We Can Be Messes Together

      Пинк подтягивает колени к груди, после чего упирается в них подбородком. Он прижимает ноги ближе к себе, словно стараясь занимать как можно меньше места. Вместо своей повседневной одежды, сегодня он одолжил джинсы Эджи и длинный зеленый свитер Стретча.       Он не уверен почему, но он…чувствует… Он, честно говоря, не знает. Все, что он действительно знает, так это то, что внутри него карабкается, завязывается в узел черная ненависть к самому себе. Он хочет встать с кровати, и, разнообразия ради, позвонить брату. Возможно, даже попросить у него совета. Но все же его телефон остается на тумбочке возле кровати. Сегодня ему с трудом удается удерживать все воедино. Он в ожидании момента, когда его жизнь рухнет. Его не покидали чувства отвращения и горя, словно собственная жизнь ускользала прямо сквозь ебаные фаланги пальцев.       Он не понимал, что плачет, пока его грудная клетка не начала ударяться о ноги. Он лишь прижимает их ещё крепче. Я просто хочу быть нормальным. Не хочу быть монстром, жаждущим похоти. Просто хочу прижаться к своим любимым, и не беспокоиться о желании и жаре. Я не хочу постоянно флиртовать, потому что от этого окружающим некомфортно со мной. Я просто хочу, чтобы моя душа перестала болеть…пожалуйста…       Пинк не знал, сколько времени он провел свернувшись калачиком, всхлипывая от мыслей, которые крутились в его черепе. Он не заметил, как открылась входная дверь и голоса стали разноситься по дому. Не замечает, как они волнуются, когда не могут его найти, и как открывается дверь спальни, что весьма жалко с его стороны, если можно так говорить о себе.       Однако, когда он ощутил на своей спине чьи-то руку, Пинк вздрогнул, все ещё задыхаясь после плача, и поднял глаза. И Стретч, и Эджи слегка касались его спины, а их взволнованные, обеспокоенные, любящие лица, глядящие на него сверху вниз, вызывают очередной приступ плача, и он лишь сильнее сжимается, пряча лицо в колени, отчего намокают джинсы.       Он чувствует, как его обхватывают две длинные руки, знает, что они принадлежат Стретчу. Чувствует, как когти, обтянутые кожей, проходятся по его черепу — это наверняка был Эджи. Другая половина кровати прогибается под телом, которое скорее всего тоже принадлежит Эджи.       Кто-то из них шепчет ему на ухо: — Оу, дорогой. Тебе что-то нужно? Или тебя что-то расстроило? Пинк качает головой, и, задыхаясь от рыданий, спрашивает: — Почему вы все еще со мной? Другой голос, отличающийся от того, в котором Пинк признал Эджи, мягко произносит: — Потому что мы любим тебя, конечно же. Почему ты об этом спрашиваешь? Из-за нас ты чувствуешь, что это не так? Если да, то нам действительно очень жаль. Пинк качает говой и кричит: — Нет, вы не виноваты! Только я! Проблема во мне! Стретч водит рукой по спине вверх и вниз, и произносит спокойным тоном: — Почему ты так считаешь, дорогой? Мы сказали что-то, из-за чего ты подумал, что мы считаем тебя проблемой? Пинк вновь качает головой, сотрясаясь от рыданий от осознавания того, что его возлюбленные полны решимости винить себя. — Я… я просто жаждущий похоти монстр… Кто бы смог, кто бы захотел с этими мириться? Стретч снова обнимает его, и череп Эджи прислоняется к его, когда он шепчет: — Мы хотим быть с тобой. И мы вовсе не миримся с чем-либо, потому что любим тебя, и ты уж точно не изголодавшийся по похоти монстр. Стретч быстро кивает и говорит: — Согласен с тем, что сказал Эджи. Ты такой смелый, веселый и организованный. Без тебя мы с Эджи, наверное, уже бы расстались, честно говоря. Нам нужен твой баланс. Ты многого достоин, и наша любовь — это минимум того, что ты заслуживаешь. Пинк чувствует, как слез становится больше, и просто опускает колени, чтобы показать свою душу, надеясь на то, что они поймут. Дело в том, что она всегда горячая. То, что все люди и большинство монстров не доверяют ему из-за этого, и то, что ему почти запрещено приближаться к детям из-за того, что кто-то пустил слух о том, что монстры из его вселенной — педофилы. Факт в том, что его душа — это лишь похоть, а черты его характера давно испорчены потребностью.       Тем не менее, возлюбленные лишь прижимают его к себе ещё крепче, Эджи целует его череп. — Моя душа потрескавшаяся, усыпанная шрамами и кроваво-красная от LV. Я не могу говорить об этом. Стретч бормочет: — А моя все ещё слаба после долгих лет, проведенных в грусти, настолько, что её практически нет. Так что ты ничем не хуже нас, дорогой. Пинк всхлипывает, поднимая голову, чтобы взглянуть на двух скелетов, которые все еще смотрят на него с любовью и обожанием, и качает головой. — Вы двое… Он задыхается от своих слов, расплываясь в улыбке. Я люблю этих двоих так сильно, что у меня болит душа… в хорошем смысле. С этим можно жить.