Сопричастные

Если Бэкхен и не был счастлив, то, определенно, вплотную подошел к этому. Нельзя сказать, что все кардинально изменилось со свидания в кинотеатре, но Чанель действительно старался. Он по-прежнему мог ляпнуть что-нибудь этакое, но теперь он обдумывал свои слова хотя бы после и иногда даже исправлялся, если считал, что они могут как-то задеть его парня. Впрочем, представления о потенциально задевающих словах у него были своеобразные, не совпадающие с реальными чувствами Бэкхена. Однако Бэкхен был снисходителен, он считал ценным сам факт попыток относиться более упредительно, и то, насколько успешно это получалось у Чанеля, волновало его меньше. Стало больше приятных мелочей. Пожалуй, во взбалмошном радиоведущем появилось даже нечто рыцарское. Он открывал перед Бэкхеном двери, платил за его покупки, баловал цветами и методично обрабатывал комплиментами. Его энтузиазм был смехотворен. Бэкхен оставался равнодушным к магазинным букетам, и даже больше, они вызывали чувство недоуменной неловкости. А обязательным выстроенным комплиментам он предпочитал случайные брошенные вскользь фразочки, не всегда цензурные, но высказанные под воздействием настоящих эмоций. И все же, стало лучше. Теперь Бэкхен видел, что в нем заинтересованы, и что Чанель готов прикладывать усилия, а не просто пользоваться плодами чужой благосклонности. А когда уехал Крис, то есть из поля зрения пропал существенно перетягивающий внимание объект, обходительность Чанеля достигла пика. К счастью, Тао был слишком занят, чтобы уделить им свободный вечер и заново подогреть остывающую тему их с Крисом отношений. Бэкхен радовался этому: нужно было единожды дать потухнуть пылу Чанеля, чтобы он нашел себе новое увлечение и окончательно потерял всякий интерес к делам своих друзей. Бэкхен молился на работу Тао и его курсовую, хотя, если уж признаться, он в какой-то мере скучал по младшему. В его жизни существовало лишь три человека: Чанель, Крис и Тао, причем Пальмочка стоял на последнем месте в списке его приоритетов. Но в последнее время Бэкхен стал замечать, что с Тао ему куда спокойнее и проще, чем с Крисом и, тем более, с Чанелем. Перед ним не надо было держать марку, не требовалось вслушиваться в каждое его слово, чтобы понять отношение, - просто не надо было жить на минном поле. Тао был тихой гаванью всеобщего отдохновения. Все началось с того, что Крис запретил нецензурную брань в присутствии младшего, затем четко дал понять, что выяснять отношения на его глазах и бесстыдно упоминать пикантные подробности (в пылу жарких споров они могли и это, и наличие Криса не являлось сдерживающим фактором) тоже не стоит. А затем само собой установилось негласное правило: при Тао дела сердечные и постельные не обсуждаются. Неясно, чем руководствовался Крис, когда устанавливал рамки – вовсе не факт, что ему так уж дорога была моральная целомудренность Пальмочки. Но вот все дополнительные условия возникли стихийно, как реакция на необходимость иметь нейтральную территорию. Как бы то ни было, Чанель вошел в положение Тао, старающегося за время отсутствия Криса наверстать пробелы в учебе и отработать все отгулы, и не зазывал его на очередные квартирные посиделки. Все внимание доставалось Бэкхену, и тот просто наслаждался. Не только компанией, но и сексом, на который, похоже, у Чанеля просто не стояло лимита пресыщения. Бэкхену казалось, что ему решили в краткие сроки быстренько отвалить дозу физической близости, рассчитанной на все время вынужденного воздержания, а Чанелю выпала миссия по исполнению. Бэкхен подозревал, что не выдержит: скажется недосып, переутомление, сведет мышцы, и однажды он просто сядет посреди танцевального зала и откажется тренироваться. Но этого не происходило, даже напротив, по утрам он быстрее приходил в бодрое состояние, в течение дня чувствовал себя энергичным, а настроение его было удивительно благостным. Бэкхен чувствовал себя удовлетворенным, и это даже несмотря на то, что сильнее всего эгоизм Чанеля стал проявляться в сексе. Он то полностью уходил в собственные желания и думал только о себе, то спохватывался и все же пытался угодить. Что в интимной сфере, что в отношениях, Чанель был похож на первоклассника, осваивающего прописи: он то прилежно и тщательно выписывал буквы, то уставал и безалаберно скатывался в неразборчивый почерк. Но Бэкхен охотно все ему прощал, видя его реальные шаги к тому, чтобы дорасти до уровня хорошего любовника и бойфренда. Видимо, относительное благополучие в личных отношениях благотворно влияло на Бэкхена, потому что он внезапно обнаружил, что общение с коллегами не доставляет проблем. Наверное, его хорошее расположение духа перенастроило к нему людей, и за все время он не заработал ни одного многозначного косого взгляда, шипения сквозь зубы, и никто не отворачивался при его появлении. Перемена была быстрой и разительной, почти волшебной. Словно никогда и не было конфронтации, словно он всегда был хорошо подходящей частью команды. Бэкхену не верилось, что вот так, в одночасье, все может поменяться. Но, может, дело просто было в фильтрах, сквозь которые он смотрел на ситуации и людей? На данный момент он сидел за столиком в столовой. В одиночестве, не потому, что никто не желал терпеть его компанию, а потому что из вокального класса он ушел позже остальных, и ребята успели поесть без него. Он с аппетитом поглощал свою порцию и заметил, что к нему кто-то приблизился, лишь когда пластмассовый поднос с легким клацаньем опустился на поверхность стола. Забыв проглотить кусок, Бэкхен поднял взгляд, чтобы выяснить, кому приспичило вторгнуться в его уединение. Этого парня он не знал. Невысокий, худой и хрупкий, почти болезненно бледный, но отчего-то трогательный. Самое яркое, что в нем было, - слегка вьющиеся темно-каштановые волосы и широкий кирпичный свитер с подкатанными до локтей рукавами. Бэкхен решил, что он полукровка, очень уж нетипичная у него была внешность, непохожая, к тому же, на результат вмешательства хирургов. - Можно я присяду? – поинтересовался незнакомец высоким приятным голосом. Бэкхен машинально оглядел столовую. Практически все места были заняты обедающими трейни, и хотя он заметил свободный столик, тот находился слишком далеко, чтобы отсылать туда нежданного сотрапезника. Выискивая свободное место, Бэкхен руководствовался не желанием прогнать парня, а исключительно его удобством. Он думал, тот просто не нашел варианта лучше. А в это время парень, хоть и поставил уже поднос, все еще стоял, готовый уйти при отказе. - Садись, - разрешил Бэкхен и придвинул свой поднос ближе, освобождая место для чужого. - Приятного аппетита, - вежливо пожелал незнакомец, усаживаясь напротив него. - Ага, и тебе, - рассеяно брякнул Бэкхен, возвращаясь к еде. Краем глаза Бэкхен с удивлением увидел, что хрупкий юноша начал свой обед не с основного блюда, как это полагается, а со стаканчика сока. Он медленно отпивал мелкими глоточками, сжимая стакан худыми пальцами с выступающими костяшками, и даже не делал попыток прикоснуться к палочкам. В отличие от этого заморыша, аппетит у Бэкхена был волчий, и он, отметив особенность незнакомца, опять с энтузиазмом набросился на еду. - У вас хороший аппетит, - спустя некоторое время заметил парень. Изумленный его праздной попыткой завязать разговор Бэкхен поднял взгляд. - Да. А ты, случаем, не анорексик? – без обиняков спросил он, разглядывая подростково-тонкие, совсем не мужские предплечья. Юноша со сдержанной недоуменностью улыбнулся. - Нет, с чего вы решили? Бэкхен положил палочки на стол и, поставив ладони близко друг к другу, провел параллельные вертикальные черты, намекая на тощую плоскую фигуру, а затем выразительно кивнул на нетронутый обед. Парень криво улыбнулся. - Это мой нормальный вес. А есть я не хочу, потому что… волнуюсь. Это Бэкхен мог понять. Он сам знавал такой скручивающий страх, когда невозможно ни рисинки в себя запихнуть. Наиболее яркий жутчайший приступ он испытал перед собеседованием, когда решался состав дебютирующей группы. Возможно, у юноши просто назначено прослушивание. Вот только Бэкхен сомневался, что оно пройдет успешно: всех действительно талантливых перспективных трейни он знал в лицо, а у остальных было слишком мало шансов против них. Но он ободряюще кивнул. - Новенький что ли? Я раньше тебя не видел. Парень смущенно наклонил голову и потер переносицу. - Не сказал бы так. Я здесь уже два года. Вы просто не замечали. А я вот вас часто вижу на обеденном перерыве. Он перевел взгляд прямо перед собой, уставившись на Бэкхена, и с умоляющими нотками спросил: - Можно к вам на ты? От неожиданности Бэкхен застыл. Судя по всему, парень решил не ограничиваться одним обедом и набивался в знакомые, а то и вовсе метил в друзья. Это было так ново, так странно… Уже довольно давно никто не изъявлял желание познакомиться с ним. Его репутация жесткого необщительного человека отталкивала. Теперь же какой-то неизвестный трейни выпрашивал у него право обращаться неформально. И ситуация была тем интереснее, что Бэкхена посетило чувство дежавю. История повторялась. Относительно недавно он сам был таким же бесправным новичком, подсевшим к звезде агентства. Бэкхен прекрасно помнил прохладный скучающий взор Криса, который словно говорил: «Ну, давай, удиви меня». Разница была лишь в том, что в свое время Бэкхен вел себя наглее и напористее. - Валяй, - разрешил он, заинтриговано ожидая дальнейшего поведения. Получив разрешение, парень встрепенулся, и казалось, даже стал выглядеть живее. Он представился (Бэкхен, впрочем, тут же забыл его имя за ненадобностью, он не думал, что их знакомство даст плоды) и начал бойко болтать о своем положении в агентстве, о мечтах, о восхищении (подразумевалось, что Бэкхеном, хотя прямо он этого так и не сказал), в общем, о всякой всячине. Бэкхен слушал его, периодически подыгрывал, вставляя замечания, и внутренне ухмылялся: «Попробуй заинтересовать меня». А парень все говорил и говорил, но его болтовня не била по ушам своей бессмысленностью. Это был легкий приятный монолог, так что Бэкхен ничего не имел против. А юноша, похоже, хотя бы частично избавился от своего волнения, потому что сам не заметил, как потянулся за палочками и начал таскать еду по маленькому кусочку. Бэкхена смешила его манера стучать палочками по тарелке в такт своей речи: складывалось ощущение, что таким образом он удерживал себя в фокусе одной мысли. Иначе он начинал перескакивать с темы на тему, путался и становился трогательно рассеянным. Бэкхен искренне наслаждался спектаклем, когда услышал громкий оклик со стороны входа в столовую. Он отлип от созерцания худенькой остренькой мордочки и обернулся. - Занятия начинаются через пару минут, Бэкхен, давай быстрее! – проорал его одногруппник. Бэкхен спохватился, что забыл следить за временем. Он скользнул взглядом по так и застывшему с открытым ртом парнишке и поднялся из-за стола. - Мне пора, - сообщил он ошеломленно хлопающему глазами парню, - удачи. - До свидания, - послышалось в ответ, и Бэкхен сперва сделал крюк, чтобы отнести поднос с грязной посудой, а потом поспешил к дожидающемуся его одногруппнику. Тот переступил с ноги на ногу, разворачиваясь, и зашагал в аудиторию еще до того, как Бэкхен вышел из столовой в коридор. - А что, сегодня у трейни прослушивание? Или, может, экзамены? – поинтересовался Бэкхен, догоняя парня. Тот недоуменно пожал плечами. - Да нет, вроде бы. Но я точно не знаю. А к чему спрашиваешь? - Ну… там трейни волновался. Одногруппник Бэкхена глубокомысленно кивнул, обнаруживая сочувствие. Что такое страх, в агентстве знали все.