***
Было привычное серое австрийское утро, жаворонок Алексей готовил кофе, пока Соня с Алиной отсыпались, проведя ночь за истязанием уже второй пробковой доски. Шторы на всех окнах были задёрнуты — не такая уж непривычная картина в европейском городе, где каждый турист норовит общёлкать все улицы вдоль и поперёк. Необычный для этого времени шум снаружи привлёк внимание Алексея, и он зашёл в комнату, где стёкла были дополнительно затонированы, чтобы узнать, что случилось. Несмотря на всю маскировку, шевеление в окне заметили выстроившиеся шеренгой на улице журналисты жёлтой прессы и защёлкали камерами. Алексей тихо сматерился и сполз по стенке. Это разбудило Алину, она вылезла из объятий Сони и подошла к нему. — Что у тебя случилось? — сонно спросила она, садясь рядом. — Не у меня, у нас, — Алексей вкратце описал обстановку, настала очередь Алины ругаться. — Я схожу вниз, обматерю их по-немецки, зря я, что ли, столько лет тут проторчала, — девушка рывком поднялась и начала собирать образ местной жительницы, разбуженной шумом папарацци. От утренней сонливости не осталось и следа. — Будь осторожна, потеря твоей конспирации может дорого нам обойтись, — предупредил её напарник. Алина пулей слетела с лестницы и вышла к журналистам. Она не успела сыграть свою роль: её обступили люди-камеры, девушка чётко слышала русскую речь. А ещё она была без маски, впервые за пару лет открыв лицо на улице. Осознав, что происходит, она юркнула обратно за дверь. «Они пришли за мной», — эта мысль вытеснила из её головы все прочие. Все выданные кредиты доверия Олешева мигом забрала назад, оставив в минусе двоих: Кристину и… Соню.***
Соня решительным образом ничего не понимала. Она проснулась, когда Алексей принёс ей яичницу в постель и, запинаясь, рассказал новости. Какой-то жёлтый журнал поместил на первую полосу фотографию держащихся за руки Алины с Соней. Фон был заменён, и оставалось лишь догадываться, кто и как мог снять, и, что главное, распознать девушек, не выходивших на улицу без элементов маскировки. Заголовок потрясал воображение своей несуразностью: «ОППОЗИЦИЯ ТОНЕТ В СОДОМИИ! Кто стал избранницей рядовой сотрудницы ТК "Море" и чьи деньги она получает в Австрии, обучаясь разврату?» В статье обсуждалась личность «таинственной лесбийской спутницы Софьи Сомусевой», ни один из вариантов и близко не касался Алины. Теперь, когда её лицо увидели, всё изменится, и все трое это прекрасно понимали. Соня не увидела Алину ни утром, ни днём, когда назойливых репортёров спугнул дождь, и Алексей вытянул её пройтись до ближайшей кофейни, ни вечером, когда, взяв себя в руки, она вернулась к расследованию. От зависания в соцсетях её теперь заботливо оберегала её собственная фотография с первой полосы и спекуляции насчёт Алины. Близкие разрывали личку вопросами о состоянии Сони, она ответила одному Диме — и то лишь потому, что он интересовался, хочет ли она дать комментарий и разнести обидчиков в пух и прах. С таким огнём, будучи гражданкой России, Сомусева играть опасалась, написала коллеге, что лучше разберётся со всем по возвращении, и, получив в ответ «палец вверх», задумалась о том, когда это возвращение состоится, затем невольно начала придумывать, что в связи с этим всем ей, собственно, говорить. Оправдываться? Глупо. Заверять, что это лишь подруга? Смешно и как-то нечестно по отношению к себе. Гордо размахивать ЛГБТ-флагом? Но Соня была твёрдо убеждена в том, что, как только в её профессиональную деятельность втечёт активизм, из профессии можно будет смело уходить. Назойливые размышления покидали её голову, лишь когда она сосредотачивалась на цифрах и фактах, и девушка самозабвенно шерстила свои же заметки в поисках хоть чего-то ценного. Несмотря на всё рвение, работа стояла на месте, и Соня впервые за день спросила у Алексея, какого, собственно, чёрта, где Алина и как она смеет оставлять её одну с этим дерьмом. — Дай ей время… — начал он. — Какое, нахуй, время? — вскипела Соня. — Мы встречаемся, да, пару недель, но разве это не то, что мы должны проходить вместе? Это, вообще-то, не только её царского величества касается, но и меня тоже! Да, в разной степени, её со дна болота достали и впервые рассматривают под лупой, а меня всего лишь аутнули, приплетя попутно мою профессию, но разве не должны мы друг друга поддержать? Какого чёрта она меня избегает, когда она нужна мне, когда нам нужно обсудить, что делать дальше… — Она привыкла проживать всё в одиночку. — Мне похуй, пусть отвыкает. Я тоже ей нужна, я уверена. Она просто не пробовала проходить через дерьмо вместе с кем-то. — Ты думаешь лишь о том, что нужно сейчас тебе, — вздонул Алексей. — Представь, каково ей. Она нуждается сейчас только в комфортной обстановке. Пока что для неё верх комфорта — одиночество. В твоих силах всё поменять, но не сейчас, Соня! Они вернулись к работе и остаток вечера Сомусева провела в молчании, несмотря на все попытки Алексея с ней заговорить. Она не знала, что в квартире этажом выше Алина нервно грызла ногти до мяса и орала на ноутбук с рабочими вкладками, который в этот раз никак не помогал ей отвлечься от чувств.***
На следующий день ранним утром Соня с Алексеем проснулись от истеричного стука в дверь. «Репортёры», — подумала девушка и вновь погрузилась в сон. Алексей пошёл открывать дверь, но вместо ругательств Соня услышала радостные вопли. — Нашла! Я нашла! — не оставляя надежды Сониному совиному режиму голосила на всю квартиру Алина. — Я обратила внимание на фотографии из больницы! На фотографии до больницы! На наши видео! Кристина везде, кроме встреч с нами, носит на сумке крупный брелок! Уже полгода минимум! Он радиоактивный, я отвечаю! Я такое в сериале видела! Это нужно проверить! — Алина, блять, — разочарованно выдохнул Алексей. — Если ты про брелок в виде кошачьей морды, то на последних двух встречах с нами он был при ней. — Значит, она и нас хочет… Того… — уже с меньшей уверенностью протянула Алина. — Но мы не так много времени с ней проводим, а вот Елена… Боже, скольким же ещё людям она так загубила здоровье, как она сама не умерла? Ну да, лекарства, конечно. — Мотив? — прервала её монолог Соня. Она старалась держаться сурово, но не могла отвести влюблённых глаз от Олешевой. — Это я ещё не продумала. Но есть, куда копать. — Ладно, это хотя бы что-то после месяца «ничего», — сдался Алексей. Надо вызвать её на встречу, если будет с брелоком, то незаметно снять его и сдать на экспертизу. Если будет без, пойти с ней в больницу. Сырники на завтрак под ту самую серию с радиоактивным брелоком улетели быстро. «Если это реально так, я умру со смеху, — думала Соня. — Не может же у них быть настолько мало воображения, чтобы тырить идею в американском сериале нулевых». — Нет, вы представьте, насколько это гениально, — словно прочитав её мысли сказала Алина. — Кто не покрутит пальцем у виска, когда ему скажут, что российские спецслужбы, — немного посоветовавшись, коллеги решили, что эта версия будет основной, — спиздят идею у АМЕРИКАНЦЕВ, ну серьёзно! Соня внимательно за ней наблюдала, но ничего не говорила. Любовалась изящными руками, горящим взглядом, наслаждалась привычным приятным голосом. Алина тоже ничего ей не говорила, и, казалось, избегала даже смотреть в Сонину сторону. Напряжение нарастало, как в первые дни знакомства. Сомусева, наконец, не выдержала, вышла из-за стола и заперлась в комнате. До неё доносились отголоски препирательств на кухне, но ей было уже так невыносимо, что не было сил вслушиваться. В дверь постучали. Соня промычала в ответ что-то невнятно-утвердительное. В комнату зашла Алина. Соня зарылась лицом в подушку, чтобы та не увидела её слёз. Алина села в ногах на край кровати, чтобы Соня не увидела её слёз. Повисло горькое молчание. — Я тебя люблю, — дрожащим голосом начала Алина. — Но справляться с эмоциями, когда рядом близкие люди, умею плохо. Я много кого ранила. Мой брат со мной не общается не из-за моей работы. Однажды я его сильно задела, не хочу вспоминать, он до сих пор не может меня простить. Я никогда не видела племянницу, а ей уже пять лет. Говорят, она похожа на меня, но я никогда об этом не узнаю. Я понимаю, почему он меня не прощает, я бы тоже себя не простила. Я боюсь сделать так же больно тебе. — Пока что ты успешно справляешься с тем, чтобы причинять мне боль ровно противоположным, — зло пробурчала из подушки Соня. К чему этот рассказ про брата? Вызвать жалость? Да пошла она нахуй! Оправдаться? Да к чёрту все оправдания, какими бы сильными они ни были, оправдать можно всё на свете. Впервые Соня чувствовала себя по праву эгоисткой. Её чувства были задеты поведением Алины, почему вместо извинений она первым делом услышала это? — Это всё меня не оправдывает, но я хочу, чтобы ты знала, что со мной происходит. Я вижу, что происходит с тобой, и в этом есть моя вина. Прости меня, — Алина замолчала и внезапно обняла Сонины тонкие ноги в смешных пижамных штанах с ананасами.