Толкин vs. авторы-чернушники

      Наиболее интересно заметить интересное различие между Толкином и авторами-чернушниками именно там, где они используют схожие приемы. Я уже отмечал, что методологически Мартин и Бэккер не так уж сильно и отличаются от Толкина, в плане одинакового использования для создания глобального конфликта произведения художественного приема «сюжет строится за счет введения в качестве Всеобщего Врага зла сверхъестественной природы»[1]. Но у Толкина и Мартина с Бэккером этот прием имеет принципиально разный контекст сразу в двух аспектах повествования.       Во-первых, у Толкина зло сверхъестественное и зло обыденное (разнообразные проявления человеческих пороков) взаимосвязаны друг с другом. Ведь, поскольку Мелькор и Саурон по авторской задумке соответствуют Люциферу и его правой руке — лично я склонен соотносить Саурона с Вельзевулом, в христианской художественной литературе Нового Времени часто выступающим в качестве правой руки дьявола — они, подобно сатане христианской демонологии, выступают в качестве прямых или косвенных виновников зла мира[2]. С точки зрения читателя-атеиста такой взгляд, безусловно, трудно принять, но в целом (как я покажу далее), если мы вводим сверхъестественное зло, желательно обосновать его связь со злом обыденным. Причем для этого даже не требуется христианская картина мира (в которой добро сущностно, а зло бессущностно) — скажем, в «Берсерке» Кэнтаро Миуры, произведении более чем «какоцентрическом», Идея Зла, злой Бог соответствующего сеттинга, является порождением человеческих пороков (то есть не обыденное зло порождено сверхъестественным, а наоборот[3]).       Во-вторых, Толкин исходит из идеи (которую лично я не разделяю, но которая важна для понимания его мировоззрения), что мир изначально задумывался как сугубо благой и лишь постфактум был испорчен. Бэккер и Мартин исходят из другой точки зрения (какоцентризм). Но это порождает неизбежную творческую проблему: если мир плох сам по себе, то что сверхъестественное зло в принципиальном плане добавляет ко злу обыденному? В итоге они не могут придумать ничего, кроме как утопить педаль в пол — у Мартина «Лёд» в лице Иных (и, видимо, «Огонь» в лице Рглора?) угрожает уничтожить всё живое (для сравнения, у Толкина даже одержимый «нигилистическим безумием» Мелькор со временем перешел от убийства Эрухини к их порабощению, не говоря уж про прагматичного Саурона), а у Бэккера Сотня угрожает обречь всех разумных существ на вечные муки на Той Стороне. Конфликт со сверхъестественным злом принимает не моральный, а сугубо прагматический характер: речь идет о выживании человечества на этом свете или о спасении от вечной участи хуже смерти на том свете.       Грубо говоря, и «ватсониански», и «дойлистски» Мелькор как сверхъестественное зло нужен Толкину потому, что без него, грубо говоря, сюжета бы не было и оставалось бы писать (в рамках христианского мировоззрения, из которого Толкин исходил) лишь про борьбу хорошего с лучшим. Наоборот, введение в сюжет Мелькора с его прямым и косвенным влиянием на эльфов и особенно людей позволяет создать конфликт — не только героев и сверхъестественного зла, но и между разными типами человеческих сообществ (в разной степени испорченных), ведь очевидно, что в мире победы Саурона или, тем более, Мелькора, социумы вроде Гондора или Шира не смогли бы больше существовать. Герои того же «Властелина Колец» сражаются не только и не столько «против зла», сколько за сохранение более человечного образа жизни.       Для чего же нужно зло сверхъестественное (не магия как элемент сюжета, а именно сверхъестественное зло!) Мартину и Бэккеру, у которых мир переполнен злом обыденным, никак не связанным со сверхъестественным? Возникает нехорошее подозрение, что сверхъестественное зло нужно не в последнюю очередь ещё и для того, чтобы гипотетической «победой над злом» закамуфлировать безальтернативность (а в случае Бэккера — ещё и тотальность) зла обыденного, «снять противоречия» придуманного ими мира через противостояние «Всеобщему Врагу» (а также чтобы их герои выглядели в более выгодном ключе, противостоя ему). Достаточно вспомнить встречавшиеся мне у фанатов теории о том, что победа над Иными (и, возможно, над Рглором как «огненной» угрозой человечеству) нормализует природные циклы мира «Песни Льда и Пламени», поспособствовав социальному прогрессу Семи Королевств.       Возьмем, например, Эарву Бэккера, основной конфликт которой завязан на посмертную судьбу душ разумных существ (инхороев, кунуроев и людей). Уберем из неё ключевую бэккеровскую страшилку — злобных Сто Богов, пытающих всех на Той Стороне. Изменится ли Эарва принципиально? Да, не будет прилета инхороев, прибывших «спасать свои души» и расплодивших на Севере шранков. Возможно, не будет религиозно санкционированной кастовой системы — хотя религиозная санкция для кастовой системы напрашивается независимо от принципов функционирования метафизики. В остальном Эарва останется всё такой же помойкой, потому что её жителей (особенно власть имущих) интересуют в основном иерархические изнасилования и власть (пусть даже в первую очередь «власть над собой», как в секте дуниан) ради власти[4].       Поэтому с точки зрения прижизненных перспектив различных разумных существ совершенно неважно, например, победит Консульт или проиграет, будет найдено средство «спасти души» (пусть даже в более гуманной версии, чем «запечатывание мира» имени Не-Бога) жителей Эарвы или они все попадут в АдЪ — на обыденное зло мира Эарвы это никак не повлияет. Разве что, если Консульт физически истребит 99,99% жителей Эарвы, выжившим придется выстраивать отношения друг с другом в меньшем по размере коллективе, как дунианам в изолированной Ишуаль. А если Бэккер и пропишет некое перерождение Эарвы в лучшую сторону, такое перерождение будет откровенно неубедительным, исходя из внутримировой логики. Бэккер, как и Мартин, обожает упирать на некую «незаконченность» своей истории, которая якобы оправдывает все содержащиеся в ней сомнительные моменты — но «незаконченность» связана лишь с линией противостояния сверхъестественному злу, а не со злом обыденным.       У Мартина к бэккеровским проблемам — которые у него тоже в наличии, поскольку очевидно, что, независимо от фактора сверхъестественного зла, возможность изменения Вестероса к лучшему маловероятна (хотя и более вероятна, чем в случае с Эарвой) — добавляется ещё одна. Мартиновское сверхъестественное зло (я об Иных) неубедительно (Бэккер смог добиться убедительности, но лишь за счет топорных приемов из серии «инхороев-извращенцев-садистов», у которых даже сперма черного цвета или «Сотни, обрекшей всех на ад просто потому, что она так питается»). Если кто-то заявлен на роль злодея, он должен быть очевидным источником проблем для героев — скажем, Саурон во «Властелине Колец» технически вообще персонаж-призрак, но его тень нарративно довлеет над всем повествованием (собственно, даже книга названа «в честь» него), а его слуги появляются в Шире и Бри в первой же части повествования.       В «Песни Льда и Пламени» Иные подаются как некое страшное зло, якобы нависающее над миром, но по факту они пятую по счету книгу ютятся где-то на периферии повествования (даже в линии Джона его взаимоотношениями с Одичалыми, Станнисом и Болтонами едва ли не важнее для сюжета), а зла творят даже меньше, чем значительная часть вполне человеческих персонажей. Собственно, при желании линию Иных можно было бы вообще вырезать из сюжета без особого вреда для него. Да, они вроде как своей агрессией вынудили Одичалых начать полномасштабное нашествие (переселение) на земли Семи Королевств, но с другой стороны: 1) Одичалые предпринимали нашествия на Семь Королевств и до того, 2) переселение Одичалых можно было бы обосновать и иными факторами — скажем, ростом рождаемости или изменением климатических условий без введения сверхъестественных факторов, 3) когда на Восточную Римскую Империю в шестом веке напали авары, гонимые с востока тюрками, то, сдается мне, жители империи видели своими врагами аваров, а не тюрок.       Из-за этого всего Иные начинают напоминать по своей сюжетной функции не толкиновских Мелькора с Сауроном, а… Эммануэля Голдстейна из антиутопии Джорджа Оруэлла «1984»: загадочного персонажа, возглавляющего некое антиправительственное Братство и являющегося то ли страшным и ужасным главой заговора против Большого Брата / героическим вождем подполья, то ли выдумкой Министерства Любви, созданной для организации политических провокаций и вычисления потенциальных врагов существующего строя (в этой связи интересно вспомнить теории фанатов о том, что дуализм Рглора и Великого Иного может носить не антагонистический, а прямо противоположный характер[5]. А сомнительные перспективы выхода «Ветров Зимы» в сочетании с нелюбовью Мартина давать четкие объяснения того, как его мир работает, заставляет по поводу Иных вспомнить один конкретный отрывок из «1984»:       « — Братство существует?       — А этого, Уинстон, вы никогда не узнаете. Если мы решим выпустить вас, когда кончим, и вы доживете до девяноста лет, вы все равно не узнаете, как ответить на этот вопрос: нет или да. Сколько вы живете, столько и будете биться над этой загадкой».       Некоторые читатели усматривают у Мартина чуть ли не некое «гуманистическое» послание — мол, пока политики борются друг с другом за власть («играют в престолы»), они игнорируют глобальные проблемы, угрожающие всему человечеству, против которых надо «сплотиться». Но можно ли «сплотиться» против призрака (а угроза Иных абсолютно неконкретна!). И, главное, предположим, «сплотились», преодолели угрозу — что дальше? Мартин, по-видимому, не может дать ответ. Более того, его попытки лишний раз подчеркнуть, «какие Иные плохие», изобразив единственного сумевшего найти с ними некий общий язык человека (Крастера) растлителем и убийцей собственных детей, выглядят довольно топорно (поскольку некоторые жители Вестероса отлично могут так себя вести и без всяких Иных) и лишь усиливают обозначенную мною выше параллель с Голдстейном и Братством, назначенными на роль «абсолютного зла», заставляя вспомнить издевательскую церемонию «приема в Братство», разыгранную о’Брайеном с Уинстоном Смитом (ключевая идея которой — что единственная сила, способная разрушить status quo, должна быть злом, ещё худшим, чем сам этот status quo[6]):       « — Вы готовы совершить убийство?       — Да.       — Совершить вредительство, которое будет стоить жизни сотням ни в чем не повинных людей?       — Да.       — Изменить родине и служить иностранным державам?       — Да.       — Вы готовы обманывать, совершать подлоги, шантажировать, растлевать детские умы, распространять наркотики, способствовать проституции, разносить венерические болезни — делать все, что могло бы деморализовать население и ослабить могущество партии?       — Да.       — Если, например, для наших целей потребуется плеснуть серной кислотой в лицо ребенку — вы готовы это сделать?       — Да».       Из-за этого Иные и служащие им люди (Крастер) у Мартина выглядят не столько как «Всеобщий Враг», сколько как те, кого на эту роль из определенных соображений назначили, даже не потрудившись подробно объяснить (даже «на лестнице») их мотивацию, да и не введя полноценно в сюжет их самих не в качестве тех, кого герои (иногда) убивают. Тут, опять же, вступает в действие принцип «разумного эгоизма» и «меньшего зла», неявно действующий в мире «Песни Льда и Пламени» (и вообще в рамках гримдарка). Предположим даже, что Иные — картонное зло, желающее «убить всех человеков» и превратить Планетос в ледяную могилу. Но в оптике пресловутого «разумного эгоизма» — а что в этом плохого (для самих Иных)? Людей Иным любить определенно не за что (да они у Мартина и сами друг друга «не любят» гораздо активнее, чем Иные), в плане людоедства по отношению друг к другу они едва ли превосходят вестеросцев (наоборот, «в кадре» они сотрудничают друг с другом неизменно-продуктивно — вестеросцам бы такие навыки!), жизнь в условиях вечной мерзлоты для них, насколько можно судить, вполне комфортна — какие проблемы? Ведь Иные — это не монстр вроде Гренделя из «Беовульфа», воплощающего своего рода бессмысленный стихийный хаос (пусть и «христиански прочитанный», с родословной от Каина), а развитая цивилизация со сложной историей отношений с людьми (см. Король Ночи).       Да, даже в современности массовый читатель по инерции соотносит себя с персонажами-людьми, пусть даже вымышленными людьми из вымышленного мира. Но при достаточной интеллектуальной смелости и развитом воображении он всегда может поставить себя и на место условного «не-человека» — многочисленные фанфики про «хороших орков» (выходящие не только у нас, но и в западных странах) тому пример, да и у Майкла Муркока в «Вечном Воителе» люди выступают как религиозные фанатики-ксенофобы, а нелюди-элдрены — как жертвы агрессии и геноцида (также стоит отметить, что с точки зрения проповедуемого тем же Скоттом Бэккером «нравственного реализма» и критики «галлюцинаторного универсализма» нет никаких содержательных оснований предпочитать человеческую точку зрения — нечеловеческой). Более того, значительная часть жителей Вестероса по воле Мартина регулярно ведет себя так, что мысль «Иные, жгите, тут уже ничего не исправить» периодически приходит в голову.       Более того, если подумать, концепция Иных как сверхъестественного зла в рамках мира Мартина содержит одну проблему. Победа над сверхъестественным злом по логике требует введения сверхъестественного инструментария и на стороне «сил добра»: очевидно, что магии Иных надо противопоставить какую-то другую магию (скажем, Старых Богов или «Пламени», будь то Рглор или драконы). Но с учетом как общих законов функционирования магии в мире Мартина, так и особенностей иных обладателей сверхъестественных сил (старобожники, рглорианцы, тенезаклинатели, Безликие и прочие волшебники такого рода), их победа над Иными (если она не будет сопровождаться взаимной аннигиляцией сверхъестественного) будет означать всего лишь замену «ужасного конца» на «ужас без конца». Что из соответствующих опций хуже всего — вопрос, на мой взгляд, уже скорее схоластический, чем практический.       Вследствие всей совокупности вышеуказанных факторов бэккеровский и мартиновский образ сверхъестественного зла откровенно проигрывает толкиновскому. Причем если бэккеровский конфликт, завязанный на концепт сверхъестественного зла, можно признать отчасти потенциально интересным с идейной точки зрения (не будь у этого автора такого упора на тотальность зла) и работающим на сюжет, пусть даже во многом непроработанным и манипулятивным, то мартиновский конфликт, завязанный на концепт сверхъестественного зла, производит впечатление своего рода фигового листка, прикрывающего срам — поскольку если у Мартина всё закончится в ключе «условно-положительные персонажи скооперировались, наваляли Иным и получили свой горько-сладкий конец», это будет выглядеть как попытка за счет введения внешней силы, угрожающей миру как таковому, и совместного сопротивления ей со стороны героев искусственно разрешить их конфликт, не имеющий отношения к Иным[7]. [1] https://ficbook.net/readfic/11724143/30898743 У Мартина и Бэккера при внимательном рассмотрении видим даже не деконструкцию, а просто копирование толкиновского метода, при его внешнем отрицании и критике «черно-белости». У Мартина (особенно — в экранизации) есть нечеловеческое зло в лице Иных, которые хотят «убить всех человеков». У Бэккера в роли лже-главгада выступает Консульт, а в действительности таковым нечеловеческим сверхъестественным злом является Сотня Богов, обрекшая всё живое на ад — а Консульт, в соответствии с бэккеровской инверсией, представляет из себя борцов с тиранией Сотни, хотя Бэккер никогда не решится сказать это прямым текстом, лишь намеками. [2] Это не означает, что всё зло мира порождено ими — наоборот, зло творят и их враги — но они, по мысли Толкина, запустили соответствующую цепочку событий. [3] Грубо говоря, не «мир — дерьмо, потому что им правит Отец Порока», а «Отец Порока правит миром потому, что масса людей готова использовать бехелит». [4] Собственно, отчасти я этот вопрос уже затрагивал — https://ficbook.net/readfic/11724143/31037536. [5] Из чистого фэнтези на Мартина больше всего повлияли Толкин и Тед Уильямс, а у них обоих сверхъестественное зло связано как с огнем, так и с холодом. [6] В сериале эта идея дополнительно реализована ещё и на примере Дэйнерис Таргариен — https://ficbook.net/readfic/9158299. [7] Толкин таким приемом баловался лишь в «Хоббите» в эпизоде с Битвой Пяти Воинств, где появление орочьей армии Больга предотвратило готовую было начаться войну между людьми и эльфами с одной стороны и гномами с другой — но даже там конфликтующие стороны вокруг Одинокой Горы были всяко договороспосбней вестеросцев.