Синхронизированный хаос

Последние четыре года Брайан Кинни живет как в мясорубке или на вулкане. Или в очень экстремальных условиях, типа захвата его в заложники и последующим Стокгольмским синдромом. Брайан долго думает о том уёбке, который придумал этот самый синдром и материт ебанную жизнь, которой не хватило чертовой реальности и реалистичности, чтобы не вписаться в такую хуёвую схему. Потому что жертва не должна любить того, кто её удерживает. Но, словно попирая здравый смысл и логику, именно это и происходит сплошь и рядом. Родители зависят от своих детей, даже если и выпихивают их из дома в шестнадцать, чтобы те жили самостоятельно. Но последующие десять или пятнадцать лет все их разговоры с соседями за забором – об отпрыске и его грёбанных успехах. Сам Брайан тоже смутно чувствует, что когда Гас начнет самостоятельную жизнь, он будет думать и переживать о нем гораздо больше, чем сейчас. Хорошо, что есть Линдси, с которой можно будет об этом поговорить, не теряя лицо. В конце концов, они его, блять, родители, вот пусть Линдси и выслушивает истерики Брайана Кинни, счастливого папаши-гея, когда ему исполнится сорок пять. Брайан закуривает очередную сигарету и дым, медленно рассеивающийся под потолком, заставляет мысли неспешно дрейфовать, отфутболивая их к его вечной проблеме по имени Джастин Тейлор. Он уже сам не помнит, сколько проблем доставлял ему мелкий пиздёныш. Потому что помнит только, как с ним охуенно. Стокгольмский синдром… Брайан переворачивается на спину и закуривает следующую. С тех пор, как он оказался втянут в круг жизни Джастина, в его собственной жизни воцарился сплошной, синхронизированный с мелкой светловолосой пакостью хаос. Кинни пытается вспомнить в какой момент досада на доставучего несовершеннолетнего Тейлора перешла в этот самый синдром, когда ему было не по себе каждую минуту, пока белобрысой мелочи не было рядом. И не может вспомнить. Точнее, это кажется таким неважным, что мозг просто не концентрируется на фактах. Да и концентрироваться не хочется – Брайану иногда вообще кажется, что времени в его жизни, в котором не было гребанного Солнышка вообще не существовало. Он помнит только, как хуёво ему было, когда Тейлор уходил к скрипачу, когда почти полгода Брайан Кинни походил на рехнувшегося педика, который напропалую трахался, обдалбывался и заказывал себе хостов-блондинов, да еще платил за это деньги. Кинни ломает сигарету в пепельнице – вот это было самое возмутительное, не иначе, он совсем ебанулся. Платить за то, что он в любой момент мог получить бесплатно в любых количествах. Точно мозги набекрень были. Но тогда его упорядоченный хаос стал беспорядочным, а отсутствие в нем Тейлора слишком подействовало на психику. Да, Брайан Кинни, нечего выёбываться, так оно и было, и ты прекрасно это знаешь. Брайан усмехается и рывком встает с кровати, чтобы вытащить из стола в зоне кухни еще одну пачку сигарет. Вот тогда и был прогресс, когда он признал, что без мелкого пиздёныша у него крыша едет. А вот второй его уход переживался почему-то гораздо болезненнее, наверное, потому, что это было решение только самого Джастина, на трезвую голову, без всяких ёбанных влюбленностей. И взрыв. Тогда, после взрыва в «Вавилоне», у самого Брайана в голове творился сущий кошмар, не приведи никто, блять, такое еще раз пережить. Кинни передергивает плечами и закуривает снова – липкий страх и полное сумасшествие, которые он испытал, мечась в дыму взорванного «Вавилона» в поисках Тейлора, снова вползает в легкие вместе с сигаретным дымом, отравляя разум и заставляя испытывать инстинктивный ужас перед смертью, которая тогда просто сыто отвернулась, давая им с Джастином еще один шанс. Шанс на то, чтобы быть вместе и всякую прочую хуйню, типа, Стокгольмского синдрома. Потому что выяснилось, что есть все-таки человек, без которого Брайан Кинни не может нормально существовать и функционировать, как какая-то бессмысленная слезливая лесбиянка. И самое неприятное, Брайану Кинни плевать на то, кто и что про него скажет, плевать на презрение и разочарование в глазах идиотов-педиков, сплетничающих о них с Тейлором по углам. Потому что, единственное, на что ему не плевать – это Джастин и его место в упорядоченном хаосе их общего сосуществования. Без Тейлора хаос становится просто бардаком, беспорядком и бредом, в котором невозможно жить и мыслить. Кинни смотрит на часы. Час Икс, который должен отмерить начало упорядоченного хаоса скоро должен наступить. Поворот ключа в замке и невыносимо долгая секунда, пока дверь откатывается в сторону. - Привет! – говорит Джастин и улыбается. - Привет, - отвечает Брайан и гасит сигарету. – Иди сюда. Джастин бросает большую сумку возле двери и идет ему навстречу, не мигая и не отрывая взгляда. И за эти пять шагов, что их разделяют, Брайан успевает передумать хренову тучу мыслей. О том, что Нью-Йорк не стал тем, что нарушило их синхронизацию. О том, что Джастин вернулся. О том, что ничего, блять, не изменилось и даже не могло. По всем объективным и субъективным причинам, существующим в этом вечно меняющемся мире. - Ты торчал в своем Нью-Йорке месяц, - руки Брайана уже смыкаются за спиной, одновременно стягивая с блондина куртку. – Какого хрена так долго? - А кто, кроме меня, будет устраивать мою выставку? – улыбается Джастин, жадно втягивая носом запах Брайана и чувствуя знакомую дрожь в кончиках пальцев. – Опять курил, как паровоз? - Да так… - Брайан неопределенно шевелит пальцами, а Джастин довольно усмехается, понимая, что Брайан ни за что не скажет, что он скучал без него до охуения, что он переживал за его выставку, что он специально остался сегодня дома, свалив работу в агентстве на Теда, чтобы встретить Джастина Тейлора там, где им обоим самое место. Брайан Кинни не был бы собой, если бы все это озвучивалось всеми этими бездарными и пошлыми словами. Джастин молча тянется к нему, задирая подбородок. - Ты какой-то слишком напряженный, - бормочет Тейлор, прижимаясь к телу мистера Кинни как можно сильнее. – Что-то случилось? Брайан просовывает язык между губами Джастина, ощущая вкус вожделения и немного кофе, который Джастин пил в самолете. - Не знаю – говорит Брайан, задумчиво облизывая губы и смакуя вкус Тейлора, по которому он так дико скучал. – У меня такое впечатление, что я пытаюсь пластырем заклеить пулевые ранения. А я всего лишь хотел остановить пулю. - Знаешь, часто у впечатлительных людей бывают фантомные боли, - в глазах Тейлора пляшут торжествующие искры, а руки бродят под рубашкой мистера Кинни, оглаживая горячее тело. – Ты уверен, что пуля вообще была? - Теперь нет, - Брайан расстегивает джинсы на Солнышке, притягивая его к себе, и неожиданно признается: – Я думал, что ты можешь не вернуться. - В жизни не слышал бОльшей хуйни, - Джастин укоризненно качает головой, поглаживая твердый член мистера Кинни сквозь ткань домашних штанов. – После всего, что нам пришлось пережить? После этих траханных золотых гардений, которые везли сюда за такие деньги, что мне до сих пор хочется удавиться? - Гардении захотел ты! – возражает Брайан, а его глаза лучатся такой улыбкой, что у Джастина крышу сносит. Но он еще пока держится, чтобы вдоволь насладиться близостью. - И до сих пор не могу понять, какого хрена! – смеется Солнышко. – Не иначе, как я совсем ошалел. Ты, блять, должен был меня остановить! - Еще чего! – Брайан, как всегда, офигевает от Солнышкиной улыбки, чувствуя, как внутри все дрожит, будто ёбанное желе. Только мелкий негодяй умеет вызывать в нем такие ощущения. – У меня у самого в мозгах было помутнение. Я тогда купил дом с теннисным кортом и конюшнями, какого зяблика я бы стал экономить на паршивых цветах? - Потому что это было ужасно глупо, - фыркает Джастин, уже бесстыдно потираясь о член Кинни своим и держась изо всех сил. – Хотя… они были самым последним штрихом, который убедил меня, что тебе можно верить в вопросах брака и создания семьи. - Ну и чудненько, - Брайан, цепляясь за остатки здравого смысла, тающие как снег под солнцем, тащит Солнышко на кровать, на ходу стаскивая с них обоих оставшуюся одежду. – Потому что уже поздно причитать и обвинять меня в неумении формировать семейный бюджет. Не поможет. Я все равно тебя трахну. И, поверь, не единожды. - По крайней мере… это точно примирит меня… с твоей непрактичностью, - Джастин уже стонет под телом Кинни, обхватывая его ногами и приподнимая бедра. Он помутневшими от страсти глазами наблюдает, как Кинни нетерпеливо рвёт обертку презерватива и щелкает крышкой на флаконе со смазкой. И эти звуки так прочно ассоциируются с безумием, которое происходит после, что Джастин, не выдержав полноты ощущений, закрывает глаза. Сейчас можно только чувствовать все на уровне клеток кожи – иначе рехнуться можно от слишком острого удовольствия. Он задыхается от боли и следующего за ней кайфа, когда Брайан скользит внутрь него, двигаясь в нем на пределе отчаяния и эйфории. - Моя непрактичность… это следствие Стокгольмского синдрома… - выдыхает Брайан уже на последних секундах перед тем, как кончить. – И… синхронизированного хаоса… Он падает на выгнувшееся под ним тело, изо всех сил прижимая его к себе и они несколько минут лежат с закрытыми глазами, втягивая влажный запах, оседающий каплями страсти на их телах. - Какого еще хаоса? – с недоумением спрашивает Джастин, когда к ним возвращается способность мыслить и говорить связно. - Синхронизированного, - терпеливо объясняет Брайан, улыбаясь и проводя губами по шее Джастина. – С тобой. - А-а, - глубокомысленно кивает Тейлор, подставляясь под горячие и требовательные поцелуи, - я тоже об этом думал. Знаешь, я читал, что иногда хаотичные системы могут совершенно неожиданным образом приходить в резонанс друг с другом и такие случаи рождают очень нестандартные вариации… но ты же не об этом, да? - А хрен его знает, - Брайан упирается лбом в лоб лежащего под ним Тейлора и улыбается. – Какая на хуй разница? - Никакой, - соглашается Тейлор и переплетает пальцы с пальцами мужа, слыша глухое звяканье металла о металл. А Брайан думает о том, что всё теряет свой смысл, когда они вот так трогают друг друга. И еще о том, что такая ужасно дурацкая чушь, как кольцо на пальце в двух гребанных экземплярах в конкретно взятом времени и пространстве данного лофта может полностью нейтрализовать самые незыблемые и в конечном итоге самые неправильные законы Вселенной. И от того, что все в мире зависит только от них двоих становится охуенно весело.