здесь под медленный танец марта и зов светил, среди запахов мокрой земли, гиацинтов и снов я тебя, наконец, оправдал, а себя простил
Почему я пишу Вам? Потому, что больше Вы меня не увидите. Так себе причина, но и наши отношения — отнюдь не эталон. К тому же, мне хочется, чтобы Вы поняли, такая вот маленькая прихоть, уж не обессудьте. На окраине города в старом двухэтажном доме жил наш с Вами общий знакомый, что лучше всего объясняло… объясняло все. И Вас, и меня, и нас. Тогда я этого не понимал, но сейчас вижу до боли отчетливо и, возвращаясь стылыми вечерами в то время, когда мы работали вместе, об этом жалею – менее всего происходящее было для меня работой. Впрочем, того, что произошло между вами, я не знаю. Хочу лишь заметить, что из-за Вашей предвзятости он казался Вам человеком в куда меньшей степени, чем являлся им на самом деле. Впрочем, суждение это было на самом деле справедливо, хотя и жестоко. Я не знаю, почему так хочу оправдать его в Ваших глазах, и Вы имеете полное право мне не поверить, в его отношении я слишком предвзят, но, пожалуйста... Я ценю Вас, я ценю его и мне невыносимо от того, как мы расстались в последнюю нашу встречу. Думал ли я, что она станет последней? Хочу заверить Вас: нет. Для меня, ровно как и для Вас, случившееся – череда совпадений, вернее, череда итогов наших действий, приведшая к тому, чего Вы не смогли, в первую очередь мне, простить. Я бы и сам не смог. Между ним и Вами мне стоило выбрать Вас, чего я не сделал, и поверьте, я жалею, и поверьте, у меня были свои на то причины. Возможно, именно из-за этого наше знакомство продлилось столь недолго и сейчас я пытаюсь… Пожалуй, за это оправдаться. Хочу сказать, к Вам он не испытывал ненависти, интереса, конечно, тоже. Что было предсказуемо для меня, а Вам не давало смириться с его присутствием в моей жизни. Уж простите мне мою прямолинейность. Не я Вам должен об этом говорить, о таком стоит догадываться самому, но, боюсь, возможности у Вас уже не будет. Вражда ваша заключалась в Вашей с ним схожести, что не многим будет приятно. Вам не было. Мне, честно говоря, тоже, что стало причиной холодного к вам обоим отношения. Вы были слишком на него похожи, даже больше, чем он сам в последнее время. Но им не являлись. Никому не нравится, когда поминают прошлое, пусть и невольно. Когда я увидел Вас в первый раз, передо мной стоял он. Он, давно мной похороненный, а теперь оживший. Потом Вы наклонили голову, и наваждение пропало. А воспоминания не покидали меня после ни на минуту.***
За окном было еще светло, но в помещении уже горела лампа. Солнце ранней весной почти не давало света, а единственное окно было под потолком на уровне земли. Холодный голубоватый свет — наследие двадцатого века периодически мигал. Все это я отметил, едва закрыв за собой дверь, а потом перевел взгляд влево и застыл. У стола, опираясь плечом о железный шкаф, стояло давно забытое прошлое. Стояло с запрокинутой головой, прижимая к лицу платок, – глупость, стоило держать её ровно, – прислонившись бедрами к высокому прозекторскому столу. Темные, почти черные волосы, слегка вьющиеся на концах, молочного цвета водолазка, горло которой плотно обхватило шею, под медицинским халатом, тонкая красная нить на руке, краем выглядывающая из-под рукава. Я сделал несколько шагов вперед, боясь назвать тысячу раз произносимое имя, боясь, что ошибся. Прошлое опустило голову, отняло платок от лица приятного, но абсолютно незнакомого. В смятении я перевел взгляд от него к руке, сжимавшей ткань с алым неровным пятном посередине. — О, вы уже пришли? — человек смутился и, кажется, не заметив моей растерянности, сжал руку сильнее. Скрипнула ткань. — Пожалуйста, не обращайте внимания, со мной бывает. С ним бывало тоже. За окном медленно темнело. В помещении горела лампа. Холодный голубоватый свет — наследие двадцатого века периодически мигал. Надо было хоть что-то сказать.***
Только после окончания нашей совместной работы, которую я не смею назвать чем-то большим, я понял, насколько неуважительны были эти мысли по отношению к Вам, однако они были и были не более чем мыслями отчаявшегося в своей борьбе человека. Надеюсь, Вы позволите мне вернуться немного назад. Вы знаете, что суждения нашего общего знакомого часто бывали резки и недавно он за это поплатился, что, в общем-то, итогом было закономерным, но все-таки неприятным, ведь он был интересен мне как объект, как тень из прошлого, но более всего как тот, ради кого я был готов... На многое. Да, назовём это так. Вы знаете, встретить человека, которого оставил позади несколько десятков лет назад всегда немного неловко, навязчиво и липко. На самом деле мы оба знали, что нам не разойтись. Так или иначе, но любой маленький город — замкнутая система, где все друг друга знают, особенно в нашем случае. Когда несколько лет назад я увидел его сидящим на скамейке у дома, в котором живу, я понял — не обойдется. С какой бы целью он ни пришел. То, что пришел — уже само по себе было недобрым знаком. В прошлый раз мы расстались не лучшим образом, на вроде того, как и с Вами, чтобы вам проще было понять. К тому же, Вам, своему будущему «врагу», он не доверял. Но нас обоих это не остановило, потому что, давайте будем честны, врагом Вы являлись только номинальным, потому что по-другому он жить не может.***
Июнь шумел молодой листвой. На улице была уже глубокая ночь. День, несмотря на это обещал продолжиться. Не знаю, с чего я это решил, но ощущение было, а оно никогда меня не обманывало. На скамейке перед подъездом в тусклом свете фонаря кто-то сидел, обдуваемый порывами прохладного ветра начала лета. Я бы не обратил внимания, если бы не одно но. Темные, почти черные волосы, слегка вьющиеся на концах, молочная водолазка и, в темноте не увидеть, но я был уверен, тонкая красная нить на руке. — Давно не виделись Стало жарко. Было в его появлении что-то тревожное, что-то ненормально неправильное и чуждое этому отрезку времени и этому миру. А он сидел и улыбался, предвещая новые беды, улыбался едва заметно и до боли, – пусть ей никогда не сравниться с трещинами в ребрах, – незнакомо. Сидел и улыбался, упираясь ботинками в грязь, оставшуюся после недавнего дождя, и всё равно ему было и на грязь, и на ветер, и его не было. Был кто-то похожий, просто такая же водолазка, такая же красная нить. Похожий – слово-пароль, слово-предатель, слово-определение. Похожий – семь букв, вязнущих на языке переспелым мёдом, горчащих водой из-под крана, рассыпающихся гранулами лимонной кислоты и складывающихся во что-то совершенно новое. Июнь шумел молодой листвой. Где-то в темноте летней ночи далеко за пределами круга тусклого фонарного света проехал поезд. День обещал продолжиться.***
Возможно, Вы задавались вопросом о том, как он вообще узнал о Вашем существовании? Не думаю, что мои слова о том, что узнал он об этом не от меня прозвучат убедительно, пусть и являются правдой. Могу только повториться: любой маленький город — замкнутая система. К тому же, стоит объяснить, что наш, а больше мой, знакомый был существом опасным. В первую очередь из-за того, что был мне дорог. Дорог, как может быть ценна затертая фотография, письмо с выцветшими чернилами, бережно хранимое между листов напечатанной еще в прошлом веке книги, сама книга, сборник стихов на самом деле, перечитанный не один раз, серебряный крестик на тонкой, почти истлевшей красной нитке. Как память. Память о времени, когда только-только протягивали линии электропередач, а до того сын убивал отца. Как отчетливый запах пыли, прелой травы и затихшей перед грозой степи. Но тогда это было неважно и на произошедшие уже с Вашим участием события никак не повлияло. На наши с ним отношения — возможно, но не слишком сильно. Едва ли хоть что-то могло повлиять на них больше, чем время. Что же касаемо Вас, я знал, чем все закончится. И потому было жестоко с моей стороны проявлять интерес. Я знал: я привяжусь к Вам так же, как привязался когда-то давно к нему, и задохнусь. Я предпочёл закрыть на это глаза, а потому...***
Я стоял и смотрел. А там, вдалеке, у деревянного моста, посреди талого снега, хвои и влажной земли замер он или кто-то очень похожий. Под лучами стылого мартовского солнца начало сошлось с концом.вот вчера приходила надежда с цветочным письмом, я, конечно, тебе расскажу, что случилось потом, если только сломаю печать