***
И всю эту неделю Арсений то и дело ловит себя на двух странных мыслях: первое — есть смутное ощущение, что этого парня он уже где-то видел. Хотя, может, он слишком часто о нём думает. И второе — Арсению понравилось. Арсению, блять, на полном серьёзе понравилось, как рандомный парень дал ему леща в каком-то заплёванном закутке между каменных стен. Арсений дрочит на это в воскресенье и идёт туда опять в понедельник. — Я знал, что ты вернёшься, — всё с той же нахальной ухмылкой говорит парень вместо приветствия, и возмущение Арсения закипает по новой. — Откуда, блять, вообще такая уверенность, — почти шипит тот и уже не понимает, что он тут забыл. Молодой человек довольно хмыкает и протягивает руку для рукопожатия. — Антон. Арсений с опаской покосился на протянутую руку, но на рукопожатие ответил. И зря. Антон резко дёрнул Арсения на себя, крепко сжимая руку и не давая вырваться или отстраниться, царапая кольцами. Арсений судорожно сглотнул и опять поднял на него испуганные глаза. Время будто бы замерло. Они так и стояли неподвижно, глядя друг на друга: Антон — с самодовольной усмешкой, Арсений — со смесью испуга и, мать его, восторга. С каждой ёбаной секундой Антон смотрел всё более жадно и, в конечном счёте, не выдержал. Он весь был дёрганым, но при этом таким до ужаса изящным, что Арсений натурально (получается, по-гейски) поплыл, когда Антон, точно так же, как и неделю назад, наклонился к самому уху и широко лизнул, оставляя пылающий влажный след, который моментально начал остывать и приятно холодил кожу. Арсений прикрыл глаза и затаил дыхание, стараясь сконцентрироваться на своих едва подрагивающих ресницах. Антон мучительно медленно обвёл изгибы уха, прикусил мочку, отстранился, и… ушёл. Опять просто молча ушёл, и это было нечестно. Потому что, окончательно придя в себя, далеко не сразу, Арсений обнаружил, что стоит в смешанных чувствах, с бешено колотящимся сердцем и стояком в штанах. Он уже и не помнил, когда в последний раз испытывал настолько сильное возбуждение. Он же сюда за этим пришёл?***
Арсений стоически продержался неделю. Каждый раз, когда он вспоминал, что было, или думал о том, что могло бы быть, он практически чувствовал скачок адреналина в крови. Сердце начинало биться с бешеной скоростью, а щёки предательски краснели. Стояк можно было и не упоминать, как само собой разумеющееся. И вот снова понедельник, и Арсений снова стоит в этой бетонной курилке и ожидает (не)понятно чего. Он понимает, чего он ждёт. Но… он не понимает. Он, блять, нихуя не понимает! Он стоит здесь уже минут двадцать, абсолютно просто так, рискуя опоздать на работу, и ничего не понимает. Антона нет. И если Арсений хочет прийти на работу хотя бы условно вовремя — пора выдвигаться. И смириться с тем, что ещё какое-то неопределённое время за ним будет следовать шлейф непонятного разочарования. Конечно, Арсений может себе позволить опоздать и на десять минут, и на пятнадцать, да хоть на все тридцать! Тем более, что небольшой офис находится буквально в двухстах метрах отсюда… Но, как бы там ни было, Арсений правильный мальчик, от мозга до костей — но не так, как поёт Шахрин. Поэтому Арсений покидает курилку ровно за десять минут до начала рабочего дня, так и не дождавшись Антона. И ни на следующий день, ни через день Антон в курилке не появляется. Теперь Арсений приходит туда с облегчением от того, что парня там не обнаружилось, и уходит с разочарованием — по той же причине.***
Спустя ещё неделю, когда Арсений уже достаточно расслабился, чтобы забыть о потенциальной опасности, Антон обнаруживается подпирающим стену старого жёлтого здания и улыбающимся обескураживающее добро. — Прости, что долго не появлялся. Сдавали проект. Антон говорит так обыденно и смотрит так нежно, что Арсений впадает в ступор. Антон говорит так обыденно и смотрит так нежно, будто они старые друзья. Будто они… пара? Арсению хочется спросить о проекте, хочется спросить, чем вообще занимается Антон, но получается только думать о том, что бесполезно отрицать привлекательность такого Антона — с ласковой улыбкой и родинкой на носу. Но вот проходит секунда, две, пять, и ласковая улыбка Антона превращается в хищную ухмылку, а сам он подходит катастрофически близко и даже не пытается скрывать, что совершенно внаглую наслаждается беспомощной растерянностью Арсения. Арсений вынужден признать, что такой Антон нравится ему даже больше. А рефлексию он оставит на потом. Антон снова молча стоит напротив и смотрит, смотрит, смотрит, будто ждёт чего-то. И, очевидно, не дождавшись, грубо хватает Арсения за волосы на затылке и настойчиво давит, заставляя упасть на колени. Дыхание сбивается окончательно, когда Антон с силой вжимает Арсения носом в свой пах. Конечно, Арсений поначалу старается вывернуться, упирается ладонями в бёдра Антона, не оставляя попыток отстраниться. Но Антон давит достаточно сильно, чтобы не оставить Арсению ни единого шанса, хотя границу при этом не переходит. Секунд десять уходит на то, чтобы Арсений перестал трепыхаться, и бёдра Антона он теперь сжимает просто потому, что руки деть больше некуда. Арсений одновременно и полностью расслаблен, и максимально напряжён. Пульс скачет, дышать практически нечем, и Арсений балансирует на грани. На грани возбуждения и ярости, на грани наслаждения и паники. Глаза закрыты, но ему и не надо смотреть, чтобы видеть перед собой дрожащие ресницы и приоткрытый рот Антона. Тот тяжело дышит, будто это ему практически полностью перекрыли доступ кислорода, будто это его нос вжимается в чужой стояк, будто это его волосы до боли сжимают на затылке. Они стоят так по ощущениям вечность, когда Антон наконец ослабляет хватку и садится перед ним на корточки. И опять так по-доброму смотрит, ласково улыбается, заботливо поправляет растрепавшуюся чёлку и, едва касаясь, проводит большим пальцем по щеке Арсения, стирая невольно выступившую слезинку. Потом опять молча встаёт и так же молча уходит. А Арсений понимает, что нервы скоро не выдержат.***
В тот день работать Арсений не может. Ни нормально, ни как бы то ни было вообще. Он наконец понял, где уже видел Антона. Архитектурная компания, статью о которой он где-то месяца два назад верстал в этом самом офисе, в маленьком старом доме в центре Москвы. Арсений тогда зачем-то попёрся вместе с ведущим журналистом их скромного издательства на интервью с начальником фирмы. И пролил остывший кофе на яркую толстовку «самого молодого и перспективного архитектора их команды» — так его представил директор. На яркую толстовку Антона. Арсений не помнит, но практически уверен — вряд ли он подобающим образом извинился. Как интересно получается. Арсений любит свою работу, но сегодня на ней находиться просто невыносимо — мысли то и дело возвращаются в маленький задний дворик, который он так небрежно обозвал курилкой. Сейчас это место казалось ему каким-то по-особенному уютным. Зачем он туда ходит? Чего ему в жизни не хватает? Члена? Так эту проблему можно решить менее… радикальными способами. Но Арсений не хочет менее радикально. Арсений хочет этот адреналин, бешено бурлящий в крови, хочет балансировать между возбуждением и страхом, хочет чувствовать себя беспомощным, униженным, но при этом окружённым заботой. От этих контрастов сердце сжимается и хочется безостановочно пищать. Возможно, в этом и ответ — Арсению в жизни не хватает острых ощущений. У него кроме работы в жизни, зачастую, ничего и нет. И, несмотря на то, что работу Арсений любит — однообразие постепенно сжирает изнутри. А там, в этом маленьком дворике, он чувствует себя таким живым, каким не чувствовал никогда. Никогда ещё он не испытывал одновременно такой огромный спектр эмоций. И он даже больше не курит. И ему хорошо. Возможно, отчасти противно от самого себя, но хорошо. А Антон, что удивительно, не напирает. Нарушает все социальные нормы, личные границы, здравый смысл — но оставляет свободу выбора. Он мог бы ещё на второй встрече заставить Арсения отсосать — и Арсений бы, признаться, отсосал. Но Антон не стал, как бы давая решить, хочет ли Арсений идти дальше. Готов ли он. И сейчас — Арсений может туда никогда больше не приходить, а может прийти и сделать всё, что скажет ему Антон. И Арсений идёт.***
Не на следующий день, и не через день, но идёт. И находит Антона всё так же стоящим у стены и докуривающим сигарету. Тот медленно манит Арсения пальцем, и Арсений подходит, отбросив все нужные и ненужные мысли на потом. Арсений подходит близко, почти вплотную, долго смотрит в глаза напротив, но сделать что-нибудь опять не решается. Тогда Антон, снисходительно хмыкнув, резким движением разворачивает Арсения и прижимает его к стене, сразу же припадая губами к его шее, одновременно с этим почти болезненно сжимая его стояк. Как мало Арсению надо… Арсений перестаёт сдерживаться под этим напором и еле слышно стонет, больше даже скулит. На шее, конечно же, останутся засосы, но кому какое дело до этого? Арсению поебать. Антон снова зарывается ладонью в волосы Арсения, но на этот раз делает всё медленнее. Он давит на макушку, и Арсений, не разрывая зрительного контакта, плавно опускается на колени. — Как же блядски ты выглядишь, — шепчет Антон, сильнее сжимая волосы, и Арсений прикрывает глаза в наслаждении, наконец-то отпуская себя. А затем снова распахивает их, слыша звук расстегивающейся ширинки, и больше не закрывает, стараясь даже не моргать. Его ведёт с того, как это всё может выглядеть с ракурса Антона. Арсений сосёт самозабвенно, наслаждаясь каждым грязным высказыванием Антона, сказанным звонким шёпотом, вроде «какая же ты сучка, Арс». И даже не возникает вопроса, откуда Антон знает его имя. Арсений судорожно цепляется за бёдра Антона, даже не пытаясь сделать что-то со своим возбуждением — это, пожалуй, собьёт весь настрой. Арсений сглатывает всё и преданно смотрит, не вставая с колен. Антон снова смотрит нежно, и на этот раз уходить не спешит. Не сразу. Он подаёт Арсению руку, помогая подняться, большим пальцем стирает с губ последние капли спермы и, глядя в глаза, пошло облизывает. Сочетает в себе невинность и разврат. И Арсений готов кончить от одного этого вида, но не может даже пошевелиться. Антон снова заботливо поправляет чёлку, а затем наклоняется к уху и ласково шепчет: — Ты такой красивый, — и оставляет невесомый поцелуй на виске. А Арсению хочется расплакаться от этой нежности. Только теперь, будто нехотя, Антон отстраняется и, обронив на прощание грустную улыбку, разворачивается и идёт в сторону выхода со двора. И вот теперь Арсений понимает, что вот оно — нервы не выдержали. — Антон! Тот замирает и очень медленно, словно в замедленной съёмке, разворачивается. И смотрит на Арсения выжидающе. Арсений не знает, что хочет сказать. Слишком много вариантов. Но выбирает он, пожалуй, самый перспективный. — Оставь свой номер. Антон подходит ближе, и впервые за всё время их странного знакомства смотрит на Арсения задумчиво. Смотрит долго. А потом медленно наклоняется и просто целует. Нежно, медленно, трогательно. Почти невинно. И когда отстраняется, на его губах играет умиротворённая улыбка. — Записывай.