Последний раз

– Ничего, – очередная бутылка была опустошена, – Ни кругов на полях, ни вырванных сердец. Ну хоть что-нибудь. Давай, интернет. Дину нужна была хоть какая-то зацепка, что угодно, лишь бы выбраться из проклятого бункера, избавиться от прочных бетонных стен, от которых вот уже два дня подряд отражается звук громкого раскатистого смеха, и Дин не может больше этого выносить, даже после пяти бутылок пива не получается абстрагироваться. – Есть! – облегченно выдыхает Дин. Теперь у него, наконец-то, есть повод уйти, чтобы не было лишних распросов, и, если ему очень повезет, он даже сможет навалять какой-нибудь сверхъестественной твари, ну, или просто разбить очередному пьянчуге лицо в ближайшем баре. Ему сейчас вообще все равно что или кого бить, Дин думает, что давно бы уже разбил собственные кулаки в кровь, так, чтобы костяшки трещали, а пальцы не могли разогнуться, лишь бы не чувствовать. Не чувствовать ничего. Но, к сожалению, он не один, вообще людей слишком много для одного бункера, для их с Сэмом бункера. У Дина язык не поворачивается назвать его домом, потому что дома, Дин может лишь предполагать, ты ощущаешь себя если не счастливым (куда уж там с их работой), то, хотя бы расслабленным, а он сейчас какой угодно, но уж точно не расслабленный. – …еды вечно не хватает, – доносится до Дина голос Сэма, когда он заходит на кухню. Поправочка: приторно-сладкий голос, настолько, что у Дина сводит скулы, и он ловит себя на мысли, что от сладкого с ним никогда такого не было, а вот от злости… – Привет, – бросает он безразлично, запихав подальше все это дерьмо, что он чувствует, как делал это всегда. – Привет, – улыбается ему Эйлин. Ну, да, Эйлин. Живая, настоящая, больше не призрак и не воспоминание – человек. Сэму в очередной раз пришел гениальный план, когда якобы случайная бумажка с заклинанием, выпавшая из дневника Ровены, плавно и тихо опустилась на пол, рядом с его ботинками. Сэм сказал бы, что повезло, Дин же говорит: «Сюжетный поворот, что написал Чак – изумителен». Он не верит в везение и совпадения уже давно, но он верит, верил, в них с Сэмом. А вот теперь Чак пишет очередной трагический финал, а оттого, что они настолько разозлили Бога, он не убьет его быстро, как Джека, а будет медленно отравлять его изнутри, это будет пытка длиною в жизнь. Сэм наивно полагает, что мы можем делать свои ходы, думает, что добрая и прекрасная Эйлин Лихи в его жизни – награда. – Глядите-ка, живой, – отзывается Сэм, расплываясь в самой глупой улыбке на земле, и Дину не хочется замечать, что это улыбка влюбленного человека. – Да, в основном, – нацепить дежурную ухмылку не составляет особого труда, и плевать, что он плохо это отыграл, главное, поскорее уйти отсюда. – Есть хочешь? В наличии яичница, блинчики, бекон… – Настоящий бекон? А то ты это… Сэм уже бесконечность назад переключился на правильное питание, и совсем недавно стал покупать эту вегетарианскую дорогущую фигню. Поначалу было забавно наблюдать за его возмущениями, когда Дину удавалось незаметно подложить кусочек настоящего бекона Сэму в тарелку, но тот лишь плевался, а потом оскорбленно читал брату нотации о том, насколько для него это важно, и говорил это настолько серьезно, что Дин перестал. На самом деле перестал, потому что, ну, потому что это Сэмми, и видеть его разочарованный взгляд – последнее, чего хотелось Дину. А вот теперь Сэм даже не против не вегетарианского бекона и блинчиков с сиропом. Эйлин довольно улыбается. – Вы что пьяны? – Ну, может мы перебрали вчера с маргаритой, самую малость, – девушка обернулась на Сэма, продолжая довольно улыбаться. Сэм легко смеется в ответ, видимо, вспоминая вчерашний вечер. Она молодец. Нет, правда, Дин искренне восторгался, всего день в их бункере, а Эйлин уже взяла все в свои руки: вечер с Сэмом, маргарита, а может даже и не только это, может куда больше. Дин не понимает легкий ли это флирт, секундное увлечение, давняя тайная влюбленность, или, может быть, настоящая любовь? Но он не хочет думать об этом, он вообще ни о чем не хочет думать. – Ты мне сразу понравилась. – Садись, поешь, – ласково предлагает Эйлин, и Дин стискивает зубы что есть мочи. Это похоже на издевательство, сама возможность того, что он будет сидеть и спокойно набивать рот блинчиками и беконом, пока эти двое будут обмениваться двусмысленными взглядами, невесомо касаться друг друга, думая, что Дин не замечает. Его тогда точно вырвет. – Не, не, не, некогда. – Стоп, стоп, стоп, ты отказываешься от бекона? – удивленно произносит Сэм; Дин скрипит зубами и сжимает руки в кулаки. Сэму сейчас хочется врезать больше всего, будто он не понимает, чего это стоит Дину, вот так натянуто улыбаться, глядя на них, и поддерживать милый будничный диалог, будто ничего не было между ними все эти годы. Дин не понимает, чего Сэм добивается и его это бесит еще сильнее. Сэм откровенно, если не показушно, заигрывает с Эйлин, а сейчас вообще убеждает его остаться и позавтракать с ними, влюбленными голубками, и это так не похоже на него, что Дин не может отделаться от мысли, что это очередная литературная зарисовка Чака, притворенная в жизнь, под названием «пытка Дина Винчестера». – Да. Да, мне надо уехать, – быстро говорит Дин, потому что выдержка уже трещит по швам. – Ну, ладно, сейчас мы все упакуем и поедем с тобой. Акт второй: «пытка Дина Винчестера продолжается» – Не, не, не, нет, не надо. Вы сидите, завтракайте. Запах одуряющий, – последняя фраза получается нарочито едкой, и напряженная улыбка на секунду превращается в гримасу боли – маска безразличия и учтивости слетает лишь на секунду, но этого достаточно, чтобы Эйлин и Сэм заметили. Поэтому в следующий миг Дин оказывается остановлен Сэмом в коридоре. – Дин стой, погоди, погоди, погоди, притормози, мы с тобой. – Не надо, – напряжение, витающее в воздухе, усиливается до своего предела, когда Дин разворачивается. – Не надо? То есть ты… Дин прикладывает колоссальное усилие, чтобы не впечатать кулак в скулу брата, и, наверно, только лишь потому, что Эйлин потом придется долго объяснять. – Мне. Надо. Уехать, – вкрадчиво, с выверенными паузами между, произносит Дин каждое слово, и силы в этой фразе гораздо больше, чем в замахе крепкой руки, – понимаешь, просто хочу прокатиться, мозги проветрить. – Один? – Ну да, вам с Эйлин и без меня прикольно, я не хочу вам мешать, – Дина добивает. Да, возможно, он не должен был говорить это, не должен был выдать себя, просто дал слабину на мгновение (честно говоря, если это касалось Сэма, он всегда был уязвим), но слова уже успели вылиться язвительным потоком. – Ладно, поезжай, проветри мозги, нам есть чем заняться. – Да уж, не сомневаюсь, – его губы едва трогает безумная ухмылка, та, с которой суицидники обычно делают шаг с крыши высотного здания, и Дину кажется, что сейчас он также разобьется от падения. – Да я не об этом, нам надо искать Чака и Лилит. – Ну да, понял, но, если дело вдруг выгорит, ты повесь на дверь носок, чтобы я знал. Знал, что разбился окончательно. Сэм не оценивает издевательского тона, но Дину хочется напоследок отплатить ему той же монетой, ведь, конечно же, этот сукин сын все понимает. Лицо его выглядит сейчас так, будто он выпил стакан лимонного сока залпом, немного кривиться от брошенных слов, пропитанных злостью, Сэм виновато смотрит под ноги, но добавляет лишь: – Звони, если что. – Обязательно, – бросает Дин больше не оборачиваясь.

***

Неоновые вывески, девушки в миниюбках, готовые залезть тебе в штаны в любую секунду, разгоряченные тела, что прижимаются друг к другу, ряды бутылок всевозможного алкоголя на любой вкус, живая музыка и караоке – личный храм удовольствия и разврата Дина Винчестера, но, почему-то, ему плевать, на все и на всех. Он вливает в себя еще пару шотов, не чувствуя желанного облегчения, просто теперь вместо привычных, за последние дни, отчаяния и подавленности, приходит боль, что он так мастерски прятал где-то очень глубоко, перерастающая в испепеляющую злость и ярость. Алкоголь никогда не помогал ему расслабиться, Дин всегда был собран и готов к бою, как настоящий солдат, он просто позволял ему забыться на некоторое время, чтобы на утро все ненужные и глупые чувства снова возвращались с новой колоссальной, разрушающей силой. Последний раз, когда он был настолько пьян и пел в микрофон со сцены, был с печатью на руке. Дин уже практически забыл, каково это, когда внутри тебя яд, болезнь, которая расползается по телу, проникая все дальше и глубже, медленно убивая, когда ты теряешь контроль и освобождаешь внутренних демонов, тех, с кем боролся всю жизнь, когда кровь, что бежит по твоему телу, такая же грязная, как и этот душный бар. Только теперь его душа отравлена вовсе не печатью. Теперь его пытают любовью, и это страшнее самых изощренных истязаний, что ему удавалось пережить в Аду. Дин – оголенный электрический провод с огромной надписью на лбу: «Не трогай. Убьет» И ему действительно, черт возьми, везет. Ну, по крайней мере, ему хочется так думать, когда он вышвыривает пьяного урода из окна бара, разбивая стекло на тысячи мелких осколков. Он не потерял сноровку, просто три бутылки Егермейстера действительно дают о себе знать. Ему самому прилетает по лицу пару раз, прилично так, до хруста в челюсти и звона в ушах, но это заставляет Дина ощутить себя на секунду живым, настоящим, не просто куклой в руках кукловода. Эти тупые байкеры кулаками махать умеют, и, когда они с Ли вышвыривают последнего, Дин пьяно смеется, наслаждаясь ситуацией.

***

Когда острый конец сломанного пополам кия, направляемый твердой рукой, входит в податливую плоть, Дина прошибает. Как пощечина или ведро ледяной воды в лицо, будто по щелчку в голове что-то перемыкает и шестеренки встают на место, Винчестер больше не чувствует всепоглощающей ярости, но отступать назад уже поздно, все сделано. Так правильно. Ли Уэбб, его давний друг – больше не друг, постепенно ослабляет хватку и обмякает в его руках. – Почему тебе не наплевать? – тихо спрашивает он и кровь медленно стекает из уголка рта. – Потому что кому-то должно быть не все равно, – отвечает Дин глядя ему в глаза. Когда по пути домой он прослушивает аудиосообщение от Каса о том, что Сэм умирает, его начинает мелко потряхивать, и он вжимает ногу в педаль газа, что есть мочи. Он снова чувствует, только теперь эти чувства не разрушающие, как цунами или смерч, что оставляют после себя обломки зданий и сотни трупов. Дин думает, что на этот раз это правильные чувства.

***

Дин на пару секунд зависает, и, отводя взгляд от брата, думает, стоит ли сказать. Вот так, наедине, они разговаривали три дня назад, не верится, сколько всего изменилось с тех пор, не только в мире, изменилось в них самих. Тогда Сэм сказал ему: «Без тебя я не справлюсь. Мне нужен мой брат» – что-то в груди предательски защемило и Дин тяжело вздохнул от переполняющих его эмоций. Он был на грани из-за всех событий минувших дней и думал, что хуже быть не может, но хуже стало. Всегда становилось. А потом Сэм разговаривал исключительно только с Эйлин. Все случилось так быстро, что Дин даже не успел ничего осознать, наружу прорывались лишь низменные чувства и он позволил себе им поддаться. Может быть это была элементарная ревность, собственичество, может бесило, что чужой человек так легко ворвался в жизнь Сэма, а тот принял, впустил, может раздражало, что Сэм так беспечен, когда на носу новый апокалипсис, возможно куда более ужасный и разрушительный, чем все предыдущие, что им удалось пережить вместе, ведь теперь их главный враг никто иной как Создатель, а Сэм мило хихикает, держится за руки, обнимается и готовит блинчики – осознание этого затмевало рассудок беспросветной пеленой ярости. Дину придется тащить все на своих плечах снова, только теперь он один, ношу разделить больше не с кем. Они больше не вдвоем против всего мира, он один против всего мира во главе с Богом. Но теперь он задумывается о другом: что если не выдержит, не в этот раз? Ноги предательски подогнуться и он упадет ниц? Однажды так и будет, когда-нибудь должно быть, и, когда это случится, ему будет плевать, что он не устоял под натиском, сломался и принял поражение, что его трагическая судьба решена, но никогда не будет плевать на Сэма. – Эйлин была молодцом, да? – Дин резко вскидывает голову, бросая внимательный взгляд на Сэма, – Сумела нас вытащить. Сэм лишь коротко кивает в ответ, вперившись глазами в поверхность стола, будто бы заново изучая. – Как она? – продолжал Дин. – Хорошо, наверное, – Сэм вопросительно хмурит брови, мол, «мне то откуда знать?» – Наверное? – Если ей что-то нужно, она скажет, мы договорились. – Вы договорились? Какая прелесть. Дину на секунду кажется, что он видит перед собой маленького мальчика Сэмми, откуда-то из далекого детства, который виновато опускает взгляд вниз, словно нашкодивший щенок. Это воспоминание заставляет улыбнуться. – Старик, я не хотел ничего говорить, потому что, – воспоминание о вчерашнем дне заставляет вздрогнуть и сделать паузу, – фигово мне было, и вообще… не хотел сглазить что-ли. Ложь. Вернее, не совсем правда, возможно ему было немного завидно, что сам он никогда так не сможет, не сможет как Сэм, просто не получится. А может страшно было осознавать, что Сэм счастлив. Счастлив без Дина, всегда желал быть счастливым без него и все это всеобъемлющее и прекрасное между ними - самообман, выбор, за неимением лучшего. Дин только тяготил его, не давал выбраться, вдохнуть свежего воздуха, а Сэм поддавался, плавясь в лапах химеры. Дин упорно не замечал, был ослеплен собственным чувством, оно затапливало его и поглощало. – Я и сам пытался завести семью, помнишь? – И я тоже. Это не для нас, – отрезает Сэм, словно хватаясь за собственные слова, как за спасательный круг, будто бы это его последняя попытка спасти то хрупкое, сохранить почти исчезнувшее, последнее, что еще осталось между ними. – В общем да, но я думаю, если что-то может получится, – Дин поднимает вверх уголок губ, и кивает Сэму, расплываясь в своей самой очаровательной ухмылке, насколько может, – Эйлин, она… врубается, понимает нас, знает нашу жизнь и… красотка, – он особенно выделяет последнее слово. Сэм раздраженно, по крайней мере так Дину хочется думать, хмыкает. – Дин, – брат недовольно и нервно потирает лоб ладонью, неосознанный жест – Дин знает, всегда так делает, когда происходит что-то плохое, значит дальше его ожидает целая речь с кучей контраргументов, – я ведь даже не… – Могло быть гораздо хуже, – Дин прерывает его, – понял? Может слишком грубо, но он видел, как Сэму это нужно. Нормальная жизнь. Она просто не может быть таковой, если рядом Дин Винчестер, который отравляет ее, будто токсин и приносит одни неприятности, боль и разрушение. У брата, наверняка, есть миллион доводов, почему он никогда не будет с Эйлин, почему никогда не заведет семью – «Дин, ты и есть моя семья», почему все должно остаться между ними как прежде, и он не хочет слышать всего этого, потому что только Сэм, его Сэмми, способен отговорить Дина от этого поступка и ненужных слов, способен отговорить его от чего угодно, даже от шага навстречу неминуемой гибели. Но он так решил, потому что это тоже будет правильно, так же, как и смерть его друга, превратившегося в монстра, только тогда было уже слишком поздно что-то менять, а сейчас у Сэма еще есть шанс спастись. Он не хочет, чтобы Сэм убеждал и себя, настойчиво продолжая убеждать его, чтобы он еще совершал ошибки и приносил жертвы ради старшего брата. – А она-то могла найти и получше, – отшучивается он, пока не стало слишком поздно, он всегда так делает, потому что это личная подушка безопасности, чтобы смягчить удар от потока всего того дерьма, что будет дальше, – реально, намного лучше. Невысказанные эмоции достигают своего пика, готовые прорваться, и Дин знает, что озвучивать их будет ошибкой, очередной точкой невозврата, с которой все начнется заново. Поэтому он подрывается с места и похлопывает Сэма по плечу, избегая смотреть в глаза. Брат все равно поймет эту невообразимую смесь чувств, сквозивших в этом жесте – больше не надо. Но у Дина есть секунда, чтобы успеть уйти, пока не заговорил Сэм, потому что больше не хочет, не может, его слушать. И он знает, что после они никогда не вернуться к этому разговору – негласное правило. На этом все закончится. Вот их финал, их конец. Как там это говорится в сопливых сериалах? «Если любишь, отпусти»? Дин не знает, где именно слышал эту фразу, но сейчас она уже не кажется такой глупой. Дин теперь понимает, что она о смирении, о том самом, которого в нем не было никогда, он перевернет мир, все параллельные миры, да целую Вселенную, разобьется в лепешку, найдет лазейки, сам прорубит дверь, но не смирится, не отпустит. Только теперь это не про него. Ему не все равно и никогда не будет, просто теперь он понимает, что в полной мере значит «любить». Он никогда не был в этом силен, вернее, не умел показывать, не знал, как это, не научили. И, может быть, именно это Сэму и было нужно когда-то. «Не поймешь, пока не потеряешь» – эхом звучит еще одна популярная, ерундовая, но такая верная, цитата, и Дин вымучено поджимает губы, выхватывая ее из потока мыслей. – Я рад за тебя, Сэмми. Сэм отпускает его, провожая брата грустным взглядом. Да, так будет правильно.