Temur ve Tutkun

      Огоньки свечей дрожат на сквозняке, но пожару в камине он нипочем: пламя горит ослепляюще-ярко и ровно, гонит прочь темноту и застревает красным – то ли золотом, то ли кровью – в заплетенных волосах тегина. Темур смотрит прямо в огонь, хмурится, оттягивая вниз от горла доспех… Туткун замечает, что к ночи он делает так все чаще. Еще она замечает угловатые тени оконных рам, расчертившие пол и стены узорами лунного света и огней со двора караван-сарая, тяжелые шаги этажом ниже и еду на столе, к которой они не притронулись.       Темур даже не пил.       Туткун все кажется, будто нужно что-то сказать, и в то же время будто все уже сказано – там, во дворце, и здесь, в этой комнатке, которая и вполовину не будет от привычных покоев наследника Небесного трона.       Ей совсем немного интересно, жалеет ли тегин хоть в таких мелочах о сделанном.       «Если бы мы остались, ты уже была бы мертва».       Туткун признает, что он прав. Признает и то, что одним своим присутствием здесь предает своего хана, которой пообещала помочь отомстить за гибель отца и сестры. Для этого ей всего-то и надо было – стать второй женой первого наследника. Она давно это знала, давно смирилась и пленницей в Небесный дворец шла, связанная, с легким сердцем. И в глубине души просила только о том, чтобы назначенный ей жених был хоть немного приятен внешне…       Кая-тегин, сказать по чести, был весьма хорош собой.       Туткун, сказать по совести, этого даже не заметила, как едва заметила и то, что отныне ее судьба была определена не ее ханом, но именем и одним-единственным, бесконечно долгим взглядом синих глаз…       Сейчас она видит, как в этих глазах мечется уставший пожар, как белеют костяшки пальцев, вцепившихся в край кожаного нагрудника, и делает шаг за спину тегина – быстро, пока сама не передумала.       – Туткун?..       Темур оборачивается, завязки его пояса выскальзывают из пальцев, и она убирает руки и опускает голову чуть поспешнее, чем следовало бы: ее щеки заливает румянец.       – Туткун?..       Его голос спокойный, тихий – ничего общего с тем, как он отдает приказы, как говорит с братом или матерью, – и в голосе этом отчетливо слышен вопрос: «Что ты делаешь?»       И правда, что она делает?       – Ты разве не сказал, тегин, что нам ждать здесь целую ночь? – она все-таки поднимает глаза, поджимает губы. – Будешь так до утра сидеть?       Темур ведет подбородком, и его рука снова тянется к доспеху. Ни надежная броня, ни плотная одежда не сковывают движения, но поди походи в них с раннего утра до поздней ночи! Тяжело.       Однако в тоне его под стать имени – сталь:       – Буду.       Туткун знает, что он и на этот раз прав: она ему не жена, не невеста, он выкрал ее и спрятал, и хуже не придумаешь, чтобы она еще доспехи с него снимала. Узнает кто – им обоим точно не сносить головы.       Но она знает и то, что ночь будет долгой, и что Небесный наследник устал.       – Не будешь, – она вздергивает подбородок еще выше, будто бросает кому-то вызов. Ему? Так не примет. Себе?.. – Я сегодня утром сделала, что ты сказал. Теперь сделаешь, что скажу я.       Тегин медлит, медлит, смотрит внимательно, неотрывно, и Туткун уже хочется, чтобы он хоть что-то сказал, лишь бы прогнать это наваждение – неизбывную нежность в его глазах. Ей кажется, что не бывает, просто не может быть, чтобы кто-то смотрел на нее так. Чтобы именно он смотрел…       А потом Темур протягивает ей руки тыльной стороной вверх, и наваждение разбивается на тысячу маленьких осколков, и Туткун уверена, что эти осколки – ее сердце.       Он молчит, пока она развязывает узелки на наручах, пока, сцепив зубы, справляется с грубой шнуровкой брони, а ей в голову лезет совсем неуместная мысль: кто помогает Темуру с одеждой во дворце? Представлять на этом месте Мей Джин неприятно до тошноты.       Когда Туткун снова отворачивается к столу, аккуратно складывая пояс, ощущение его присутствия сзади становится отчетливым чрезмерно, до почти несуществующего расстояния, которое Темур, сделав шаг, оставляет между ними. Он не прикасается, просто стоит, и в абсолютной тишине Туткун слышит его дыхание.       Утром она обнимала его. Сейчас даже обернуться страшно.       – Тебе надо отдохнуть, – Темур возвращается к огню, словно и не было этих кратких мучительных мгновений. Его выдают только сжатые кулаки. – Ложись, поспи. До рассвета еще далеко.       – А как же ты?       Она спрашивает раньше, чем понимает, какую глупость сказала. Кровать в комнате одна, и Туткун даже не может представить, чтобы тегин не сделал такой широкий жест. Он и делает – в сторону шкур на полу, и в глазах пляшут озорные искры.       Ей нечего ему возразить.       Темур растягивается у камина, закинув руку под голову, закрывая глаза, – ну точно большой дикий кот, хотя и повадками, и характером больше напоминает медведя. Свет прогорающих дров отчего-то совсем не попадает на кровать, и сидеть на ней, поджав ноги, становится неудобно и неуютно. Она может лечь и попытаться заснуть. Она должна лечь и попытаться заснуть, потому что завтра будет еще один трудный день. Туткун должна…       И поэтому встает.       – Женщина, вернись на кровать, – ресницы тегина дрожат, когда она опускается рядом так, что колени почти касаются его руки.       – Что сделаешь, если не вернусь?       Она представляет, как он что-то ответит – а вместо этого Темур поднимается рывком, точно к ее лицу, и у нее замирает дыхание.       Он очень       слишком       близко.       Они оба это понимают.       Они оба медлят…       И мгновение спустя того, как дыхание Темура почти касается ее губ, он утыкается лбом в ее плечо.       – Где ты была, Туткун? – его шепот обдает горячим через одежду точно там, где до сих пор зудит рабское клеймо. – В тот день, когда меня поженили с Мей Джин, – где ты была?..       Туткун закрывает глаза. Ей хочется плакать, как в минуту, когда Чолпан-хан объявила о заключенном с Алпагу-ханом проклятом уговоре, хочется метаться по комнате или выбежать прочь… Вместо этого она запускает пальцы в золотую гриву, стаскивает перекрученные нитки, расплетает тугие косички – такие затягивают, чтобы надолго, чтобы не расчесывать каждое утро… чтобы китайская принцесса делала это как можно реже.       Что угадала, она понимает по тому, как опускаются напряженные плечи тегина, как он замирает, когда она, забываясь, прижимается губами к его виску…       Когда Темур отстраняется, Туткун кажется, что они заключают сделку с самим Небесным Тенгри – сделку на одну эту долгую ночь, которой никто из них не переступит невидимой границы, которую они так и проведут у огня: она – прислонившись плечом к теплому камню, он – на тонких шкурах, опустив голову на ее колени… Ночь, которая закончится.       Но пока до рассвета еще действительно далеко.