Пряная осень

      Документы доставлены. Приказ отдан. Многогранник будет уничтожен. Смотреть на это зрелище уже не было сил. Одиннадцать дней в городе происходит ахинея. Люди либо умирают, либо сходят с ума.       Время в этом чертовом месте будто не подчиняется общепринятым законам. А почему вообще оно должно подчиняться? Дабы победить вездесущую смерть, пришлось идти на хитрость - победить само время. Иногда время оборачивалось вспять, иногда летело вперед, иногда повторялось снова и снова. Бесконечная череда криков, крови и трупов… Постоянная вереница боли, усталости и жертв…       Каково было людям, ответственным за жизни, нести на себе груз выбора? Каково людям, прошедшим через этот ад, дальше жить обычной жизнью?       Артемий не спал уже несколько дней. Всё это время он держался благодаря своим твириновым настойкам, а последний экземпляр самодельного отвара был выпит только что. От многодневной усталости сознание теряло контроль и растекалось, рассосредотачивая внимание и убивая любые мысли. Эффект от настойки будет действовать недолго, но этого хватит, чтобы дойти до дома.       Путь от Управы до берлоги занимает не больше получаса. Не спеша, Артемий выдвинулся по направлению дома, поправив одежду, промокшую от дневного ливня. Отрешенный взгляд, мешки под глазами в сочетании с усталой, медленной походкой делали из мужчины подобие ожившего трупа. Наконец-то, теперь можно не торопиться.       Проходя через Утробу, Артемий содрогнулся от мощного взрыва:       – Неужели все закончилось? – прошептал Бурах, обернувшись в направлении шума.       Артемий застыл на несколько минут, смотря в сторону того, что было только что уничтожено. Вскоре оцепенение прошло, и Артемий двинулся дальше. Через несколько минут после уничтожения Многогранника развеялся туман, а после выглянуло осеннее закатное солнце. Впервые за эти десять дней. Щурясь от непривычки и неторопливо огибая Склады, Артемий устало наслаждался появившимся лучам света, приятно гревшим лицо и сырую одежду. С равнины доносился разнобойный стрекот насекомых, в воздухе стоял запах трав.       Понемногу жизнь возвращалась в свое русло. Шагая по рельсам, Артемий увидел неожиданное лицо возле своего убежища. Мрачная фигура в темном плаще стояла в тени дома, крепко держа одной рукой саквояж. Сосредоточено ожидая появления Бураха, фигура явно презирала стоявшие около металлической двери ржавые бочки, бросая в их сторону яростный надменный взгляд. Такой же взгляд был брошен и на самого Артемия, как только тот появился. Этот нервный укол глазами не предвещал ничего хорошего.       Сил не было совсем, особенно – на ведение диалога с Данковским. Артемий решил никак не реагировать на появление гостя. Его тактикой было незамедлительно ретироваться внутрь здания, где ожидал желанный отдых.       – Зачем? – нарушил молчание Бакалавр – Для чего? По какой причине? Вопросы остались без ответа. Артемий, игнорируя Данковского, медленно прошел мимо него и открыл дверь, даже не поворачивая в его сторону лица.       Не справившись с болезнью, Даниил желал приложить все усилия по сохранению верха человеческой идеи – Многогранника. Ради этого он даже убил человека. И даже не одного. Все равно о нем в городе ходят слухи, все равно его не принимают местные. Репутация в этом чертовом месте – ничто в сравнении с великой целью. И после всего его труд вновь не ознаменовался успехом. Из-за этого гада.       – Ты слышишь, что я говорю? – не отставал Данковский, проследовав за Артемием в здание. – Зачем ты передал документы? Никто кроме тебя не мог это сделать! Никто! – перешел на хриплый крик Даниил.       – Мне нужно отдохнуть, – безэмоционально, почти шепотом ответил Бурах, спускаясь по лестнице – Уходи.       Мужчины спустились внутрь здания. Артемий первым делом подошел к шкафу и стал раскладывать вещи из сумки.       – Замечательно. Нет, я слишком многим пожертвовал! И уж достоин услышать хотя бы объяснение этих варварских действий! – продолжал Бакалавр, сверля взглядом спину Бураха.       – Тебе кажется. Ничего ты не знаешь, – усталым голосом проговорил Артемий, продолжая заниматься своими делами – Приехал сюда для чего? Ты же изучал смерть… точнее способы победить её? Только в этот раз ты познакомился с ней лично, впрочем… как и я. Ты увидел ее настоящую. Несправедливую, нелогичную и жуткую. Неужели испугался? Неужели чума заставила дрожать от страха?       Артемий не церемонился с Данковским. Говорил честно, без тайного умысла, не отдавая себе отчет в возможности задеть гостя своими словами. Обернувшись, глядя через левое плечо на Даниила, Артемий продолжил:       – Твоя любовь к игре в Бога заметна. Смеешь делать немыслимое, не обладая какими-либо правами. Спорю, ты не раз потрошил людей ради своей великой битвы со смертью. Впрочем, подопытных можешь теперь не искать. Вон они, валяются кучами возле домов. Делай с ними, что хочешь – вскрывай, режь, изучай, воскрешай. Мне будет жутко интересно увидеть результат, ученый. А сейчас, позвольте, освободите помещение, Бакалавр. Ваш Многогранник мёртв, убит и расчленен. – ухмыльнувшись, закончил речь Гаруспик и обратно склонился над сумкой.       – Да что ты о себе возомнил, подонок? – процедил свозь зубы Даниил. Голова пульсировала, дыхание участилось, сознание тягучим туманом расплывалось, разум требовал незамедлительного выполнения одной навязчивой идеи.       Мысли Данковского молниеносно выстроились в логическую цепочку: исследования закончены - Танатика уничтожена - меня ждут руины и пепел - все мои труды были бессмыслены - Гаруспик прав. Только эта цепочка выдала неожиданное нелогичное решение – нужно убить Гаруспика прямо сейчас, будто это действие тотчас исправило бы все предыдущие. Дикая помесь обиды, злости на себя, желания мести и потеря надежды натолкнули Даниила на естественное осознании, что единственным способом облегчения отчаяние является убийство того, кто нарушил все планы.       Бакалавр швырнул саквояж на пол, резко сбросил темный плащ и закатал рукава белой рубашки. Не мешкая, он выхватил из кобуры револьвер и направил в сторону Бураха. Полный барабан, близкая дистанция, ни о чем не подозревающий противник – промах был невозможен. Целиться с двухметрового расстояния, разделявшее мужчин, было моветоном, поэтому Даниил, не думая, спустил курок.       Звук спущенного курка тревожно въелся в металлическую тишину помещения.       Осечка.       Артемий только сейчас обернулся на странный звук и последовавшую суету после него. Его взгляд был прикован к руке, сжимающей до белых костяшек огнестрельное оружие. На осознание происходящего Артемию хватило одного удара сердца, а после – он метнулся в сторону.       Спешка Данковского позволила Бураху не только поменять положение тела, но и сделать мощный рывок для устранения внезапной угрозы. Неудачный выстрел ввел Данковского в ступор и на несколько секунд отрезвил мужчину. Заметивший происки Артемий не дал расслабиться надолго. Объект поражения начал стремительно перемещаться, что затрудняло попадание. Данковский задержал дыхание и вытянул вперед револьвер. Онемевшие и дрожащие от напряжения пальцы снова задели курок.       Выстрел. Мимо. Пуля въелась в старую стену.       Артемий успел дотянуться до обезумевшего гостя, толчком отвести направленное на него оружие в сторону, а после выстрела выбить его из ладоней. После резких действий у Артемия потемнело в глазах, сказалась и многодневная усталость, и неожиданная физическая активность. С трудом удержав равновесие после предпринятых мер, он оперся двумя руками на стол, стоявший сзади него, и переводил дыхание, закрыв глаза.       Обезоруженный Данковский решил биться до конца. Сделав несколько шагов назад и повернув корпус, он согнул в локте правую руку, отвел ее назад и замахнулся кулаком. Действия были на удивление отточены, а сам Данковский серьезен и собран, ведь в этой своеобразной дуэли он отстаивал свою честь. Правда враг был не просто неприятным ему человеком, Гаруспик сейчас олицетворял собой всю несправедливость мира, все совершенные ошибки и все недостигнутое.       Замах. Удар. Кулак смазанно прошёлся по касательной, чуть задев челюсть и рот Бураха. Хоть Артемию было тяжело, даже реагируя с опозданием на все действия Данковского, он находился в отличной физической форме и с лёгкостью мог не только увернуться от его атак, но и дать сдачи. Таким образом, итогом этого «поединка» стала разбитая губа Гаруспика.       Устав от беспричинных нападок, Артемий своим телом прижал бакалавра к стене. Правая ладонь крепко сжала вздернутые к верху тонкие запястья. Другая рука слегка сдавила горло заложника. Вжавшийся таз Гаруспика туго вдавил Бакалавра в стену. Вымотанный выходкой гостя Гаруспик облокотился лбом о холодную каменную стену комнаты, дабы ослабить симптомы головокружения. В ушах ещё стоял звон после выстрела, виски пульсировали. Тяжело дыша, вздымаемые ноздри жадно впитывали влажный и спертый запах подвального помещения. Находясь в тесном контакте, дыхания обоих обжигали друг друга, пуская волны мурашек.       – Я-то думал, вы интеллигент, – хрипло промычал Артемий и выпрямился.       – А вы и не ошиблись, – прошипел Даниил и начал вырываться, пытаясь ослабить хватку настойчивыми толчками. На что Артемий сильнее сдавил белую шею и крепче прижался телом.       Нахмурившиеся брови Даниила дрожали, под страдальческим выражением лица скрывалась гамма разных чувств, которые резко появлялись и так же резко улетучивались. Стыд, обида, боль, злость, сожаления, зависть. Трезвый разум, на который постоянно рассчитывал Данковский, был не готов справиться в сложившейся ситуации, остатки самоконтроля еле сдерживали бурю внутри. Если бы вдруг сейчас Даниил остался наедине с собой, то моментально поддался эмоциям и разрыдался. Настолько ему сейчас было тошно чувствовать всё и пожинать плоды своей горячности. Чтобы успокоить эмоциональный порыв, Даниилу пришлось до крови укусить свой язык. Сверкающие от подступивших слез глаза, обрамляемые дрожащими густыми ресницами, бесстыдно сверлили своей чернотой. Не стыдясь и такой неожиданной своей стороны, Бакалавр с гордо поднятыми подбородком пялился прямо в глаза Артемию.       Такая бесстыдная картина слегка смутила Артемия, от чего тот ослабил хватку и отвел взгляд. Убрав одну руку с горла Даниила, он опустил её на плечо.       В тот же миг, собрав остатки сил на рывок, Даниил не только смог вырвать свои запястья, но и дотянулся до шеи Артемия и, обнажив свой оскал, впился изо всех сил в шею. Пронзительная боль заставила Бураха обоими руками грубо схватить за волосы Даниила и дернуть его от шеи, на которой остался ярко-красный след зубов.       Ухмыляясь, Бурах туже прежнего рывком натянул черный волос, осознанно заставляя страдать Даниила. Широко раскрыв глаза, Данковскому пришлось вытянуться на носочки, чтобы облегчить резкую боль. Он глубоко простонал, приоткрыв сухие губы, вновь проглотил ком в горле и закрыл глаза, чтобы хоть как-то успокоиться, хотя его тело начала покрывать мелкая дрожь от переизбытка стресса.       Артемий был заворожен. Не осознавая почему, он наслаждался своеобразной игрой, затеянной Данковским. Жгучие пульсации свежей раны на губе и напряжённость всего тела обостряли чувства. На лице обычно сдержанного Даниила он ловил каждое новое выражение и неожиданную эмоцию и с нетерпением сжирал их глазами. Доминация над Данковским возбуждала Артемия. Он заводился, наблюдая за строптивостью и соблазнительной чувственностью своего заложника. Его руки резко подхватили и приподняли Даниила за ягодицы, что тот обвил ногами таз Бураха, а руками его шею.       - Быть может, уважаемого доктора пора приструнить? - выпирающим пахом Гаруспик вжался в ошарашенного Даниила, всё ещё прислоненному к стене.       - Идиот! Отпусти меня сейчас же! - бессильно и беспорядочно отталкивал Даниил от себя нависшую над ним тушу. Но чем яростнее он пытался выбраться, тем интенсивнее мужчины соприкасались. Нельзя было утверждать, что эффект от таких манипуляций не доставлял удовольствие Данковскому. Более того, он уже сам еле заметно стал покачивать тазом.       Обстоятельства вынуждали его сопротивляться, но он не мог. Его состояние сейчас можно было охарактеризовать как адреналиновое опьянение. Обуревавшая его дрожь и пелена перед глазами мешали взять себя в руки. Тяжесть психологической и физической усталости образовали мощный узел, который хотелось побыстрее развязать с помощью облегчающей разрядки. Проще всего сейчас было поддаться инстинкту и отключить голову. Происходящее было больше похоже на галлюцинации, чем на действительность.       Когнитивная ошибка интерпретации переживаний способствовала метаморфозе отношений этих двоих. Тревога превращалась в страсть, а боль - в ноющее желание. Это была исключительная ситуация в исключительных условиях, которую после захочется стереть из своей памяти.       Румяный от возбуждения Даниил до конца пытался отрицать настоящее положение дел. Он бесился в нежеланных объятьях, извивался и корчился. Но всё равно непослушное тело само билось в такт движениям, а руки крепче цеплялись за шею и плечи Артемия. Ощущая ответную реакцию, Бурах увеличил амплитуду их соприкосновений. Их тела нестерпимо вжимались друг в друга, находили единый ритм, сбивались и вновь стремились навстречу. Неидеальные, хаотичные, иногда небрежные движения, наоборот, придавали их химии естественности и натуральности. Характер их притяжения был до жадности эгоистичным, прежде всего каждый думал о своем личном удовольствии здесь и сейчас.       Неожиданно остановившись, Артемий спокойно склонился к Даниилу и нежно прикоснулся к уголкам его шершавых губ. Полностью поглощенные этим странным процессом, мужчины еле касались уст друг друга, осторожно изучая их изгибы и контур. Приоткрытые губы Данковского трепетно реагировали на каждое соприкосновение, наблюдая и ожидая дальнейших действий. Артемий терял голову от деликатных касаний к сухим чешуйкам губ Даниила, и взбудораженный, не торопясь, раздвигал его губы, заставляя того коротко и учащенно дышать.       Бурах несмело облизнул уголки губ, и начал быстрыми и короткими движениями вылизывать губы Даниила. Он обводил языком шелушащиеся чешуйки и нежно покусывал их, вызывая робкие постанывания Данковского. Возжелав большего, он провел языком влажную горизонтальную линию между верхней и нижней губой. Даниил покорно поддался уверенному напору, предоставляя доступ к своим бледным губам. Его еле высунутый язык дрожал от возбуждения. Мимолетное соприкосновение двух языков ударило будто зарядом тока, на мгновенье они отстранились, а затем хищно слились в агрессивном поцелуе со вкусом слюны и крови. Глубокие проникновения чередовались с игрой кончиков влажных языков.       При этом они не останавливали интенсивные елозанья паховой областью. Наибольшее наслаждение происходило при случайном задевании вздымающихся бугров, нагло торчащих из штанов. Вздернутые холмы брюк скользили так быстро, что никто бы не удивился, если посыпались искры. Соприкасаемая область пылала от жара, а горячая ткань от такого трения раздражала кожу.       Не прерывая поцелуя и не отрывая рук с ягодиц Даниила, Артемий резко перенес партнёра на каменный стол, стоящий посреди комнаты. Чуть ли не рывками начал расстёгивать жилетку, сковывающую желанное тело, а затем - рубашку, но рубашке повезло меньше - несколько пуговиц сорвались с ткани и зазвенели на полу. Металлическая пряжка легко поддалась манипуляциям, а ширинка брюк хлестко открылась. Не забыв о себе, Бурах скинул мешковатую ткань, обнажив атлетическую фигуру.       Их взгляды цеплялись друг об друга. Артемий за талию притянул к себе Данковского так, что их пахи снова соприкасались. Деликатно отодвинув рубашку, он нежно дотронулся ладонью до торса Даниила и изучающе спустился до внутренней части бедер, намеренно избегая самую чувствительную область. Пылко сжав бедро до скрипа кожаных брюк, ладонь вновь поднялась на торс, провела по прессу, вскользь коснулась соска и двинулась к шее, где пальцы бережно приподняли подбородок Даниила для поцелуя. Как оголённый нерв Данковский, переполненный от возбуждения, содрогался от любого касания. Он всеми силами пытался себя сдерживать, но от этого напряжения становился лишь чувствительнее. Каждая встреча губ обостряла желание, им не хватало поцелуев, чтобы распробовать друг друга на вкус. Распахнутые рты соединялись, развратно сжирая и вылизывая друг друга.       Обеими руками Артемий гладил колени Даниила, разводя их шире, и пальцами специально чуть натягивал ткань брюк, понемногу оголяя лобок мужчины, откуда выглядывал корень набухшей плоти.       «Вот шельма» - нервно сглотнул Бурах и стал справляться с неожиданно повышенным слюноотделением. Даниил выглядел слишком эротично. Этот румянец на его лице, появившийся от возбуждения, эти выпирающие ключицы, тонкие запястья с паутинками вен, напряженный пресс – всё это сейчас старательно запоминал Артемий, пытаясь насладиться этой дерзкой натуральностью мгновенья. С диким соблазном выглядывало основание члена, манившее скорее прикоснуться и обнажить его всего. Время будто замедлилось, тело окаменело, казалось, что в этот самый момент Артемий готов отдать свою душу за возможность дотянуться до этой бархатистой кожи и впиться в неё зубами, сорвать всю одежду и полностью поглотить это тело.       И Артемий сорвался. Он опустился на колени перед Данковским, пододвинул того к себе и прильнул к его паху. Он не стал сразу получать желаемое, а старался продлить это бешенное упоение, которое переполняло его. Теплыми губами он еле прикоснулся к коже и принялся усыпать поцелуями лобок. От неожиданности Даниил широко раскрыл глаза и с придыханием выдохнул.       Не спеша, Бурах подбирался всё ближе. Выдохнув теплый воздух, он стал мягко обволакивать своими губами корень члена и, высунув язык, начал уверенно скользить по стволу поперек. С каждым движением он немного увеличивал доступную территорию, своими губами всё дальше отодвигая ткань и намеренно остановился, когда до головки под тканью осталось совсем немного. Головка члена так и осталась плотно прижата и скрыта кожаными брюками. Длинны вполне хватило, и теперь он начал скользить вдоль ствола, то хлестая своим языком, то всасывая плоть губами.       Всё это сопровождалось под приглушенные стоны Данковского, который двумя ладонями затыкал себе рот, будто боялся, что кто-то его услышит. В его ушах стоял непрекращающийся звон. Он чувствовал крепко вцепившиеся пальцы на своих бедрах. Он был как натянутая струна, так сдерживал себя, что только сильнее изгибался.       Не теряя время, Артемий вытащил свой эрегированный член. Не прекращая ублажать Даниила, Бурах начал удовлетворять себя, внимательно наблюдая за реакцией Данковского, который искренне засмущался и стыдливо отвел взгляд.       Поймав взгляд Даниила, Артемий резко поднялся и рывком полностью освободил и его член. Мозолистые ладони обхватили корни обоих стволов и соединили их вместе, крепко стиснув пальцы, он натянул кожу и открыл головки. Влажные обнаженные головки внезапно уткнулись друг об друга, члены дернулись от неожиданного соприкосновения и покрыли тела волной мурашек.       Используя слюну как смазку, Артемий ладонью размазал её по стволам и начал дрочить. Большим пальцем он медленно скользил по липким от слюны головкам, а ладонь вращал вокруг мясистых стволов. То размашистыми и быстрыми, то короткими и медленными движениями ладони скользили вверх-вниз. Бусины смазки пошло стекали по плоти и смешивались со слюной.       Бедра мужчин двигались в унисон, желая получить каждое мгновенье удовольствия. Рваные поцелуи дразнили обоих.       Комната наполнилась смесью их запахов.       Стоны рассыпались глухими отголосками в металлических трубах.       Достигнув пика, они взорвались в блаженной истоме.       Закончив, мужчины даже не взглянули друг на друга. Они одновременно отстранились, и каждый стал заниматься своим делом. Они ни о чем не думали, их не сковывало смущение или поглощал стыд, они не сожалели и даже не думали друг о друге.       Пока Даниил подбирал свои разбросанные вещи и оттряхивал их от пыли, Артемий поспешно оделся и прильнул к раковине, в которой ещё оставалась незараженная вода. Утолив жажду и не проронив не слова, он направился в закуток и лег на кровать. Стоило ему закрыть глаза, как его полностью поглотил сон.       Даниил поправил свою одежду, натянул перчатки, взял саквояж и направился на выход. Он открыл дверь из Берлоги, и его обдал неожиданно освежающий легкий ветерок. Окутанный запахом разнотравий, он зашагал в сторону кабака.       Жар от тела нежно резонировал с сумеречной прохладой. И только онемевшие губы от изнурительных поцелуев, горящие от любого дуновения ветра, напоминали об этом вечере.       «На первом же поезде», – пронеслась незаконченная мысль в его голове и вновь повторилась.       – На первом же поезде, – проговорил он вслух и ухмыльнулся.