***
Прошли годы с тех пор, как человек осмелился путешествовать с ведьмаками. Следование по пути войны не стоило ни риска, ни душевных страданий, и ни один человек не был действительно готов тратить свои годы на борьбу с дерьмом, грязью, кровью и болью только для того, чтобы лежать рядом с вонючим ведьмаком. Кроме Лютика. Лютик, который первым замахивался, если другой человек осмеливался плохо говорить о его ведьмаках. Лютик, которого нашёл Геральт, практиковался в накладывании швов на лоскуты кожи, чтобы лучше лечить его раны после неудачной охоты. Бард был яростен в своей верности, как и в своей любви, и Геральт поклялся себе после катастрофы, которой являлась охота на дракона, что никогда больше не предаст эту любовь. Влюбленность в барда произошла где-то между моментом, когда он понял, что выбирает свой маршрут через континент, основываясь на том, в скольких тавернах и гостиницах может играть Лютик, и моментом, когда он смотрел через потрескивающий огонь на спящего барда и чувствовал боль в сердце.***
— Думаю, сегодня я лягу спать пораньше, — сказал Лютик легко, как никогда. Ведьмаки подняли взгляд с того места, где они были заняты, сердито глядя друг на друга из-за игрового поля. Геральт поднял брови и нахмурился. — Ты уверен? Обычно ты последний из нас, кто хочет упустить нетерпеливую толпу. Лютик пожал плечами. — Мне понадобится весь отдых, который я могу получить, если я собираюсь подняться на гору завтра. Эскель и Ламберт ухмыльнулись. Бард был небольшим дополнением к их крошечной семье последние три зимы. Даже Весемир пал жертвой легкого обаяния, сообразительности и абсолютно непристойных песенок, которые Лютик собирал только для того, чтобы смешить их в зимние холода. Геральт точно знает, что Лютик купил новый плащ и прочные ботинки только для того, чтобы он мог подняться по крутой тропе без необходимости нести его на себе. — Хочешь, чтобы я тоже поднялся? — спрашивает Геральт, не обращая внимания на то, как другие волки подталкивают его за мягкость в его тоне. — Всё в порядке, дорогой. Я прекрасно справлюсь сам, — бард ухмыляется ему и сокращает дистанцию, чтобы запечатлеть горячий, затяжной поцелуй на его губах. — Я согрею для тебя постель. Геральт наблюдает, как Лютик уходит, и думает, действительно ли ему нужно вернуть свой любимый кинжал от Ламберта. У него есть остаток зимы... — Ну же, Геральт, — усмехается Эскель, — перестань тосковать по нашему бедному барду — отдых ему не помешает. Он пихает покрытого шрамами ведьмака, когда видит, как Эскель шевелит бровями, глядя на Ламберта в связи с двойным смыслом. — Я заставлю тебя пожалеть об этом, — рычит он. Проходит несколько часов, прежде чем Геральт поднимается наверх, в комнату, которую они сняли в качестве последнего удовольствия перед тяжелым путешествием по тропе в Каэр Морхен. Он чувствует запах горького холода, который витает в воздухе и предвещает скорое выпадение первого зимнего снега. Если повезёт, они будут в безопасности в крепости до того, как начнется настоящий шторм. Он делает мысленную пометку, чтобы Лютик был правильно экипирован утром, чтобы избежать холода. Он ведёт себя тихо, когда открывает дверь и пробирается внутрь, стараясь не прервать хриплое дыхание, которое сигнализирует о том, что Лютик крепко спит. Геральт стягивает сапоги и кладёт рядом с оружием кошелек, ставший значительно легче. Его рубашка небрежно падает рядом с ними, хотя он предпочитает не снимать штаны, чтобы избежать холодного утреннего воздуха. На кровати Лютик свернулся на боку в плотный клубок. Ритм его дыхания, знакомый за все эти годы, стал по-новому неестественным. В этом есть что-то резкое, что заставляет его нахмуриться от беспокойства. Он подходит ближе, ставя колено на матрас, чтобы послушать. Мозолистая рука тянется и притягивает его ближе, и он беспомощно следует за нею, отвлекаясь от беспокойства. Дыхание Лютика обжигает голую кожу груди, пока бард манипулирует им по своему вкусу. Когда он наблюдает, как Лютик улыбается и прижимается ближе, в нём пробуждается что-то хрупкое. Нет и следа страха, который Геральт привык ожидать от людей, только новое и пугающее одновременно чувство. Ведьмак ждёт, пока Лютик устроится у него на груди, прежде чем обхватить рукой его тонкую талию. На его фоне Лютик сонный и тёплый, несмотря на тонкие одеяла. Геральт рискует поцеловать его в челюсть, прежде чем позволить весу мужчины в его руках и отдаленному шуму ветра снаружи заманить его в сон.***
На следующее утро какое-либо притворство о том, что всё было в порядке, исчезает вместе с оставшимися следами ночи. Геральт просыпается от звука того, как Лютик разжимает его кулак, отталкиваясь, чтобы не побеспокоить ведьмака. Узкие плечи трясутся от напряжения, а обычно загорелая кожа кажется бледной в слабом солнечном свете, струящемся из окна. Геральт вскакивает с кровати и бросается наливать воду из стоявшего рядом кувшина. Проходит несколько долгих минут, прежде чем бард успевает вдохнуть достаточно воздуха, чтобы оценить усилия, и его рука трясется так, что Геральту приходится держать её, чтобы ничего не пролилось. Лютик вздрагивает, глотая воздух. — Что с тобой случилось? — спрашивает Геральт, скользя глазами по мокрому от пота лицу. Лютик качает головой, пытаясь изобразить свою обычную легкую улыбку. — Я в порядке, любовь моя. У меня просто першило в горле. Ведьмак недовольно хмыкает. Он тянется рукой, чтобы смахнуть со лба прядь слипшихся от пота волос, и чувствует, как страх нарастает, как лед, в жилах. На фоне собственной прохладной кожи Лютик ощущается очень горячо. Геральт крепче прижимает руку к коже Лютика, не обращая внимания на то, как бард пытается отодвинуться. — Ты горишь! — Геральт обвиняет. — У тебя жар. — Геральт, всё в порядке... — Это не так, — огрызается он, беспокойство делает его тон резким, — ты заболел. Его разум кружится, пытаясь придумать, как это исправить. Лютик должен быть в безопасности. Он должен был быть. Внезапно Геральт вскакивает и бросает взгляд на барда. — Оставайся здесь. Я достану лекарства. — Геральт... Он позволяет двери закрыться под протесты мужчины. Геральт подумывает найти целителя, но город, в котором они находятся, настолько мал, что он понимает, что шансы невелики. Ни один уважающий себя целитель не станет возиться с группой фермеров, которые едва могут прокормить себя. Даже постоялый двор представлял собой всего несколько комнат под протекающей крышей, сохранившейся в основном за счет ведьмаков, проходивших по этому пути. В этом случае оставались только его собственные зелья и запас припасов, чтобы состояние Лютика не ухудшилось ещё больше. Теперь у него в рюкзаке бинты, но он знает, что зелья, которые носят ведьмаки, приведут только к смерти. — Геральт? — голос Эскеля отвлекает его от мыслей, крутящихся в голове. — Что случилось? Где жаворонок? Геральт хватает своего брата по оружию, почти отчаянно нуждаясь в ком-то, кто знает, что делать. — Он болен. Он, он кашляет, у него жар... — Как долго? — старший ведьмак выглядит так же, как и перед боем, уверенно и свирепо. — Я, я не уверен, — внезапно действия Лютика, решившего лечь спать пораньше, обрели множество новых значений. Неужели он так долго плохо себя чувствовал? Он нахмурил брови. — Он звучал так, будто ему было трудно дышать прошлой ночью. Ламберт выходит из ближайшей к ним комнаты. — О чём, чёрт возьми, вы двое сплетничаете? — Лютик болен, — рявкает Эскель, и Геральт видит, как обычное безразличие Ламберта исчезает. — Что? Как ты мог позволить ему заболеть? Геральт краснеет, разъяренный и виноватый одновременно. — Я не... Все они останавливаются при звуке болезненного кашля. — Здесь есть целитель? — спрашивает Ламберт, по-прежнему глядя на дверь. Его руки сжимаются в кулаки по бокам. — Отсутствует в округе. Нам потребуется несколько дней, чтобы найти его, — отвечает Эскель. У Лютика может не быть так много времени. Эта мысль заставляет Геральта издать тихий звук агонии. Они не могли просто позволить ему страдать. Каким-то образом хрип в легких и жар под кожей казались в этот момент страшнее любой смертельной раны. — Он был отравлен? — младший ведьмак отчаянно пытается найти какого-нибудь злодея, чтобы обвинить во всём случившимся с Лютиком. Геральт думает о том вечере, когда Лютик и Ламберт склонились над бесчисленными книгами, читая романы, которые они выучили за год. Он помнит незнакомую мягкость на лице Ламберта, когда бард рассмеялся и без страха прикоснулся к нему. Ему кажется, что он может слышать, что страх, который всегда казался отсутствующим у Лютика, пробуждается в каждом из них. Эскель качает головой. — Никто не посмеет — не так близко к Каэр Морхену. Даже если бы они это сделали, мы бы почувствовали это. — Ему понадобятся жидкости, — наконец успевает заключить Геральт посреди своих бурлящих мыслей, — жидкости и, и... — воспоминание возникает в голове, — ...суп. — Я принесу суп, — тут же вызывается Ламберт. Эскель кивает. — Я сниму нам комнаты ещё на одну ночь. Геральт смотрит на них, пораженный непоколебимой поддержкой своей странной маленькой семьи. Это заставляет его чувствовать себя не в своей тарелке, он слишком привык к тому, что люди всегда ждут чего-то в обмен на его работу. Он задается вопросом, было бы это возможно без маленького барда из Посада. — Спасибо, — бормочет он, и они кивают, как будто знают, что он на самом деле хочет сказать. Он возвращается в их комнату и находит Лютика, свернувшегося калачиком, в центре матраса под одеялами. Дрожь пронзает его тело вспышками, и Геральту хочется, чтобы ему было легче сделать его ведьмаком, чтобы он мог быть уверен, что никакая болезнь больше никогда не коснется Лютика. Всё, что он может сделать сейчас, это сесть на край кровати, провести рукой по изгибу бедра барда и пожелать силы, которой у него никогда не было. — Лют? — зовёт он. — Ламберт принесёт тебе супа. Жалкий кашель был его единственным ответом. — О, жаворонок, — Геральт наклоняется вперёд и плотнее затягивает одеяло вокруг человека, такого маленького теперь, когда его характер не заполняет воздух. — Ты можешь хотя бы сесть? Тогда ты сможешь что-нибудь съесть. — Не голоден, — протестует упрямый голос. — Тебе нужно поесть. Сохранить свои силы. — Нет. — Лютик. Один голубой глаз моргает ему из-под одеяла, прежде чем снова исчезнуть. — Я сонный. Геральт вздыхает, расстроенный и взволнованный. Он хотел бы обращать внимание на всех людей вокруг него. Все годы на пути подготовили его только к убийству, а не к исцелению. Он мог только надеяться, что на этот раз это не окажется правдой.***
Кашель усиливался. Температура Лютика поднялась до такой степени, что Геральт, казалось, постоянно ходил взад и вперед от кровати к стоявшему рядом кувшину с водой комнатной температуры, чтобы освежить прохладную тряпку на лбу. Каждый раз, когда она оказывалась слишком теплой и влажной от пота, он чувствовал, как желудок скручивается всё более тугим узлом. — Я в порядке, — говорит Лютик хриплым голосом, к которому Геральт привык только после долгой совместной ночи. — Ты слишком сильно беспокоишься. — Ты болен. Слабый смешок. — Это просто простуда, Геральт. Я буду в порядке. Люди постоянно болеют. Геральт сердито смотрит на него. — Мы не можем позволить себе терять время... — Лютик оборвался, когда снова закашлялся, и его руки тряслись, когда он, наконец, оторвал их ото рта, — ...Мы должны добраться до Каэр Морхена. — Ты не в том состоянии, чтобы путешествовать. — Если снег пойдет раньше, чем мы... — Тогда поедем в Оксенфурт на зиму, — выдавливает Геральт. Лютик бросает на него жалобный взгляд, дуясь. — На самом деле это не так уж и важно, Геральт. Люди постоянно болеют. К завтрашнему дню я буду как новенький. Я в этом уверен.***
Это не так.***
Бард засыпает беспокойным сном сразу после полуночи. Его тело кажется ужасно хрупким под грудой одеял, слишком неподвижным. Геральт остается на страже у его кровати, не обращая внимания на жжение мышц от неудобного положения, чтобы не отрывать взгляда от беспорядочного подъема и опускания груди Лютика. Его пальцы сжимают руку Лютика, обвивая его запястье, чтобы почувствовать ровное биение сердца. Он кажется ужасно хрупким под тяжестью всего, что может его остановить. Геральт старается не думать о том, что он будет делать, если это когда-нибудь прекратится. Словно почувствовав мрачное направление мыслей ведьмака, глаза Лютика заморгали над тёмными кругами, оставленными болезнью. Его рука дергается в руке Геральта, а затем замирает. Густые ресницы приоткрываются, затем он какое-то время смотрит в потолок, прежде чем опустить взгляд вниз и обнаружить рядом с собой Геральта. Улыбка, скривившая полные губы, заставляет сердце Геральта биться чаще. — Вот ты где, — прошептал Лютик. Геральт наклоняется вперёд, чтобы поцеловать нежную кожу на внутренней стороне запястья, слегка ухмыляясь, чувствуя, как бьётся сердце на его губах. — Ты чувствуешь себя лучше? Улыбка барда немного дрогнула, и он, игнорируя вопрос, взял Геральта за щёку. — Ты выглядишь усталым, любимый. — Просто беспокоюсь. — Глупый ведьмак, — напевает Лютик, снова закрывая глаза, — как будто я когда-нибудь покину тебя.***
Эскель угрожает Геральту, заставляя его оставить Лютика на достаточно долгое время, чтобы засунуть ему в рот немного холодной еды и быстро смыть вонь своего страха и беспокойства в ванне. Покрытый шрамами ведьмак принимает участие в дежурстве, серьёзный, как грешник у святилища. Это напоминает ему о том, как старший воин всегда сперва лечил, а не причинял боль. Это требует резкого напоминания о том, как начинают трястись руки Геральта, чтобы убедить Белого Волка уйти. Лютик нуждался в том, чтобы он был в лучшей форме. Ему нужно было, чтобы он был сильным вопреки резкому напоминании о том, как легко смертность может вырвать из него самое сердце. Он знает, что не сможет заснуть, не без сердцебиения Лютика, которое действует как его колыбельная. Теперь он избалован роскошью иметь под боком теплого барда, чтобы облегчить ночной холод и кошмары, которые ждут его там. Этого достаточно, чтобы он избегал кровати, ожидающей его в комнате Эскеля, и сползал по лестнице на кухню. Дружелюбная девушка-подросток с тёмными волосами, как у трактирщицы, сверкнула ему ямочкой на лице и подтолкнула к нему через стол тарелку с тушёным мясом вместе с толстой буханкой хлеба. — Эск... Другой ведьмак сказал, что ты проголодался, — объясняет она. — Ма всегда говорит, что её тушеное мясо может излечить любую боль. Геральт хмыкает, но не может совладать с улыбкой. Её, кажется, не беспокоит его отсутствие ответа, она просто ставит еду на стол и спешит на кухню, чтобы продолжить мыть посуду. В такую рань в таверне всего несколько посетителей. Некоторые бросают на него любопытные взгляды из-за своих карточных игр, явно обсуждая ведьмаков, поселившихся в их городе. Он начинает систематически запихивать в рот тепловатую похлебку. Время, проведенное на Пути, научило его ценить еду, пока она была у него. Не каждый день люди оказывали ему такую любезность. Он мог быть только благодарен за то, что Лютик позаботился о том, чтобы они были относительно хорошо восприимчивы после его выступлений. Бард умел делать всё для ведьмака лучше, даже когда его не было рядом. Барменша возвращается с кружкой эля и зависает рядом, пока он не поднимает на неё взгляд. — А... С мастером Лютиком всё будет в порядке? Геральт чувствует, как еда застревает у него в горле, когда он пытается ответить. Что, если Лютик не сможет восстановиться? Он знал, что людей часто убивают существа, от которых ведьмак избавится без труда. Никакой простуды или гриппа не хватило бы, чтобы противостоять магии, бурлящей в их венах, или зельям, которые они хранили в запасе. У Лютика не было ни одной из этих защит. Он открывает рот... — Геральт? Где... Геральт! Голоса — безумного, испуганного — достаточно, чтобы Геральт поторопился обратно в комнату. В спешке он чуть не сбивает хозяина гостиницы, но не может остановиться, чтобы извиниться, когда всё, на чем он может сосредоточиться, — это учащенное сердцебиение и звук тела, бьющегося о простыни. — Ш-ш, Лютик. Успокойся, жаворонок, ты себя покалечишь, — настаивает Эскель, наклоняясь, чтобы удержать Лютика от падения с кровати. Тёмные волосы Лютика двигаются вместе с ним, когда его голова мотается взад-вперёд по подушке. Человек тяжело дышит, дыхание рваное и болезненное из-за жидкости, заполнившей легкие. Его трепыханий достаточно, чтобы Эскель покинул своё место у кровати, чтобы полностью прислониться всем телом к меньшему телу барда, чтобы попытаться заставить его лежать неподвижно. — У него зашкаливает жар! — говорит Эскель, когда Геральт мгновенно пролетает через пространство. — Лютик? — зовёт Геральт, пытаясь удержать его на месте, не причиняя ему дальнейшего вреда. — Лютик, детка, ты должен успокоиться. Он продолжает повторять слова, пока Лютик не падает на мокрые от пота простыни. Оба они дышат так тяжело, что Геральт едва слышит жидкость, которая всё ещё находится в его легких. — Гер...альт... — слова едва слышны. —Где...? — Ты в безопасности. Я держу тебя, — он не уверен, кого он пытается утешить обещанием, но он чувствует, как Лютик двигается, так что Геральт становится ещё решительнее. — Я держу тебя. Ты в порядке. Ты будешь в порядке. Он проводит пальцами по спутанным тёмным волосам, чувствуя, как Эскель отступает, чтобы дать им пространство. Лютик смотрит на него глазами, всё ещё остекленевшими от лихорадки. — Как думаешь, ты сможешь попить? — спрашивает Геральт. Лютик облизывает пересохшие губы, но качает головой. — Холодно. — Я знаю, но тебе нужно что-нибудь выпить, пока ты ещё не спишь, — Геральт берёт чашку, которую предлагает Эскель, и подносит её ко рту Лютика. — Пожалуйста. Сделай это для меня. Вздох, достаточно нежный, чтобы заставить Геральта улыбнуться, прежде чем Лютик открывает рот и делает глоток воды. Он успевает сделать несколько глотков, прежде чем отстраниться. — Тебе следует что-нибудь съесть. Лютик закатывает глаза, но не жалуется, когда ведьмак прижимает к его губам небольшой кусок хлеба. Намёк на юмор немного ослабляет тревогу Геральта, но его взгляд всё ещё задерживается на тёмных кругах под глазами Лютика и на лбу, мокром от пота. Он протягивает руку, чтобы смахнуть влажные пряди волос, слипшиеся там. Бард улыбается и поворачивается, чтобы поцеловать его ладонь, прежде чем убрать её, чтобы съесть ещё немного хлеба. — Ты слишком беспокоишься, мой дорогой... — эффект его слов приглушается неестественным хрипом в его голосе, — я чувствую себя намного лучше. — У тебя всё ещё жар. Эскель подходит немного ближе и внимательно наблюдает за Лютиком. — Ты уверен, что в последнее время не оскорблял ведьм? Лютик фыркает от смеха, когда его глаза начинают морщиться от знакомого юмора. — Ты спрашиваешь, гонялся ли я за юбками в последнее время? — недоверчиво спрашивает он, прежде чем указать подбородком на Геральта. — Зачем с кем-то возиться, если это ждет меня в лагере? — Чертёнок, — безо всякого пыла произносит Эскель, взъерошивая его тёмные волосы. Часть его юмора исчезает, когда он продолжает: —Ты так быстро заболел... Бард пожимает плечами, выглядя смущённым беспокойством на лицах обоих воинов. — Я думал, это пройдет раньше, чем ты заметишь. Иногда я начинаю чувствовать себя немного плохо из-за смены времен года. — Ты знал, что болен, и не сказал мне? Лютик вздрагивает от боли в голосе Геральта. — Мне жаль, моя любовь. Я, я просто знал, что ты будешь волноваться. — Что, если бы это убило тебя? — Дорогой, — в этом слове много нежности и юмора, — я человек. Мы иногда болеем. Это не так ужасно, как ты думаешь. Эскель переглядывается с Геральтом. — Нам всё ещё нужно найти целителя. — Поберегите свои монеты, — настаивает Лютик. — Всё хорошо. Мне действительно лучше. — Выпей ещё воды, — приказывает Геральт, уже поднося чашку к губам Лютика. Он послушно наклоняется вперёд и делает глоток воды, пока не устает и со вздохом не откидывается на подушки. Геральт хмурится, но не настаивает. Бард всё ещё слаб и достаточно утомлён, и ведьмак благодарен ему даже за это. Он ставит чашку и возится с одеялами, пока Лютик не открывает глаза и не смотрит на него. — Поспишь со мной? — спрашивает он. Ведьмак беспомощно и осторожно усаживается на край кровати, пока Лютик не толкает его. Геральт фыркает и удирает, пока не чувствует лихорадочный жар барда на своей коже. Несмотря на это, Лютик вздрагивает и наклоняется ближе, словно жаждет тепла другого тела рядом со своим. Впервые Геральту хотелось бы, чтобы его сородичи были немного более горячими, чем их человеческие компаньоны, но их медленное сердцебиение мало чем помогает в этой области. Эскель коротко улыбается им, прежде чем выйти из комнаты — без сомнения, чтобы разыскать Ламберта. Он закрывает дверь, оставляя только угасающий свет солнца, освещающий комнату. — Мне не нравится, когда ты такой, — шепчет Геральт барду рядом с ним. — Тебе нельзя снова болеть. Лютик не отвечает, только тихонько храпит в ткань его рубашки.***
На следующее утро Геральт просыпается, чувствуя себя липким от пота, но на удивление отдохнувшим. Он надеется, что это означает, что их сон не был прерван беспокойным ерзанием человека с жаром. Тут же он посмотрел туда, где всё ещё спал Лютик, и улыбнулся. Бард растянулся на груди, его лицо обмякло во сне. Его нос достаточно заложен, что объясняет его тяжелое дыхание через открытый рот. Быстрая проверка подтверждает, что температура его кожи более нормальная, и Геральт с облегчением вздыхает. Возможно, худшее уже позади. Звука достаточно, чтобы Лютик зашевелился и неуклюже ткнулся носом в ткань его рубашки, причмокивая губами и кряхтя от отвращения из-за нечёткого привкуса во рту. Геральт наблюдает, как он двигается, жадный до обычных выходок своего барда. Голубые глаза смотрят сквозь щелочки ресниц и хмурятся, глядя на утренний солнечный свет, весело струящийся из окна, прежде чем смягчаются, когда он видит, что Геральт наблюдает за ним. Когда Лютик открывает рот, из него не вырывается ни звука. Геральт наклоняется вперёд, навострив уши, как будто это было ошибкой. Лютик хмурится, облизывает губы и пытается снова, откашлявшись. На этот раз звук был чуть больше, чем болезненный писк. Сердце Ведьмака падает вниз. Всё, о чём он может думать, это то, как Лютик смотрел на него с кровью на зубах и со страхом в глазах. Он вспомнил этот момент, когда понял, что это всё его вина, это всё его вина. Кровать опасно скрипит, когда Геральт резко откатывается и встаёт на ноги. Рука Лютика протягивается, как будто он пытается успокоить его, но он, кажется, не может принять утешение, которое должно было быть предложено. — Т-твой голос, — выдыхает он с ужасом в каждом слоге. — Блять, Лютик... У тебя пропал голос. Губы Лютика произносят его имя, но Геральт его не слышит. Он ничего не слышит. — Я найду целителя, мага. Эскель... Я всё исправлю. Геральт не ждёт очередной неудачной попытки заговорить с ним. Он мчится к двери и распахивает её с такой силой, что хрупкие стены дрожат. Он уже слышит приближающиеся к нему почти бесшумные шаги, которые говорят ему, что Эскель направляется к нему. Он прислоняется к стене, чтобы быть уверенным, что всё ещё слышит биение сердца Лютика — теперь повышенное от беспокойства, но ровное — сквозь стены, и пытается дышать. Это худшее, что он может представить после смерти Лютика. Жизнь барда зависит от слов, которые так легко приходят ему в голову, и от музыки, которая оживает на кончиках его пальцев. Его душа путешествует через вибрации в его горле и воспламеняется в сердцах и умах всех, кто слушает. Мысль о том, что может случиться, если он потеряет голос... — Геральт? — голос Эскеля мягкий, взгляд скользит до двери и обратно. Его плечи на мгновение расслабляются, когда он подтверждает то, что Геральт уже знает — Лютик жив. — Что случилось? — Голос пропал. При этих словах Эскель выпрямляется, как гончая, что-то учуявшая. Он качает головой, затем выражение его лица становится жестче. — Мы можем это исправить. — Как? — он думает о том, как ждал, пока его медальон издаст хоть малейший звук, указывающий на действие магии, или о том, как Эскель тщательно проверял каждый кусочек еды и питья, к которым Лютик мог прикоснуться. Он проводит рукой по лицу и пытается найти хоть какой-то контроль. — Ламберт... — они оба поднимают глаза, когда дверь в таверну распахивается, и внутри появляются ноги в сапогах. — Помяни черта. Через несколько секунд у подножия лестницы появляется Ламберт. Ведьмак более помят, чем обычно, и его одежда запылена дорожной грязью. Его глаза метаются почти маниакально, прежде чем он останавливается на них двоих и бледнеет. — Лютик? — спрашивает он, выглядя почти испуганным тем, что может заставить его братьев покинуть его больничную койку. — Он в порядке, — успокаивает Эскель, — просто... У него пропал голос. — Блять. Геральт кивает, затем хмуро смотрит на брата. Впервые он понимает, что не помнит, чтобы видел Ламберта с той первой ночи, когда Лютик заболел. Судя по одежде, он догадался, что ведьмак путешествовал, но куда? Увидев на его лице вопрос, Ламберт указывает на кого-то позади себя. — Я нашел того, кто может помочь. — Я сказала, что, блять, посмотрю — не то, чтобы я была чудотворцем, — голос достаточно раздражителен, чтобы устыдить любого ведьмака, даже если никто из них не узнает приземистую старомодную женщину, выходящую из-за угла. Она выглядит почти такой же старой, как Весемир, даже если её молочно-белые глаза проницательны. Свободное тёмно-коричневое платье покрывало сгорбленное от старости тело с распухшими от артрита костяшками пальцев. Острый запах пиретрума, ромашки и эхинацеи, кажется, истекает из самых её пор, отмечая её профессию. Целительница. Геральт нетерпеливо встаёт. — Вы должны помочь ему, пожалуйста. Я заплачу Вам... — У Вас нет выбора, молодой человек... — Эскель произносит «молодой человек» в ответ Ламберту, и младший Волк усмехается. Она смотрит на Ламберта, пока он не предлагает руку, чтобы поддержать её, пока она ковыляет вверх по лестнице, прямо как настоящий аристократ, которым он никогда не был. — Расскажи мне о симптомах. — В основном лихорадка и кашель, — перечисляет Геральт. — Он изо всех сил пытается уснуть и не хочет есть. — Конечно, нет — он, наверное, чувствует себя дерьмом. Эскель хихикает. Геральт стискивает зубы и пытается заставить свой голос оставаться спокойным. — Он проснулся без голоса. Целительница бросает на него быстрый взгляд, но, как только достигает лестничной площадки, с ведьмаками явно покончено. — Он здесь? Она не дожидаясь ответа, распахивает дверь и входит внутрь. Сразу же запах пота и тошноты наполняет коридор, и Ламберт морщит нос. Они уже сожалеют о решении держать окно плотно закрытым, чтобы избежать сквозняков. Лютик удивленно поднимает глаза на звук входящих людей, наполовину встав с кровати. Его ноги дрожат от усилия остаться стоять после стольких дней в постели. Похоже, он был в процессе переодевания в свежую рубашку, демонстрируя бледную кожу и скудные мускулы, когда он неловко наклоняется, чтобы порыться в их сумках. Он моргает, его умные глаза метаются между ведьмаком и незнакомкой. Его рот беззвучно открывается за мгновение до того, как он выглядит расстроенным. Целительница вскидывает руку, когда Геральт начинает двигаться вперёд, чтобы помочь, и неохотно замедляется. Она сканирует барда таким образом, что он краснеет и пытается неловко прикрыть грудь, выглядя очень хорошо осведомленным о том, что он единственный человек, который раздет. — Как давно ты кашляешь? — Геральт начинает отвечать, но она бросает на него такой взгляд, что он захлопывает рот. Она снова сосредотачивается на Лютике: — Подними палец за каждый день, дитя. Он фыркает на прозвище и на мгновение задумывается, прежде чем поднять пять пальцев. Число заставляет Геральта сузить глаза, а Лютика заставить выглядеть немного виноватым. Это было намного дольше, чем они думали, что он болен. Лютик, должно быть, скрывал свои симптомы, чтобы убедить, что он всё ещё может отправиться в Каэр Морхен... Или что он не останется позади. — Неужели всё это время симптомы были такими серьезными? На этот раз Лютик протягивает руку и двигает ею вперед-назад в более или менее жесте. Целительница кивает и смотрит на ведьмаков. — Как долго у него была высокая температура? — Два дня, — отвечает Геральт, — вчера ночью снизилась. — Что-нибудь ещё? Рвота? Диарея? Они качают головами. На этот раз её хмурый взгляд значительно более разгневан. Она вскидывает руку в резком жесте, который не дает Лютику отодвинуться дальше от кровати. — Ты. Возвращайся в постель, — рявкает она, и Лютик молча подчиняется. — Не выходи из неё хотя бы ещё день. Затем она обращает внимание на Ламберта. — Ты. Иди посмотри, есть ли у них чай, — она бросает ему небольшой пакет трав с шокирующей точностью. — Используй это, чтобы заварить с чаем. Ламберт покорно исчезает за дверью, и Геральт нетерпеливо шагает вперед. — Вы знаете, что с ним не так? — На данный момент? Смешное количество людей, суетящихся вокруг него. Геральт рычит на неё. — Ты можешь его вылечить? — Нет. Тотчас же надежда, удерживавшая его в вертикальном положении, улетучилась, как воздух из воздушного шара. Он избегает смотреть на Лютика, боясь, что бард почувствует ужас, стекающий по его спине холодным потом. — Я думал... — Единственное, что его вылечит, — это покой и питье, — бодро продолжила целительница. Она указывает на Эскеля, который выпрямляется, как солдат перед генералом. — Ты. Красавчик. Открой окно, здесь воняет дерьмом. Геральт изумленно смотрит, как Эскель краснеет от комплимента, прежде чем спешит открыть окно. Он оглядывается, чтобы увидеть, как целительница оценивающе смотрит на другого ведьмака, и многозначительно откашливается. — Что именно с ним не так? — Наилучшее предположение? Влажный воздух, смешанный с дорожной пылью, раздражал его горло в сочетании со слабостью, оставшейся после долгого путешествия, чтобы поставить вашего мальчика на колени. Лютик обижается на намёк, на который она так же быстро отвечает. — Так что с ним не так? — повторяет Геральт, раздраженный растущим подозрением, что ответ очевиден. Целительница драматически вздыхает. — Он простудился. — Простудился. — Да, ты, гигантский мускулистый мужик, простудился! — она раздраженно вскидывает руки, и плечи Лютика содрогаются от безмолвного смеха при виде ведьмаков, глазеющих на неё. — Ещё один день отдыха и обилие чая вернут ему голос. В твоём возрасте и относительном здоровье я бы сказала, что к концу недели ты вернёшься к нормальной жизни. — И это всё? — глаза Геральта метаются между целительницей и бардом на кровати. — Вы уверены? — Вы привели меня сюда, чтобы рассказать вам, что было не так, и я это сделала. Я больше не потрачу своё время впустую, пытаясь убедить тебя, что ты чересчур опекающий идиот, — она выглядит менее чем удивленной, когда Лютик бросает в неё черствый кусок хлеба за оскорбление. — Я ожидаю, что мне заплатят в любом случае. Ламберт проталкивается обратно в комнату с дымящимся подносом, на котором аккуратно стоят кружка чая и чайник. Он закатывает глаза на целительницу, выглядя раздраженным. — Я уже заплатил тебе половину вперед, ты, гарпия. Остальное я дам тебе, когда верну тебя в твою деревню. Она фыркает и щелкает пальцами в сторону Эскеля. — Помоги мне спуститься вниз, красавчик. Я собираюсь пообедать, прежде чем мне придется сегодня второй раз пересекать континент. — Можно подумать, что мы потратили недели, чтобы добраться сюда, а не несколько часов, — ворчит Ламберт. — Несколько часов с тобой кажутся неделями! — приходит раздражительный ответ. Младший ведьмак ругается и топает, чтобы разобраться с целительницей. Тишина, воцарившаяся в комнате, раздраженная и недоверчивая после замечаний целителя. Геральт смотрит на барда и видит, что Лютик с трудом подавляет хриплый, скрипучий смех, его плечи трясутся от смеха. Разрываясь между раздражением и облегчением, ведьмак смотрит на него без особого жара. — Ну, ты ничем не помог. Смех Лютика по-прежнему почти не слышен, но выпитый им чай уже дал Геральту возможность точно расслышать, насколько ему забавна эта ситуация. Он вздыхает и направляется к кровати, нарочно падая на неё, чтобы Лютик вскрикнул и ему пришлось держаться, чтобы не упасть на пол. Бард в отместку тыкает его в бок, прежде чем продолжить пить чай. На этот раз тишина гораздо комфортнее. — Я очень волновался, — говорит Геральт после долгой паузы. Рука Лютика, тёплая от чая, опускается, крепко переплетая их пальцы. Он подносит руку Геральта к своим губам и целует суставы в шрамах в тихом извинении. — Тебе нельзя болеть, — бормочет он, всё ещё взволнованный случившимся. — Не снова. Бард хмыкает в знак согласия и сильнее прижимается к нему. Геральт обхватывает его рукой и манипулирует им, пока они не прижимаются друг к другу, а ноги спутываются поверх одеяла. Снаружи он слушает перекликающихся птиц, готовящих свои гнезда к зиме, и пытается представить выражение лица Весемира, когда понимает, как сильно они запаниковали из-за простой простуды. Может быть, он мог бы заставить их всех поклясться, что они больше не будут говорить об этом инциденте. Они вдыхают свежий воздух, смешанный с острыми травами и медом в чае Лютика, позволяя знанию диагноза Лютика изгнать затхлый привкус страха и паники последних нескольких дней. Если он сосредоточится, то сможет услышать разницу в том, как дышит Лютик, и в его отсутствующем тихом мычании — знакомом теперь, после стольких лет, проведенных вместе. Это заставляет его сердце сжиматься от чего-то близкого к блаженству, запутанному в возрожденной радости от того, что сегодня не тот день, когда он вынужден признать разницу в их продолжительности жизни, а вместо этого может дорожить временем, которое им было дано. Лютик вздыхает, не обращая внимания на мысли Геральта, и ухмыляется ему. — На сколько ты хочешь поспорить, что целительница облапает Эскеля до наступления ночи? Геральт стонет и решает не спрашивать.