонившись над ними, просить о прощении. Ким крепче сжимал тело парня в руках, стараясь укрыть от всего внешнего мира и успокоить внутренний. Ему было невозможно смотреть на такого Чанхи, не знающего, куда деть себя только бы больше не чувствовать бесконечное сожаление за свои действия, но он не мог проговориться о встрече с Сонхва. Он и не должен. Чанхи лучше будет посреди одиноких стен, пустых районов и разрушенных жизней, чем рядом со своей погибелью, именуемой адским псом. Пак не позволил бы тому спокойно жить рядом с Саном, Ёнхун был уверен в этом. Потому он не отпускал от себя Чхве, не давал ему уйти дальше и ощутить на себе оружие мужчины. Он его защитит от всего Кемера.       — Обещай мне, что ты никогда со мной не расстанешься, — в одну из ночей попросил Ёнхун, оставляя кроткий поцелуй на виске Чанхи и заостряя ядовитый взор в темноте комнаты, — какими бы ни были дни, какой бы ни была правда, — а он никогда не должен был узнать, что Ёнхун сжимал в руках не его ладони, а огнестрельное оружие. Направлял на людей и расстреливал тысячи, прежде чем очутиться здесь.       — Никогда, — кивнул Чанхи, руками отыскивая второе одеяло и укрывая себя. Он ни о чём сейчас не думал, кроме обжигающего травяного чая мамы, связанных тётушкой кофтах и тому, как Сан разжигал огонь для него. В уголках глаз начали скапливаться слёзы от того, как он тосковал по семье и больше не имел возможности увидеть никого из них. И от осознания этого хотелось кричать во всё горло, поскольку он глупец, упустивший единственного любимого человека.       Он уткнулся тому в грудь, слыша размеренное дыхание.       — Но почему ты сказал так? — спросил Чанхи, не понимая внезапность подобных слов от Кима.       — Я боюсь дня, когда ты меня бросишь, — тихо ответил ему, замолкая в ту же секунду, лишь бы не сказать лишнего. Чанхи определённо бы покинул пределы квартиры и его жизни, как только узнал о всех тайнах, помыслах и действиях, что творил Ёнхун под управлением правительства, Элема и адского пса. У него руки по локоть в крови, и Чанхи никогда бы не пожелал быть рядом с убийцей.       Чхве насторожился, но не стал показывать этого. Он натянул на лицо широкую, самую лживую из всех улыбку, смахнул пальцами слёзы и проговорил:       — С чего бы я тебя бросил?       — Ничто не вечно, и любовь не подвергается бесконечности, — он не стал ведать о реальной причине, скрывая за этим ответом обман. Ведь Ёнхун любил неописуемо сильно, он был готов положить конец всему свету, уничтожить все слабости возлюбленного и навсегда привязать к себе любовью крепче цепей. — Но я не смогу без тебя, я не отпущу тебя ко всему прогнившему миру и оставлю на вечность рядом с собой. Я не позволю другим топтать тебя, я не позволю тебе не увидеть дивного мира и сделаю всё, только бы он настал для тебя. И я никогда не дам тебе покинуть меня, Чанхи, никогда.       — Я не покину, — ласково прошептал он, соприкасаясь губами с открытым участком на теле Кима. Он глубоко ошибался в своих словах, не представляя, насколько сильно разломает его Ким Ёнхун, собственными руками добираясь до хрустального сердца и кроша его в пальцах войны.       — Не делай этого, как бы больно я ни сделал тебе, — произнёс он, опуская крупную ладонь на голову того и зарываясь в волосы, надавливая подушечками пальцев на кожу. Чанхи от этого слегка поморщился, пряча странное ощущение в груди. — Как бы ты сильно ни ненавидел меня не уходи от меня.       — Я не уйду, — он уйдёт. И Ёнхун прекрасно знал об этом, потому сейчас старался всеми силами прицепить его к себе, удержать его тело, душу в руках и не дать рассыпаться, вторя частицам сверкающего песка.       — Твоя ненависть может быть сильнее.       — Значит, из-за неё я останусь, — Чанхи не желал сомневаться в собственных чувствах, потому что Ёнхун всегда был для него первым. Потому что только его он невероятно любил иначе, только рядом с ним он желал быть и только о нём он мог думать большую часть своей жизни, больше не представляя её без Кима. И лишь поэтому он останавливал себя от подозрений в парне, неверности в своих обещаниях.       — Я не выдержу, если ты будешь с другими. Я не выдержу, если ты будешь не со мной и не возле меня. Но я преодолею все твои чувства, всю твою злость на меня и отчаяние, в которое я вгоню тебя, — «я вырву твои глаза, я вырву твоё сердце и искалечу душу, но не дам тебе быть с другим». Ёнхун не сказал этого, оставляя рвущие все внутренности мысли при себе и не смея озвучивать их возлюбленному. Ведь тот посчитает одержимость дикостью, потому что тот оттолкнёт как можно дальше и сбежит уже от него.       И ему никак нельзя говорить обо всём, что касалось группировки. Ёнхуну нужно вновь облачить себя в лживую пёструю обёртку всеобщего героя, отправиться на улицы обезумевшей части города и продолжать играть в воина пустынь перед Чанхи. Ведь он не знал об истинном положении парня, его работе и всех обязанностях, что с самого начала занесли его в тот район, где они познакомились. Киму нужно было лишь выполнить часть своей работы, исследуя территорию и докладывая положение Пака Сонхва, но он не смог остановить себя. Он задевал глаза Чхве своими чёрными, он намеренно сближался с ним и всё больше утопал в огненном желании обладать им вечность, больше.       Ёнхуну не нужно было прикладывать огромных усилий. Он через другого солдата сообщил Сонхва о местонахождении Сана и его младшего брата, он терпеливо ожидал появления Чанхи возле своего дома и теперь ни за что бы не позволил тому выйти за его пределы. Ёнхуну потребовалось лишь надавить на конфликт между братьями, чтобы навсегда устранить старшего и не дать Чанхи покинуть его собственный капкан, обёрнутый в кварцевую оболочку нежной любви.       — Этого не будет, — ответил ему Чхве, оставляя ещё один поцелуй и полностью пропадая в ласке, — мне никто не нужен, кроме тебя.       — И мне.

* * *

      Пак Сонхва потушил сигарету, объявляя о начале военных действий. Он пытался унять нервную дрожь по всему телу, полностью отдаться дьяволам в голове и не слышать голоса его Чхве Сана, жалобно просящего не уходить. Сан тянул тонкими пальцами его одежду, обнимал со спины и тихо плакал, пропитывая чёрную водолазку мужчины. Он шептал нечто неразборчивое, не мог смириться, пережить это мгновение, когда ему придётся сказать ранящее «возвращайся» и надеяться, что оно не будет последним для его любимого. А Сонхва молча ронял горячие слёзы, не смея показывать опухшее раскрасневшееся лицо перед ним и заставлять ещё больше тревожиться. Адский пёс быстро выбежал из особняка, уехал как можно дальше от мёртвых морей и сейчас находился в главном здании Азура перед солдатами, направляющимися вместе с ним в штаб Элема.       Прощаться с Саном невыносимо. Сонхва никак не осилить ощущение пустоты от осознания оставшихся минут с самым драгоценным цветочным принцем, с его сердцем. Он пытался не сокрушаться перед всеми на руины, давить из себя слова и самому себе твердить с пеной у рта — всё в порядке, но ещё немного, и он бы разразился протяжным воем боли. У Пака спасение только собственные слова: «Я вернусь к тебе, я не прощу себя, если не выживу».       Солдаты выстроились в идеально ровном строю с автоматами в руках. Свет фар бронированного транспорта отражался на многослойных шлемах, скользил по защитным очкам и озарял статную фигуру адского пса перед ними. Главнокомандующий не двигался, всё ещё держа в руках сигарету, и не знал, какими словами ему нужно будет поддержать воинов Азура. Потому что ему самому страшно идти на операцию, ему самому невероятно мучительно оставлять семью и ему бы самому спрятаться от всего мира, закрывая уши от оглушительных выстрелов, глаза от трупов рядом. И требовать от них отваги, бесстрашия перед противниками, храбрости покинуть любимых людей — слишком. Слишком для адского пса.       — Это трудно, — произнёс Сонхва, смотря на них, — и я благодарен каждому, кто сегодня вместе со мной отправится в Элем. У нас сейчас только одна миссия — захватить власть над крупной группировкой, забрать себе всю военную мощь и не умереть. Я буду молиться вместе с вами Великому, Всемогущему, чтобы он уберёг наши жизни и не дал случиться кровопролитию.       Сонхва увидел, как Хёнджин кивнул его словам. Пак уговаривал его долгое время остаться в штабе Азура, не идти вместе с ними воевать и сохранить место лидера за собой, но тот отказывался от его предложений и сам просился на верную гибель. Он больше всего не хотел терять в этом бою своего друга, брата и последующего предводителя. Потому не мог унять тяжесть в груди, что только по его вине сегодня погибнут сотни людей и Хван Хёнджин.       — Я попрошу вас продержаться сегодня, — ему было слишком тяжело проговаривать эти речи, вселяя во всех надежду, когда её самой у Пака не было, — и после всего этого прийти к тем, кто ждёт вас.       Сонхва тяжело вздохнул. Он видел напряжение в движениях каждого человека в строю и сам не мог побороть своё.       — По машинам.       — Так точно.       Они все по команде двинулись в броневики, разделившись по отрядам. Сонхва направился к третьему по счёту транспорту, выбрасывая из рук сигарету и заменяя её самозарядной винтовкой. В каждом из четырёх автомобилей должно было сидеть ответственное за операцию лицо, если нечто непредвиденное случится с одной из машин и нужно было взять ситуацию под контроль. В первой и второй были Рави с Ибрагимом, остальные же взяли на себя Сонхва с Хёнджином. Пак нисколько не беспокоился, он полностью доверял своим людям.       — Как себя чувствуете? — спросил Ким Сону, оказавшийся в третьем отряде. Пак Сонхва в последний раз разговаривал с ним до собрания группировки, потому слабо потянул уголки губ в улыбке. Ему нравилось вести беседы с младшим, но не в напряжённом состоянии и под страхом, что пытался в себе задушить. Сону так же держал оружие в готовой позиции и выглядел расслабленно, в отличие от самого адского пса. — Вы принимали?       — А ты поэтому не беспокоишься? — хмыкнул Пак, затем полез в карман кожаного плаща и достал из него блистер с наркотиками. — Я надеялся, без них смогу. Но… — он остановил чёрные глаза на белых овальных препаратах и задумчиво рассматривал их в своих руках. Для него они были подобны прекрасным маленьким жемчужинам, окровавленным синим волшебством, доводящим до безумства и жадности людей. — Ещё немного, и я не выдержу, я сорвусь убивать не других, себя.       — Мне с ними легче, — кивнул Сону, — да и что мне терять? — у него ничего не было, кроме места в группировке. Ни семьи, ни любви. Потому он всегда с наслаждением сносил чужие головы, не боясь за собственную. И в некотором смысле Сонхва завидовал ему, ведь было бы куда легче, если бы у него за собой было абсолютное ничто.       Сонхва закинул в рот ультрамарин, больше не в силах терпеть. Он крепче сжал в пальцах оружие, вымещая на нём разочарование в самом себе. Он слишком зависим, и от этого ему никогда не избавиться, не выгнать из себя и одним лишь приказом заставить жить без синтетического наркотика.       — Убить лидера будет легче, — сказал Сону, стараясь успокоить того, — вы ведь полностью отключитесь от съедающих мыслей. И если нужно будет занять трон путём его смерти, то никаких сомнений ультрамарин не вызовет в вас.       — Я не хочу убивать, — пробормотал Пак, что слышно было только Сону, — слабые точки правительства, информация, люди — многое из этого есть у господина Чхве, а его убийством я так просто не достану этого.       — Люди встанут на вашу сторону, информация сама придёт в ваши руки вместе с властью, правительство бросится врассыпную к тому моменту, когда Азур атакует Саде, — Сону пожал плечами, не понимая стремлений Сонхва сохранить жизнь Чхве Сану-старшему. Он лично превратил Сонхва в своего ручного пса, обращаясь к нему как к животному.       Мужчина не стал ничего говорить, концентрируясь лишь на дальнейшей операции. До конца маршрута осталось немного, никаких сведений об опасности не было, и сообщений, поступающих с других броневиков, тоже.       — Готовьте снаряжения, — громко сказал Пак, чтобы всем присутствующим в машине было слышно, — прибудем через пять минут. Останавливаемся не так далеко от главного штаба, поэтому у всех будет ровно две минуты на то, чтобы занять свои позиции.       — Есть.       Страшно. Как же ему страшно. Ступая по холодной, мокрой земле, он успел несколько раз передумать, прошептать себе: «Беги, беги, беги. Пожалуйста, беги, пока не поздно» и закрывать веки, только бы не видеть приближающийся особняк Элема. Сонхва проносил ад за плечами, он каждый день обещал его лидеру преступной группировки и молился самому себе, что лезвием проведёт по шее, надавит, убьёт. А теперь, когда ему нужно было сотворить подобное в действительности, когда ему только дойти до собственного палача и остановить его жизнь, Сонхва было неимоверно боязно. Он не мог прекратить, заглушить назойливые мысли без ультрамарина и влачить тело к месту скопления трупов, он не мог. Пак вобрал раскрытыми губами воздух, бегал антрацитовыми глазами, раскрасневшимися в уголках, по открытому кладбищу и просил Великого, Всемогущего остановить его терзания. Горячие капли слёз коснулись оружия, скатились вниз. Под корнями всех деревьев зарыты его братья, сёстры, по влажной почве шли его товарищи и быть им возле них через несколько часов.       Синие волны мерцающим переливом снесли стволы, этажи, людей. Им нужно было только пять минут. Вокруг никого, внутри пустота. Пак больше не воспринимал ничего из окружающей среды, не слышал просьб Хёнджина, не слушал самого себя. Он полностью потерялся в наркотическом веществе и лицезрел перед глазами только один приказ: «Убить господина Чхве». От всех его «не хочу, не буду» и «страшно» не осталось ничего из настоящего, вся истинность увяла и загубилась. У Сонхва сейчас в душе выковыряны только перекошенные в ужасе лица детей, алая кровь на пальцах и забившаяся грязь в ногтях, ведь он рыл им могилы. У Сонхва не осталось ничего, кроме всепоглощающей злости за жизни невинных, за пролитые слёзы совсем крохотных людей, за их раздавленные, выпотрошенные, порезанные тела. У Сонхва в сердце только месть того ребёнка, нёсшему якорями всю боль и ярость чудовищ.       Пак Сонхва превратился в смерть.       Ему ничего не стоило зайти в особняк. Он не видел пролетающих ступеней лестницы, не замечал здоровающихся солдат в штабе, не разбирал голосов Рави и Хёнджина. Всё обернулось иначе. Потому что в изначальные планы не входило принимать препараты, потому что Сонхва должен был проникнуть в здание вместе с воинами Азура, потому что не только он должен был принимать дальнейший удар. Адский пёс жаждал крови лишь одного человека, адский пёс выживал ради этого. А Сонхва, любящего всем своим сердцем Сана, Сонхва, стремящегося сохранить жизнь лидера на землях Кемера, больше не осталось. Он слишком долго тащил за собой смерти тысячи, он обезумел от пережитой войны в собственной голове и не мог вынести ещё одного дня-пытки.       Сонхва любил вопреки тому, что у любви лицо его врага.       Он стоял у кабинета лидера. Потянуть руку вверх и кулаком ударить о деревянную дверь не было сил, ногам постепенно тяжелее получалось ступить шаг вперёд, и глаза бесконечно слезились. Сонхва сжал оружие и направил его вперёд, готовясь стрелять.       — Сонхва, — послышался слабое звучание Хёнджина, словно он был возле, только физически невыносимо далеко, — не делай этого. Дождись нас.       — Это новый приказ, — решительно проговорил он в ответ, — не ступать на территорию Элема. Иначе я вас всех убью.       Пак отсоединил устройство, больше не намереваясь медлить. Он вошёл в комнату, оказавшись в то же мгновение захваченным несколькими солдатами. Они, некогда стоявшие с ним в одном строю, идущие вслед за ним, они, твердящие о верности адскому псу, несущиеся к дивному миру, сейчас направляли оружие на него. Один шаг в сторону лидера, один выстрел в голову. Господин Чхве расположился за столом из тёмного дерева, его глаза сверкали в полутьме кабинета, его губы исказились в грустной улыбке. Он до последнего не верил в это, никак не мог принять слова Хонджуна о наступлении отдельной организации во главе с Паком. Он до этих самых минут считал его своим единственным ребёнком, сыном. Сан глубоко в своём очернённом, покрывшимся сажей сердце хранил блестящий взгляд Сонхва на впервые подаренный им меч, редкий смех в сторону лидера, разговоры после нападения на правительство. Он мальчишкой из любопытства попросил тогда у господина Чхве попробовать его сигару, а потом долго кашлял под усмешку мужчины. Потому что не понравилось, потому что старший с ней выглядел иначе. Сонхва не прекращал делиться ощущениями после успешно выполненного задания, протирая меч от красной крови и задорно отзывался на все замечания со стороны лидера. Если бы он только попросил, господин Чхве передал бы всю свою власть в его руки, если бы он только попросил, он бы лично вогнал кинжал в грудь, убил себя. Он бы не стал идти против Сонхва, но именно это сделал Сонхва с ним.       Он ему никогда не был семьёй.       — Я надеялся, ты никогда не придёшь, — пронеслось в его мыслях, но он не дал им сорваться вслух, потому что лучше тогда Паку не знать, что для господина Чхве он был всем после стольких потерь, — забудешь дорогу в этот дом, забудешь меня самого, но никогда не придёшь за моей смертью.       Ему не стать для Сонхва отцом, прикрывающим спиной от всего зла этого мира. Ведь он сам погрузил его по самые кости в горы трупов, бросил в самое пекло войны и не дал ни минуты на то, чтобы оплакать родителей, товарищей. Он уже ничего не изменит.       — Опустите оружие, — проговорил Сонхва, смотря на солдат и всё ещё направляя своё на лидера. Он уже не замечал, как много морщин стало вокруг лба мужчины, насколько поседели волосы и исхудало тело. Он уже не простит никогда. — Вам не жить, — сквозь зубы прорычал, намереваясь в следующие секунды открыть огонь.       Но его остановила вытянутая ладонь Сана-старшего.       — Не стрелять в него.       — Так точно.       Солдаты отошли в сторону, давая пройти Сонхва ближе.       — Так вот каков ты, — тихо посмеялся Чхве, искривляя губы, — предатель.       — Вы ведь знали, — ответил ему тот, не отрывая глаз от выражения его лица и заставляя терпеть его существование ещё на несколько мгновений, прежде чем дыра окажется не глубоко в сердце Сонхва, а во лбу главы Элема, — потому со всем этим сбродом ждали меня.       — У тебя нет союзников, если я смог узнать об этом, — Чхве невольно погладил ладонью собственное колено, пытаясь не выдавать собственную дрожь в голосе и разочарование в человеке, которого мог считать единственной частицей света в кромешной тьме его жизни без любимых людей, бесцельного существования и сражения ни за что. Он эту победу над Саде не унесёт с собой в могилу, не похвалится на том свете. — Не смог избавиться от тех, у кого язык длиннее змеиного?       — Я специально, — отчасти правда. Пак не исключал того, что лидеру всё же расскажут, но и не стал менять первоначальные планы. — Хотел убедиться, кто на чьей стороне, а бой между моей группировкой и вашей самый лучший способ. Им ведь обещают райскую жизнь во владениях Элема, прочную позицию и никакого устранения во время операций, так почему я не могу воспользоваться этим шансом и посмотреть, кто готов предать мир на попытку его создания?       Чхве Сан понимал, эти слова только сильнее били по нему.       — Убедился? — гадко посмеялся он, скрывая истинные чувства.       Он ведь чудовище для Сонхва, он им навсегда останется только бы не рушить мир адского пса ещё больше, хуже. Ему ни к чему будет знать, что лидер с давних времён полностью заверил свою власть за ним. Пусть возьмёт её сейчас.       — С вашей помощью.       Солдаты возле ничего не предпринимали, лишь со всей внимательностью слушая разговор между двумя и ожидая дальнейшего приказа. Они опустили глаза, оружие тоже. Сан-старший прекрасно понимал — в следующие секунды может слететь его голова, потому встал со своего места и подошёл ближе к Паку. Хонджун полностью рассказал ему обо всех известных фактах в обмен на отступление, абсолютную передачу Элема в руки Сонхва. И будет ли это последний день на свободе, или жизни, господин Чхве не мог знать, он только опустил винтовку Сонхва и зажал дульный тормоз большим пальцем.       — Я не хочу этого боя, Сонхва, — звучание голоса было твёрдым, и Сан был единственным, кто знал, какими усилиями ему приходилось сейчас говорить это, понимая, что сейчас он может умереть от руки того, кого он растил как собственного ребёнка, — мне он не нужен. Элем уже твой.       — Мне нужна ваша смерть.       — Ты ею ничего не добьёшься, — он знал, под слоем ультрамарина всё ещё горячо бьётся сердце того, кто не отпустил ни одного убитого человека и годами жил с виной, — всё в теле остановится, уйдёт под слой земли и останется мёртвым. А тебе живым терпеть дальнейшие сражения, раниться, погибать по тысячу раз и оставаться всё ещё в мире смертных.       Сонхва сомкнул губы в тонкую полосу, обратил взгляд на рядом стоящих солдат и только сейчас смог заметить шум, доносившийся позади. Дверь широко распахнулась. Хван Хёнджин вместе со своим отрядом вошёл в помещение, намереваясь помочь Сонхва и биться за его жизнь. Он беспокоился о нём, не воспринимал ни единого приказа Пака и сломя голову бежал в кабинет лидера, пробиваясь сквозь змей Элема. Он не просил никого идти за ним, убивать вместе с ним и прорываться через тех, с кем они делили ни один год жизни, только люди Азура были готовы пойти на это ради главы их группировки. Никто не хотел смерти для адского пса, даже если она была уготована для него сегодня.       Сонхва никак не отреагировал на появление Хёнджина, решив позже поговорить с ним об этом. Хван не предпринимал попыток начинать стрелять, теперь уже дожидаясь слов Сонхва и видя, что данное действие только спровоцирует господина Чхве.       Азур ожидал распоряжения главнокомандующего.       — Убивай меня, Сонхва, — Сан-старший развёл руками, не обращая внимания на всех остальных и продолжая личный бой с Сонхва, — убивай и убеждайся, что этим ты ничего не изменишь в себе. Никакого наслаждения, никакого облегчения.       Пак потянул уголок губ вверх. Ультрамарин, всецело захватившая его злость могли стать лёгкой смертью для лидера, его избавлением. Потому Сонхва был намерен поступить так, как изначально хотел, и ему требовалось на это немалых усилий над собой, ведь до безумия желалось перерезать его горло, заставить истекать кровью, биться в агонии. Ведь до сжатых до боли кулаков хотелось лицезреть меч с «по твою душу» в его груди, потому что Сонхва больше не выносил ещё одного дня вместе с убийцей своей семьи, себя самого. Без синтетических наркотиков он каждую ночь просыпался с каплями пота и слёз, размазанными по щекам, он до бесконечного думал: «Что было бы, если бы он не убил тогда моих родителей?» и останавливался на: «Был бы я счастлив, если бы хоть один из тех, кого я любил, остался со мной до этого дня?» Потому он забывался в ультрамарине с юности, потому он убивал чувство одиночества разными людьми, разной жаждой. Сейчас Сонхва устал настолько сильно, удерживая себя одними мыслями о сердце у мёртвых морей. Ему бы уткнуться в его колени, оказаться возле него и больше никогда не уходить за пределы дома. Ему бы сейчас дойти до своего Сана.       Он трясущимися руками обронил оружие, зрачки всё ещё были расширены. Сонхва больше не был намерен оставаться в штабе Элема, где стены пропитаны горькими слезами мальчика, сотнями потерь и одной самой важной — его.       — Бросьте его в подвал, — проговорил он, не отрывая чёрных глаз от лидера, — дальше можете делать, что пожелает ваша душа. Ему есть какой болью отплатить вам за вашу.       — Так точно, — в ответ проговорили солдаты Азура и поспешили захватить господина Чхве, не давая шанса на побег. Они окружили его со всех сторон и не дали возможности его людям пустить в ход оружие, сражаясь за главу своей группировки.       Отныне Элем во владениях Азура.       Сонхва поспешно покинул комнату и направился к машинам, не замечая едкую улыбку на лице господина Чхве Сана и не слыша: «Мы ещё встретимся, и на земле, и под ней».

* * *

      Он дома.       Сонхва упал на колени, стоило ему оказаться в комнате Сана. Все минуты до особняка он уговаривал себя перетерпеть ещё немного, не ослаблять хватки с кожаного руля автомобиля и не закрывать глаза от пережитого, только бы больше не ощущать весь смрад на теле. Мужчина не мог остановить слёз, проводящих линии по сухим щекам и остановить себя от всхлипа в тишине всех стен. Сан вскочил с кровати, испугавшись от доносившихся звуков, и поспешил к источнику этой раскрывающейся, вспоротой боли, в ту же секунду заключая Сонхва в объятия. «Ты пришёл» самым тихим шёпотом, «я так ждал тебя» самым отчаянным, «я так боялся за твою жизнь» самым нежным, что Сонхва не смог сдержаться. Он приглушённо завопил, оставляя крик на коже Сана и всё разрывающее в области его сердца. Потому что Сан никогда не сможет забыть, насколько плохо было Сонхва всегда и насколько долго ему пришлось носить смерть тысячи звёзд-людей. Он оставлял поцелуи на его мокрых щеках, утешал его, как только мог, и обещал, что скоро всё закончится. А Сонхва верил.       — Прошу, не плачь, — и его руки сильнее цеплялись за Пака, и ему самому становилось невыносимо смотреть на слёзы любимого человека, — прошу тебя.       У Сонхва совсем не было сил ответить ему, он лишь потянулся руками к лицу и стёр нахлынувшие слёзы, но не помогло. Он до сих пор слишком явно помнил, как все убитые дети брали его за руку, как они вели его к лидеру и просили его убить, только бы облегчить их страдания. А Сонхва понимал, насколько ультрамарин вгрызся в его сознание, насколько он управлял им и как мог всё закончить, если бы не вынес. Мужчина не мог прекратить считать себя абсолютным ничтожеством, подавшимся своей слабости и приняв её за верного воина в противостоянии. Он ненавидел себя каждую секунду существования, он ненавидел себя за зависимость.       — Случилось что-то плохое? — обеспокоенно спросил Сан, не понимая, что могло вызвать подобную реакцию со стороны адского пса. Ведь всегда стойкий Сонхва не позволял себе проронить слёз, как бы сильно ни наносили удары по его душе. И Сан был уверен в этом. Потому что нельзя говорить о смерти, оставаясь спокойным, потому что нельзя ведать все дыры между рёбер и не ощущать невидимых душащих рук на шее. — Сонхва, что произошло?       Мужчина покачал головой.       — Ничего, — он вобрал воздух губами и прикрыл веки, лишь бы парень не увидел покрасневших глаз, — ничего не случилось. Я просто…       Сонхва начал дрожащими руками разглаживать складки на одежде, искать нечто неизвестное по карманам, но случайно обронил блистер с наркотиками на пол. Сан заметил сверкающую серебряным отливом упаковку в полутьме комнаты и пальцами захватил её, не давая возможности Паку сделать это самому. Он прочитал на обратной стороне «ультрамарин» и недоумённо посмотрел на любимого, не совсем понимая, что именно держит в своих руках и как много значат несколько овальных таблеток для Сонхва.       — Что это? — спросил он у него, нахмуривая брови. — Это новое лекарство? — он был достаточно осведомлён о медицинских препаратах, так как всю свою жизнь помогал матери и после продолжил её труд. Но данную упаковку видел впервые.       — Нет, — еле шевелил губами, не имея понятия, какие слова подобрать в этой ситуации. Сонхва больше не плакал, сменяя все чувства на испуг, смятение.       — Сонхва, — мужчина видел его обеспокоенный взгляд, слышал, с какой мягкостью говорил ему это Сан, — если ты болен… — он встревоженно встал со своего места и начал мять пальцы, унимая волнение, — это ведь не смертельно?       «Смертельно».       — Нет, — и он переплёл пальцы с его, вселяя этими движениями спокойствие и заставляя остановиться, отдалиться от всех грызущих мыслей, — я не болен. Однако это хуже, чем болезнь, Сан, — мужчина сжал губы, пытаясь правильно сформулировать всё в голове и не сказать лишнего, ужасного.       — Сонхва… — только и мог прошептать Чхве, обессиленно оседая на пол и понимая — он не готов услышать ещё одну рвущую правду, после которой ему придётся собирать себя по гнилым кускам обратно и соединять так, чтобы никто не заподозрил, что сейчас Сан был готов залить весь мир слезами от тех опасений, что он носил с собой изо дня в день. И если окажется так, что все кошмары со смертью Сонхва, его Сонхва окажутся реальностью, он не сможет оправиться после этого. Он перенесёт кого угодно, что угодно, но только не это. Он еле исцелил душу от того, что услышал от любимого в прошлый раз, и если в этот будет хуже, Сан уже не знал, как ему пройти через это самому, потому что Сонхва вновь будет за тысячу метров от него, за столькими океанами, что Сану просто не догнать, не дойти.       Чхве судорожно вырвал руки из ладоней мужчины, охватил ими лицо того и стал рассматривать на наличие ранений. Их не оказалось на коже, но Сан чувствовал — они где-то есть, они есть. Он готов был плакать от того, что не знал, как ему помочь и как забрать эту боль себе. Пусть она будет у него, он вынесет. Он ни раз уже через неё проходил, он сможет ещё, только если это поможет Сонхва.       — Это наркотики, — прошептал Пак, видя в ту же секунду округлившиеся глаза парня, — и от них мне нет никакого спасения.       У Сана руки сместились с щёк мужчины вниз, у Сана безумно грохотало сердце и было готово вырваться из глотки, потому что такого он не мог ожидать.       — И как долго? — спросил у него, всё же надеясь на «несколько дней, недавно начал» и лелея в сердце веру, что они справятся через это вместе, что у Сонхва получится оторваться от этого.       — Больше десяти лет.       Не смогут.       — Я начал принимать их в девятнадцать, — промолвил Пак, склоняя голову и не смея смотреть на возлюбленного. Он никогда не гордился этим фактом, сейчас тем более. — Тогда мне ничего не помогало от того, что перед глазами были убитые люди и внутри их голоса, крики и плач. Они повсюду следовали за мной, не давали покоя и давили с каждым днём ещё больше, что я сходил с ума. А потом мне дали ультрамарин, потом ещё, и я не отказывался, ведь полностью забывался в тумане того времени, всей грязи. Я бы хотел рассказать тебе об этом раньше, Сан, но я не знал, как.       Сан кивнул, отводя глаза в сторону. Пальцы невольно зацепились за подол вязаной кофты и начали нервно мять его, находя в этом утешение всех чувств, вторящих ледяным водопадам внутри парня. Он знал о моментах детства мужчины, знал, с какими потерями ему пришлось столкнуться и скольким пожертвовать, ради того, чтобы очутиться сейчас в этом самом месте и вместе с ним. Но не догадывался — Сонхва преследовали все чудовища из его головы, Сонхва долгое время искал спасения от них и терпел бесконечную боль кошмаров, крошащих до трупного состояния. Сан закусил зубами полные губы, только бы не разнести звучание собственного плача и переполняющего сочувствия к тому, кто уже не просто человек возле. Сонхва весь мир для него, Сонхва его семья.       Чхве приблизился к тому, укладывая голову на плече старшего. Сан не знал, как лучше выразить любовь для того, как лучше поделиться теплом и забрать все печали себе, потому что Сонхва не должен. Лучше Сан будет давиться комом невыносимой тяжести, лучше Сан будет проносить на себе все чернильные страхи и слышать молитвы умерших, но не Сонхва.       — Ты не виноват, — выдохнул он самое драгоценное, самое нужное, — так получилось, — как же ему хотелось заплакать от осознания того, под каким толстым слоем пустоши закопан Пак, сколько времени ему пришлось там быть.       Сонхва повёл головой в сторону, утыкаясь носом в пушистые волосы парня и отчаянно цепляясь пальцами за него, пытаясь вынырнуть из омута дьяволов ультрамарина. Он медленно гладил Сана по запястьям, спускался ниже по гладкой коже, очерчивал подушечками пальцев кости. Старался запомнить расположение всех деталей, мягкость рук его цветочного принца и ощущения до мельчайших электрических зарядов между ними. Сонхва оставлял губами поцелуи на его лбу, вбирал в лёгкие только его запах вместо всех остальных и слушал только его сердце, потому что у Сонхва его больше нет.       — Я так благодарен тебе, — он прижимал его ближе к себе, желая слить два тела в единое и раствориться друг в друге окончательно, потому что если по отдельности, то никто из них не вынесет этого, — я так благодарен.       — Не нужно, — он бы вечность так с ним, — я бы повторял это всегда. Ведь я, как никто другой, знаю, насколько тебе было тяжело, ведь я вижу эту тяжесть и сейчас. И мне так грустно от того, что ты прошёл через всё это, и я так хочу плакать от понимания всей твоей боли, — он решил больше не скрывать всех слов внутри себя и дать им волю плескаться, выходить сквозь уста и доходить до ушей самого любимого человека. Сан не желал скрывать всех эмоций и больше не губить цветы его самой сильной любви.       Он поднял голову, нашёл губами чужие и оставил на них робкий поцелуй.       — Моё сердце… — ласково произнёс Сонхва, поднимая руки к лицу Сана и с нежностью оглаживая его. Он убрал спадающие пряди тёмных волос назад, не позволяя им лезть в глаза и прижался лбом к его. — Я так люблю тебя.       — Я люблю тебя.       — Вечность.       — Больше вечности.       Сан ощущал его дыхание на губах, его грубые ладони на щеках и его душу возле своей, совсем близко. Он вновь не мог поверить — самый грозный человек в Кемере, убивающий тысячи и идущий к цели освобождения всей страны, способен быть таким с ним, с Саном. И от этого хотелось только шире улыбаться, быть как можно ближе к нему и цвести душистыми цветами под ослепительным солнцем, потому что рядом с Сонхва иначе нельзя.       — Я переживал, что больше не смогу увидеть тебя, — спустя несколько минут промолвил Чхве, аккуратно пересаживаясь на его колени и обвивая руками шею, — потому что ты сказал, что этот день может стать твоим последним и мне пришлось только смириться с мыслью, что мне нужно отпускать тебя. Но если бы я только мог, я бы этого никогда не сделал.       — Мы захватили Элем, — сказал тот, лицезря изумлённый взгляд в ответ, — он во власти моей группировки, лидер сам сдался. Но потери среди его людей всё же были, потому что мои люди пытались пробиться ко мне.       — Ты был в опасности? — его карие глаза забегали по лицу мужчины, вновь пытаясь найти раны и ругая себя за невнимательность.       — Я под действием наркотика сам отправился в кабинет лидера и пытался его убить, — усмехнулся Сонхва и от увиденной реакции парня не сдержал смешка, — нет, Сан, не нужно сейчас так смотреть на меня.       — Тебя могли убить! — он почти воскликнул эти слова, но вдруг вспомнил, что в доме все спят, и начал злобно шипеть на Сонхва. — Ты хоть понимаешь это?       — Всё обошлось, не злись, — улыбнулся, не скрывая счастья от того, насколько ценен для него такой Сан, — они бы ничего не сделали со мной, да и смотри, я сейчас перед тобой.       — А мог бы и не быть, — проворчал тот, легонько ударяя кулаком по груди Сонхва и не вкладывая в это движения силу, — больше никакого ультрамарина. Я буду сам утешать тебя, буду сам заменять тебе всех и успокаивать от всего, что тревожит твою душу. Я буду исцелять все твои ожоги, я буду закрывать твои уши и защищать от всего, как это делаешь ты для меня.       — А если тебя не будет в этот момент?       — Значит, ты меня не любишь, — его глаза засверкали при тусклом свете комнаты, и Сонхва не видел ранее ничего прекраснее, — а если любишь, никогда больше не притронешься к этому. Если любишь, не позволишь сделать себе больно. И если любишь, то будешь искренне улыбаться так, как сейчас.       — Буду ли я улыбаться, если тебя не будет? — по самому сердцу, к самому страху.       — Ты ведь любишь.       Любит.       Сонхва кивнул. Он мысленно обещал ему исполнить все обещания, возвращаясь ко всем разговорам ранее, к этому. И до бесконечного молил Великого, Всемогущего не исполнить в явь всё, что они говорили друг другу о смерти, с каким ужасом переживали каждый день. Он потянулся к своему карману, вынимая из него бархатную шкатулку и больше не выдерживая в себе того, что копилось столько времени, что уже перетекло за все берега и топило собою все города ожидания.       — Сан, — позвал мягко.       И он поднял самые красивые глаза на него.       — Что…       Сонхва выставил перед ним крохотную вещицу и осторожно раскрыл, представляя перед парнем золотое кольцо с мерцающим бриллиантом сверху. Сан недоумённо уставился на него, не совсем понимая действий мужчины и что именно он пытался этим сказать, ведь никогда не сталкивался с таким. Он только после заметил выгравированное «моему сердцу» и задержал дыхание, со всем трепетом сапфировых бабочек по всему телу вслушиваясь в речь адского пса.       — Прошу, будь моей семьёй, — «пожалуйста» в отчаянии. Лишившись родителей, он всю свою жизнь желал создать семью, знать, что среди холодных стен дома его всегда будут ждать, радостно бежать к нему, обнимая так крепко, и жить одной только мыслью поскорее очутиться возле человека, которому он был готов отдать всего себя. И сейчас все мечты Сонхва становились самой настоящей реальностью. — Моим всем в пределах этого мира и за ним.       — Сонхва… — Сан смог только обронить эти слова, всё ещё не веря в происходящее. Он безотрывно смотрел на того, впитывал в себя все ощущения от произнесённого Сонхва и самого себя просил никогда не забывать самое ценное для сердца.       — Я хочу быть только с тобой, — он не спешил, дожидаясь ответа Чхве, и смотрел на него так, что Сану желалось лишь укрыться вместе с ним от всего, от всех проблем и остаться так навсегда. И это только доказывало для него, что ни с кем другим, кроме Сонхва, не нужно, что лишь с ним одним. — Я хочу любить тебя больше, чем только в этой жизни. Я хочу строить своё начало с тобой, обретая в тебе и в детях то, что искал по всему свету на протяжении стольких лет и нашёл только у мёртвых морей.       — Я тоже хочу, — Сан чувствовал, как по щекам скатились горячие слёзы, медленно опадая вниз летним дождём, и не мог удерживать в себе чувства, обращённые только к Сонхва, его Сонхва. Он приблизился к нему, оставляя между ними ничтожное расстояние и шепча в самые губы: — Я хочу быть с тобой семьёй, хочу называть детей нашими и в каждой вселенной обретать такое счастье только с тобой. Я люблю тебя.       — Я люблю тебя, моё сердце.       Сонхва надел кольцо на безымянный палец Сана, не отпуская его рук из своих и желая держать их всю оставшуюся жизнь. Он видел кристальные слёзы Сана, блестящие глаза и счастье, бушующее в них от осознания действительности всей сказочности. Они открылись друг другу под едва заметными звёздами, озвучили всё затаившееся у самых рёбер, произнесли клятвы быть вместе больше, чем вечность, и переплели всю нежность в пылком поцелуе. Мужчина другой рукой огладил поясницу парня, притянул ближе к себе и не отрывался от него, влечённый необъяснимой, слишком сильной любовью. От ощущения мягких губ Сонхва сходил с ума, от такого Сана рядом срывало все цепи, и адский пёс больше не мог совладать с собой, со всеми огненными желаниями. Отныне его ни за что не оторвать от Чхве Сана, отныне он заключит сделку с Великим, Всемогущим и поставит всю свою жизнь на его.       Он будет закрывать ото всех чудовищ Кемера свою семью.