***
— Пиздец, — второй раз за вечер подвел итог Ламберт, сидя на скамье и обхватив ладонями голову. Эскель рядом механически отпил из своей кружки. Койон в прострации разглядывал дальнюю стену за плечом Ламберта. — Нет, ну вы подумайте. Это ж, сука, надо так сказать было, — все не мог угомониться самый молодой из выживших Волков. Ответом ему был едва слышный скрип двери, на который никто не обратил внимания. Лис тихо вошла в большую залу, кутаясь в темно-синюю куртку. — Кто-то из вас знает чудовищ с двумя или тремя зубами? — продолжал Ламберт, — я вот не знаю. — Высший вампир, которому выбили один или два клыка? — иронично предположил Кот, не отрывая взгляда от стены. — Очень, сука, смешно. Это ж тебе его бояться надо. Что делать будешь? — Постараюсь брать заказы на беззубых чудовищ. Что стряслось, Лис? Девочка перешагнула лавку, уселась между Эскелем и Ламбертом. — Это я должна спрашивать. Я в коридоре встретила очень злого и сосредоточенного Геральта. — О, ты пропустила самое интересное, — без обычной глумливой интонации оповестил ее Ламберт, — тут такое произошло. — Какое — такое? — Лис слегка прижалась к боку молчащего Эскеля. Ведьмак, не взглянув на нее, снова отпил из кружки и осторожно приобнял девочку за плечи, успокаивая. — Охеренно вот такое. Лис в ответ на это емкое и, главное, понятное описание произошедшего скорчила украдкой рожицу. Койон тихо фыркнул. — А подробнее? — Цыц, малявка, не перебивай старших, — самый молодой из выживших Волков проигнорировал ироничный взгляд Эскеля, — а то ничего не расскажу. Лис неожиданно повернула голову к нему и высунула кончик языка. — А я у Койона спрошу. — А я тоже у него спрошу. Его-то это касается в первую очередь, раз Геральта тут нет, — Ламберт, наконец, отпустил свою голову и сложил предплечья на столе, — что скажешь, котяра? — Цири хлебнула Белой Чайки, — сам начал рассказ Койон, переводя взгляд со стены на Лис, зябко кутавшуюся в его куртку и широко распахнувшую малахитовые глаза. — И давай смерть предсказывать направо и налево, — подхватил Ламберт с непривычно ровной интонацией, — довыебывались. Очень вам надо было прям выяснить, можно пить Белую Чайку людям или нет. Вот прямо жить невмоготу, так интересно стало. Кружки нахрен побросали и понеслись в библиотеку. А малявка возьми да и хлебни. — Так ты ж горячей всех спорил, — напомнил ему Эскель, — и первый в библиотеку кинулся. — Моя-то кружка пустая. — Голова у тебя пустая, а не кружка. — На свою посмотри. Зануда. Лис испуганно переводила взгляд с одного ведьмака на другого. Короткое препирательство — негромкое, без привычного огонька, без обычных грубостей Ламберта — пугало ее почти так же сильно, как сказанные им слова. Мерзким холодом отдавалось в груди, пробирало дрожью пальцы. Она вгляделась в сидящего напротив Койона. Впервые она видела его таким отстраненным — подвижное лицо с острыми чертами застыло, в теплом свете от камина замерли тени под выступающими скулами, чернилами очертили резкую, прямую линию челюсти, узкую переносицу, которую он забавно морщил, когда хитро улыбался, разгладились на будто бы запавших в неверном свете щеках озорные мальчишеские складки улыбки, только остановившиеся звериные глаза горели, отражая свет в полумраке комнаты. Кот, заметивший направленное на него внимание, перевел на нее взгляд. Лис коротко дернулась, отвела глаза, быстро растерла рукавом глаза. — Отставить сырость, мерзавка. Ты нас всех нахрен перетопишь, и никакие зубы до котяры не доберутся. Лис только шмыгнула носом, глядя в неровную деревянную поверхность стола. Теплая большая ладонь, лежащая на боку, слегка прошлась вверх-вниз, успокаивая. — Ну не реви. Ничего нового я не услышал, — девочка все-таки перевела взгляд на сидящего напротив ведьмака — тот слегка улыбался, прямо и спокойно глядя в испуганные, широко распахнутые малахитовые глаза, — я ведьмак, в конце концов. Никто из нас не умирает спокойно в своей постели. — Правильно говоришь, котяра, — Ламберт потянулся, чуть оживившись, — нет, не могу всю эту хероту на трезвую голову. Мерзавка, не ссать. Вы, как любит повторять наша мелкая зараза, по ошибке считающаяся княжной, ведьмачки, а не малявки. Ведьмачки — это те же ведьмаки, а ведьмаки по пустякам не ссут. Ты спать шла? Вот и съебывай в люльку. Детское время вышло. Дай дядям спокойно напиться. В своей комнате Лис забилась в угол кровати, под тяжелым одеялом кутаясь в синюю бархатистую куртку, пахнущую сладковатыми травами, немного — хвоей и каким-то своим, непонятным, но ставшим привычным уютом. В ее голове никак не укладывалось, как кто-то из них может умереть. Как может умереть Геральт — с его седыми волосами, усталым взглядом золотистых кошачьих глаз, с горячей кожей и кучей шрамов, с этой его немногословностью и попытками неловко заботиться? Как может умереть Койон — с его хитрыми и яркими желто-зелеными глазами, с гибкой, притягивающей взгляд кошачьей пластикой движений, с теплыми длинными пальцами и мягким, урчащим смехом? Она промучилась тяжелыми и пугающими мыслями до утра, заснула только с рассветом, когда за дверью послышались первые шаги. Поднялась резко, как по свистку, всего пару часов спустя — голова болела и клонилась к земле, звенящая пустота между висков и под ключицами высасывала все силы. Крадучись, перебежками добралась до библиотеки, села на привычное место. Оглядела рабочий стол — слезы снова сами навернулись на глаза. Вон там, за стеллажами, она пряталась от Геральта, а Весемир начинал учить ее Всеобщему. Вот тут, сбоку, сидел совсем недавно Койон и рассказывал, что переучивался владеть мечом с левой руки. Лис склонила голову над столом, не обращая внимания на разбросанные по нему листки пергамента. Задание было почти завершено. Осталось только аккуратно сложить листочки, может, подшить их ниткой — и идти сдавать Весемиру. — Опять сырость разводишь, мерзавка? А ничего, что это библиотека? Она повернулась на стуле к вышедшему из-за стеллажей Ламберту, промолчала. Молодой ведьмак со скрипом подтянул к себе стул, сел напротив, сложив руки на спинке и с непонятным выражением лица вглядываясь в ее глаза. — Сейчас что случилось? Лис помотала головой, опустила нос в воротник куртки. — В честь чего тогда ревешь в три ручья? Холера, что вы, мать вашу, за существа, девки? Давно считал, что баб надо в бестиарий заносить. Одна носится, как в жопу ужаленная, вторая киснет, будто уже помер кто. Лис дернула плечами. Она чувствовала, что Ламберт злится, но не могла понять, на что. — Плакать полезно. — Кто такую херню тебе сказал? — Биология. — В первый раз слышу. Не верю. И кому это может быть полезно? Тебе? Ты, мерзавка, на баньши похожа. Котяре, который не знает, о чем думать больше — о клятом пророчестве или о том, что ты от этого пророчества расстроилась больше, чем он сам? Не реви, блять. — Я не реву, — Лис попыталась утереть мокрую щеку рукавом. Ламберт порывисто встал. — Ревешь. Не ври, ты не умеешь. — Умею, — огрызнулась Лис. Молодой ведьмак подошел, грубо задрал ее голову вверх, ухватив за подбородок, и принялся с кажущимся остервенением вытирать ей мокрые глаза и щеки своим рукавом. — Нет, не умеешь. Не реви, кому сказано. Когда ты ревешь, мне хочется тебя взять за шкирку и хорошенько встряхнуть. Не умер никто, слышишь? Не умер. Все живые. Лис неожиданно заулыбалась, глядя на него снизу вверх. — Точно съехала. Теперь лыбишься. Смешно тебе? — она помотала головой, — вот только попробуй еще раз зареветь. Увижу — уши оборву, поняла? Сидит тут и разводит слякоть. Нечего за нас переживать, никто никогда не переживал и начинать не надо. Лис тихо захихикала. Такой злой и страшный ведьмак, убийца чудовищ — и так теряется от каких-то слез, что сам злиться начинает. Нервно смотрит сверху вниз, хмурится, ругается. — Не оборвешь, — неожиданно сказала она. Ламберт завис, глядя в весело прищуренные малахитовые глаза. — С чего бы это? Снова удерешь? — На тебя Цири наругается. — Наглеешь, мерзавка, — Ламберт прищурился, крепче стиснув в пальцах ее подбородок, — ты меня малявкой не стращай, я пужалый… — Кто тут малявка? — вылетела из-за стеллажа Цири, грозно уперла кулачки в бока. — Кто тут пужалый? — ехидно осведомился идущий следом Эскель. Лис выкрутилась из цепких пальцев, пока Ламберт осознавал, что остался в меньшинстве, шмыгнула за спину второго ведьмака. — Лис, ты уже доделала свое задание? — Цири переключилась на стол, разглядывая листочки. — Доделала, — Лис просунула голову между рукой и боком Эскеля, — но один из листков закапала. Надо переписать. — Так топай, — буркнул Ламберт, — пусть Весемир видит, какая ты размазня.***
Целый день ее настроение лихорадило: оно то взвивалось вверх, так, что хотелось петь и хохотать, то падало камнем вниз, и хотелось забиться в угол и молча сидеть. На месте не сиделось — хотелось куда-то двигаться, что-то делать. Замаявшись, Лис на закате ушла на второй этаж — в бывший Вечерний зал, где была организована тренировочная плошадка, и прыгала, бегала по кругу, крутила колесо и кувыркалась, пока ноги и руки не начали дрожать от напряжения. Села в центре зала, обессиленно опустив руки. Потолок — высокий, сводчатый, подпираемый серыми каменными неохватными колоннами — тонул в полумраке. Кажется, он был расписан когда-то под звездное небо, но штукатурка выцвела, частично осыпалась вниз, на холодный каменный пол, выложенный полированными плитами. Нет, на месте все еще не сиделось. Цири, попробовавшая предыдущим вечером Белую Чайку, уже сладко спала. Целый день она вертелась, бегала по комнатам, занималась кучей дел одновременно, прошлой ночью, как она сказала, ужасненько хорошо спала. Ведьмаки, посовещавшись, решили, что последствия, кроме содержания озвученного пророчества, положительные — княжна явно чувствовала себя прекрасно и была полна энергии. Настроение снова почему-то опустилось. Лис поднялась — и вышла на лестницу. Напряжение в груди нарастало с каждой пройденной ступенькой. Лис прибежала в залу, задыхаясь от бьющегося в горле ощущения беды. Беспочвенного, абсолютно необоснованного ощущения, которому не могла противиться — оно сжимало горло, царапало изнутри грудь, толкалось в висках. Беспомощным взглядом окинула ведьмаков, еще сидящих за столом. — Что случилось? Койон, который, вместе с Эскелем, всегда был более чутким, чем остальные ведьмаки, обеспокоенно смотрел на девочку. — Страшно, — почти беззвучно ответила Лис, — не могу понять, почему. Все хорошо, Цири рисует в комнате, вы все здесь, а все равно — страшно. Молчаливый обмен взглядами, небольшие изменения в выражениях лица сидящих. — Думаешь, можно? — обратился Койон к Геральту, взглядом указав куда-то на стол. Белоголовый ведьмак кивнул, внимательно взглянув на мечущуюся от непонятного беспокойства Лис. — У тебя, как мы видели, были трансы? — коротко спросил он. Девочка замотала головой. — Трансы — нет. Обмороки, сны, видения, как недавно было, но не трансы. Они никак не были связаны с трансами Цири, ты сам видел. Геральт кивнул, Койон протянул ей свой кубок, успокаивающе улыбаясь. — Выпей. Это «Белая Чайка» — ведьмачий элексир для приятных снов. Безвреден для людей, как мы успели случайно вчера убедиться, когда его по ошибке выпила Цири. Безвреден — но способен вызывать трансовое состояние и пророчествование у медиумов. — Я не медиум, я — ретранслятор, — буркнула Лис, осторожно нюхая пахнущий сладкими травами эликсир. — Пойду все же присмотрю за Цири, — Геральт поднялся из-за стола, Лис проводила его взглядом. Присела на скамью рядом с Койоном, дождалась, когда стихнут его тихие шаги в коридоре, поймала сочувствующий взгляд Эскеля через стол — и в несколько глотков опустошила кубок. Застыла, остановившимся взглядом сверля стену и держа кубок в подрагивающих пальцах. На бледное лицо, утратившее всякое выражение, смотрели трое ведьмаков, оставшихся в зале — Геральт ушел, Весемир покинул их компанию еще раньше, сославшись на усталость. Углоки тонких губ дрогнули в неестественной улыбке — будто мимические мыщцы свело. Она дерганым, марионеточным движением со стуком поставила опустевший бокал на стол под внимательным взглядом трех пар желтых глаз. Острое ведьмачье зрение позволило различить, как медленно расширяются в зеленых глазах зрачки. Тихий, неожиданно хриплый смех рассыпался по зале, ударяясь о каменные своды. Девочка медленно обвела помещение взглядом, не прекращая смеяться чужим, будто царапавшим ей горло смехом. — Как интересно, — резанул чуткий слух хрипящий голос — чужой, не ее, слова вылетали из искривленных в гримасе губ с видимым усилием, — какая сильная связь этого тела с моим сосудом… Койон судорожно вцепился в медальон в виде оскаленной кошачьей морды, задрожавший на груди. Ведьмаки напряглись, кожей чувствуя чуждую силу, разлившуюся в воздухе. — Кто ты? — резко, отрывисто спросил Эскель, мысленно кляня себя за то, что не вмешался, когда Койону пришла в голову идея опоить девочку Чайкой. — Я не стану ничего делать, — скучающе вздохнул голос — Койон слышал, как с натужным свистом входит в узкую грудь воздух. Лис подняла свою руку, склонив голову к плечу, рассматривая тонкое запястье так, словно впервые его видела. — Это тело слишком слабо. Ей тяжело даже говорить мной. Никогда мне не нравились женские тела, — Лис ненатурально скривилась, — дающие жизнь слишком несовместимы со мной. Бледное личико тут же разгладилось, словно существо, говорившее ей, прислушивалось к чему-то внутри нее. Лис перевела взгляд на свой живот. — Но это тело не способно давать жизнь, — скучающим тоном продолжила сущность, — и что-то еще, — девочка закрыла глаза, склонив голову к груди, — ах, понятно. Зеркало, — Лис подняла голову, снова ненатурально усмехнулась, искривив губы, оглядывая сидящих за столом ведьмаков, — она рождена без своей души, не должна была быть рождена, но получила жизнь по воле Судьбы, чтобы разделить душу с человеком, которому суждены великие дела. Почти как мой сосуд. — Кто ты? — снова прозвучал отрывистый вопрос, Лис склонила голову к плечу, остановив взгляд на Ламберте, сидящем перед ней — их разделял стол. — У меня много имен, — снова тихо рассмеялась сущность, кривя тонкие губы Лис, — она знает меня как Арахабаки. Как силу, запрятанную в сосуд, с которым она знакома, — тихий смешок ударился о камень стен, — Неполноценный опоздал, мой сосуд мог погибнуть, если бы она не перетянула меня сюда. Я никогда не умел вовремя остановиться, когда он выпускал меня на волю. — О каком сосуде ты, стрыга тебя дери, говоришь? — вспылил Ламберт. — Та, которой предназначены великие дела, звала его Овечьим королем. Зря, он очень не любит это вспоминать, — девочка снова зашлась чужим, хриплым смехом, — мой сосуд был создан без души, чтобы вместить меня. Чародеи там, наконец, поняли, как избежать помешательства моих вместилищ. Рыжий мальчик семи лет, мы хорошо с ним сжились, пока нас не выкрали и не пробудили. Сосуд Гилмора вернулся за нами потом, но что этот хвостатый бес мог мне противопоставить… Лис снова закрыла глаза, словно прислушиваясь. — Неполноценный явился, — с неудовольствием констатировала сущность, — явился, но понял, что запирать меня нет нужды — я не там, я здесь… — Кого ты зовешь неполноценным? — тихо поинтересовался Эскель, надеясь вытянуть из сущности хоть крупицы информации. — Блокиратор. Полный блокиратор магической энергии, спрятанный в человеке, — Лис скривилась, — он всегда приходит, когда сосуд выпускает меня на волю, чтобы снова запечатать меня. Та, которой предназначены великие дела, звала его Смертью в черном. Мы с сосудом его не любим, он раздражает нас. Зеркало с ним знакома, но боится его, у них не образовалась ментальная связь, — сущность снова прислушалась к себе, — хотя у Зеркала есть искра магии. Крохотный кусочек хаоса, иначе это тело меня не выдержало бы. У той, которой предназначены великие дела, есть огромная сила, у ее Зеркала — лишь остатки, направленные, в основном, на ментальное и иллюзорное воздействие. И пламя. Мое пламя. Балаганные фокусы с внушением и иллюзиями да способности к телепатии и созданию ментальной связи — наподобие той, что скрепила это тело с моим сосудом. Она могла бы лечить души. Сила той, которой предназначены великие дела, огромна и хаотична, сила ее Зеркала созидательна, но невелика. Больше ничего… это тело слишком слабо. Лис рвано поднялась со скамьи, под пристальными взглядами ведьмаков подошла к стене, коснулась кончиками пальцев холодного камня. — Какая мощная защита, — проговорила сущность, — эти стены пропитаны настоящей магией. Пассивной и давно не имевшей подпитки, но — магией. Насколько же сильно Зеркало боялась, что сосуд умрёт, что смогла меня протащить сюда от него? — риторически поинтересовалась сущность. — Ты можешь вернуться? — сухо спросил Койон, не выпуская из руки медальон, — оставить это тело. — Для этого нужно лишить это тело сознания, — ответила сущность задумчиво, но тут же растянула тонкие губы девочки в ухмылку, — впрочем, у меня есть идея. — Стой! — одновременно заорали ведьмаки, вскакивая со своих мест, но не успели. Лис опустилась на пол, как марионетка с обрезанными ниточками, наклонилась вперед. И впечаталась затылком в камень стены. Тут же сползла на пол, потеряв сознание. Первым к ней подлетел Койон, сидевший ближе всего, поднял на руки, приложил ухо к груди, слушая прерывистый стук сердца. — Жива. Просто без сознания, — облегченно костатировал он, бережно перехватывая девочку под спину и колени. — Конечно, без сознания! — злобно выплюнул Ламберт, останавливаясь возле него, — она только что вьебалась затылком в стену со всей дури! — Нужно быстро придумать, что мы скажем Геральту, — заметил Эскель. — Технически, это был не транс, а вселение, — Койон подошел обратно к столу, сел, устраивая ребенка полусидя у себя на коленях. — Интересно будет потом узнать, кто же в гости к нам пришел, — ядовито ухмыльнулся Ламберт, — ох, паршивка, с каждым днем к тебе все больше вопросов. Эскель осторожно ощупал белую головку, не заметив никаких существенных повреждений — даже ссадины не было, просто набухала на затылке небольшая шишка. Девочка открыла глаза. Проморгалась, скривилась от боли, вспыхнувшей в голове, открыла рот — но смогла выдавить только глухой хрип. Села на чужих коленях, придерживаясь за плечо Койона, прокашлялась. — Я уснула и грохнулась на пол, что ли? — Нет, мерзавка, — почти ласково протянул Ламберт, усаживаясь рядом, — ты хлебнула Чайки и стала временным телом для какой-то блядской древней сущности, мать ее курва, которая назвала себя Арахабаки и затирала нам про какой-то сосуд и какого-то неполноценного. Лис побледнела, Койон успокаивающе опустил тяжёлую ладонь ей на бок, чуть сжимая. — Сущность была не агрессивна и склонна к разговорам. Мы с ней и поговорили. — С ним, — рассеянно поправила его девочка, — у богов, конечно, нет пола, но все-таки он обретается последние двенадцать лет в мужском теле. — Что значит — бог? — нахмурился Эскель, опираясь бедром о стол. — Арахабаки — божок разрушения с моей родины, — отозвалась девочка, — огненный лис, повелевающий гравитацией. Его сосуд — тот, кому Цири напророчила смерть во тьме, когда я только приехала. Эскель, наверное, помнит, — ведьмак кивнул, — и сейчас ее пророчество чуть не сбылось. — Неполноценный опоздал, — продолжил за нее Койон. Лис вытаращилась на него. — Откуда вы знаете его прозвище? — Твой Арахабаки подсказал, — осклабился Ламберт, — и ты задолжала нам кучу объяснений сейчас. Девочка вздохнула, слегка поерзала на чужих коленях — тёплая ладонь прошлась по боку вверх-вниз, успокаивая. — Неполноценный — его прозвище. То, как он называет свою способность блокировать любую магию прикосновением, — начала она, вздохнув, — Арахабаки, наверное, упомянул, что он не умеет останавливаться, когда его выпускают на волю. А Чуя, его сосуд, не может остановить его сам. И им пришлось работать в паре — Неполноценный следит и запечатывает Арахабаки, когда приходит время, чтобы его сосуд не погиб. Эти двое стали самым разрушительным дуэтом за всю историю города и даже, наверное, страны. Двойным черным, соперниками и союзниками, способными менее чем за час разнести по камешку базу врага. Они в первый раз появились два года назад во время Войны Драконьих голов, — Лис закрыла глаза, — тогда мой наставник подобрал еще одного ребенка, осиротевшего в этом противостоянии. В общем-то, все. — Ни хрена не понял, — прокомментировал Ламберт, — ну да ладно. Если эта сущность, или как там его, еще раз попробует проникнуть сюда — тебе придется познать все прелести экзорцизма. Лис бледно улыбнулась. На пороге залы появился Геральт, крепко сжимающий плечо слегка напуганной Цири. — Что за чертовщина? — глухо прорычал он, — ты сказала, что у тебя никогда не было трансов! — Это бы не транс, — повторил Койон, — Цири что-то видела? Девочка кивнула, сжимая пальчиками предплечье Геральта. — Какое-то разрушенное здание, — тихо начала она, — камешки с потолка сыпались. Стены — будто ровные прямоугольные плиты, из разломов торчат железки. — Арматура, — вздохнула Лис, — так строят у меня на родине. Ты видела кого-то? Цири закивала. — Там было… что-то. Везде. Я не приглядывалась, но, думаю, это были… люди. Когда-то. — На одежде были какие-то знаки? — продолжала что-то выяснять Лис. Цири снова закивала. — Да, какие-то три значка. Сейчас нарисую. Подбежала к столу, взяла листочек бумаги и замусоленное перо из угла стола, высунув кончик языка, принялась водить пером по бумаге. Лис с минуту тупо рассматривала листок, на котором усердно, но неумело были изображены три латинские буквы. — Эс-эс-джи. Надо же. Я думала, их перебили три года назад. — Это какие-то местные существа? — наморщил лоб Койон, — с твоей родины? — Это люди. Наемники. Бывшие солдаты, — Лис отложила листок обратно на стол, Цири пристроилась на той же лавке напротив, под боком у севшего Геральта, — больше никого не было? — Был, — признала Цири, — тот рыжий парень, которого ты показывала. В ошейнике. Лежал без сознания, — Лис сосредоточенно кивнула, — и еще один шастал по зданию. Высокий, темноволосый, в черном плаще и белой рубашке, бледный, как… как… Лис закатила глаза и вздохнула. — Это он — Смерть в черном? — уточнил Геральт, одной рукой обнимая уже не такую испуганную Цири — девочка доверчиво прижалась к боку. — Нет. У него было открыто лицо? — Цири непонимающе посмотрела на нее, — повязок на лице не было? Княжна замотала головой. — Точно не он. Это его… как бы сказать, ученик. Подопечный, — Лис выразительно скривилась. — А он тебе не сильно по душе, а? — хмыкнул Ламберт. — Вообще не по душе. — Чего это? — Мне больше нравятся рассуждения из серии «соизмеряем свои силы с тем, что говорим и делаем», а не бессмысленная агрессия и жестокость. Сколько сил было потрачено на то, чтобы научить его не кидаться на все подряд, а хоть немного думать, — Лис недовольно поморщилась, — это бешеный пес, а не человек. — Человек, который пришел потом, так и сказал, — вставила оживишаяся Цири, — назвал его бешеным псом и влепил подзатыльник. — А вот это уже Неполноценный, — хмыкнула Лис, откинув голову Койону на плечо. — Но у него не было бинтов на лице, — нахмурилась княжна, — и не было черного плаща. Плащ был бежевый, не черный. И белые брюки, которые он тотчас же вымазал. Он прошел мимо лежащего рыжего, зачем-то тронул его рукой, кивнул и увидел этого… бешеного пса. — Бежевый плащ, — Лис задумалась, — никогда не видела его в одежде не черного и не белого цвета. — Ваша смерть в черном случайно не Йеннифер? — хмыкнул Ламберт и поймал неодобрительный взгляд Геральта. — А еще он сказал, — Цири поморщилась, вспоминая дословно, — «ни слова Чуе». — А вот это уже можно понять. Они едва терпят друг друга, — отозвалась Лис, глядя куда-то в пространство. — А потом оно исчезло! — всплеснула ручками Цири. — А потом ты вырубилась, — фыркнул Койон, пожимая плечо неподвижной Лис, — и канал связи вернулся обратно к тебе, а сущность, видимо, обратно в свой сосуд. — Знаете, я не люблю наступать на горло своим принципам, — переводя взгляд с Лис на Цири, проговорил Ламберт, — но я готов согласиться с тем, что тут нужна магичка. Эта херня приобретает нездоровые масштабы.