Человеческая жизнь

Роза открывает глаза и мутная пелена не желает отступать с её глаз, чтобы позволить ей разглядеть хоть что-то. Впервые за... долгое время? Осознание бьёт небольшим разрядом тока по разуму и пелена сходит с глаз почти полностью. При виде изрешечённого трещинами аварийного потолка к горлу подкатывает ком и ей стоит больших трудов, чтобы не разразиться истерикой прямо сейчас. Нельзя. Если кто-нибудь из них услышит... Словно назло ей, за тяжёлыми створчатыми дверьми в занозах обшарпанной краски раздался какой-то грохот, за которым последовал дружный гогот и какая-то грязная ругань. Не исключено, что приправленная градусами – что усугубляло и без того плачевное положение. И разум Розы воспроизвёл последние переполненные ужасами события, растянутые на неопределённый промежуток времени. Теперь, вернув себе возможность видеть, она словно прозрела и снова смогла стать полноценным человеком. Измученным, маленьким слабым человечком. Она оглядывается по сторонам обшарпанной комнаты и понимает, что из имеющейся здесь мебели только комод и старая кровать с грязным матрацом, к которой она привязана по рукам и ногам, а из освещения – крошечное окошко с железными прутьями под самым потолком. Как же давно она не видела солнца Чувство собственной беспомощности обвалом камней свалилось на измученный разум и Роза допускает мысль, что хочет, чтобы ей снова завязали глаза тряпкой, которая теперь сползла на подбородок, задевая краем разбитые в кровь губы, которые девушка закусывает, чтобы рыдания не вырвались наружу. Вместе с тем, она старается больше не открывать глаза и не видеть ужас, который быстро сменил собой минутную радость от вернувшейся возможности. И виной всему были даже ни богомерзкая обстановка её «темницы», ни чувство обречённости от собственной участи, ни даже отсутствие чувствительности в перевязанных руках и ногах. Почему-то отвратительнее всего было смотреть на собственное обнажённое тело. Это оказалось подобно удару молотка по осколкам разума, которые мешались в бесконечном водовороте, высвечивая за веками обрывки событий. Государственный переворот, странное затмение, после которого все люди упали во мрак казалось бы бесконечной дрёмы, падение фюрера Кинга Бредли и последующие распри внутри государства, поделившегося на два лагеря: тех, кто всеми конечностями поддерживал восход нового режима главного претендента на роль нового фюрера – Груммана при поддержке полковника Роя Мустанга, зачинщика переворота. И тех, кто не желал терять нажитое тёплое место при режиме покойного Бредли и потому активно противодействовал всем нововедениям свежеиспечённой власти, отстаивая позицию, что старый режим, стоявший годами, должны продолжать поддерживать в исключительно экономических целях. Едва разлетелись по стране газеты о похоронах старого фюрера, как и без того стоящие на иголках от частых военных действий жители Аместриса были вынуждены терпеть новые военные волнения. И это затрагивало и гражданских, в числе которых была сама Роза. Едва город Лиор нашёл силы задышать полной грудью после разрухи, учинённой последователями церкви Бога Лето, чьё господство по итогу пало, как вдруг город, и без того прибывающий не в лучшем состоянии, стал одним из военных пунктов. Военные занимали пустующие дома и постройки, ходили по немногим оставшимся кафе, на правах хозяев требуя и без того ограниченные запасы еды, хотя еженедельно своими стараниями останавливали поезда с провизией для гражданских, так как из-за переворотов большинство промышленных предприятий временно остановили работу. Роза, будучи сиротой, привыкла вертеться в водовороте жизни – чего только стоит принятие осознания лжи церкви и почти потерянный смысл жить дальше – и, после наставления Эдварда Элрика, старалась оставаться стойкой и сильной. Помогала готовить немногие запасы еды в центральной закусочной, чтобы хватало на всех, раздавала особо нуждающимся провизию, оказывала помощь раненным, какую только могла. И если взрослые, уже мало-мальски привыкшие к подобным условиям, могли перебиваться крохами, то детям из сиротского приюта приходилось нелегко. Запасов на всех не хватало, а здание детского дома пришло в плачевный упадок, не говоря уже о персонале, который сократился почти в трое на фоне общих волнений. Роза не смогла закрыть глаза на место, в котором когда-то выросла и в котором когда-то встретила своего почившего возлюбленного, и, набравшись смелости, взяла на себя роль сменной няни для некоторых групп. Её непосредственной задачей являлось сопровождение детей вне территории полуразрушенного здания детского дома в места раздачи минимальной провизии, не говоря уже о наблюдении и контроле самих сирот, из чего вытекали дополнительные обязанности: кормить тех, чьë состояние не позволяет есть самостоятельно, успокаивать, обрабатывать по мере возможности ранения, следить за соблюдением личной гигиены, а так же организация сна, что Роза частенько делала при помощи колыбельных песен. В один из таких дней ей пришлось повести детей своей группы в место выдачи провизии обходным путём по причине того, что прежний маршрут в прямом смысле сравняли с землёй: за пару дней до этого произошло одно из самых больших военных сражений, которое только знал Лиор. Катастрофичность его масштабов заключалась в применении адового вида алхимии – по крайней мере, Роза догадалась, что это алхимия, потому не вопила о приходе дьявола, в отличие от остальных взрослых, что теснились с рыдающими рядом детьми в ходящим ходуном здании сиротского приюта – и от этой разрушительной силы земля громыхала и извергала из себя огни молний. Дома и магазины, разрушавшись у основания, уплывали вниз и рассыпались словно песчанные замки. Небо, виднеющееся из импровизированного окна – иначе говоря, пробитой снарядом дыры в стене – стало непроглядно-чëрным из-за летевшего в него несоизмеримого количества гари и дыма, а наземное пространство заволокло таким плотным сгустком поднявшейся в воздух пыли, что виды улиц напоминали кадры из чёрно-белого кино. И после грандиозного побоища – когда обе стороны солдатских баррикад удалились на восстановление сил, а ядовитый туман пыли, спустя двое суток, наконец-то осел – удалось разглядеть, что на месте некогда вымощенной плитами дорожке теперь зияла огромная расщелина длинной почти на всю улицу с чудом не пострадавшими канализационными трубами. Однако, больше сидеть на месте было нельзя: провизия закончилась, а её возможно уцелевшее место выдачи было в паре улиц от сиротского приюта. Поэтому, не долго думая, Роза двинулась в дорогу вместе с детьми. Обходя обломки разрушенных зданий, перелезая и перепрыгивая их, девушка преобразовала сей процесс в своеобразную азартную игру для волочащейся за ней малолетней толпы разной степени дистрофиков, которая немного приободрилась и присоединилась к неожиданной возможности поиграть. Тогда Томас очень обрадовалась: вновь увидела в этой уже-не-стенающей толпе низкорослых ходячих мертвецов детей. Но радость была не долгой. Увлечённая собственно-придуманной игрой, она не заметила как налетела на военного, который появился средь леса обломков каменных стен словно чëрт из табакерки. Роза и дëрнуться не успела, чтобы закрыть неотступно следующую за ней толпу собой – худощавый солдафон с нелицеприятной, бросающейся в глаза бородавкой на полщеки, покрытый недельной щетиной скривился – оказалось, просто улыбнулся – и с хрипящим «попалась» схватил девушку за руку и потащил в одном известном ему направлении. А на протесты детей и самой Розы выстрелил несколько из пистолета по ногам сирот, лишь каким-то чудом ни в кого не попав, благо те успели разбежаться по укрытиям. Томас взмолилась о пощаде детей, крикнув тем, чтоб они не появлялись из найденных убежищ и не шли за ними – Роза согласилась пойти с военным, куда бы он её не повёл. А повёл он её к дому станционного смотрителя, где, по слухам, засела мелкая шайка военных со своим главарём, отвечающая за получение и передачу провизии с поезда населению. Не успела она переступить порог дома, как болезненный удар по голове оглушил её и вспышка тьмы заполонила глаза. Ей завязали глаза, перевязали по рукам и ногам и бросили в какую-то комнату. Осознание причины похищения мандражом психоза накрыло её разум, когда чужие грубые руки первый раз, без какого-либо отклика на мольбы, забрались под её одежду. Хватали, щипали, шлепали, дëргали, царапали. Теперь вместо мольбы Роза издавала самые громкие крики, на которые только была способна. И продолжала она кричать даже когда чужие прикосновения потных ладоней стали ударами пудовых кулаков – по груди, рёбрам, ногам, за которые то и дело тянули, чтобы она не зажимала их и не давала... наносить удары туда. Невыносимая боль в каждом нерве, с каждым поступательным движением простреливающая куда-то в область малого таза, безумием охватывала рассудок – Розе всерьёз казалось, что и меж бёдер ей бьют кулаком. Бьют изнутри. Отчаянно не хотелось признавать, что то далеко не удары. И наносит их далеко не один человек. Но огромная разница в запахе горького мужского пота, отличие размеров грубых, лапающих тело Розы ручищ, а так же непохожесть в тональности переодически раздающихся над головой пыхтящих стонов сквозь собственный плач – обрушивались уничтожающим осознанием. Её даже не раздевали первое время. Они заходили и уходили, сменяя друг друга. Заходили и уходили... Кошмар превратился в бесконечную временную петлю. Лишь однажды он пресëкся словами, что её скоро отпустят, как только зайдёт человек, что прикажет им отчаливать на другую базу. Время шло – шло ли? – а человек не приходил. Приходили лишь они. И всё начиналось сначала. Роза уже не знала, день ли сейчас, утро или ночь. Изредка лишь она могла увидеть проблески света из под немного ослабленной повязки на глазах, когда её освобождали от прицепа и силой волокли в помещение, где кожей можно было ощутить утешительную прохладу кафельных плит. Ей давалась пара личных минут, а затем её окачивали из ледяного душа – единственный раз, когда ей снимали повязку с глаз, но она не могла раскрыть их из-за водяных струй – и снова тащили в противоположное направление, перевязывали по рукам и ногам на скрипучей кровати. Ещё реже давали еды. Скудный рацион представлял собой хлеб и воду. Один раз дали алкоголь, который она тут же сплюнула под надменный хохот. И вот он раздаётся вновь. За дверьми слышится неразборчивая беседа. Роза слышит шаги и осознание заставляет сжать онемевшие пальцы. В отчаянии она зажмуривается, готовясь лицезреть кошмар воочию, если ей только вновь не закроют глаза. В непонятном порыве бросает молящий взгляд на собственные ноги и в голове оглушительным звоном проносятся слова случайного мальчишки, который оставил след в ней на всю жизнь. «Иди вперёд. Ведь у тебя есть хорошие здоровые ноги.» Ноги, которые теперь не могут идти, ведь они перевязаны. Тихим шелестом на разум накатывал мрак отчаяния. Она потеряла любовь, потеряла солнце, потеряла веру, потеряла ноги. «Кто-нибудь... – тихо зовёт собственный голос в голове и от него душа дрожит, как натянутая струна. – Кто-нибудь... помогите...» Шорох ключа в замочной скважине старых дверей кажется громоподобным. «Кто-нибудь... Кто-нибудь, прошу. Кто-нибудь. Эдвард, Альфонс... Кори... Кто-нибудь...» Возня в ржавом замке заставляет сердце в отчаянии биться о рёбра, словно птица в клетке, побуждая рвано выдыхать клочки пара в душной комнате. «Кто-нибудь...» Оглушительный грохот по ту сторону так и не открывшихся дверей подрывает её с места, словно от удара током, а верёвки только больнее втиснулись в онемевшую кожу. Розе едва удаётся привести саму себя в чувство, чтобы прислушаться, что происходит снаружи. Кто-то говорит, причём на повышенных тонах. А затем последовал громкий хлопок. Роза передёрнулась всем телом, с ужасом глядя на двери. Раздался крик, за которым понеслась симфония самых разных звуков с чередой таких же громоподобных хлопков. Что-то громыхало, что-то отвратительно хрустело, что-то – или же кто-то? – заставлял мужские крики переходить в почти детский визг. Девушка завозилась на грязном матраце как уж на сковороде, пытаясь отползти, спрятаться, просто исчезнуть. Чтобы всё это оказалось простым кошмаром в холодную ночь. Кошмар оказался наяву, когда в створчатые двери прилетело что-то довольно увесистое и, казалось бы, должно было выбить их, но те каким-то образом имели железно-бетонную прочность, несмотря на пугающе-плачевный вид. Тщетно стараясь восстановить дыхание, девушка опустила взгляд вниз и обнаружила, как из под дверей вытекает алого цвета лужа. И пленённый в пересохшем горле голос впервые вырвался наружу оглушительным полным чистого ужаса криком. Но Розе тут же пришлось, преодолев себя, замолкнуть, когда она смогла услыхать сквозь собственный вопль глухой грохот, как от упавшего на пол тела. Проклиная себя, девушка закусила нижнюю губу. Её услышали. И тихие шлепки, словно босых ног по мокрой поверхности, становились всё отчётливей, когда их обладатель медленно, но верно приближался к её комнате. Ржавая замочная скважина, в которой видимо так и остался ключ, снова заскрежетала, не желая пускать того, кто снаружи. Будто сама судьба – или даже сам Бог Лето – смиловался над Розой, решив хоть как-то оттянуть её участь и дать ей времени на возможный побег. Но куда – как – бежать, если ноги перевязаны, а единственный выход – двери, в которые пытались ворваться с завидным упорством. Тот, кто находился снаружи становился всё нетерпеливей и настойчивей, но когда раздался спасительный тонкий звон сломанного ключа – сердце Розы пропустило удар, впуская надежду, что... Может, он уйдёт? Она не знала, как воспринимать недовольное цыканье с удрученным вздохом по ту сторону. Двери с грохотом распахнулись вовнутрь, врезаясь в стены комнаты от удара такой силы, что одна таки сорвалась с петель, а на обнажённое тело девушки прилетело несколько щепок. С потолка даже посыпалась штукатурка с осколками древней краски. Не в силах куда-либо деть себя, чтобы спастись, Роза непроизвольно отвернулась в противоположную сторону, как маленький ребёнок, что от страха закрывает глаза ладошками, зовя на помощь родителей, чтобы те спасли его от пугающего монстра из страшного сна. Но Роза всю жизнь была круглой сиротой, руками она едва двигать могла. И самое ужасное – это был не сон, а страшная реальность. И чудовище, к сожалению, тоже было реальным. И оно приближается сейчас прямо к ней. «Не трогай меня! Не трогай, пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! Оставь меня в покое! Пожалуйста! Кто-нибудь!!» Вместе с «незванным гостем» в комнату влетело амбре терпкого запаха, напоминающего железо. «Кто-нибудь!» Рыдания уже нельзя было сдерживать, а веки паризовало в судороге, не позволяя закрыть глаза, как бы Роза не хотела не видеть собственной участи, которая – она чувствовала – уже стояла рядом с кроватью и обещала быть кошмарной, нависнув над ней. Но от чего-то медлила. Девушка слабо дрогнула, когда её дрожащее тело пощекотало что-то лёгкое, словно кончики волос. Какая-то тень появилась из-за слепой зоны – это оказалась рука, которая пальцами взяла её за лицо и развернула к своему обладателю. – Ты – Роза Томас? Лицо незнакомца расплывчато из-за пелены слёз и Роза не может разглядеть его, как ни старается. Однако, весьма чётко проглядываются выразительно-хищные черты лица. Даже его юношеский голос, пронизанный ядовитой язвительностью с хрипотцой, не может отразиться в её памяти, в которой, однако, остаётся место знанию, что когда тебя спрашивают – нужно ответить. И она, зареванная, кивает. – Чу́дно! – он с колючей ухмылкой смотрит куда-то в сторону. – Ну, ты свободна. Он демонстративно подхватывает что-то со стороны и едва ли не тычет ей в лицо куском оторванной верёвки. Роза поглядела вверх и обнаружила, что её запястья, в узорах узлов, больше не прикованы к изголовью кровати. Это радовало и печалило одновременно – её руки настолько онемели, что она и не заметила разницы. А может, всему виной шок? – Простого «спасибо» я не дождусь, м? – выразительно вскинул он бровь и проследил за бездумным взглядом девушки куда-то вперёд. – Ой, какой я невнимательный. Он театрально хлопнул себя по лбу, посмеявшись над собственной беспечностью и подошёл к связанным ногам Розы. – И как я мог не заметить? Э-э-эх... – он досадливо почесал затылок. Роза хотела было посмотреть – лишь бы приструнить природное любопытство, зазывающее взор в сторону выбитых дверей – но незнакомец так низко склонился к её ногам, что свисшая чёрная грива ширмой загородила весь обзор. Откуда-то раздался звук, напоминающий треск электричества. Прислушавшись к своим ощущениям, стало очевидно, что ноги её теперь тоже свободны. Да и «спаситель» не упустил возможности с торжествующей ухмылкой продемонстрировать разорванные путы – видимо, он тот ещё хвастун во всех смыслах. Чего только стоит его экстравагантный внешний вид – одежды на нём было едва больше, чем на ней самой и отчётливо было видно худощавое, но спортивное тело – чёрный топ и такого же цвета шорты, прикрытые чем-то непонятным, ни то юбкой, ни то набедренной повязкой, и ещё пара атрибутов в виде митенков и банданы, удерживающей длиннющую, торчащую в разные стороны шевелюру. Теперь, когда морок в глазах прояснился, Роза смогла по-детальней рассмотреть своего спасителя. Спасителя ли? Она мельком бросает на него боковой взгляд и он ловит его острыми хищными глазищами – почему не поворачивался язык назвать их человеческими – и Роза тут же опустила глаза и только сейчас поняла, что обнажена и запоздало вялым движением прикрыла грудь рукой. На этот жест стеснительности только по-лошадиному фыркнули и девушке захотелось что есть мочи подскочить и убежать, закрываясь руками от всего белого света, но её тело отзывалось болью при каждом движении – ей едва удалось сесть, морщась от ноющей спины, изменившей своё положение. Но она смутно понимала, что должна успокоиться, найти какую-нибудь одежду, поблагодарить в конце-концов. – Дальше сама справишься, – бросил он с раздражением, от которого Роза поежилась, как от удара плетью. Он вальяжно махнул рукой как на прощание и в каждом движении его угловатого тела сквозило недовольство. Роза смотрела ему вслед, пока его фигура не скрылась за косяком вышибленной двери. Слабо приобняв себя за плечи, чтобы хоть как-то прикрыть свою наготу, девушка судорожно свесила ватные ноги на пол и попыталась поддаться вперёд. Её разум будто наотрез отказывался воспринимать реальность, почему вдруг повисла мёртвая тишина вокруг неё, словно всё так и должно было быть – бог смиловался над ней и отправил посланника ей во спасенье. Роза мотнула головой. Нет никакого Бога. Верь-не верь, а помочь могут лишь собственные ноги. И теперь, когда они вновь свободны... Едва подавшись вперёд, она рухнула на грязный пол, больно ударившись. – Оу, неполадка вышла, да? – елейный пропев со стороны двери заставил посмотреть на его обладателя, даже морщившись от боли, чтобы увидеть по-детски выглядывающую из-за косяка косматую голову всё такого же экстравагантного «спасителя». – Я, кстати, вот что нашёл. Он швыряет ей грязного вида белую тряпку и Роза узнаёт в ней своё платье, в котором пришла сюда. С видом побитой собаки она прижимает непослушными пальцами-крючками его к себе, как мать родное дитя. Она тщетно пытается совладать с собственным руками, чтобы найти подол и надеть его на себя, пусть и вид его потерял былую приемлимость, но хоть как-то надо было прикрыть наготу. Полубосые ноги раздражённо топают носками, сменяя одна другую, и косматый спаситель грубо вырывает из её окаменелых рук платье и она даже пикнуть не успела, как его грубо натянули на неё, вытаскивая руки через бретельки за запястья. Как только ткань открыла кругозор, лицо незнакомца оказалось в опасной близости от её собственного. – Нужна ещё помощь? – и всё равно ухмылка его совсем недобрая. Совсем. А жест протянутой руки столь снисходительный, что сквозит каким-то унижением. Но Роза отчего-то всё равно тянет к нему дрожащую руку, которую он по-началу тянул на себя вверх, пытаясь поднять её ноги, а потом, поняв, что те не двигаются, удрученно закатил глаза. – Какие же вы слабые, – и обратил после взгляд сверху вниз. И под этим пренебрежительным ледяным взором Роза сжалась в комочек, словно кролик под змеёй. Словно ничтожная букашка. Даром, что у незнакомца весьма выраженная худощавость – на силу обделён не был – одним движением ловко закинул её себе на плечо. И Роза хотела было пискнуть, но смолкла – горло от одного только желания свело болезненной сухой судорогой. Ровно до той поры, пока её не вынесли за пределы комнаты. Перевëрнутый вверх тормашками мир встретил тем, что её разум всё это время умудрялся каким-то образом игнорировать. Кромешная разруха в сочетании с полностью залитым красным цветом полом. Роза слабо приподняла голову, хотя тело её едва ли слушалось, но она успела углядеть возле входа в её комнату чью-то спину в синем мундире с бурыми разводами. Машинально от одного вида крови хотелось завопить, но истощённому уставшему рассудку хватило сил лишь на то, чтобы потухнуть. В кромешной тьме Роза уже не слышала ничего кроме гудения собственного тела и шлепков босых ног. Амбре железа преследовало её даже в отключившемся сознании, но постепенно сошло на нет. Знойная ночь душила и без того разгоряченное тело. Испарина мелкими каплями скапливалась на лбу, скатываясь от вздрагиваний и срывающихся с разбитых губ вздохов девушки. Ещё несколько катастрофически долгих мгновений мучительного кошмара и Роза подрывается с постели в приступе неконтролируемого крика. Тьма надвигалась непомерных размеров чудовищем, намеревающегося проглотить слабого человека, чтр, словно в лихорадке, принялся отмахиваться исхудавшими вялыми конечностями, пытаясь отбиться от бестелесного кошмара, из которого тянулись незримые для глаз руки, норовившие захватить Розу, загрести её, разорвать, утащить во всепоглощающий мрак под непрекращающийся надменный гогот. Но самозащита оборачивается боком, когда в бесконтрольных метаниях опора исчезает и удар об пол вырывает Томас из прострации кошмара, выбрасывая в реальность. Слово вынырнув из воды, девушка надрывно дышит, стараясь понять, что происходит: незнакомая обстановка в почти кромешной темноте силится вызвать новый приступ истерики, но постепенно врывающиеся в сознание элементы убранства даже через мрак бьют узнаванием и будто пощёчиной – заставляя прийти в чувство. Обстановка комнаты – её собственная. Это её спальня. Её дом. «Не может быть...» Лавандовые опухшие глаза девушки безумным взглядом вглядываются внимательнее, узнавая всё новые и новые детали: немногочисленная старая мебель, поблескивающая слабым блеском в сумраке ночи, малые атрибуты украшения – не слишком презентабельная картина с фруктами в позолоченной потрёпанной рамке, настенный подсвечник, да свисающие со стен жуткими усищами огромных насекомых облезлые лозы давно засохших цветов. Онемевшие пальцы босых грязных ног шуршат, перебирая ворс и кудри затяжек старого коврика. Дрожащая сухая ладонь нащупывает стену, находя родные знакомые трещины и рыхлены облупившейся краски, параллельно находя угол комода, помогая опорой подняться телу. «Это... – закрадывается предательская мысль змеем в заячье логово, – не могло быть сном...» И тело отозвалось в ответ мученическим нытьём в конечностях и унизительной болью ниже пояса. «Не сон... – отрешëнно проносится в голове. Роза делает пару шагов, проводя ладонью по глади комода, собирая с него три слоя пыли, воспроизводя в воспоминаниях цепь событий. – Это был не сон...» Роза всхлипнула и ей безумно захотелось заплакать, но слëз просто не было. Не хватало. Словно она выплакала всё. Её хватило лишь на бесконтрольную дрожь, охватившую всё тело, но домашняя обстановка обволокла разум спасительной негой хотя бы минимального чувства защиты и в воспалëнном расудке нашлось место чистым мыслям. «Но... Как же тогда...» Она схватилась рукой за лохмотья некогда аккуратной розовой чëлки, пытаясь вспомнить предшествующие события, но голова лишь взрывалась какофонией разных непонятных звуков и белëсымм вспышками перед глазами, сквозь которые едва-едва проглядывались какие-то события. Роза напрягла голову, но будто собственный разум отказывался показывать ей всё то немногое, что она смогла увидеть, когда с её глаз сползла повязка. «Как же я...» – Салют! Затравленным зверем Роза принялась озираться по сторонам, пока не нашла источник постороннего голоса – в стороне окна будто из самой ночи вырос патлатый чёрный силуэт, который сгорбленной тенью сидел на подоконнике – с длинными конечностями и торчащими в разные стороны непослушными паклями, напоминающими лапы паука или колючки дикобраза – точно чудище из детских кошмаров! Испугавшись, девушка попятилась назад, больно ушибла бедро об угол комода, едва не сшибла торшер – который таки закачался и упал – пока не врезалась спиной в стену, что старая краска чуть не посыпалась, и не вжалась в неё всем своим естеством, словно могла раствориться в ней, как в спасительной крепости. Между тем, силуэт точно кот спрыгнул с подоконника и вальяжно двинулся по направлению к ней. «Нет... Нет! Пожалуйста, нет! Пожалуйста, не надо! Прочь! Прошу...» Но вместо её просьб он с несколько озадаченным вздохом поднял с пола торшер и поставил его на место. Послышался клик, после чего комнату залил мягкий медовый свет, освещая лица: перепуганное Розы и лукавое незванного гостя. – Сюрприз! Испугалась? И растянувшаяся на этом бледном лице ехидная улыбка выжигается в памяти на вспыхнувших воспоминаниях, которые завертелись перед глазами обрывками выцветшей плëнки. Некоторые кадры были едва-едва видны. Но один конкретный чётко отобразился. И этот кадр был сейчас перед ней. – Надеюсь, тебе память не отшибло? – он приподнял бровь, по-птичьи склоняя голову в бок. Его непомерно косматая шевелюра передвигалась в такт с ним. – Помнишь меня? Поток вразумляющих вопросов немного приструнил страх с шоком и Роза, немного успокоившись, дëрнула плечами, коротко кивнув. – Замечательно! – излишне экспрессивно воскликнул он, чем только вжал девушку обратно в стену, словно затравленную жертву. Цвета дикого лука глаза выразительно вцепились в худенькую неухоженную фигурку, выцепляя из неё словно заточенными клещами что-то в данный момент нужное. Под этим взглядом Томас вжала в узенькие плечи собственную голову, будто это могло хоть как-то её саму спрятать. Со стороны Роза казалась фарфоровой статуэткой, которая прежде скромным украшением стояла в витрине презентабельного магазина, а теперь украшала своим плачевным видом ближайшую канаву. Незваный гость, а по совместительству спаситель, опасно близко приблизился почти выдыхая в лицо белой как полотно Розе: – Расслабься, – язвительное выражение лица уж больно сильно в близи напоминало хищного зверя, готового в любой момент броситься на добычу. – Я тебя не трону. Какое счастье, что он отошёл на приличное расстояние, вернув Розе возможность иметь личное пространство. И позволив ей вновь детальней разглядеть его, уже не затемнëнного мраком ночи или размытого от пелены слëз. Что за безумный наряд? Когда он последний раз причëсывался? Ножницы не спутаются, не сломаются, едва коснувшись этих паклей? На его полуобнаженном теле плясали мягкие тени, давая детально разглядеть каждую мышцу, каждый выпирающий хрящ в передвижении, при котором, казалось, задействованы были все мускулы. Двигался он, как пантера, – легко и бесшумно. Он и внешне чем-то напоминал хищника – ловкого, смертельно опасного. Возможно, хорошо, что перед ней теперь виляет такая красная тряпка – проглядеть невозможно и отвлечься помогает... – Да, кстати, – он вскинул указательный палец вверх. – Ты так и не поблагодарила меня. Роза опешила, горло сковали тяжëлые цепи боли и сухости. – Чего ты так смотришь? «Спасибо» я от тебя так и не услышал. И это за свою добродетель! Ээээх... Пока его лицо гримасничало в театральной печали, с Розы сошли все краски, не считая синяков. Разбитые губы поджались, девушка стала яростно их облизывать, но во рту не было и капли влаги. – Ну, не переживай, – вальяжно протянул он, кладя руку на сердце в полушутливом поклоне, улыбаясь при этом так широко, что его глаза сощурились в лисьи щëлочки. – Я добрая душа. Договориться сможем. Томас снова втиснулась в стену, тщетно стараясь унять новую волну дрожи и паники. – Не трясись, – он раскрыл глаза, горящие холодным пробирающим огнём и важно выпрямился, поставив руки в боки. – Разве люди не добром на добро отвечают? М? Бояться тебе должно быть нечего. Я не попрошу тебя о чём-то... Его глаза придирчиво оглядели её – всю скрюченную перепуганную – задерживаясь взглядом на грязном подоле тонкого платья, в который тут же вцепилась смутившаяся Роза. – ...сверх того, что ты мне можешь дать. Едва ли это утешило девушку. Вновь охватило непреодолимое желание закричать, что есть мочи и неважно, на помощь ли или в призыве, чтобы он убрался прочь, оставил её в покое, или же просто снова разразиться в истерике. Душа была натянута как струна, которая от малейшей тревоги оборвëтся. – Для начала стоит прояснить ситуацию, – вновь заговорил незнакомец. – Мне нужно просто где-то на время, так скажем, перекантоваться. Причины знать необязательно, тебе это ничего не даст. Почему бы ему просто не убраться отсюда и не оставить её в покое, и не занять любой пустующий дом. От природы сердобольная, Роза бы прежде приютила бы любых гостей с добрыми намерениями, пусть и незванных. А этот, несмотря на свой поступок, не казался добрым от слова совсем. ... Она просто не была в том состоянии, чтобы мыслить рационально и быть настроенной на благодарность. – ... У тебя неплохой домишко для сиротки, – он отошёл на безопасную дистанцию и оценивающе сделал круговое движение головой, глазами пробегаясь по скудной, несколько обветшавшей обстановке. Судя по движению его губ, с них так и рвались критичные колкости. – Для временного проживания мне в самый раз. Я тебя не объем и не смещу. Уверяю тебя, ты меня даже не заметишь. Малая цена за то, что я сделал для тебя. Ты согласна со мной? Дьявольский огонëк в аметистовых глазах напротив гипнотизировал и девушка заворожено, словно кролик перед удавом, глядела пустым взглядом и молчала, со стороны напоминая каменное изваяние. – Молчание – знак согласия. Он сделал пару поразительных воздушных подскоков, ловко преодолевая разделяющее их расстояния и наклонился к лицу поражëнной девушки. – Надеюсь на скорейшее окончания нашего временного вынужденного сожительства под одной крышей. А до тех пор... Роза даже не вжалась вновь в стену – настолько опешила от внепланового циркового представления... – ... надеюсь на взаимопонимание! ...Ровно до тех пор пока спаситель не оказался в опасной близости от неё, вновь в – уже привычной – шутовской манере не поклонившись и не взяв её за руку – ни то для того, что-бы пожать, ни то для того, чтобы наигранно-куртуазно поцеловать. Но Томас испуганно выдëргивает руку, словно от прокажëнного, и прижимает её к себе. Незнакомец изумился и на мгновенье – всего на мгновение – позволил углядеть в его глазах лютое бешество, которое буквально тут же сменилось насмешливой ухмылкой. Но этого хватило для того, чтобы разум закричал девушке «беги!» – Ой, прошу прощения, – он примирительно поднял раскрытые ладони, – забыл о том, какие вы хрупкие. Всё это время он не сводил своих глаз с Розы, пока она бочком отступала подальше от него, сжимая рукой запястье в синяках и узорах верëвок, тесно держа его у груди. А эта его улыбка – не улыбка вовсе, оскал. Звериный. Нечеловеческий. И огонь в глазах дьявольский. – Кх... – М? – Кх...т... о... Роза ужаснулась, услышав собственный голос. Его не было. И лишь еле слышное кряхтение срывалось с разбитых губ, отдалëнно напоминая помехи на пойманной далекой радиоволне. – х-х-к...то... – Роза изо всех сил напрягала голосовые связки, но с губ слетало лишь неразборчивое хриплое сипение, как от долгого молчания, которое могло прерываться лишь надрывным криком. – Немая что-ли? – небрежно бросил спаситель. Томас судорожно закачала головой. Нет-нет-нет. Она не немая. У неё есть голос. Был. И очень даже неплохой. Но от чего-то сейчас из горла вырвались лишь его жалкие хриплые остатки. – Ххх... то... Чем больше она старалась, тем только выдавливала не звуки из горла, а влагу из глаз. Механизм в её голове будто устойчиво блокировал способность к речи, создавая ощущение, словно она сама вовсе не хочет говорить, боясь услышать собственный голос. – Пропал голос? Страшная, небрежно брошенная фраза показалась смертельным приговором – на Розу будто упал топор, разорвав её на кусочки. Утеряв остатки мыслей, она подрывается с места и летит прочь из комнаты в неизвестном направлении, на ватных гудящих ногах сшибая стены коридора, словно пьяная, падая и обдирая и без того побитые колени, а приходит в себя лишь когда дверь ванной захлопывается за спиной. И она рыдает. Надрывно и при том, как неудивительно, едва слышно. Хриплый скулëж наполняет помещение, пока девушка качается из стороны в сторону, обняв себя за колени на полу. Прежде ей казалось, что слëз в ней больше не осталось, но сейчас лицо нестерпимо жгло, пока её всю разрывало на куски изнутри собственное обезображенное естество. В какой-то момент рыданий, она будто в прострации теряет душу, а тело безвольно поднимается на тонких бледных ногах и за бретельки стягивает с себя безнадёжно и гнусно испорченное платье, которое грязной половой тряпкой остаётся лежать где-то в углу, пока опухшие лавандовые глаза изучают худющий ужас, глядящий теми же глазами в ответ в зеркале. Первое, что бросилось в глаза, так это неухоженная розовая чёлка, двумя неаккуратными перекатиполями раздвинутая на лбу и прикрывающая блестящие от пота виски. Тёмные волосы висели болотистыми водорослями вдоль исхудавшего тела, неприятно облепляя его выпирающие словно птичья клетка рëбра, впалый живот в тазу с торщачими белыми косточками, просвечивающими сквозь тонкую бледную точно пергамент кожу. От природы миниатюрная – теперь она напоминала высушенную бабочку. Это тонкое тело чуть ли не свело судорогой, как только его коснулась горячая вода. Розу затрясло – слëз больше не было. Та немногая часть, что нашлась, уже стекла. Только она поняла, что задыхается, как закрыла рот и нырнула под воду и выдернул её лишь рефлекс, когда немногая часть кислорода испарилась. Однако, едва вдохнув на поверхности, она снова опустилась под воду. И так несколько раз, пока случайно Томас не заметила, что за время своих ныряний вода накопилась настолько, что едва ли не ввплëскивалась за бортики. Выключив воду, она легла в ванну и снова начала погружаться под неё. Мелькнула предательская мысль не выныривать. И Роза не стала гнать её прочь. Хотелось очутиться в небытие. Скрыться от всей грязи и мерзотности всего сущего. Плачевным взглядом она пробежалась по собственной худенькой фигурке, задержавшись на тонких бëдрах в россыпи самых разных синяков – от насыщенно вишнëвых до почти выцветших жёлтых. Не один, не два и не три... Она сбилась со счëту. Это было почти каждый день. Но... Сколько же прошло этих дней?.. «Какая разница?.. – хотя-бы свой внутренний глас Роза не утеряла и отчётливо слышала его в голове. Она подняла отрешëнный взгляд исподлобья, проходя путь глазами от бëдер дальше – на собственные ноги. Всё ещё красные, в узорах узлов. Больное напоминание о произошедшем. О всём том ужасе Который... В один день закончился. И закончился сегодня. Почему-то лишь сейчас она смогла целиком осознать и смаковать мысль, что она свободна. Её больше не удерживают. Её ноги снова свободны. «Эд... Альфонс...» Мысли о двух разоблачителях подлого замысла Корнелло вспыхнули в её голове как солнце. Пусть в городе был большой переполох, пусть она потеряла свою веру... «Иди вперёд. Ведь у тебя есть хорошие, здоровые ноги.» Она всегда шла вперёд. С самого детства, будучи одинокой сиротой, она шла к заветной мечте обрести семью. Но в Лиоре мало находилось желающих взять на воспитание приёмного ребёнка. Потому Роза решила, не повезло в детстве – повезëт в юности. И чудной скромник Кори стал её заветной мечтой, к которому она тянулась, как первый весенний побег к солнечным лучам. Но солнце скрылось за тучами, а Кори погиб. Словно наяву Роза чувствует сухие мозолистые ладони на своих плечах, лëгших на них в тëплых объятиях. Девушка обнимает себя и без надежды оборачивается. И как ожидалось – за спиной обнаруживается лишь стена, покрытая кое-где трещинами и рыхлинами от облезшей краски. Отвернувшись от стены, Роза согнула ноги в коленях и плаксиво уткнулась в них носом. Не живая, ни мёртвая, она ходила безликим привидением по улицам Лиора, ловя на себе жалостливые взгляды и слова сочувствия. – Сочувствием горю не поможешь и мёртвых не вернëшь, – говорил настоятель Корнелло, когда Роза чисто для успокоения пришла в храм Бога Лето. – Но вера в Бога Лето может всё. И вера была непросто лучами – а самим солнцем. Таким ярким – вот протяни руку и обожешься! – но в тоже время таким далëким. Но и это светило оказалось не более, чем суррогат. И потеряв его, Роза готова была окунуться в беспрестанный мрак отчаяния и одиночества, незримым зверем преследовавшими её на протяжении всей жизни. Но Эдвард... «Эдвард...» Наглец, уничтоживший светило и разгадавший коварный замысел меркантильного лжеца-священника, жестоко раскрывший правду, уничтоживший сладкую ложь, которой упивался город словно опиумом. Этот коротышка, искалечивший себя и родного брата из-за невинного детского глупого желания снова увидеть умершую маму... Даже с отсутствующей ногой, с бременем в лице бесчувственного в физическом плане брата и непреодолимым чувством вины – Эд шёл к истине. Она была его солнцем. Он был жесток, своенравен и горделив. Он уже столкнулся с ней однажды. И солнце его опалило. «Ты знаешь легенду про юношу, смастерившего себе крылья и подлетевшего слишком близко к Солнцу...» Но Эд, помимо страшных ран, успел получить маленький уголëк, которым стал факелом освещать себе путь. И часть этого уголька он дал Розе. Она тоже опалилась. Но согрелась им. – Как мне жить?! Во что теперь верить?! – кричит в воспоминаниях собственный голос. Тогда, утерев слëзы и придя в себя, она быстро побежала в центральную закусочную и помогла людям не придаваться панике. А когда Корнелло восстановил половину своего влияния у совсем отчаянных людей, превратив их в фанатиков, вместе со старшими вела детей, стариков и немощных по закоулкам в безопасное убежище, куда затем тайно и ловко, словно мышка, таскала продукты. Старалась улыбаться всем через боль и страх. Люди говорили ей «спасибо», нередко добавляя ласково «солнышко». Никакое она не «солнышко», лишь чахлая свечка. Но и её хватало людям, чтобы вырваться из леденящего душу страха. Роза смотрит на свои ноги, распаренные горячей водой, с которых начали сходить узоры пут. Ей далась возможность. Люди нуждались в ней. И, видимо, она взяла на себя слишком много, когда начался государственный переворот и едва-едва вздохнувший Лиор снова пришёл в плачевный упадок. Едва не погасла. Теперь она свободна. «Встань и иди. Ведь у тебя есть хорошие ноги.» Теперь свободные ноги. Разве может она просто выкинуть шанс, когда он ей сам прилетел в руки. Как же остальные? Как же Эд и Ал? Что с ними сейчас? Что с жителями? Откуда вообще взялся этот... Миллионы вопросов стали восстанавливать способность к ясности мыслей. Тип, спасший её...  Какая разница? – твердило в груди – его появление, её спасение им, не иначе как знак свыше! «Он жуткий...» – вспоминает Роза лиловое сияние звериных глаз. И в голове вновь пререкается душа: Он её спас. Томас смущается, понимая, что действительно не отплатила ему благодарностью – временное прибежище и правда единственное, что она ему может дать, если он не врёт. Уж больно лицо у него злое. А что уж говорить про манеры... Для Розы, видимо, так и останется загадкой, навеки захороëнной в собственном сознании, как именно он её спас. Если, конечно, собственная память не решит раскрыть ей эту тайну, покрытую мраком. Подняв руку из воды, девушка заворожëнно смотрела, как с неё стекают капли, как некоторые из них бегут по дорожке синих вен, соскальзывая с бледнеющих отметин от узлов. Свободна. Она свободна. И теперь, вернув себе хотя бы частичную трезвость, Роза поняла, что сидит в ванне уже прилично – вода остыла и оставляла не самые приятные ощущения на коже. Пришлось повторно набирать ванну, чтобы уже полностью и полноценно помыться. Благо на батареях ванны висела одежда, которая успела не только высохнуть до каменного состояния, но и даже немного покрыться пылью, однако Роза не особо обратила на это внимание. Одев старенькую выцветшую рубашонку в клетку и посеревшие хлопковые бриджи, она уже повернулась к выходу, но протянутая к дверной ручке рука опасливо замерла. – Расслабься. Я тебя не трону. Разве стал бы плохой человек спасать девушку из такого положения? Оборванно выдохнув, в борьбе между страхом и совестью, Роза ухватилась за щëтку для спины и медленно двинулась за пределы ванны. Увидев мрак за дверью, она покрепче перехватила щётку и, держа на всякий случай её наготове, медленно стала подступать к своей комнате, в которой проснулась и в которой встретила спасителя. Роза лишь сейчас поняла, что имени-то его не знает. Ещё одна странность в копилку недоверия. Приоткрыв дверь, девушка встречается с пустотой и подступающей голубизной рассвета в окне. Когда она убежала в ванну, в комнате был полумрак – лазурь дня скрывалась за горизонт, а сейчас наоборот прибывала из-за него. Долго же продлилось её купание. Опустив своë «оружие», Роза вновь пробежалась взглядом по обстановке – точно её комната. Её и ничья другая. Её. Родное. Дорогое. Знакомое. Она дома. В своей обители. В своей крепости. Родственность ощущений опьянила, расслабила скованные страхом мышцы и Роза вздрогнула от того, что блаженную тишину прервал стук выпавшей из её расслабленных пальцев щётки. Посмотрев на неё, как на что-то совершенно незначимое, она повернулась в сторону зазывающе манящей кровати, мятой и со сплозшим одеялом от её нервного пробуждения. От одного взгляда на постель, вымученный истериками организм потребовал немедленного сна и Роза безропотно повиновалась, нервно притянув на себя одеяло с пола. Где-бы не был её безымянный спаситель... Впрочем хорошо, что его сейчас здесь нет. Роза была слишком измотана, а пары минут взаимодействия с ним хватило, чтобы морально устать. Вздохнув домашний усыпляющий запах белья, девушка провалилась в небытие сна, всё-таки не удержавшись и прибегнув к молитвам – хоть бы всё это не было больной фантазией от потерянного рассудка.