Толкин vs. авторы-чернушники

      Я сначала думал написать заключительную часть моего исследования, которая подвела бы итоги моего сравнительного анализа Толкина и современных «мэтров» гримдарка а-ля троица Мартин-Бэккер-Аберкромби. Возможно, я его и напишу через какое-то время, но сперва я хочу поделиться своими впечатлениями от произведения польского писателя Петра Гурского под названием «Закон Ордена», которое я прочёл буквально только что по наводке моего друга и постоянного читателя, Багрового Ястреба[1]. Это произведение — эталонное «тёмное фэнтези»[2], и вместе с тем оно несравненно лучше Мартина, Бэккера и Аберкромби. Почему? Я не буду подробно описывать мир и сюжет произведения, а ограничусь парой замечаний.       Во-первых, в произведении нет столь любимой Мартином, Бэккером или Аберкромби «неоднозначности». Проблема чернухи даже не в чернухе самой по себе (для сатиры она вполне уместна — и используется тем же Гурским именно в этих целях), а в том, что выдуманные автором моральные уроды изображаются не просто как моральные уроды, а как сложные неоднозначные личности. Тут можно вспомнить и мартиновского Тайвина, который с одной стороны конченый ублюдок, а с другой стороны — якобы титан политики (в ту же степь Байяз с Глоктой у Аберкромби), и бэккеровских инхороев, которые с одной стороны инопланетные извращенцы-садисты, а с другой — их как бы и можно понять, потому что злая Сотня Богов обрекла их на вечные муки в аду и вообще они теперь как бы ещё и спасители мира, раз с этой Сотней борются.       Гурский подобную «неоднозначность» отвергает. Орден, ключевой антагонист его произведения — это не «сложные неоднозначные личности», а властолюбивые мерзавцы (пусть даже одна из магистресс Ордена демонстрирует некоторую человечность по отношению к поверженному и находящемуся в её безраздельные власти, а до этого — изрядно ей и Ордену навредившему человеку). Сотрудничающие с ними князья, делающие состояние в лучшем случае на гладиаторских боях, а в худшем на проституции и торговле детьми — властолюбивые мерзавцы рангом поменьше.       В повествовании есть герои и есть злодеи, пусть даже герои — народ хунг, подвергшийся геноциду в результате политических махинаций Ордена, и сотрудничающие с ним люди — тоже порой прибегают к откровенно сомнительным средствам. Напротив, моральному релятивизму автор чётко даёт бой, хотя и позволяет персонажам с противоположной стороны на страницах произведения озвучить вопрос: а чем же хунг и их друзья лучше Ордена, раз тоже порой прибегают к сомнительным методам? Прямой и развёрнутый ответ на этот вопрос не озвучен, но он прямо вытекает из повествования: Орден создал и поддерживает тот уродливый мир, в котором происходит действие произведения (или, во всяком случае, несёт — наряду с поддерживающими его князьями — львиную долю ответственности за происходящее), в то время как противники Ордена пытаются этот уродливый мир сломать (а в случае хунг — ещё и обеспечить лучшее будущее для своего народа, Орденом гонимого).       Это я сейчас плавно перехожу к «во-вторых». Беда чернухи у многих авторов современного тёмного фэнтези — ещё и в её беспредметности. Она не является сатирической, как, к примеру, в «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина (который, напомню, был не только писателем, но и чиновником, пытавшимся способствовать проведению передовых реформ) — гротеск, чернуха и просто трэш становится не средством критики через высмеивание по отношению к чему-то конкретному, ненавистному автору, а просто общим атрибутом мира, заставляющим относиться к нему как к безумному карнавалу, над которым ты угораешь. Эталоном тут является (помимо Бэккера, утопившего педаль в ядро планеты), конечно же, «Пламя и Кровь», со всеми этими «септонами Мунами», «шутами Грибками» и т.д. и т.п. — но в целом это общая тенденция. Тут мне вспоминается цитата из Алексея Лосева (пусть даже я и отвергаю его ультраконсервативные убеждения), характеризующая творчество Франсуа Рабле:       «Именно этот исследователь убедительно доказал, что смех у Рабле вовсе не есть какая–нибудь сатира на те или иные язвы личной и общественной жизни, он направлен вовсе не на исправление пороков жизни, а, наоборот, имеет некоторого рода вполне самостоятельное и самодовлеющее значение <…> Комический предмет вовсе не является таким простым, чтобы здесь речь шла только о смехе как о смехе. Комический предмет у Рабле чрезвычайно противоречив. «Одна из самых удивительных черт смеха Рабле — многозначность тона, сложное отношение к объекту комического. Откровенная насмешка и апология, развенчание и восхищение, ирония и дифирамб сочетаются» (там же, 181). Здесь JI. Е. Пинский подошел к весьма глубокой стороне раблезианского смеха, хотя, как нам кажется, даже и этот крупный исследователь не поставил последней точки в той характеристике смеха у Рабле, которую можно было бы счесть окончательной. Комический предмет у Рабле не просто противоречив. Необходимо обратить внимание на то, что ясно и самому Л. Е. Пинскому, но только не формулировано им с окончательной четкостью. Дело в том, что такого рода смех не просто относится к противоречивому предмету, но, кроме того, он еще имеет для Рабле и вполне самодовлеющее значение: он его успокаивает, он излечивает все горе его жизни, он делает его независимым от объективного зла жизни, он дает ему последнее утешение, и тем самым он узаконивает всю эту комическую предметность, считает ее нормальной и естественной, он совершенно далек от всяких вопросов преодоления зла в жизни. И нужно поставить последнюю точку в этой характеристике, которая заключается в том, что в результате такого смеха Рабле становится рад этому жизненному злу, т. е. он не только его узаконивает, но еще и считает своей последней радостью и утешением».       Это, в той или иной степени — про Мартина, Аберкромби, Бэккера. А вот о Гурском такого не скажешь. Тошнотворность верхушки Ордена и его подельников работает именно на то, чтобы читатель её возненавидел — а не на бэккеровские вотэтоповороты в стиле «принц Ауранг тоже хочет жить и не хочет гореть в аду». Именно поэтому я считаю вселенную Гурского чернушной (или, если угодно, нуарной — насколько я знаю, параллельно он занимается написанием вполне реалистических детективов, что сказывается и в «Законе Ордена» — все заранее подвешенные ружья выстреливают, и даже мелкие детали могут оказаться неслучайными) — и вместе с тем считаю, что тут чернуха совершенно к месту. С этой точки зрения я могу ему лишь поаплодировать.       Отмечу отдельно ещё одну положительную деталь — деконструкцию автором мотива личной мести (не путать с техничным достижением цели, пусть даже сколь угодно жёсткими методами). У меня давно возникает ощущение, что и авторы, и читатели фэнтези-чернухи смешивают эффективность (прагматическую полезность) действия — и его эффектность (отсюда и «пироги со свининой», и прочая «вкусная, сочная месть» того же разряда). Виана даХан хочет (совершенно оправданно!) демонстративно, в ходе публичного поединка один на один на арене, отомстить убийце своего мужа, погубившей его предельно подлым способом — но этим едва не губит общее дело (а сама попадает в руки Ордена и, в конечном итоге, погибает, спасая соратника), поскольку главная задача героев — не месть конкретной негодяйке, а свержение власти Ордена в целом (подробнее рассказать не могу, ибо спойлеры).       А теперь перейдём к ключевому недостатку произведения. Это — назовём вещи своими именами — авторская мизогиния, сознательная или подсознательная (надеюсь на второе). Нет, в произведении есть положительные женские образы, вызывающие симпатию (та же Виана даХан, например — но не только), но большинство других женщин, откровенно говоря, малосимпатичны. Это и тот самый Орден, представляющий из себя организацию чародеек-феминисток, стремящихся к господству над всем миром, и авторская деконструкция сюжета о деве, заточённой драконом в башне (спойлерить не буду — лучше читать саму книгу, там много неожиданных сюжетных поворотов — но дева в башне окажется той ещё сукой), и дважды (!) повторяющийся в рассказах, примыкающих к роману, сюжетный мотив женщины, обрекающей своего мужчину или мужа на смерть (во втором случае — ещё и максимально ужасным образом). Женщина, разумеется, в обоих случаях до кучи ещё и изменяет ему с другим мужчиной (или сразу несколькими — в первом случае).       Я упомянул об этом не затем, чтобы поругать автора за «идеологическую неправильность» (в конце концов, читаю я того же Толкина, хотя в политическом плане это не особо близкий мне автор) — хотя такие моменты местами выглядят как мамкино инцельство. Я хочу отметить более общую тенденцию, характеризующую многие произведения тёмного фэнтези в целом (в конце концов, Гурский же писал не с нуля, а наверняка вдохновлялся уже существующими произведениями). Я уже отмечал, что в произведениях таких авторов, как Мартин, Аберкромби и Бэккер, женские персонажи выглядят, мягко говоря, специфически[3]. Да даже у Сапковского Ложа Чародеек — мягко говоря, не очень симпатичная организация (пусть даже сволочи там не все), и если соответствующий концепт развить в определённом направлении — то, в принципе, Орден Гурского и получится[4]. С другой стороны, женщины-злодейки у Гурского это хотя бы не карикатурные злобные дуры и суки вроде той же мартиновской Серсеи Ланнистер (персонажа во многом комического), и героям ради победы над ними приходится приложить усилия.       В этом плане забавно отметить следующий момент. Те же Мартин и Бэккер критикуют Толкина с условно-гуманистических позиций — «а что Арагорн сделал с орками?», «как можно проповедовать ограниченную чёрно-белую картину мира» и т.д. и т.п. — а на практике у них получается нечто совсем не гуманистическое. Почему-то в «женском» вопросе это выглядит особенно выпукло (об этом я уже писал неоднократно, так что не хочу повторяться). У Толкина, конечно, образы женских персонажей страдали определённой трафаретностью и, в некоторых случаях, пассивностью (можно при желании посетовать и на отсутствие значимых женских отрицательных персонажей), но всё же его подход к женским персонажам лично мне более симпатичен[5]. Возвращаясь же к Гурскому, то он, по сути, в своём произведении в отношении «женского вопроса» лишь довёл присущие гримдарку тенденции до логического конца[6].       Таким образом, я могу порекомендовать эту книгу даже несмотря на данный (серьёзный, с моей точки зрения) недостаток, а в каком-то смысле — и благодаря ему. Книга Гурского — это разом и хорошее произведение (интересный сюжет, качественный литературный язык и занятный, пусть и уродливый, мир), и разворот фэнтези-чернухи в более адекватную (если не брать вышеупомянутого недостатка) сторону, и, одновременно, демонстрация вполне характерных жанровых черт. [1] https://ficbook.net/readfic/12222127/31408685? [2] Включая и такой компонент современного гримдарка, как чернуха — но чернуха у Гурского, в общем и целом, уместна с сюжетной точки зрения. [3] Кстати, у Бэккера — местами вполне на уровне Гурского, а то и круче, вплоть до сюжетного хода «жена-изменщица предаёт мужа инопланетным извращенцам-садистам». Но и у Аберкромби в том же «Лучше подавать холодным» часть женских героинь это стереотипные жестокие мстительные суки, которые в Ордене вполне смотрелись бы. [4] Вообще между миром «Ведьмака» и миром «Закона Ордена» чувствуется определённое сходство (даже преследования хунг в чём-то напоминают преследования эльфов — хотя хунг несравненно симпатичнее эльфов у Сапковского), а главный герой Кестель чем-то неуловимо напоминает Геральта из Ривии, вплоть до намёков на любовный интерес к нему со стороны одной из чародеек Ордена. [5] Во всяком случае, Толкин был способен представить себе женщину, занимающуюся созидательной деятельностью (Мириэль, Нерданэль) или, в качестве правительницы, заботящуюся о благе для своего народа (Халет). К слову, Виану даХан у Гурского (борющуюся до конца, даже попав в руки Ордена) в определённом смысле можно сравнить если не с Халет, то с одной из воинственных дев её народа. [6] Впрочем, рискну предположить, что, с учётом консервативных умонастроений, распространённых в современной Польше, это всего лишь аллегория антифеминистической полемики. Тут я по понятным причинам чувств автора разделить не могу, но когда такой же образ «баб-сук» вылезает у Бэккера — это куда ироничнее.