Сопричастные

Просыпаться на следующий день Бэкхену было очень тяжело. Его сумел разбудить только Чанель, которого порядком достал трезвон чужого будильника. - Какого хрена тебе всегда в такую рань? Я мог бы еще спать. Ненавижу! – шипел осоловелый ведущий, выливая на певца кружку ледяной воды. - Ты сдурел? – сдавленно просипел пострадавший, подскакивая на кровати и лихорадочно размазывая ладонями влагу по лицу. - У тебя запись музыкального шоу сегодня, - напомнил Чанель. Бэкхен в голос застонал, закрывая лицо руками и опрокидываясь обратно на спину. - Подъем, Бэк, подъем! – Чанель безжалостно продолжил его расталкивать. - Да пошли они! Пусть ставят второй состав. - Бэк, ты вообще что ль упился? Это не футбол и даже не хор! Ты айдол, и, черт возьми, главный вокал! - Хм… - Да поднимайся уже, я спать хочу! Бэкхен заставил себя сесть на край кровати и тут же схватился руками за голову: его мутило, а в череп словно до краев налили нефти. Чтобы чувствовать себя нормально ему не хватило каких-то часа-двух сна, которых он не мог себе позволить. - Таблетки в жестянке под банками с крупой, - напомнил Чанель, намереваясь этим замечанием покончить с благотворительностью, но, оценив состояние своего парня, сразу понял, что до момента соприкосновения с подушкой должен еще поднапрячься, - ладно, сиди, я принесу. Он ушел, а Бэкхен старательно собрал себя в одно целое, усилием воли локализовав расползающиеся фантомные ощущения. - Что сидеть-то… все равно мгновенно не подействует, - буркнул он, встал и двинулся в направлении душа. По дороге его перехватил Чанель. - Стой. Вот, держи, - слишком бодро, почти издевательски, по мнению Бэкхена, произнес ведущий, протягивая стакан воды и две таблетки на ладони. Он принял их, не задумываясь о том, что именно ему дают и какой ожидается эффект. Только предполагал, что Чанелю в похмельных делах можно доверять, а тот уж наверно понимает необходимость привести его в норму к записи шоу. – Ты прости, но я спать. В этот момент Бэкхен чертовски завидовал бы ему, не требуйся для этого столько усилий. Поэтому он только промычал нечто утвердительное и продолжил путь в ванную. Прохладный душ освежил его, и жить стало легче. Голова все еще была чугунной, но он по крайней мере больше не чувствовал себя амебой. Наскоро и без особого энтузиазма перекусив, он вернулся в комнату и принялся в полумраке искать чистую выглаженную одежду, чтобы не тревожить Чанеля включенным светом. Ему пришлось перелопатить половину полок, потому что как ни старались они придерживаться порядка, в конечном итоге их одежда все равно перемешивалась практически сразу, а потом долго валялась комом. Пожалуй, после того, как в квартире Чанеля обосновался Бэкхен, тот перестал щеголять разнообразием стильных нарядов, потому что ему стало лень тратить утреннее время на подбор и глажку одежды, а не на сон, да и многие вещи в этой куче-мале просто терялись и забывались. У Бэкхена присутствовали схожие проблемы, но в его случае еще половина одежды оставалась на другой квартире, поэтому выбор у него был меньше. - Да что ж за фигня, - процедил сквозь зубы Бэкхен, выбрасывая очередную неподходяшую кофту (он совсем позабыл застирать пятно от кетчупа) на пол. Время уже поджимало, а все вещи, как назло, попадались непрезентабельного вида. Наконец, он отыскал нечто неношеное и почти не мятое, во что и оделся. Ему уже было откровенно плевать, поэтому не утруждаясь дальнейшим приведением себя в порядок, он нацепил медицинскую маску, пока просто на шею, а на голову кепку. Кинув напоследок завистливый взгляд на сопящего Чанеля, Бэкхен побрел на выход. В прихожей он споткнулся о набитый чем-то пакет с логотипом обожаемого Чанелем бренда, и настроения ему это не прибавило. От души пнув его, Бэкхен вышел наружу. Пинок пакету – меньшее, что он мог сделать для своего удовлетворения. Эта дизайнерша своим существованием подпортила его спокойствие, а при учете, что разбросанные по всей квартире визитки, шмотки, фирменные пакеты и каталоги постоянно бросались в глаза, как Бэкхен ни старался складировать их отдельно в дальний угол, забыть о ней у него не получалось. Напрягаться он начал с самого начала, еще когда только Крис вручил злополучное пригласительное, а Чанель отреагировал излишне эмоционально. Ведущий загорелся энтузиазмом, и для Бэкхена это был плохой знак: увлечениям Чанель отдавался с головой. Возможно, Бэкхен просто драматизировал, но оставаться невозмутимым не мог. Он понимал шаткость своего положения, знал, что Чанель по-любому сильнее тяготеет к женщинам, и его предательство лишь вопрос времени. Может, ведущий не повелся на одну девушку и не запал на другую, но стоило лишь подождать, когда в его окружении появится особая, красивая и умная, с характером, интересная… Бэкхен не верил, что настолько важен Чанелю, чтобы тот не смог от него отказаться. А спокойствие Криса и Тао в данном вопросе скорее только подстегивало его собственную бдительность, потому что так он четче ощущал: он один, и ему никто не поможет. Да и чем можно помочь? Если человек захочет уйти, он уйдет, и удерживать его нет смысла. Бэкхен знал это, но, конечно же, не хотел лишаться того, кто так сильно ему понравился. Он также признавал, что является зависимым от теплых отношений, секса и чувства защищенности, но не только поэтому ему важен был Чанель. Просто что-то разрезе глаз, принудительно придающем облику лукавости, в немного неуклюжей, но обаятельной манере движений, в глубоком серьезном голосе, не соответствующем той чуши, которую обычно нес Чанель, в его фигуре, в ладонях, в характере – словом, что-то в нем отзывалось в душе Бэкхена. И он понимал, что нужен ему именно этот парень, и что второго такого не найти. Понимал, что проблем с ним может быть больше, чем с другим, но не хотел себе другого. Бэкхен упрямо считал, что его нужда в Чанеле не имеет ничего общего с влюбленностью, но, в целом, это было не так важно: как корабль ни назови – это все равно корабль, а уж плывет он или тонет – иное дело. Второй виток подавляемой истерики начался, когда Чанель вернулся с вечеринки. Еще до нее Бэкхен был практически спокоен и успешно убеждал себя в том, что ничего непоправимого не произойдет, это лишь одна из многочисленных тусовок, которых и так было в избытке, что устраивать из этого трагедию может только презираемая ревнивая истеричка… Но когда поздно вечером, уже практически ночью, Чанель ввалился в квартиру, пьяный в доску, как и предполагалось, усталый, но прямо-таки до неприличия довольный, инстинкты Бэкхена забили тревогу. Слишком уж масленно блестели темные глаза, слишком взбудоражен был Чанель и слишком его тянуло поговорить о той дизайнерше, будто эмоции переполняли его настолько, что он не мог заткнуться даже перед своим бойфрендом. Бэкхен не знал, что думать. С одной стороны, он чувствовал себя используемым, пока ему приходилось слушать рассказы о том, какая классная та девушка, а с другой, это, напротив, вселяло надежду: ведь не стал бы Чанель упоминать о ней перед любовником, имей на нее виды? Или он действительно себя совсем не контролировал? Тревога и ревность целиком охватили Бэкхена, и той ночью он заснул лишь под утро, а потом весь день нервничал не только из-за напряженной репетиции, и к концу рабочего дня оказался выжат. Полученный стресс был столь сильным, что Бэкхен даже не поехал к Чанелю, а вернулся в общежитие, экономя время на дорогу, и обстоятельно без компании напился. Один из одногруппников, который также в тот день остался в общежитии, шокировано наблюдал за его пьянством, но не стал его останавливать. Впрочем, организм у Бэкхена был крепкий, свою норму он знал, а потому на следующий день оказался в нормальном дееспособном состоянии. Еще один рабочий день пролетел насыщенно, и у него не было времени задумываться. Но к вечеру тревога вновь нахлынула на него, и он решил, что раз уж ему так важен Чанель, нужно за него бороться и не пускать все на самотек. Опасно оставлять его в одиночестве: он ведь может заскучать… Поэтому он вернулся в его квартиру. Чанеля дома еще не было, но в обычном условленном месте нашлись ключи. Бэкхен прошел внутрь и практически сразу наткнулся на оброненный на пол каталог. Дальше по коридору ему попались сваленные в кучу неразобранные пакеты. Значит, Чанель встречался с ней еще раз, пусть даже и просто забрать заказ. Ну а на кровати валялся небрежно смятый журнал. Пролистав его, Бэкхен наткнулся на статью о дизайнерше. Холодея сердцем он смотрел на фотографию симпатичной веселой японочки и читал ее ответы журналисту, местами довольно нетривиальные. Бэкхен возненавидел ее сразу, потому что она понравилась даже ему. Он четко запомнил ее внешность и мог быть уверен, что безошибочно узнает в толпе. Чем-то она выделялась и цепляла. Бэкхен зашвырнул журнал под кровать и отправился к холодильнику искать что-нибудь расслабляющее. Его почти трясло. И тем более жалким он себя ощущал, чем меньше реальных поводов для ревности находил. Ожидание и догадки выматывали его больше фактов, он слишком хорошо помнил свои чувства, когда его предавали в прошлые разы, и теперь ничего не мог с собой поделать: он еще не дотронулся до раскаленного железа, а уже испытывал боль, отчетливо записанную в памяти. К возвращению Чанеля он успел захмелеть и был безрассудно весел, а потому поступившее предложение отметить новоселье воспринял с энтузиазмом. Однако время до прибытия такси у них еще оставалось, и Чанель, свято чтущий алкогольные традиции, присоединился, не давая напиваться в одиночестве. Бэкхен, которому уже море было по колено, а дизайнерши по подошвы фирменных кроссовок, мстительно наступил на валяющийся на полу каталог, проверяя реакцию. Чанель не то, что ничего не сказал, а даже не заметил. Он только взял за руку, потому что Бэкхен не хотел сходить с места, и потащил его к ноутбуку, чтобы показать какой-то там ролик. А за просмотром Чанель даже обнял его и поцеловал в плечо, пусть смачно и неромантично, но все же. Бэкхен оттаял. По крайней мере, на время. Впрочем, ему так надоели переживания, что он надеялся на то, что работа забьет все его мысли. Но на данный момент самой большой его проблемой была тошнота. В какой-то момент он даже почти решился остановить такси и выйти, но до агентства оставалось не так уж долго, и он мужественно перетерпел. На утренней планерке ему было плохо и неинтересно. Он почти не слушал увещевания руководителя группы, да, в общем-то, это было и не обязательно: ничего нового не говорили. Все советы по сцене должны были дать на месте, да и выступали они уже ранее на этой площадке. После планерки начался второй этап демонстрации чудес самообладания: их погрузили в фургон и повезли на место записи шоу, а Бэкхена опять мутило. Он практически не ел два дня (единственный плотный прием пищи был на ужине у Криса), к тому же он второй день бессовестно напивался. Даже у крепкого организма был предел, и все это не могло остаться безнаказанным. Бэкхен еще удивлялся, почему ему никто не делает замечания по поводу состояния: неужели внешне ничего не заметно? Ну и самое сложное началось, когда пришлось полностью выкладываться при чугунной голове и пустом желудке. Еще на распевке Бэкхен испытал ужас, когда попробовал звучно взять ноту, и его чуть не вывернуло наизнанку. Он почти ударился в панику, но успокоившись и прочистив горло, понял, что все не так уж плохо: его отпустило и стало гораздо легче. До перерыва он держался молодцом и не давал себе поблажек. Он не мог себе позволить сорвать съемки и не желал позориться перед фанатами, пришедшими на запись. На обеденном перерыве он получил свой паек и забился с ним за кулисы. Еда подкрепила силы и успокоила желудок. Краем глаза Бэкхен наблюдал за одногруппниками, оставшимися на сцене, и слушал, как они общаются с поклонниками. Сам он выйти не мог, хотя толпа скандировала его имя, ему нужен был отдых. И он испытывал жгучий стыд и желание все исправить. Он впервые поступал так безответственно, когда напивался, зная, что на следующий день запись шоу. Его не мучила вчера совесть, он не прикидывал, можно ли выпить дополнительную бутылку вина, он просто напрочь забыл о шоу, как о чем-то далеком и несущественном, потому что слишком много места в его мыслях и сердце занимал Чанель. Это было неправильно. Бэкхен никогда не поступался работой и не действовал ей в ущерб. Он любил свое занятие и относился к нему очень добросовестно. И сегодняшняя ситуация указала ему, какое тревожное смещение приоритетов произошло. Бэкхен должен был держаться за любимую работу, а не за человека. Он понимал это не только умом, но и сердцем. Больше всего ему на тот момент хотелось улыбаясь выйти на сцену и отдаться тому, что действительно любил. Второй блок Бэкхен отработал также: на пределе возможностей, не отлынивая, однако с фанатами так и не пообщался. Эту вину он пообещал себе загладить в дальнейшем. Вечернюю планерку в агентстве он терпел с трудом. Ему очень хотелось спать, а собрание казалось нудным, затянутым и бессмысленным. Бэкхен ненавидел бессмысленные вещи и пустую трату времени. Наконец, их отпустили, певец, колеблясь между желанием завалиться спать в общаге и намерением увидеть Чанеля, выбрал все же последнее. Ему просто нужно было удостовериться, что за день никаких сюрпризов не произошло. Чанель был уже дома и, сидя за кухонным столом, листал профайлы свежей группы. Бэкхена он встретил приветливо, хотя и не слишком рьяно – был занят работой. - Ну? – просто спросил Чанель, скучающе подрисовывая вижуалу группы цилиндр. - Потрясающе паршиво, - охарактеризовал Бэкхен, - я впервые прятался за фонограмму и молился, чтобы не стошнило на некоторых моментах танца. Чанель отбросил карандаш и в изумлении поднял глаза. - Тебе было настолько хреново? И менеджер все равно заставил тебя выступать? - Я ничего не говорил. Не могу допустить, чтобы по моей вине сорвались съемки. Чанель скорчил осуждающую гримасу и покачал головой. - Вполне понимаю твои мотивы, но, черт, это жестко. - Мне уже лучше. Чанель снова кивнул. - И что сейчас собираешься делать? - Спать, - уверенно ответил Бэкхен. Это было ему необходимо. Да и волноваться, кажется, было не из-за чего, плюс Чанель был занят, ни на какой совместный досуг можно было не рассчитывать, следовательно, оставалось расслабиться. - Хорошо, иди отсыпайся, я сегодня лягу поздно. И да, Бэк, пока ты не ушел, там… - Чанель указал в сторону микроволновки, но договорить не успел, его прервал входящий звонок, - извини, Бэк, минутку. Чанель с серьезным видом снял трубку, из-за чего Бэкхен решил даже, что ему звонят по работе, и ответил: - Да?.. Ну, я занят, но не сильно… Да, сегодня могу, давай тогда через час. Там созвонимся. У Бэкхена ухнуло сердце. Он не слышал ответов, это мог быть деловой звонок, но чутье безошибочно подсказало ему, что звонила дизайнер. - Это она? – опередил он открывшего рот Чанеля. - Если ты про японку, то да. Встречусь с ней сегодня, ей нужно показать город. Ты все равно спать собрался… Кстати, тебе ничего не нужно? Я сказал ей, что дружу с Беном Бэкхеном, и она ответила, что была бы счастлива, носи ты ее одежду. - А то, что встречаешься с Беном Бэкхеном, ты не сказал? – не удержался Бэкхен. Чанель не понял оттенка, воспринял это как шутку и даже лениво хохотнул. - Скажешь тоже… Конечно нет, тебе не за что меня убивать. Бэкхен медленно выдохнул сквозь зубы, пытаясь успокоиться. - Чанель… - с угрозой начал он, еще даже не зная, что сказать и как выразить все, что на душе, чтобы и без наездов и с намеком, но ведущий, не уловив дуновения назревающей бури, деловито собрал листы в стопку, достал из-под стола карандаш и встал перед Бэкхеном, возвышаясь над ним во весь свой немалый рост. - Бэкки, ты давай отсыпайся, - с неискренней, как казалось Бэкхену, заботой в голосе произнес Чанель, укладывая свою теплую лапу ему на плечо в дружеском жесте, - я схожу проветрюсь. Не жди, ложись спать сразу. А то ты бледный какой-то… Чанель мазнул пальцем по скуле, словно проверяя цвет на ощупь. Бэкхен еле сдержался, чтобы не сбросить его руку. - Ну, бывай, - жизнерадостно попрощался Чанель и ушел в прихожую. Послышалась возня, а затем и негромкий хлопок двери. Бэкхен опустился на стул, на котором до недавнего времени сидел Чанель, и тупо уставился в стену, сложив руки в замок. Как ни странно, никаких сильных чувств он не испытывал. Он прислушивался к себе, пытаясь обнаружить гнев, обиду, тоску, страх – что угодно. Но не было ничего. Наверное, он просто не был готов пока вместить в себя разочарование. Единственное чувство, которое он мог идентифицировать – легкая, едва заметная, но все же присутствующая злость на Тао. Не надо было его слушать. Не стоило верить наивному романтику. Он почти успокоил Бэкхена, почти примирил, заставил поверить… Бэкхен уже давно присматривался к Тао, практически с самого начала, и не переставал изумляться. Наивный взгляд на людей и отношения откровенно бесил его, но вот что странно: казалось, мироздание всецело поддерживает и оберегает его невинность. Люди вокруг него, не самые хорошие и совестливые, начинали следить за своими словами и поступками и неожиданно для самих себя старались быть лучше. Бэкхен тоже. Ему часто хотелось сказать что-нибудь едкое, обмануть мальчишку, посмеяться над ним, просто чтобы он понял: в жизни такое бывает, и нельзя верить всему. Но все же он не делал этого, а даже если и поступал так, потом сам страдал от собственной грубости. Крис, например, рядом с Тао вообще производил впечатление рыцаря. Бэкхен, отлично знающий, каким мудаком может быть его друг, поражался такой перемене. С Тао Крис вел себя кардинально по-другому и даже отчасти казался другим человеком, не проявляя черты, которым раньше позволял прорываться в присутствии Бэкхена. Эта магия ясноглазого парнишки очаровывала. Бэкхен хотел быть таким же, но понимал, что никогда уже таким не станет, он безвозвратно потерял невинность, светлый взгляд, и доверие вовсе не казалось ему естественным. А ведь складывалось впечатление, что именно этими чертами своего характера Тао влиял на мир, из-за чего тот поворачивался к нему солнечной стороной. Бэкхен иногда даже размышлял об этом. Может, прав был Тао, когда говорил, что нужно поддержать человека своей верой в него? В конце концов, Чанель не может быть такой сволочью, чтобы на голубом глазу сообщить о встрече с девушкой, на которую запал, и пойти с ней гулять, оставив своего парня дома одного? Или может? Тао не допустил бы мысли об этом, и оказался бы прав. Бэкхен такие мысли допускал и тоже, к несчастью, вполне мог оказаться прав. Это было как-то несправедливо: почему одним людям мир подсовывает все самое лучшее, а даже если среди этого лучшего и затесался брак, то в процессе он корректируется, и почему другим достается обида за обидой без надежды на то, что хоть когда-то все наладится? Бэкхен ненавидел свою жизнь, ненавидел удачливого Тао, ненавидел контраст между ними. Он не хотел прощать Тао за возрожденную надежду на счастье, за показанный пример и желание быть таким же. Что-то серьезно не так было с Беном Бэкхеном, если он злился не на себя, не на Чанеля и не на дизайнершу даже, а на мальчишку, который к его проблемам отношения не имел, да и вообще ничего плохого не делал. Бэкхен протер усталые глаза и поднялся из-за стола, намереваясь идти спать. Попутно он подумал о том, что, возможно, все же не стоит бить тревогу. Ведь Чанель не скрывает от него встречи с японкой, да и вообще ведет себя по-прежнему. Мало ли у него друзей обоих полов? Почему Бэкхен решил, что свет клином должен сойтись именно на дизайнерше любимого бренда Чанеля? Только потому что бренд любимый? Так это скорее напротив успокаивающий фактор: Чанелю нравится то, что она делает, а не она сама. Ведь так? Бэкхен не сильно-то поверил собственным размышлениям, но все же немного успокоился. Его взгляд упал на микроволновку, и он вспомнил, что Чанель хотел ему что-то показать. Подойдя ближе, Бэкхен с изумлением обнаружил лежащую поверх связку ключей от квартиры. Это был новенький комплект, не чанелевский, без брелка. Нетрудно было догадаться, кому он предназначен. Сердце Бэкхена забилось чаще, и он почти простил раздражающе светлому Тао его издевательское существование. Все волнения насчет дизайнерши потеряли силу. Как будто легким нажатием кнопки включили лампочку, и все стало проще и легче. Бэкхен не забрал ключи сразу, ему хотелось, чтобы Чанель передал их лично.